Через какое-то время Иванов начал понемногу воспринимать происходящее: он сидел на стуле, кто-то входил в диспетчерскую, кто-то что-то говорил, но Иванов не мог пошевелиться, казалось, что мороз прошёл по телу и сковал позвоночник, руки и ноги. Наконец, до него дошло, что рядом стоит Ващенка и что-то говорит. Он уловил одно лишь слово "летать". Постепенно смысл этого слова стал доходить до него. Подумав о том, что сегодня нужно летать, Иванов произнёс:
- А Наташи нет…
- Я знаю. Летать сможешь? - Ващенка смотрел в упор.
Иванов кивнул:
- Андрюха, оформляйся на вылет. Я буду ждать на вертолёте.
Он встал и на ватных ногах вышел на улицу. Иванову было необходимо побыть одному. Но на аэродроме люди находились везде: в классах, на стоянках, даже в здании профилактория жили экипажи. Иванов медленно пошёл к своему вертолёту. Сказав ничего не понимающему борттехнику: "Ваня, погуляй, пока Ващенка не придёт", Иванов залез в грузовую кабину и закрыл за собой дверь. Тут он мог побыть один. И тут он мог позволить себе расслабиться.
- Наташка! - простонал Иванов, упав на откидные сиденья, и почувствовал, как к глазам подступили слёзы. Что это? Он не плакал с самого детства. Он не плакал, хороня товарищей, он сдержал слёзы, даже узнав о гибели близкого друга, а сейчас ему хотелось плакать. Иванов плакал. Ему припомнился последний вечер, проведённый с Наташей: она такая красивая, жизнерадостная! Нет, наверное, это ошибка - Наташа жива! Она не могла умереть. Иванов в это не мог поверить! "Господи, ну почему ты не сделал так, чтобы мы летали вместе? Я не хочу жить без неё! Дай мне погибнуть, Господи!", - просил Иванов.
Вдруг ему ясно вспомнился недавний сон: Наташа стоит на вершине башни, протянув руки навстречу Иванову, а вокруг льётся вода, пол под Ивановым опускается, и он не может добежать и докричаться до Натальи, а она не видит его. Монах появляется из ниоткуда и произносит: "Ещё не время!". Что "не время"? Господи, услышь меня! Что "не время"?
В дюралевый борт вертолёта постучали, и послышался голос Ващенки:
- Командир, пассажиры прибыли!
Иванов вытер лицо носовым платком, поправил форму и, приведя себя в порядок, открыл дверь: с улицы на него смотрели двенадцать пар глаз пацанов в военной форме и с вещмешками. "Соберись, Александр Николаевич, возьми себя в руки! Ты же не хочешь, чтобы эти молодые жизни остались на твоей совести?" - приказал себе Иванов и дал команду на посадку в вертолёт.
Экипаж делал все операции без лишних напоминаний и в полном молчании. Лишь когда все уже сидели в пилотской кабине перед запуском двигателей, заговорил Ващенка:
- Саня, прими мои соболезнования.
- И мои, - негромко произнёс Мельничук. - Яка гарна дивчина была. Несчастье-то какое!
- Все там будем… Давайте думать о полёте, мужики, - спокойно ответил Иванов и дал команду на запуск двигателей. Но он был благодарен экипажу за понимание.
Как ни пытался Иванов сосредоточиться на задании, но часто ловил себя на том, что совсем не контролирует по приборам режимы полёта и работу двигателей. Но, видимо, руки знали своё привычное дело: все режимы выдерживались в пределах установленных норм, взлёты и посадки выполнялись как положено. Пролетая по тому же маршруту, на котором ночью упал экипаж Крапивина, Иванов пытался отыскать сопку, ставшую причиной гибели Наташи. Но не нашёл. Видимо, их экипаж отклонился ночью от маршрута.
В перерывах между полётами Иванов, чувствуя слабость во всём теле, отходил от вертолёта и ложился где-нибудь в тенёчке. Он лёжал с закрытыми глазами и в мыслях уносился далеко от всего, что окружало его сейчас, туда, где они снова были вместе с Наташей: он видел её лёгкий поворот головы, улыбку, так нравившуюся ему, её живой взгляд серо-голубых глаз, слышал её красивый голос, её серебряный смех. Нет, он не мог поверить, что больше никогда не увидит её живую! Это несправедливо. Его руки ещё помнили прикосновение её пальцев. Она так любила переплетать его пальцы со своими. Они же договорились, что сегодня Наташа будет его ждать в гости. Она не могла погибнуть!
Когда Иванова окликали, он медленно приходил в себя, начиная воспринимать окружающую реальность, через силу поднимался и шёл к вертолёту. В полёте он думал о Наташе. О живой Наташе…
После окончания полётов Иванов узнал, что тела погибших уже перевезены в городской морг. Никому ничего не сказав, он не зашел ни в столовую, ни в общежитие, а отправился на квартиру Ковалёва. Хозяин открыл дверь пьяный.
- Помянешь? - спросил Михаил, проведя Иванова с порога на кухню.
- Налей.
- Тебе сколько?
- Полный, - Иванов взял гранёный стакан.
- Пусть земля, как говорится, ей будет пухом!.. - Ковалёв резко опрокинул в рот свою рюмку. Иванов выпил стакан водки как стакан воды, почти не почувствовав вкуса.
- Хочешь увидеть её? - догадался Михаил.
- Проведи меня… в морг, - произнёс Иванов.
- Не стоит на это смотреть, - вздохнул Ковалёв. - Я уже видел. Не ходи.
- Проведи меня в морг, - настойчиво повторил Иванов.
- Ну, что ж. Как хочешь… - Ковалёв пошёл одеваться.
В полутёмном и холодном помещении стоял тяжёлый смешанный с чем-то сладким запах формалина и жжёного мяса. Неяркий свет освещал просторную серую комнату, пол и столы в которой были заполнены чем-то похожим на тела людей или тем, что от них осталось. Михаил подвёл Иванова к группе бесформенных тел, лежащих на полу без одежды. Чуть в стороне одно тело скрывала белая простыня. Ковалёв остановился перед ним и показал глазами на простыню:
- Она тут. Это я её…
- Спасибо… - Иванов неотрывно смотрел на белую материю, скрывающую то, что осталось от Наташи. Он испытывал ни с чем не сравнимый накатывающийся ужас перед неотвратимым. "Там не она…" - стучала в голове последняя надежда. Михаил отвернул край простыни, открывая знакомое и незнакомое лицо:
- Дальше не надо, там… - он махнул рукой. - Может, я подожду тебя на улице? Ты не боишься?
Иванов не мог ничего ответить. Потрясённый увиденным, он уже не мог чего-то бояться: перед ним лежала мёртвая Наташа. Постояв немного и не дождавшись ответа, Михаил оставил Иванова одного.
Иванов стоял, не шевелясь, неотрывно глядя в одну точку на переносице девушки, ожидая, что произойдёт чудо, и вот-вот приоткроются любимые серо-голубые глаза. Наконец, он приблизился к Наташе и опустился на колени. Её правильные черты сковывала неестественная бледность, отчего лицо казалось восковым, но это было её лицо: глаза закрыты, на чистой обескровленной коже - ни царапинки, выражение спокойное и строгое, как у человека, выполнившего свой долг до конца. Она спасала раненных ребят и была с ними до последнего мгновения. Смерть лишь подчеркнула её красоту. Но в то же время что-то новое наложила смерть на дорогие черты: заострились нос и губы, они приобрели мраморный оттенок, отчего лицо, не потеряв красоты, приобрело выражение отчужденного спокойствия, уже прикоснувшегося к холодному дыханию вечности.
- Здравствуй… - произнёс Иванов тихо. В ответ - давящая тишина.
- Я пришёл… - и снова только леденящая душу тишина.
- Как же так, Наташа? Зачем ты здесь? Мы же договорились, что ты будешь ждать меня сегодня. А ты здесь…
Что-то давило в спину, будто кто-то пристально смотрел на него. Иванов медленно огляделся по сторонам. В полумраке царства мёртвых над Ивановым сгущалась вязкая гнетущая тишина.
"Жуткое место", - подумал Иванов. И ещё он подумал, что теперь Наташа ближе к ним, лежащим здесь, в холодном покое и тишине, а он, Иванов, им чужой. От этих мыслей по телу пробежал неприятный озноб.
- Тебе, наверное, очень холодно сейчас? Я согрею тебя, потерпи немного…
Подрагивающими руками Иванов нашёл под простыней Наташину руку. Ладонь была холодная, как пол. Он с трудом попытался пропустить свои пальцы меж её - так любила делать она. Но пальцы девушки не поддавались, и он только смог крепко сжать их.
- Господи! - взмолился Иванов. - Верни мне её.
Но в ответ только тишина.
- Это несправедливо, Господи! Она должна жить! Забери мою жизнь, верни её, Господи! Мне ничего не нужно без неё.
Иванову показалось, что тишина вокруг становится ещё более тяжёлой и осязаемой.
- Наташа, прости меня за то, что я не был с тобой в последнюю минуту.
Иванов припал губами к безжизненной руке. В этот момент он ощутил, как мёртвый холод её руки проник в его тело. Боковым зрением Иванов уловил в полутёмном помещении какое-то движение, будто промелькнула чья-то тень. Он поднял голову. Никого… Не отпуская руки, Иванов зажмурился. И вдруг…
- Не спеши, ещё не время… - ему показалось, что он ясно услышал чей-то тихий шёпот. Иванов открыл глаза и посмотрел вокруг. Ничего не изменилось, он всё так же оставался один в этом мрачном месте.
- Наташа! - тихо позвал Иванов и снова осмотрелся.
В ответ тишина.
- Я тебя люблю! Наташка, ты слышишь? - шептал Иванов громче.
Но ответом снова была лишь тишина…
Проникающий холод каменного пола привёл Иванова в чувства. Что это было? И было ли что-то? Безумие? Иванов снова посмотрел по сторонам. Ему показалось, что в этом гнетущем покое уродливый лик смерти всё плотнее окружает его со всех сторон. И теперь она - смерть - знает, кто такой Иванов. Пора было уходить.
- Я никогда не забуду тебя, Наташка. Ты заставила меня полюбить, почувствовать жизнь. Ты научила меня радоваться ей. Спасибо тебе за это.
Прежде, чем накрыть простынёй дорогое лицо, он ещё долго вглядывался в него, стараясь запомнить каждую чёрточку. Склонившись, он поцеловал её в холодные губы. И вдруг ему показалось, будто лёгкий ветерок подул в закрытом помещении, и на мгновение Иванов ощутил знакомый запах Наташиных духов. "В конце концов, этого не может быть! Я, наверное, схожу с ума!" - оглядевшись вокруг, Иванов снова посмотрел на Наташу. Её лицо оставалось бледным, чужим и холодным. Понимая, что больше не может здесь находиться, со словами "Прощай, прости" он накрыл её простынёй и, не оборачиваясь, пошёл к выходу. И снова ощутил лёгкое дуновение ветерка. "Живи!.." - донёсся до слуха Иванова то ли шёпот, то ли неясный шелест…
Холодный пот катился градом по его спине, когда Иванов, выйдя из дверей морга, окунулся в ласковое живое тепло летнего вечера. Он поймал себя на мысли, что Жизнь и Смерть, хотя и существуют в одном мире, но они, как два различных измерения, как две параллельные Галактики, - не совместимы друг с другом.
Рядом с Ковалёвым стояла заплаканная Ирина. Когда Иванов подошёл, она уткнулась ему в плечо и зарыдала. Он обнял её дрожащие плечи и стал повторять:
- Ну всё. Ну всё…
Опасаясь, что тоже может не сдержать слёз, Иванов подозвал Михаила и аккуратно передал ему Ирину. Сам кое-как доковылял до ближайшей скамейки. Казалось, что невыносимая тяжесть навалилась на всё тело, сделав его слабым и непослушным. Подошли Ирина и Михаил и сели рядом. Ирина ещё продолжала всхлипывать, но понемногу успокаивалась. Иванов молчал.
- Завтра Наташку оденут в этот цинковый ящик и отправят самолётом домой. - Михаил показал на ряд гробов, стоящих вертикально у дальней стены морга.
- Дай закурить, - попросил Иванов.
- Ты же не куришь! - удивился Михаил.
- Дай.
Михаил протянул сигарету. Потом спички. Иванов не курил уже пятнадцать лет. Но затянулся как настоящий курильщик. Отвыкший от никотина организм зашёлся в кашле. Иванов пробовал ещё и ещё, но это не приносило облегчения. Не докурив, он выбросил сигарету.
- Что будешь делать? - спросил Михаил.
- Когда?
- Вообще. И сегодня в частности.
- Сегодня - не знаю. Хочу побыть один. А завтра попрошу у командира полка отпуск. Хочу сам похоронить Наташу.
Ковалёв понимающе кивнул:
- Мой тебе совет, Саня: напейся до потери сознания.
- Напьюсь.
- Саша, а пошли к нам, - предложила уже переставшая плакать Ирина.
- Спасибо. Может, и зайду. А пока - извините, ребята…
Иванов встал и медленно побрёл по направлению к парку, где они с Наташей провели последний вечер.
В их парке ничего не изменилось: всё так же не горел свет, и в безлюдных аллеях играл с листьями ночной ветерок. Иванов отыскал их лавочку, что ещё помнила тепло Наташи, и сел. Он вспоминал. С их первой встречи пошла всего лишь вторая неделя, но как много всего произошло за это время. Кому-то хватило бы на целую жизнь. А нужна ли она ему теперь - эта жизнь? Что с ней делать? Как жить без Наташи? Рука сама достала из нагрудного кармана лётной куртки пистолет. Ощутив приятную тяжесть в ладони, Иванов привычным движением дослал патрон в патронник. "Макаров" удобно лежал в руке. Иванов заглянул в тёмный ствол как в вечность. "Надо только нажать на спуск и не останется ничего - ни мучений, ни душевной боли. А я буду рядом с Наташей…" - Иванов поднёс пистолет к виску и закрыл глаза…
- Саня, ты чего надумал? - голос Ващенки заставил вздрогнуть. Иванов открыл глаза и опустил руку.
- Саня, звено тебя ждёт. А я тебя обыскался, оказывается, ты тут прячешься. - Ващенка говорил так, будто ничего не произошло, а сам смотрел на пистолет в руке Иванова. - Если бы не встретил Ковалёва, то и не нашёл бы тебя никогда. Мы без командира не начинаем. Пошли.
"Ещё чуть-чуть и не нашёл бы никогда…" - Иванову вдруг стало стыдно, будто его уличили в чём-то нехорошем. Он поставил пистолет на предохранитель и, убрав его в карман, молча пошёл вслед за Ващенкой.
Поминки по погибшему экипажу шли своим чередом. Сколько бы за плечами не оставалось боевых вылетов у молодых и бывалых пилотов, к боли от потери друзей привыкнуть нельзя. Ещё вчера Иванов встретил Крапивина в коридоре, и они перебросились парой шуток. А сегодня уже нет этого молодого и весёлого парня с Волги. И сегодня уже больше нет Наташи. Жизнь как бы разделилась на две части: до и после…
- Неправильно это, Саня, когда вокруг столько грязи, дерьма и уродства, а из жизни уходят красивые, молодые ребята и девчонки. Обидно! - почти рыдал Ващенка, когда они уже пропустили вместе по пятой чарке.
- Да, - согласился Иванов, - красивая женщина, Андрюха, красивая мать - это творение природы, это целое искусство. А смерть - сволочь жестокая.
- Ну, Наташка-то была вообще… - Ващенка поднял большой палец левой руки, а в правой держал стакан. - Как жалко-то!
- Жениться тебе пора, Андрейка, - переводя разговор в другое русло, произнёс Иванов. - Почему не женишься?
- Командир, хочешь, честно отвечу? - Ващенка перешёл на полушёпот. - Мне нравятся многие женщины. Не глупые. Чтоб красивые там, сексуальные… Не всем из них, правда, нравлюсь я, но есть и такие, которым нравлюсь. Вот, предположим, встретил я женщину, и она мне понравилась. А я, естественно, ей. Взаимно. Я должен сразу с ней переспать или не должен?
- Это уж от тебя зависит.
- А как быстрее всего узнать, - подходим мы друг другу или нет? - Ващенка ждал ответа.
- Ну, если хочешь быстро, то больше никак, - пожал плечами Иванов.
- И вот я с ней сплю, - продолжал Ващенка. - И она мне нравится ещё больше. Это любовь? Как узнать? - Ващенка пытливо смотрел на Иванова мутным взглядом.
- Время покажет.
- Правильно, Саня! - Ващенка даже обрадовался. - И я даю себе и ей это время, чтобы разобраться. Но со временем я встречаю другую женщину, с которой тоже хочу переспать. А теперь ответь мне, Александр Николаевич, что такое любовь?
- Любовь, Андрей, это когда подумаешь об одной единственной женщине на свете, и сразу становится тепло и уютно. Когда понимаешь, что тебе не нужна никакая другая. И сделать для неё ты готов всё.
- Вот, - подытожил Ващенка грустно. - А я хочу всех женщин сразу. Это, наверное, страсть?
- Страсть, Андрей, это совсем неплохо. А если ещё и любовь, то и совсем хорошо. Ты сейчас как ребёнок в магазине игрушек: хочется все, а можно только одну. И какую бы ты игрушку ни выбрал, всегда окажется не та. Так и будет до той поры, пока не найдёшь свою любимую.
- А я, вообще, не знаю, что такое любовь, - продолжал Ващенка. - Я люблю маму. И так, как её, никогда никого не любил. Может, я не способен на любовь к другой женщине?
- Нет, Андрюха, когда-нибудь ты встретишь женщину, похожую на твою мать, и она сведёт тебя с ума. Вот тогда мы погуляем на твоей свадьбе.
- Если бы так, - с тоской в голосе протянул Ващенка. - Мне уже тридцать лет, а в жизни ничего: ни карьеры, ни денег, ни семьи. И что хорошего в перспективе?
- В армии, возможно, и ничего. Но ты же умный, энергичный. Уходи на "гражданку", начни новую жизнь. Ещё не поздно. Тридцать лет - только старт в жизнь.
- Правильно говорят, что мало найти своё место в жизни, надо суметь туда и устроиться, - пошутил Ващенка. - А сам-то ты, что будешь делать?
- Закончится командировка в Чечню, наверное, уйду из армии. Навоевался я на две жизни вперёд! Да и не престижная нынче профессия - военный. Знаешь, как я раньше гордился тем, что стал военным лётчиком! А теперь мне стыдно на улице появиться в форме.
- Не верю, Саня. Ты - прирожденный командир, боец. Ты армии нужен. Кто молодых офицеров учить и воспитывать будет? Такое дерьмо, как замполит да наш новый комэск? Ты же первоклассный лётчик. Всё звено за тобой в огонь и в воду - только прикажи! И армия тебе нужна!..
- Поостынь, Андрюша, - остановил поток страстной речи Иванов. - Сейчас в нашей стране никто никому не нужен. Пока я ещё молодой, "гражданка" меня примет. Хуже уходить потом. И посмотри, что вокруг делается. На этой войне большие деньги растут. А мы - лишь расходный материал. Надоело. Лучше наливай за новую жизнь и за то, чтобы нам с тобой повезло дожить до неё.
Ващенка наполнил стаканы.
- Товарищи, друзья, братья! - Иванов поднялся, призывая к тишине. Он решил произнести тост:
- Война и смерть - это одно и то же. За победу в этой войне пить не буду, потому что побед в таких войнах не бывает. Я выпью за каждого из вас, за нас всех, оказавшихся здесь и сейчас. Значит, именно здесь и сейчас мы нужнее всего Родине - нашей России. Правители бывают разные, но Родина у нас только одна. Выполним же свой офицерский долг до конца. И пусть на этом рубеже мы не окажемся последними солдатами России, и чтобы после нас было кому поднять наше полковое знамя и знамёна тысячи полков. За сильную армию! За сильную Россию!
На похороны Наташи командир полка отпустил Иванова без вопросов. Помогло ходатайство начальника штаба - подполковника Гриневского. Бумаги оформили быстро.
Военно-транспортный самолёт "Ан-26" российских ВВС выруливал на взлётную полосу аэродрома Моздок ранним, не по-летнему прохладным утром. В качестве пассажира на его борту рядом с цинковым гробом сидел Иванов. С ним летели офицер госпиталя, где служила Наташа, прапорщик и четыре солдата из комендатуры. Тяжело разбежавшись, самолёт взял курс на север.