Вначале Никишка, в отместку за плохое обращение с ним, решил ничего не говорить фельдфебелю Крайцеру о своих подозрениях, что беженцы-евреи, возможно, скрываются в большом березнике. Потом ему захотелось выяснить, так ли это на самом деле. Идти туда одному было страшновато. Проще - допросить Климушку: если "тронутый" видел кого из чужих, то стоит его припугнуть - все выложит.
Под вечер, когда вернулось стадо, Клюев завел подпаска в бывшую кладовую и приступил к допросу.
Климушка всегда избегал Никишки, а тут, оставшись с ним наедине, задрожал, будто бездомная собака на морозе.
- Говори, кого в березнике видел? - скроив зверскую рожу, зарычал Никишка. - Рассказывай, кто там прячется?!
Нижняя челюсть у подростка так затряслась, что он не мог произнести слова.
- Говори, не трясись!.. Ну!..
- Не… знаю!.. - кое-как выдавил подпасок.
Никишка схватил его за воротник рубашки:
- Врешь! Признавайся!..
- Не… знаю!..
Климушка вовсе не был трусом, каким его считали. Он безбоязненно ходил по Горелому бору, где водились волки и даже рыси; случалось, один ночевал в лесной глухомани. Он не боялся, как многие деревенские ребятишки, леших, чертей, злых духов. Но после убийства Демидки стоило ему заволноваться, как у него начинало дрожать все тело. Стыдясь этого и скрывая от окружающих свою болезнь, он при малейшем волнении убегал и прятался.
Никишка долго бы мучил несчастного, если б в это время не появился на крыльце конторы фельдфебель Крайцер. Услышав выкрики Клюева в амбаре, гитлеровец подошел к двери и несколько минут наблюдал, оставаясь незамеченным.
- Гут! - сказал он Никишке, распахнув дверь. - Ты есть полицай. Понимал?..
Никишка, опешивший от внезапного появления Крайцера, не сразу уразумел, что фельдфебель назначает его полицаем. А когда понял - обрадованно вытянулся перед гитлеровцем:
- Слушаюсь!..
Крайцер спросил, чего он добивается у мальчика. И тогда новоиспеченный полицай рассказал, что ходят слухи, будто беженцы-евреи, о которых сегодня спрашивал приезжий немецкий офицер, скрываются в одном из березняков, около Горелого бора.
Фельдфебель приподнял трясущийся Климушкин подбородок:
- Это ест так?
- Не… знаю…
- Почему ты… - не припомнив нужного русского слова, гитлеровец показал, как дрожит мальчик. - Почему?
- Не знаю…
- Ты их видел?.. Видел юде?.. Почему ты молчишь?
Фельдфебель спрашивал еще что-то. Климушка продолжал невпопад твердить "не знаю".
- Тебя будут стрелять! - жестко сказал гитлеровец.
- Не знаю…
Клюев за спиной подпаска ощерил в улыбке мокрый рот и повертел пальцем у виска, давая понять, что перед ними - дурачок.
Глядя на лица обоих русских, Крайцер про себя подумал: "Кто из них больший идиот?.."
Все же вид перепуганного насмерть подростка шевельнул что-то в его очерствевшей душе. Ему вспомнилось, как он, будучи восьмилетним мальчишкой, трясся вот так же перед сыном хозяина фермы, который обвинил его в поломке велосипеда. Крайцер только потрогал велосипедный звонок - сломал машину кто-то из взрослых рабочих, - но от испуга, что ему не поверят, он не мог слова промолвить в свое оправдание.
- Иди, - сказал он подпаску.
Когда Климушка убежал, фельдфебель объяснил полицаю, что надо больше узнавать, о чем говорят в деревне.
- А лесок будем сейчас посмотреть.
Беженцам в березнике угрожала опасность! Климушка понял это сразу, едва Никишка начал выспрашивать про них. Ему представилось, как сюда притащат Асю и Никишка начнет измываться над ней. От этой мысли его и затрясло.
Пока допрашивали, он лихорадочно прикидывал, каким способом дать обо всем знать Матвейке.
Климушка вначале не поверил, что фельдфебель его отпускает. Немец сказал "Иди", и мальчик подумал, что они выйдут следом. Поэтому, очутившись на улице один, он стремглав юркнул в густые обширные заросли крапивы, примыкавшие к амбарам.
Лицо и руки обожгло, будто кипятком. Климушка забрался в самую гущину: Клюй за ним в крапиву не полезет. Долго прислушивался. Изба Матвейки стояла в конце деревни. Чтобы пробраться к ней, надо было пересечь улицу. Этого-то как раз он и не решался сделать, опасаясь снова попасться на глаза Никишке или фельдфебелю. Потом вспомнил: в Матвейкиной избе поселились гитлеровцы, а Матвейка собирался ночевать у Мишутки. Может, полицай их уже схватил?..
Раздумывая и сомневаясь, Климушка долго не знал, на что решиться…
Солнце близилось к закату, когда он услышал треск мотоциклов на улице и голос Никишки:
- Напрямую вряд ли проедем, господин фельдфебель, - ручей топкий…
Словно тонкое жало пронзило Климушку: "Туда собираются!.."
Он выскочил из крапивы, пересек засаженные подсолнечником огороды и, не чуя ног, взбежал на бугор.
Четыре мотоцикла с колясками, на которых торчали стволы пулеметов, мотаясь на глубоких колдобинах, выкатывались за околицу Лесков.
Сомнений не было - фашисты направлялись в сторону большого березника.
У Климушки вырвался жалобный вскрик. Это был не обычный испуг, а мгновенное леденящее предчувствие надвигающейся смерти. Отчего-то представилось, что как только фашисты достигнут березника, где стояли шалаши, так кончится его, Климушкина, жизнь…
Он ринулся вниз по склону, уже не рассуждая, в человеческих ли силах обогнать мотоциклы. Он бежал, как бегут от смертельной опасности, когда умом знают, что не уйти, а ноги сами, повинуясь лишь инстинкту жизни, несут, покуда в силах нести.
Он плакал, захлебываясь слезами. Он не веровал в бога и все же готов был молить о чуде, потому что надо было на что-то надеяться. Спасти людей в березнике могло только чудо.
- Мамочка, пособи!.. Мамочка, миленькая, защити!..
Как ни бессмысленны были эти слова, они помогли ему, не давали упасть, даже когда казалось, что все силы исчерпаны, ноги одеревенели и бежать незачем - поздно.
- Мамочка, спаси! Родненькая, помилуй!.. - продолжал он лепетать.
И чудо произошло! Мотоциклы на полпути завязли в топком ручье.
Климушка увидел, пересекая камышистый лог, как немцы копошились по колено в грязи вокруг машины.
Он засмеялся сквозь слезы и еще настойчивей прибавил ходу.
Сдавалось, воздух стал колючим, едким, как серный дым, легкие вот-вот готовы были разорваться. Одубелые ноги вихлялись, словно протезы, надетые первый раз, задевали за все кочки на пути. Слезы успели иссякнуть - пот заливал глаза.
Последним препятствием на пути было поле ржи, уродившейся нынче густой и высокой. Это поле отняло у Климушки последние силы.
- Близко… близко… рядом совсем… - подбадривал он себя.
По березнику он уже шел шагом, хватаясь за деревья, чтобы не упасть.
На маленькой полянке горел яркий костер. Женщины жарили на вертелах мясо. Старики стояли чуть поодаль около Парфена, аккуратно, по-хозяйски, сворачивавшего бычью кожу.
И все-таки первой Климушка различил Асю возле шалаша. При свете костра ее кофточка виделась ему частицей пламени.
Он крикнул ей:
- Нем-цы!..
На поляне все замерло, даже костер перестал мигать.
Климушка хотел повторить свой выкрик и не смог, захлебнувшись воздухом.
Его увидели. Наверно, вид его досказал то, чего не сумел язык. Все смешалось вокруг - женщины, старики, тени, стволы берез.
- К бору давайте! - послышался сквозь общий шум голос Парфена. - Перелесками - к бору…
Окликая друг друга, люди россыпью побежали за ним.
Кто-то, уходя с полянки последним, ворохнул костер - видно, хотел затушить. Столб искр взвился между верхушками берез в темно-зеленую полынью неба. И тотчас другие искры, летящие горизонтально, с трескам просекли березник. Фашисты были на опушке.
Климушка опередил их на четверть минуты, помешав гитлеровцам подойти незаметно. Это спасло многие жизни.
Для него теперь самым главным стало - не потерять Асю.
- Дедусь!!! Дедуся!.. - слышал он ее звонкий испуганный голосок. Он различал его среди криков, треска, пальбы и шел безошибочно следом. В густых зарослях лещины девочка на минуту умолкла. Страх потерять ее затмил у Климушки и боль в груди, и задышку, и все остальные чувства. Он заметался по кустам, издавая отрывистые нечленораздельные звуки, пока снова не увидел ее. Ася помогала подняться старику. Но то был не ее дедушка, и, как только старик встал на ноги, она бросилась дальше.
- Дедусь! Дедусь!..
Вдруг впереди, где кончался околок, что-то произошло. Климушка не знал - что выстрелы прозвучали там позже - но внезапно какое-то прозрение осенило его. Ведь гитлеровцы будут обязательно ждать их на выходе из березника в сторону бора! Следовало крикнуть, предупредить бегущих впереди. Но у него не было ни сил, ни голоса. Он поймал Асину руку и повлек девочку влево, на ржаное поле.
Так и случилось: всех, выбежавших из околка на чистое место, фашисты обстреляли и захватили в плен. Парфен лишь на опушке понял замысел гитлеровцев. Несколько человек рядом было убито, с остальными он успел скрыться.
Долго мотоциклисты секли из пулеметов березник и посевы. Пробовали ездить по ржи, но стебли наматывались на карданы, и мотоциклы останавливались.
Климушка с Асей отбились от своих. Они раньше всех перебежали на ржаное поле. К тому времени, когда гитлеровцы начали обстреливать рожь, ребята уже углубились в нее метров на триста. Над головами замельтешили красные искорки трассирующих пуль. Климушка плюхнулся на землю, увлекая Асю. Упал он с блаженным чувством, что можно наконец передохнуть.
Они пролежали довольно долго. Совсем стемнело. Выстрелов не слышно стало. Однако яростные крики немцев продолжали доноситься со стороны березника.
Климушка поднялся и, озираясь, повел Асю дальше. Она не опрашивала, куда они идут, а лишь всхлипывала и все еще продолжала шепотом твердить: "Дедусь, дедусь…"
Вначале он не раздумывал, шел - только бы подальше от фашистов. Потом заметил, что движется они по направлению к его дому. До избы бабушки Позднячихи было километра три. Ему почему-то сдавалось, что Ася у них будет в безопасности. "В омшанике спрячемся. Не то - на чердаке", - решил он.
Но немного погодя ему вспомнилось, что фашисты в деревне шарили по дворам, и он подумал, что лучше им на рассвете уйти в бор. Если Асин дедушка жив - тоже в бору надо искать.
До этого мысли носились в голове, как летучие мыши, быстро и неясно. Зацепившись за Горелый бор, они сразу закружились около самого потаенного места в лесу - Журавлиного яра. Был в середине бора плоский холм, как бы остров, площадью гектара два. Путь к нему преграждали топи и непролазная тальниковая чаща. Он казался островом не только потому, что возвышался над окружающей его заболоченной низиной, а и оттого, что весь порос кудрявым дубняком. Всего одна сосна стояла на его круче - но сосну эту трое мужиков не могли обхватить руками. Под сосною была маленькая избенка, сложенная из дубовых колотых плах. Бабушка Позднячиха говорила, что построил ее Ваня-лесник сорок лет назад, а и нынче в стену гвоздь не вобьешь - крепка. Вот где они укроются!..
Кончилась рожь. Пошли посевы ячменя.
"Недалеко теперь…"
Вставала из-за бора горбатая седая луна, словно ей недужилось, но по старческой хлопотливости не могла улежать. Свет ее был какой-то подслеповатый: вроде посветлело, а за сотню метров человека на чистом месте не разглядишь. Около своего плеча Климушка увидел лицо Аси - белое, настороженное, с искорками слез. Он не замечал у нее отдельно глаз, носа, бровей, ни даже необычайной шапки волос на голове. Все это ему виделось только в целом и казалось удивительным чудом среди остального мира. И почему-то он чувствовал себя виноватым перед ней за то горе, которое на нее свалилось…
Он прислушался. Перепелки скликались, бесшабашно звали друг друга "пить-и-бить". Стрекотали кузнечики. Сухо шуршали усатые колосья.
Послышалась фырканье, будто перепелка вспорхнула. И тут же к шуму крыльев прибавился издали глухой стук мотора. По краю поля, как зверь, крался мотоцикл.
- Ложись! - шепнул Климушка. Сам он вытянул шею, пытаясь разглядеть, куда направляются враги.
Девочка не уловила стука машины, команда для нее прозвучала неожиданно, тем более, что сам Климушка продолжал стоять. Ася замешкалась. На краю поля сверкнуло и забилось остренькое жальце огня…
…Фельдфебель Крайцер заметил какое-то движение на ячменном поле. Он дал веером длинную очередь из пулемета. Унтер-офицер, сидящий за рулем, круто развернул мотоцикл, чтобы ехать в том направлении. У кромки посевов переднее колесо машины резко ткнулось в глубокую тракторную борозду. Надо было вставать, перетаскивать тяжелую машину. Крайцеру лень было вылезать из коляски, он устало махнул рукой.
- Никого там нет, мне почудилось. Давай назад.
Водитель был рад, что не придется трястись по пашне. Он соскочил с седла и начал вытаскивать плотно засевшее колесо. Это отняло несколько минут. Когда мотоцикл был выведен на тропинку, Крайцер снова дал длинную очередь…
…Треск пулемета заглушил ее слабый вскрик. Климушка вначале подумал, что Ася упала, запоздало выполняя его команду после того, как пулемет смолк. Ожидая новой очереди, он приник к земле рядом с девочкой. Вдруг он заметил, что рука ее бессильно отвалилась к его боку.
- Что с тобой? - шепнул он.
Ася молчала.
- Что?!. - вскочил он на колени.
Ему послышалось, что она всхлипнула; на правом плече по кофточке, как змея, ползло черное пятно. Кровь!..
Климушка ощутил оглушительный удар в голове и груди, судорога холодной волной разлилась по всему телу, что-то корежа внутри него. Он бы закричал, если б смог, - перехватило дыхание, челюсти свело так, что захрустели зубы.
То, что он делал дальше, он делал сознательно, то есть он все понимал. В то же время руки и ноги двигались как бы без его воли.
Каким-то образом ему удалось взвалить девочку себе на закорки. Огибаясь едва не под прямым углом, он побежал мелкими частыми шажками. Путались ноги. Звонко шурша, хлестали колосья по лицу.
Ася, обмякшая и безжизненная, то и дело оползала со спины. Вскоре, однако, Климушка почувствовал, как по ее телу прошло упругое движение. Ася вздохнула и слабо простонала:
- Больно…
Жива! Это было самое главное из всего, что сейчас происходило. Он забыл про фашистов, про опасность самому быть убитым. Надо было скорей добежать до дому, и тогда все будет хорошо…
Климушка выбрался из ячменя на луговину. И как только перестали шуршать колосья, он услышал собачий лай. "Жук!" - узнал он. На душе посветлело - изба была близко.
Сзади опять застучало - то была вторая очередь, выпущенная фельдфебелем из пулемета.
Перед Климушкой в эти секунды мелькали солнечные полянки Журавлиного яра, озерко под обрывом - вода там студеная и чистая-чистая, как роса. А из старой сосны живица течет, какой нигде нет полезней на свете: смажет бабушка рану - через день заживет! И в дупле - рой пчелиный. Угостит он ее таким медом…
Треск заставил его обернуться. В тот же миг что-то остро ужалило в бок. "Пчела! Нет, оса…".
И вдруг все переменилось. Нахлынул зеленый холодный туман. Дышать стало нечем. Сделалось зябко, худо, лихо…
Луна закачалась, закачалась и расплылась в озерко. Издалека-далека донесся голос Аси:
- Климушка!..
Ничего. Он сейчас передохнет… Оса впилась в бок, смахнуть - силы нет. А бабушка близко. Она поможет…
Туман загустел, противный, удушливый. Силясь разглядеть сквозь него, Климушка шире, шире раскрывал глаза…
И увидел ее. Рядом. На белой от ромашек лужайке. Мягкой легкой рукой она гладила его щеку…
И когда он уже ничего не видел, он прошептал ее имя, первый раз:
- Ася…
…Асе казалось, что тело ее от пронзительной боли стало стеклянным и хрупким. Все же она придвинулась к мальчику, опершись на здоровую руку.
- Климушка!..
…Большая черная собака, повизгивая, суетилась около него. Она лизала ему щеку, белый немигающий глаз. Лизнула струйку крови в уголке стиснутых губ - и тогда, отпрянув, подняла голову к луне и завыла…
Глава 4
Матвейка ночевал у Мишутки на сеновале. Поздно вечером к ним прибегали Иван с Ешкой, рассказали, как днем гитлеровцы возили по деревне больного еврейского мальчика - допытывались, не знает ли кто, где скрываются другие евреи-беженцы.
- И куда они его?.. - спросил у братьев Матвейка, стараясь казаться безразличным.
- Увезли куда-то вместе с фельдшерицей, - сказал Иван. - Назад проехали без них, я видел.
- А мы знаем, где прячутся те! - шепеляво похвастал Ешка.
Иван толкнул брата в бок:
- Не трепись!
- Свои жа… - надулся Ешка.
Этот разговор обеспокоил пастухов. Они хотели поговорить с дядькой Парфеном, да того допоздна не было дома.
Ночью виделся дурной сон. Утром Матвейка проснулся как бы от предчувствия тихой и страшной беды. Беспокойство почему-то еще больше усилилось, когда узнал, что конюх все еще не возвратился.
По дороге на скотный двор пастухов встретил Никишка, злой и какой-то помятый, словно с перепоя.
- Айда за мной!
Возле конторы уже сидело несколько деревенских мальчишек, собранных Клюевым.
Вышел розовощекий белобрысый офицер в новом обмундировании, свежевыбритый, надушенный и хрустящий, как необмятый бумажный рубль. За ним - фельдфебель Крайцер с обычным своим деревянным выражением на лице. Офицер, улыбаясь, сломал в мягких белых руках круглый пакетик, похожий на кусок толстой свечки, и начал раздавать ребятам большие таблетки:
- Кушайте. Это конфеты.
По-русски он говорил свободно, лишь на звуке "р" всхрапывал.
- Кто из вас любит собирать грибы? - обвел он мальчишек улыбчивым взглядом.
Ребята нерешительно мялись и переглядывались: о чем заговорил?..
- О-о, вы боитесь: я буду заставлять собирать для меня?! Нет, нет! Я сам пойду искать… А смородина созрела?
- Не вся… Поспела кой-где, - раздалось несколько голосов.
- Мне нужен провожатый, кто хорошо знает бор, где произрастает белый гриб-боровик. И смородина.
- Где - смородина, там боровики не растут, - сказал Иван Беляшонков.
- Мы посмотрим в разных местах. Я буду хорошо платить.
- А чем? - с нахальной ухмылкой спросил Иван.
- Конфеты, шоколад… Ты кушал шоколад?
- Пробовал.
- Ну и как?
- Ничего.
- Я опрашиваю: ты знаешь Горелый бор? Пойдешь мне показывать места?
Иван замялся. Он знал хорошо только южный участок леса, который был ближе к деревне. Да немец, наверно, дальше каменного бугра и не пойдет.
- Ежели мамка отпустит…
- Климушка - вот лес знает! - выпалил Ешка.
- Кто - Климушка?.. Почему его нет?
Последний вопрос относился к полицаю.
- Он нам - ни к чему, господин обер-лейтенант, - залепетал Никишка холуйским голосом. - Он ненормальный, проще сказать дурачок. Ему нельзя доверять серьезное дело…
"Серьезное дело!" - отметил про себя Матвейка. Он догадывался, что фашист собирается в лес не за грибами и ягодами. Но за чем? В какое место?
Обер-лейтенант видел: никто из русских ребят не проявляет особой охоты сопровождать его за конфеты.