- Подойдем? - нетвердо сказал я.
- Конечно, подойдем! Не бояться же их! - услышав робость в моем голосе, мужественно произнес Ленька.
И мы неторопливо направились к запоздалым лесорубам.
На гнедого битюга воз уже был подготовлен. Неохватной толщины и шагов пятнадцать в длину бревно лежало на разведенном роспуске. Такое же готовилось для чалого. Когда мы подходили, парень дотюкивал на нем последние сучья. Бородатый, сняв роспуск с передков, за уздцы осаживал коня.
- Подай назад! - сипел он приглушенно и сердито, выравнивая передки под комель. - Санька, выкатим комелек на подкладину. Да поживее поворачивайся! - подгонял младшего старший, берясь за стяг, вытесанный из крепкой березки.
- Сейчас, тятя!
- Хорош, Санька, нижняк для сруба будет. На купца бы такой сруб! Сто сот стоит!
- Да меру картошки, - добавляет Санька, ухмыльнувшись.
- И меру возьмем… Поддержи, я перехвачу… Держи, оболтус! Али стягом по хребтине захотел?
Санька весь напружинился. Положенное на подкладину бревно свободно пропустило под себя передки. Вершину закатывали через колесо.
- Привязывай. Клади клеймо, - отдавал распоряжения старший.
Санька залычил пенек, теснул топором по комлю уложенного на роспуск бревна.
- Поживее! Что ты, как связанный, еле шевелишься! - торопил бородатый, забирая в руки вожжи гнедого коня.
Санька сунул руку под распахнутый пиджак и вытянул откуда-то из подкладки тупоносый с обеих сторон большой молоток на черенке.
Мы подошли незамеченными.
- Здравствуйте, - сказал Ленька Зинцов. Старший быстро обернулся, молодой прикрыл молоток полой пиджака.
- Что вам здесь понадобилось? - не отвечая на приветствие и не опуская вожжей, спросил старший.
- Заблудились, дяденька. Дорогу потеряли, - откровенно признался Ленька.
- Откуда будете?
- Из Зеленого Дола. - И Ленька назвал наши фамилии.
- А-а! Солдатов сын, значит? - внимательно поглядел на меня старший. - За дичиной, что ли, охотились? - мотнул он головой на лук у Леньки за плечами.
- Ага, за дичиной, - не моргнув глазом соврал Ленька.
- И то промысел.
Хмурые глаза старшего повеселели. Он вздохнул свободно и с улыбкой глянул на Саньку.
- Вот у них учись, сынок, как надо хлеб промышлять… Ладно, хлопай.
Сбивая полотняной рукавицей комаров с крупа лошади и ни к кому не обращаясь, успокоительно добавил:
- Глупыши.
Санька стукнул молотком сначала по затесу на пеньке, потом по бревну на роспуске.
- Ну, трогай с богом, - сказал старший. - За мной держи.
- А дорогу не укажете, дяденька? - спросил я в тревоге.
- Рад бы, брат солдат, да у нас в другую сторону дорога. Вашей не знаем. Вон хоть Саньку спроси… Верно, Санька?
Что-то хитрое было, по-видимому, в этих словах. И Санька улыбнулся.
- Я не знаю.
- А вы с охотой-то поосторожнее, - внушительно и особенно серьезно посоветовал бородатый. И я понял, что он потешается над нами. - Смотрите, за какую-нибудь сороку в милицию не заграчили бы. Теперь это быстро делается.
И отец из-под насупленных бровей снова подмигнул сыну.
- Ну, ни пуха ни пера вам, охотнички.
Битюги, легко сняв с места тяжелую кладь, покачивая широкими расписными дугами, тронулись. Мы с Ленькой остались одни на поруби.
Загубленная семянка
- Что теперь будем делать? Куда идти? - упавшим голосом спросил я Леньку, когда подводы скрылись в густых сумерках бора.
- Посидим немножко да и домой пойдем, - беспечно отвечал мне Ленька.
- Перестань дурачиться, - пробовал я урезонить друга. - Где ночевать будем?
- В дедушкиной сторожке. Где же нам еще ночевать! Смиренное спокойствие Леньки в такую минуту был больше чем возмутительным. Оно было вызывающим.
Уже ночь висела над лесом. Вблизи - ни единого звука, между деревьями - ни огонька, никаких признаков жилья и человека. Надежды мои на лесоруба, который смог бы указать нам дорогу, рассеялись как дым. Мало того, мы потеряли, наверно, добрый час дорогого времени. Теперь в темноте нельзя было надеяться хотя бы на то, чтобы отыскать копну сена, в которой можно бы проспать до утра. А у нас с собой нет ни плаща, чтобы накрыться, ни спичек, чтобы развести костер.
А тут еще Ленька причудами занимается: унылый вид изображает и на меня тоску наводит. Если в другое время- пусть себе ломается! А сейчас, когда каждая минута дорога, тут уж не до фокусов.
Все это, накипевшее в душе, я залпом и выложил Леньке.
- Что, и ты будешь прикидываться на разные манеры, как хитрый нэпман?
Ленька стоял, не шевелясь, на одном месте, как-то непривычно грустно задумавшись и почти не слушая меня.
- Подожди, посидим немного, - помолчав, предложил он.
И это в то время, когда не только сидеть, простоять хотя бы минуту никакой охоты не было. Идти, бежать снова, только не оставаться на этом месте, которое стало казаться вдруг самым неуютным во всем бору.
- Костю с Павкой бы теперь сюда - поглядели бы, - задумчиво странным, печальным голосом сказал Ленька.
- Ну что ты причитаешь?! Чего размяк, как тряпка?! Тоже мне проводник! - не понимая и не пытаясь отыскивать причину странного поведения Зинцова, кипятился я.
В том, что произойдет дальше, я не сомневался: сейчас-то Ленька вспылит! Сейчас он покажет свою энергию!
"Ну, держись, Коська", - мысленно подбадривал я самого себя.
К великому моему удивлению, Ленька не вспылил. Он так же неторопливо и тихо спросил меня:
- Видишь ли, сосна-то какая?
- Что сосна?! Какая сосна?!
Ленька, не отвечая, медленно наклонился и из-под обломков сучьев и мелких веток осторожно вытащил изорванную в клочья белую тряпицу на раздробленной хворостине.
- Узнаешь? - тряхнул он дырявым лоскутом перед моими глазами.
Я глянул оторопело.
- Неужели это… она?..
И сразу отступили куда-то и страшившая недавно ночная темнота и проникающая сквозь рубашку неприятно зябкая сырость.
Я огляделся по сторонам. Да, несомненно, это была она. Как же я не заметил сразу? Как можно забыть эту порубь?
Ленька стоял позади меня. Головой я ощущал его шершавую гимнастерку. Теплое плечо друга согревало и поддерживало меня. Прижимаясь к притихшему Леньке, я чувствовал, что оба мы думаем сейчас об одном и том же.
Вот с той стороны, узнавал я темную полосу, где особенно густо столпились деревья, мы вышли на порубь. В противоположную сторону, навстречу яркому и высокому солнцу, уходил от нас на поиски дороги Костя Беленький. Возле того бугорка…
Небольшое, еле различимое сквозь туман и сумрак возвышение с разворошенной по нему кучей хвороста напоминает мне о Павкиных синяках и красных ссадинах на лице Леньки, о загадочной "лесной королеве", что метнула под ноги Павке "пятак на синяк", вывела нас из "заколдованного круга" и скрылась неведомо куда.
Теперь мы не беспокоились о ночлеге. Темнота не пугала нас. Какой-то новой, доверчивой и душевной близостью объединяли нас и минувший тревожный день, и этот полный неожиданностей вечер, и памятно знакомая порубь. Она была все та же, как и в первый день нашего скитания по лесу. Даже тряпица, поднятая на высоту и послужившая сигнальным флагом для старшего, снова лежала у наших ног. Не было лишь сосны, на вершину которой забирался Ленька. На ее месте круглым желтым пятном с проступившими светлыми капельками виднелся в сумраке широкий пень свежей валки.
- Увезли, - сказал Ленька, посмотрев в сторону, куда скрылись битюги с тяжелыми возами.
После долгого молчания это было первое слово.
- Увезли нашу сосну, - повторил он.
На прощанье Ленька воткнул обломок хворостины изорванной белой тряпицей возле свежего пня и пошел задумчиво и неторопливо, как уходят с вокзала, надолго расставшись с близким и дорогим сердцу человеком.
От желтого пня до свалившегося квартального столб от столба наискосок через верстовую полосу леса, по кот рой вела нас однажды "королева", от просеки до дедушки ной сторожки дорога была известна.
Мы не спешили.
Тихо шумели сосны. Трава, разросшаяся на поруби широкими пучками, шуршала под ногами. Над головами, над лесом звездилось высокое небо. Вместо солнца незнакомая и ясная звезда на западе, созвездие Большой Медведицы справа показывали нам путь через лесную полосу до просеки. На этот раз мы не отвлекались никакими посторонними забавами и рассуждениями. Через просветы между деревьями неотрывно наблюдали за светлой звездой в высокой синеве. И она не обманула нас - вывела на правильный путь.
С выходом на просеку кончались наши испытания и тревоги. Нужно было лишь время, чтобы добраться до дедушкиной сторожки.
Задумчивые и молчаливые, шагали мы вырубленной знакомой полосой. И представлялась мне высокая и стройная сосна - семянка с шапкой зеленых ветвей на макушке, с самодельным флажком, развевающимся над ее вершиной.
…Точно такой же, как тридцать с лишним лет назад, увидел я ее снова, перебирая старые школьные тетради.
"Неужели Пищулин?"
Трудно рассказывать о том, чего сам не испытал или не видел своими глазами.
Как завершили свой маршрут по просекам Костя Беленький и Павка Дудочкин, мне напоминает разлинованный Костей листок, похожий на шахматную доску в 144 клетки. В каждой клеточке мелко выписаны цифры, обозначающие номера кварталов. Они подсказывают, что поиски деда наш старший заботливо соединил с изучением бора.
Теперь, готовясь во время летних каникул к походу по родному краю, каждый школьник - краевед ли он, юный натуралист, любитель природы или просто любитель приключений вроде Леньки Зинцова - заранее старается обзавестись и компасом, и ручными часами, хотя бы одними на целую группу, и схемой маршрута, крупно вычерченной с административной карты области или с колхозного земельного плана.
Желающий раньше других почувствовать себя путешественником даже посох вырежет из старой бамбуковой удочки и начнет отстукивать им дорогу от города в лес.
Любо идти так лугами, полями, перелесками в удобной и прочной обуви на ногах, в свободных и легких шароварах, в ситцевой клетчатой рубашке, вместе с товарищами выверять свой маршрут по чертежу и компасу, по часам определять большие и малые привалы, где разгорится огонек костpa и под тихое урчание закипающей воды в котелке сама собой родится песня.
В послевоенные двадцатые годы, когда всюду еще сказывались следы разрухи, когда еще только оживали фабрики и заводы, не приходилось рассчитывать на многое из того, чем сейчас свободно пользуются и бывалые туристы и юные путешественники. И Костя Беленький не по готовым картам копировал, а сам на месте выверял и заполнял свой клетчатый лесной чертеж. Не так красива, зато до мельчайших деталей точна получилась Костина карта.
Вот из квадратов выведена на узенькое поле листа кривая линия. Она показывает встретившийся на пути ручей. Позднее выяснилось, что именно через него переходили мы с Ленькой в десяти верстах от наших приятелей. И кривая, разрастаясь шире, прошла через все квадраты, конец линии помечен стрелкой-указателем: "Впадает в Клязьму".
В другом месте через линию-просеку выведен извилистый круг и обозначено: "Болото. Обход вправо полкилометра".
Павка Дудочкин тоже приложил руку к Костиному чертежу. Это его тяжелыми буквами сделана приписка: "Болото моховое, клюквенное". В другом месте, черкнув стрелку, он пометил: "Грибное место". Две просеки на один квадрат выведены кверху, к северу. В клетке обозначена маленькая петушиная голова с высоким гребнем. Припоминаю, что это и моя работа, как дополнение к записям Кости и Павки. Любил я рисовать петуха с высоким гребнем. По какой причине занимает он целый лесной квартал да еще с прибавкой на волнистый гребень, объясняет одна из Костиных записей, сделанных на следующем листе:
"За дальним озером видим группу людей. С ними Белоголовый… За перекрестной просекой большой новый дом с красными петухами на крыше. За оградой лает собака".
Из чертежа Кости Беленького мы такой вывод сделали: если бы уместить весь Ярополческий бор на одном большом листе, то все кварталы слева направо пойдут по порядку, как буквы в книге. Первая строчка с первого номера и начинается. Кончился лес в ширину - строчкой ниже идет продолжение. Приравнивай его к переносу в книге и снова с левой стороны начинай читать. Только не бери чертеж югом кверху, как не читают книжку вверх ногами.
Вот какое открытие помогла нам сделать нежданно-негаданно Костина запись кварталов по клеточкам.
Вероятно, такой же книгой идет счет и в вашем бору, дорогой читатель. И у вас каждый квартальный столбик на скрещивании просек имеет четыре числа. Два из них, идущие в обычном числовом порядке, относятся к верхней, два других - к нижней строке. Вспомни номер нужного квартала, восстанови в памяти правило лесных чисел - и найдешь кратчайший путь к цели. Здесь тебе помогут держать направление и светила, и сучья деревьев, и муравьиные гнезда, и другие верные приметы.
Только не путай с ними, ни в грош не ставь приметы, подобные той, что заяц перебежал дорогу или встретилась ягодница с пустым ведерком. Из всех лесных встреч лишь одна и единственный раз заставила нас сознательно отклониться от своего пути. Но был это не безобидный заяц и не пустое ведерко. Неизвестно откуда появившийся огромный рыжий пес с оскаленными клыками и дико взъерошенной шерстью заставил нас, схватившись за руки, податься в сторону. Зато во второй раз, когда с нашей компанией был и дедушка, тот же пес, хотя рвал и метал на цепи, все-таки отшатнулся с нашей дороги. При третьей встрече, которая снова произошла в лесу, он налетел на Бурана инженера Туманова.
Вы еще не знаете ни старика Пищулина, ни инженера Туманова, ни его Бурана.
Они появились в наших записях, когда в тихом Ярополческом бору въявь обнаружилось, что не так-то здесь все спокойно, как нам казалось. Встреча с нэпманами возле срезанной сосны-семянки была для нас началом участия в больших событиях. И в центре этих событий встал дом с красными петухами, его обитатели и посетители. Записи помогают восстановить и последовательность событий. И я иду вслед за ними.
…Деда Савела никто не отыскал. Он раньше Кости и Павки вернулся в сторожку.
Когда мы с Ленькой переступили порог, старенькие ходики на стене показывали одиннадцать. Над столом висела зажженная семилинейная лампа с зеленоватым стеклянным пузырем для керосина. Сверху в отверстие лампового стекла был вложен уголек, чтобы пламя в лампе держалось ровнее и меньше было копоти.
Керосин в пузыре выгорел наполовину. Это значило, что нас ожидали давно. В летнее время дедушка редко зажигал лампу. Ситцевые занавески на окнах были отдернуты. И мы с Ленькой поняли, что это нам светили окна в разные стороны бора.
Костя и Павка сидели за столом, заканчивая и приводя в порядок свои дневные записи в тетрадях. Они просияли, увидев нас в растворе двери, но не встали навстречу, не зашумели с расспросами, только потеснились на лавке, давая нам место.
Дедушка на низенькой скамейке сидел в сторонке, поблизости печки, и ковырял кочедыком расхудившийся лапоть. Он тоже поднял голову нам навстречу, хотел сказать что-то и снова углубился в свою работу. Кочедык срывался и ковырял в руку, подрезанное и заостренное на конце лыко гнулось и плохо проходило в ячейки. Заметно, что дед Савел был не в духе.
Негромко, чтобы не отвлекать старого лесника от его работы, Ленька рассказывал о нашем походе, о лесорубах, из-за которых будто бы сбились мы с просеки, о срезанных соснах на поруби, о выходе по звездам на знакомую полосу.
- Где вы, говорите, деревья срезаны? - старательно продергивая лыко в новую клеточку на лапте, поинтересовался дедушка.
- Возле просеки, в двести восемьдесят шестом, - поспешил с ответом Ленька, гордый тем, что научился разбираться в лесных кварталах.
- Там же порубь, - по-прежнему не поднимая головы, заметил дед Савел.
- Вот на поруби это и есть. Всего там несколько сосен осталось. Ох, какие сосны! - выразил Ленька свое восхищение.
- Подожди, подожди!..
При этих словах дедушка отложил в сторону кочедык и лапоть и поднялся со скамейки.
- Как же, ты говоришь, на поруби? Туда конного и проезда нет.
- Точно, дедушка. Точно на поруби. Мы же сами своими глазами видели. Вот Костя рядом - не даст соврать… Верно, Квам?
Я подтвердил слова Зинцова. И Ленька начал подробно описывать и место, и сосну, на которую он когда-то забирался, и порванный флажок под ветвями.
И чем убедительнее доказывал Зинцов правоту своих слов, тем большая тревога отражалась на лице старого лесника. Он уже не возражал. Он только спросил нас обоих:
- Не прошиблись ненароком? Может, в другом месте свежие пеньки смотрели?
- Не только пеньки, мы видели, как и деревья увозили, - сказал я.
- Так что же вы?! - словно зацапав нэпманов в кулаки, тряхнул руками дед Савел.
Впервые видели мы его таким возбужденным и расстроенным.
- Что же вы их!.. - повторил движение взбудораженный лесник и замолчал, глянув в наши удивленные лица.
Несколько минут, неслышно ступая по полу мягкими лаптями, перетаптывался он туда-сюда, от стола к печке, от печки и до стола, то перекладывая кочедык со скамейки на шесток, то снова возвращая его с шестка на скамейку.
Делая вид, что успокоился, подсел ко мне сбоку, сказал:
- Эх, Квам, Квам! Каких ты жуликов-то упустил! Шутейно и весело хотел сказать. А не получилось.
- Ну ладно, - произнес он со вздохом. - Рассказывай подробно, как дело было.
Серьезные разговоры с шутливым видом дедушка часто с меня начинал, а потом и постарше товарищей в беседу заводил. Проще и легче строгого опроса такая беседа получалась.
Рассказал я дедушке про битюгов - гнедого и чалого, про ременную сбрую с блестками, про колеса на железном ходу, про горбоносого Саньку и про его отца, у которого борода с бровями срослась.
- Санькой, значит, сына зовут?
- Санькой отец его кричал.
А отец ли?
Отец… Похожие.
- В какую сторону они поехали? Мне трудно было объяснить.
- На восток взяли и к северу немножко, - помог мне Ленька.
- Так, - ободрил Леньку дедушка.
- Про дорогу мы старшего спросили, - вспомнил Зинцов. - Сказал, что в другую сторону у них дорога, нашей не знают.
- Это он или следы путал, или совсем про другую дорогу намекал. С беднотой ему не по пути, должно быть.
- А Костиного отца, - указал на меня Ленька, - знает. "Солдатов сын", сказал.
- Отца знает - тогда наверняка и дорогу знает, - сделал вывод дед Савел.
- Еще что видели и слышали? - опираясь ладонями на стол, чтобы подняться, спросил дедушка.
- Все, - сказал Ленька.