- У меня есть одна штучка, которая, знаю, вам понравится, - сказал он, извлекая из кармана маленький никелированный браунинг.
Мальчишки, как любопытные гусята, вытянули шеи, рассматривая пистолет.
- Пугач, - сказал недоверчивый Иван. - Толку-то…
Офицер не перестал улыбаться, но глаза его на минуту приобрели сходство с серыми камешками:
- Я могу сделать из него две маленькие дырочки в твоем лбу.
Он направил пистолет в голову мальчишке, и какое-то мгновение Иван был на волосок от смерти. В следующую секунду Беляшонок испуганно нырнул за спины сверстников, а гитлеровец, одумавшись, выстрелил в пегую кошку, пробегавшую через дорогу. Кошка с визгом закувыркалась около плетня. Офицер выстрелил второй раз, и она затихла.
- Нравится?
Одни растерянно переглядывались, другие отвернулись, но кое-кто прямо впился глазами в пистолет.
- Ух ты! - произнес Иван. - Вот бы себе…
- Честное слово офицера - отдам.
- Насовсем?
- Да. Отдам тому, кто проведет меня в Журавлиный яр.
Матвейке будто холодной воды плеснули за ворот.
Так вон куда фашист метит! Про Журавлиный яр им, конечно, Никишка рассказал. Сам-то, злыдень, ни разу там не был. "Добро - не успели мы беженцев отвести…" - подумал пастух.
Иван, между тем, колебался. Иметь настоящий пистолет - большее счастье трудно представить! Правда, к Журавлиному яру он ходил всего раз, и то лишь до болота - через трясину отец не решился перебираться. Но дорогу туда он найдет, пожалуй. Сдержит ли немец свое обещание?..
- А ты чего молчишь? - подтолкнул полицай пастуха к офицеру. - Ты ж с Климкой часто в лес бегал.
- Ну и что? - Матвейка брезгливо отдернул плечо от руки полицая.
- Тебе известна дорога к Журавлиному яру? - спросил обер-лейтенант.
- Случалось ходить, - неопределенно ответил Матвейка.
Пистолет в ладони гитлеровца заворожил Беляшонкова. Рот Ивана округлился баранком, широкие, влезшие на лоб брови тоже напоминали половинки пшеничного бублика.
- Господин офицер, - забежал он наперед Матвейки. - Я проведу!.. А вы не обманете, господин офицер?
- Подсучиваешь! - прошипел кто-то сзади.
Обер-лейтенант, не расслышав злого шепота, заверил, что отдаст браунинг, как только придут в Журавлиный яр. Он с удовольствием наблюдал за враждебными взглядами, которыми обменивались мальчишки. Как ловко удалось разжечь соперничество между ними! Теперь они будут стараться служить ему один перед другим.
- Кто еще хочет вести меня?.. - поигрывал он пистолетом.
- Зачем - еще? - все искательней по-собачьи заглядывал на него Беляшонок. - Один оправлюсь.
- Один - плохо. Один может заблудиться, - улыбка на губах гитлеровца утончилась.
Матвейка был почему-то уверен, что если они не успели отвести беженцев в Журавлиный яр, значит там никого нет. Однако фашисты хотели побывать там. Зачем? Дорогой надо незаметно поговорить с Иваном. В бору нет надписей: "Журавлиный яр" называется место, "Гнилая узень" или "Попово болото". Главное, обоим в лад оказать фашистам: это - Журавлиный яр. Пусть лазят в тальниках - узнают, почем русская ягода…
- Ты будешь лучше указывать дорогу - ты получишь эту штуку! - обер-лейтенант крутнул браунинг на пальце перед Матвейкой.
"Купить хочешь?" - подумал пастух, а вслух сказал:
- На черта он мне!
Оружие по-прежнему не привлекало его, как других мальчишек. Кроме того, казалось крайне подозрительным, что немец обещает подарить именно пистолет. С какой стати? Что за этим кроется?..
Обер-лейтенанта в свою очередь насторожил отказ мальчишки от обещанного подарка. Так, по его мнению, мог заявить либо дурак, либо большой хитрец.
- Ты не хочешь иметь эту штучку? - перестал улыбаться офицер. - Почему?
- А зачем мне? Кошек стрелять?.. С оружием не балуются.
- Не балуются? - переспросил офицер.
Никишка, похихикивая, рассказал немцам про убийство сына председателя сельсовета.
- С той поры, вместе с Климушкой, он - того, вроде тоже "чокнутый". Ненормальный значит. Боится ружье в руки взять. Смехота!..
Клюй говорил так, будто Матвейка был глухой или его вовсе поблизости не было.
- Ах, так! Это - хорошо, - сказал обер-лейтенант, окидывая пастуха оценивающим взглядом. - За свою службу мне ты получишь целый килограмм сладких конфет.
Все же впечатление у него о пастухе сложилось двойственное. Хорошо, что мальчишка не любит оружия - такой не выстрелит ночью в спину из-за угла. С другой стороны, с какой иронией он произнес: "Кошек стрелять?.." И держится независимо, будто уверен, что без него не обойтись.
Куда понятней и проще первый, лопоухий, Иван. Как у него глаза загорелись на пистолет! Сразу видно, готов палить в кого попало - в скворца, кошку, собаку. Наверно, не прочь втихомолку и немца подстрелить. Пусть потешится и такой мечтой, неопасно. Главное - любит убивать. А кого будет убивать - об этом мы позаботимся. Для начала следует крепче перессорить обоих проводников, натравить их друг на друга. Придет время, надо сделать, чтобы Иван застрелил своего соперника. Потом он будет вместе с тем идиотом-полицаем служить нам верой и правдой…
Матвейка, садясь на заднее сиденье мотоцикла, сказал Мишутке:
- Дождись Климушки и гоните скот на старое место. Понял? А дядьке обскажи все, пусть посоветует, где лучше пасти…
Мишутка, наконец, понял намек, но ответил сердито:
- Знаю без тебя, что делать.
- Скот сегодня останется в деревне, - сказал обер-лейтенант. - До нашего возвращения…
Немцы были куда предусмотрительнее, чем полагал Матвейка. "Обер" посадил Ивана с собой в автомашину. Пастуха взял фельдфебель в люльку своего мотоцикла. А Никишка, вооруженный винтовкой, катил впереди с унтером. Проводники не могли переброситься между собой ни словом.
К бору машины двинулись не кратчайшей дорогой, а прежде завернули на усадьбу МТС. Там к ним присоединилось два грузовика автоматчиков.
Матвейка с тревогой поглядывал на гитлеровцев. Ничего себе, "грибники"!
Душевное волнение и странное предчувствие беды, с которым Матвейка проснулся, не покидало его и до крайности обострило восприятие всего происходящего. Не понимая ни слова по-немецки (а ведь учил в школе!), он благодаря какой-то особой проницательности улавливал сейчас, о чем перебрасывались между собой обер-лейтенант и фельдфебель. Он понял, что гитлеровцам посчастливилось узнать нечто очень важное, и именно из-за этого они торопились в Журавлиный яр.
Матвейка не мог знать, что Крайцер, гоняясь вчера за беженцами, случайно наскочил около леса на человека в милицейской форме. Милиционер был убит, а в его фуражке обнаружили записку, в которой содержалась просьба к некому свату пригнать в яр с десяток коров. Кто такой "сват", Никитка указать немцам не мог - в деревне все мужики кому-нибудь сватами доводились. А яр был один - Журавлиный.
Немцы догадывались, что в Горелом бору скрываются отбившиеся от своих частей при отступлении советские солдаты и не успевшие эвакуироваться местные коммунисты. Сейчас это кучки усталых людей, но если их не ликвидировать, они организуются в партизанский отряд. Случай с запиской представлял возможность уничтожить в Журавлином яру, видимо, крупную группу.
Сам Клюев до яра никогда не доходил, поэтому советовал взять проводником знающего дорогу старика. Однако обер-лейтенант отверг предложение полицая. Он слышал о подвиге русского старика Сусанина. Попадется какой-нибудь партизанский "сват" - ног не унесешь из леса. По его мнению, более надежны были мальчишки.
На машинах проехали только до лесосеки - всего километра полтора. Дальше нужно было идти пешком.
Впереди прокладывал путь Никишка с группой автоматчиков. Немного приотстав от них, но не теряя из вида, двигались змейкой основные силы. Обер-лейтенант с Иваном шел в голове отряда, фельдфебель с Матвейкой - в самом хвосте.
Клюй от лесосеки взял точное направление. Неужели знает, как пройти? Однако нет - зачем бы тогда брать с собой мальчишек?
Каждые пять минут фельдфебель спрашивал у Матвейки, правильно ли они идут. Пареньку ничего не оставалось, как с деловитым видом оглядываться по сторонам и утвердительно кивать головой.
Солнца не было, но духота стояла, как перед грозой. Немцы шли, не отнимая рук от оружия. Чем дальше отряд углублялся в лес, тем заметнее проявлялся страх на потных лицах солдат. Они напряженно озирались на каждую качнувшуюся ветку. Дятел, внезапно протрещавший в боровой тишине, заставил всех замереть и прислушаться. А когда в кустах шумно взлетела тетерка, гитлеровцы шарахнулись прочь и открыли огонь.
Лес между тем густел. Тропинка затерялась. Местами путь преграждали плотные заросли елового подлеса и лещины, сквозь которые приходилось продираться. Матвейку радовало, что Никишка ведет отряд напрямую. Солдатам с ранцами за спиной, с термосами, флягами, подсумками на боках трудно было лезть по чаще. С каждым километром они все заметней уставали, разбредались, офицер то и дело вынужден был останавливать движение, чтобы собрать отряд. А в какой-нибудь сотне шагов слева вилась едва приметная тропка, по ней без труда можно было дойти до каменного бугра - это, считай, полпути.
Матвейка, наконец, понял, что Клюев ведет немцев на каменный бугор. Там, вокруг бугра, была "сила" малины, за ней, очевидно, когда-то ходил Никишка, и ему было известно, что в том же направлении дальше - Журавлиный яр.
Вышли на чистину - что-то вроде большой поляны, поросшей редкими молодыми липками. Пахнуло земляникой и свежим медом. Обер-лейтенант потянул носом, причмокнул и объявил привал.
- Вы ягод хотели - пожалуйста! - сказал Матвейка с тайной надеждой, что удастся, наконец, выяснить истинную цель их похода в Горелый бор. - По склону - клубника, внизу - смородина.
Гитлеровец разгадал его умысел раньше, чем пастух договорил.
- В Журавлином яру, как я слышал, они более сладки, - сказал он с многозначительным смешком. - Я люблю только сладкую ягоду.
Солдаты валялись в густой не тронутой прежде никем траве, жрали яйца, ветчину, запивая из термосов черным кофе. Загорелый, чубатый ефрейтор с цыганским лицом вырубал кинжалом на стволе стройного раскидистого клена свое имя. Поодаль здоровенный верзила, сутулый, с жилистыми в веснушках руками, на опор двумя ударами топора хотел свалить липу. Это ему не удалось. Тогда, озлясь, он под смех приятелей одним взмахом снес липку потоньше - и пошел, играючи, рубить ближние деревца. Острый, как бритва, топор с мягким и влажным чавканьем наискось входил в гладкие стволы. Некоторые падали сразу, иные продолжали стоять наполовину подрубленные, скрипя и качаясь.
За несколько минут полянка сделалась неузнаваемой.
Чтобы не видеть, что творили фашисты вокруг, Матвейка лег лицом в траву. Тотчас перед его взором открылся неширокий дол, в камышах и кустах тальника. В глубине дола тальниковые кущи грудились плотнее, и там над ними вставал зеленокудрый остров с огромной разлапистой сосной над обрывом. Вспомнилось ему, как бабка Позднячиха, водившая их с Климушкой первый раз в Журавлиный яр, поднялась на крутой скат, поклонилась старой сосне.
- Это проматерь всего бора, - говорила им бабушка, словно начиная сказывать свою новую сказку. - Пока стоит она - быть лесу. Храните ее, детушки, не голите землицу. Заповедное место свято. Опоганить - грех велик…
Не сами ее слова, нескладные и маловразумительные, доходили до них, а тот высокий настрой ее души, с которым она говорила о лесе. "Опоганить - грех велик!" - Матвейка даже приподнялся от этих всплывших в памяти слов.
"Петух" рядом, вспоров штыком кору, сдирал ее с тонкой липки. Кора снималась плохо, рвалась, но гитлеровец настырно продолжал свое дело. Оголяясь все выше, ствол белел, словно нетронутая солнцем девчоночья нога.
Эта картина всколыхнула у Матвейки те же чувства, что испытывал он, когда унтер перебирал Фенино белье в сундуке. От злости свело зубы до хруста. Ненавистный затылок унтера невольно притягивал к себе его взгляд. Представилось, как все эти грязные, потные, с бесстыжими глазами убийцы влезут на остров и пойдут топтать, ломать, пакостить в самом чистом, в самом заповедном уголке леса. Как он не подумал об этом раньше?! Да разве ж можно фашистов пускать туда?
Когда тронулись дальше, Матвейка осторожно сказал фельдфебелю:
- Влево, кажись, забираем.
Крайцер бегом кинулся в голову колонны. Через несколько минут, поравнявшись с Матвейкой, он хмуро бросил:
- Идем верно, тропинка нет.
Надо было исподволь сеять у немцев сомнения в знании пути Никишкой, а главное - Иваном.
- Без тропинки - тяжело и заблудиться легче, - произнес он.
Он понимал, что если сразу попробует сбивать отряд с пути, немцы разоблачат, сопоставляя его слова с тем, что говорят Никитка с Иваном. Надо было выждать, когда Никишка станет путаться. Иван, конечно, начнет поправлять. Вот тогда можно вмешаться, опровергнуть того и другого и направить фашистов на Гнилую узень…
Прошли еще с полкилометра. Впереди скоро должна была начаться полоса густого мелкого ельника. Хорошо бы использовать ее, чтобы повернуть отряд в обход зарослей оправа. Если помаленьку отклоняться, можно пройти мимо каменного бугра, тогда первый ориентир для Никишки с Иваном будет потерян.
- Тоже мне, проводники, - ворчал как бы про себя Матвейка. - Тащут прямо в гущину. Наверное, дальше лесосеки не ходили, а берутся вести к яру.
Фельдфебель молчал. Полезли следом за Никиткой в ельник. Это были почти засохшие от чрезмерной густоты заросли, колючие и плотные невероятно. Когда продрались сквозь них, отряд без команды остановился передохнуть. Люди отплевывались, стряхивали сор, снимали паутину со взмокших лиц.
Обер-лейтенант, красный, как пареный буряк, подозвал к себе Клюева.
- И много еще впереди таких елочек-палочек? - спросил он.
- Правильно идем, - пролепетал полицай, вытирая пот со сморщенного, как голенище, лба. - Прямо на север. Скоро должен быть каменный бугор. Уже малинник попадается.
- Зачем мне бугор? - офицер начал подрагивать желваками на челюсти.
- С него, как мужики говорили, ежели дальше на север держать, - к Журавлиному яру выйдешь.
На карте, которая была у обер-лейтенанта, лесной массив, под названием Горелый бор, обозначался большим зеленым пятном, похожим на жабу. В середине этого пятна имелась штриховка с неопределенным очертанием - заболоченный лес. От того места, где отряд вошел в Горелый бор, болото лежало в северном направлении. Значит, в общем двигались, кажется, правильно.
- А ты лазил через эти елки, когда ходил к Журавлиному яру? - спросил обер-лейтенант у Ивана.
- Не-е, мы с батей - по тропке. Клюев сбился…
- Как - сбился? Ты почему молчал?!
- Вы спрашивали про направление - а направление, вроде, верное, в тую сторону…
- Тропинки путаные, - продолжал бормотать в оправдание полицай, - не упомнишь, какая - куда. Напрямую - надежней…
Подошел Крайцер, послушал, сердито сказал по-немецки:
- Если дальше пойдем по такой "прямой", к вечеру не доберемся. Пастух говорит: надо вправо принять.
Обер-лейтенант понимал, что пастух лучше Ивана и полицая знает лес. Но, как все хитрые люди, он не доверял никому, и прежде всего тому, кто лучше знает.
Позвали пастуха.
- Отсюда вести будешь ты, - сказал обер-лейтенант без своей обычной улыбки. - Хорошо проведешь - конфеты, плохо - пуля. Как это у вас говорят: или грудь в крестах, или голова в кустах.
Матвейка понимал, что угрозу свою гитлеровец выполнит не моргнув, как только заподозрит хитрость. Надо действовать осторожно, а главное, чтобы Иван не вздумал "поправлять" его.
- Ага! Затащил в дебри, - кивнул он на полицая, - пускай и дальше ведет.
- Разве он держал курс неправильно?
- Прямо ворона летала, да дома не ночевала. Кто ж в лесу прямо ходит? А теперь - либо назад вертаться, либо скоро по тальнику да кочкарнику ноги ломать.
Назад, через ельник, немцы возвращаться не хотели. Матвейка повел их, обходя все чащинки справа и, таким образом, незаметно забирая в сторону, в обход каменного бугра. Вел он некоторое время по редколесью, а в зарослях выбирал чистые проходы. Солдаты приободрились, идти стало легче. Но Никишка после недолгого колебания сказал офицеру:
- Сбиваемся в сторону.
Иван подтвердил:
- Шибко вправо забрали.
Обер-лейтенант свистком остановил движение отряда, подошел к пастуху:
- Почему уклоняешься на восток?
Матвейка ждал этого вопроса. По его расчетам, каменный бугор уже миновали - главный ориентир для Ивана с Никишкой утерян.
- Полегче дорогу выбираю, - сказал он, - хочу лозняки обогнуть.
Широкий рот офицера вновь тронула ядовитая улыбка:
- Ты немножко брешешь…
- Не верите? Ладно, только не пеняйте потом.
Этот участок леса Матвейка знал хорошо. Он свернул на запад, вроде бы возвращаясь к прежнему направлению, и вывел прямо к широкой лощине. Началась такая густота, по сравнению с которой недавний переход через сухой ельник выглядел прогулкой в саду. Ботинки солдат скользили по гибкому лозняку, ноги путались в мелком багульнике, срывались с кочек в ржавую грязь. Сучья хлестали по глазам, рвали одежду, в кровь царапали руки и лица. Несколько человек растянули связки на ногах. Один солдат совсем не мог идти - его тащили под руки.
Больше часа отряд продвигался лощиной. "Ага, пыхтите! - ликовал Матвейка, тоже порядком взмокший. - В Журавлином яру побывать захотели? Я вам его покажу!.." Была еще одна причина для радости. Солнце нельзя было отыскать в тучках, а стрелки компасов в этих местах виляли из стороны в сторону словно телячьи хвосты: под болотом были залежи железняка. Уследить в чаще за направлением, куда вел проводник, немцам было трудно. Поминутно приходилось огибать совсем непролазную густель, прыгать с кочки на кочку, рискуя сорваться в грязь. Это помогло Матвейке вести отряд зигзагами по всей длине лощины и вывести на ее северо-восточную оконечность. Теперь он был уверен, что направит фашистов в Гнилую узень.
Солдаты выбирались на сухое и, гремя снаряжением, валились в траву. Обер-лейтенант, объявив привал, подошел к пастуху. На мокром крутом лбу вздулась синяя жила, под ухом кровоточила длинная царапина. Желваки так и перекатывались на челюсти.
- Ты где нас вести… вел?.. - от усталости и злости он начал делать ошибки в русском языке.
- Так вы же сами приказали, - напомнил Матвейка. - Я предупреждал: слева - лозняк…
Офицер злился больше оттого, что внутренне сознавал свою вину за изменение маршрута.
- Ты водил неправильно! В другом месте ходить надо.
- Конечно, в другом. Так Клюй же куда завел?.. Я говорил…
- Ты есть обманщик. Ты спутал дорогу! Иван говорит: можно было не лезть на болото!
- Вы же сами велели…
Матвейка не договорил. Голова его мотнулась от пощечины, в глазах больно полыхнуло красное пламя.
- Признавайся, что спутал дорогу!
- Путал не нарочно, - вставил Крайцер, которому тоже показалось, что через лощину перебирались они напрасно. - По маленький ошибка. Да? Такой лес трудно знать.