Владик взошёл на трибунку, вытащил из портфеля бумажки. Ах, какая это была прекрасная лекция! Там было много страниц, и на каждой странице много цифр. Когда Владик читал цифры красивым голосом, с выражением, публика вытягивала замлевшие руки и ноги и шепталась: наверно, устно считала все гектары и проценты, которые называл Владик.
А когда у Владика были перерывы между цифрами и он поднимал нежно-розовое лицо от бумажек, публика сидела смирно и смотрела ему прямо в очки: стёкла отсвечивали и глаз не было видно.
Вдруг один молодой парень, с "молниями" на куртке, сказал:
- Между прочим, мы всё это в газетах читали.
А девушка в косынке сказала:
- А сегодня в железнодорожном клубе - танцы! - и вздохнула.
- Там и кино будет! - прибавил другой парень, в кепке с пуговкой.
- А у нас Меры и Приятия! - сказал Фабком строгие слова.
После них все замолчали и сидели на вкопанных скамейках как вкопанные.
Вдруг опять раздался гудок. Горластый паровозик, сопя и пыхтя, потащил обратно свои три платформы. Теперь они были гружены деревянными щитами. Публика повернула головы и стала глядеть на приближающийся состав. А Владик-докладик не отвлекался. Он повысил голос, чтобы заглушить надвигающееся пыхтение.
- По молоку и молочным продуктам перегнать… - успел он произнести.
Но тут паровозик поравнялся с трибункой, зашипел, вывалил крутящиеся, шумные, белые валы пара, и всё вокруг исчезло. А Пышта вдруг почувствовал: скамья из-под него ушла, его ткнуло в облако головой, он стал скользить влево, вниз, словно с накренившегося крыла самолёта, и - хлоп! - оказался на земле.
Облако рассеивалось. Клочья пара бродили меж скамеек и цеплялись за трибунку. На ней стоял Владик. Напротив одиноко сидел на земле Пышта. А паровозик уже далеко отсюда утаскивал свой хвост, и на платформах тёмными гроздьями висела сбежавшая публика. Пышта понял: когда все встали, он, с краю, перевесил, неврытая скамейка встала дыбом и сбросила его на землю.
За платформами, загораживая от Пышты красные хвостовые огни, бежал дяденька Фабком, размахивал шапкой и кричал что-то, отсюда неслышное. Скоро он вернулся. Лицо - темнее тучи.
- Неувязка вышла, - сказал он Владику. - Мы недоучли, они недопоняли. В кино уехали. Какое примем решение?
- А давайте тоже в кино поедем, - предложил Пышта.
Но Владик грозно поглядел на него, надел шляпу, я они ушли.
В автобусе ещё никого не было. Пышта полил из чайника сливовую косточку.
- Чушь и ерунда! - мрачно сказал Владик. - Закон: из варёных косточек деревья не вырастают! - И он улёгся и натянул на ухо одеяло. Он был расстроен и никого не хотел видеть.
Скоро с шумом, смехом и спорами вернулись Непроходимимы. По пути они заходили звонить по телефону и узнали - вот какая незадача! - что всю бригаду из Прудков уже отправили дальше, в Заозерье. Опять её догонять! Но время они даром сегодня не потеряли. Были в полевом стане, подружились со здешними комсомольцами. Фёдор помог слесарям разобраться в поломке, а Женя провёл беседу о международном положении и ещё успел ребятам показать футбольные приёмы. А Майка от девушек новую песню услышала. И сейчас, как вошла в автобус, так - за аккордеон. Склонив голову, вслушивается, как неуверенно, тихонько нащупывает дорогу новая песня.
А по пути в автобус они купили в магазине творогу, и сейчас Женя вываливает его из промокшей бумаги в миску.
- Ну, а лекция как прошла?
Пышта ответил:
- Хорошо. Быстро она прошла.
- Владилен! Вставай! - позвала Майка. - У нас роскошный ужин - творог и молоко!
- Не выношу молока и молочных продуктов! - буркнул в ответ Владик.
Глава 11. Заяц, трусливый как заяц
Зачем писать: "нравится купаться", когда гораздо лучше написать: "нравица купаца"? Все слова назло Пыште пишутся не так, как слышатся, а наоборот. Когда Пышта вырастет и станет министром правильнописания, он всё переделает, чтоб было удобно детям.
Пока он ещё не министр, приходится писать диктант. Вместо доски - запотевшее оконное стекло. На нём можно писать пальцем. Пышта пишет:
Мы гуляли Ф лису. Ф лису
Мне нравица. Мы нашли гнисдо.
Ф гнисде лижали шест птичиг иичиг.
В конце двух последних слов Пышта чуть не написал правильные буквы. Но он был хитрый и подумал: "Меня не проведёшь! Раз слышно так - значит, пиши наоборот!" И написал: ПТИЧИГ ИИЧИГ.
Даже насмешник Женя от ужаса растерял все свои насмешки. И протянул палец, чтоб написать на стекле заслуженную отметку.
Но вдруг Майка взмолилась:
- Братцы! В канистрах ни капли воды! Как готовить обед?
За рощицей - деревня. Остановились. Фёдор взглянул на Пыштин диктант, покачал головой и вылез из кабины:
- Мы с Пыштой сходим за водой.
И Пышта - р-раз! - стёр со стекла все буквы.
- Будешь писать вторично, - сказал Владик.
Как встрёпанный воробей, удравший от кошки, Пышта выскочил на волю. Фёдор нёс две канистры. Пышта - одну.
- Удрал от двойки и рад? Плохо работаешь! - сказал Фёдор.
- Пышто я уже голодный, - ответил Пышта. - Кто не ест, тот не работает!
Фёдор в изумлении спросил:
- Ты где взял такие слова?
- Конечно, - повторил Пышта, - кто не ест, тот не работает! Я видел кино про революцию. Рабочие несли такой плакат.
- Ну и поразительный ты тип!.. - Фёдор рассматривал Пышту так, словно видел его в первый раз. - Даже революционные лозунги и те перевернул для своего удобства! Не так там было написано!
- Нет, так - заупрямился Пышта.
- Иди со мной рядом, не отставай и слушай. До революции всё, что рабочие своим трудом зарабатывали, буржуи…
- Знаю, - сказал Пышта, - клали в свой буржуйский карман. Сами ели сытно, а рабочие были голодные.
- Вот видишь, как ты хорошо знаешь, - сказал Фёдор. - Тогда ты, наверно, знаешь и то, что Советская власть отняла у буржуев заводы и землю, отдала их трудовым людям и утвердила новый революционный закон: КТО НЕ РАБОТАЕТ, ТОТ НЕ ЕСТ. И никто из людей не смеет забывать, что этот закон завоёван в жестокой борьбе, добыт кровью многих прекрасных людей.
- Ну, тогда… наверно, просто ветром перевернуло тот плакат, и на нём получилось всё наоборот! - быстро сказал Пышта.
Ему стало очень, очень неприятно, что он перепугал такое важное.
Миновали облетевшую рощицу и вошли на деревенскую улицу.
- Что молчишь? Отчитывайся, как дело было утром, - сказал Фёдор.
- Какое дело? - смутился Пышта. Не хотелось ему про это говорить. - Пышто она сама виновата! - сказал он.
А дело было такое. Сегодня утром, когда ещё автобус спал, покрытый снаружи, как гусиной кожей, каплями холодной росы, Пышта проснулся. Он протёр окно и увидел поле.
И представилось Пыште, как в земле тайно копит силы армия страшных сорняков. Перезимовав под снегом, весной она раздвинет комочки земли, и высунутся острые зелёные шлемы, и поднимутся до самого горизонта прожорливые полчища.
И тут попались Пыште на глаза Майкины васильки.
Майка крепко спала. Густые тени под ресницами лежали неподвижно.
Пышта вылез из-под одеяла и схватил букет.
Вдруг Майка вскочила: "Ты что?!" Она выхватила у него цветы да ещё прихлопнула Пышту по затылку. Хоть и не больно, а всё-таки…
На этом месте Пышта прервал рассказ. Они подошли к колодцу. Женщина набирала воду из старого деревянного колодца - крутила за ручку вал, выбирая цепь, к которой подвешено ведро.
- Доисторическая техника, - сказал Фёдор. - Дайте помогу.
- Не отпустите ручку, - предупредила женщина. - У нас колодец с норовом. Чуть отпусти - вал раскрутится. Гремит, летит как угорелый, вёдра сбрасывает…
- Всё будет в порядке, - пообещал Фёдор.
Он крутанул с силой несколько раз. Цепь накручивалась, но ведро всё не показывалось.
- Глубокий, - сказала женщина. - Намаешься доставать воду. Особенно когда стирка. Носишь, носишь… Всё обещают водопровод построить. В других сёлах давно есть, а нас всё обещаниями поят…
Наконец показалось запотевшее от холода, полное ведро.
- Тащите все порожние вёдра из дома, наберу вам про запас!
Женщина обрадовалась, пошла за вёдрами. А Фёдор стал снова опускать цепь с ведром.
- Дай я покручу! - попросил Пышта.
- Ещё упустишь. Лучше рассказывай. Значит, ты отобрал цветы?
- А она дала мне по затылку. Хоть и не больно, а всё-таки. И не цветы вовсе, а сорняки!
- Цветы, - сказал Фёдор.
- Ага, Владик всё наврал? - стал задираться Пышта.
- Нет, он сказал верно. В поле - они вредные сорняки. Но ведь их унесли с поля! А в букете они - цветы, очень красивые.
Пышта рассердился. Вот ещё! Фёдор защищает Майкин букет? Он Пышту должен защищать, раз Майка, вредная, дерётся!
- Сорняки! Я всё равно выдернул их у Майки обратно!
- А она что? - Фёдор заглянул в колодец, ведро приближалось.
- Она обратно выхватила. И мне назло эти дурацкие сорняки поцеловала!
Тут случилось невероятное: Фёдор отпустил колодезную ручку. И цепь помчалась вниз, раскручивая тяжёлый вал, кидая ведро в стенки колодца. Гром и звон пошли кругом, и Пышта заорал:
- Ай, ай, упустил ведро-о!..
И как сумасшедшая залаяла и стала бросаться на забор собака, а за ней залаяли все собаки в деревне, а гусак, сидевший неподалёку от колодца, побежал по улице с железными криками.
А Фёдор, взрослый, бородатый Фёдор, вместо того чтобы хватать-останавливать крутящуюся ручку, захохотал, гикнул, свистнул и вдруг, такой огромный, пружинисто перевернулся в воздухе, стал на руки и пошёл, пошёл на руках по деревенской улице.
Пышта обалдело, не моргая, глядел. Вообще-то Пышта любил, когда люди ходят вверх ногами. Но сейчас время неподходящее. Может, Фёдор с ума сошёл?
Тут вернулась женщина с вёдрами. А цепь как раз раскрутилась донизу, колодезный вал грохотнул в последний раз и остановился. Только ручка покачивалась, отдышивалась от бешеного бега.
Фёдор, смущённый, встал на ноги.
- Понимаете ли… - начал он объяснять.
- Понимаю, - оборвала она. - Понимаю, что молодцы! Упустили вал! А я считала - самостоятельные люди, всё-таки с бородой. А они - вверх ногами… - И она стала крутить ручку, поднимать ведро. И Фёдора отстранила: - Отойди.
Пышта заглянул вниз. Из колодца тянуло сыростью. Далеко в глубине маячил неясный четырёхугольник неба. И Пыште подумалось: это не колодец вовсе, а подземная башня вниз макушкой. Она протыкает земной шар насквозь. И он, Пышта, вот сию минуту, верхом на цепи, обхватив ногами ведро, промчится сквозь планету и выскочит с другой стороны, прямо среди империалистов. И крикнет: "Кто не работает, тот не ест!" А в руках у него красный флаг, и Пышта сейчас же сделает там революцию…
А в то время как бесстрашный Пышта совершал подвиги, из глубины колодца, звено за звеном поднималась цепь. Она легонько покачивалась, и наконец показался пустой крюк. Ведра не было.
- Ездят тут всякие… - рассердилась женщина. - Недавно только новенькое общественное ведро повесили! Теперь как его достать?
- Достанем, не сердитесь, - сказал смущённый Фёдор.
- Языками чесать - не велико дело! - не унималась женщина.
Фёдор молча скинул куртку, бросил на землю.
- Крути! - приказал он Пыште. - Опускай цепь. Медленно!
Вал завертелся. Цепь пошла вниз. И пока она шла, Фёдор прощупывал её, иной раз приостанавливал, рассматривал звенья. На пальцах и ладонях оставался ржавый, коричневый след. Когда же цепь вся раскрутилась и повисла, тихонько покачиваясь, Фёдор стянул с себя свитер.
- И не думай лезть! - испугалась женщина. - Ты здоровый, разве она тебя выдержит! Оборвёшься, пропадёшь!
- Надеюсь, выдержит, - ответил Фёдор. - Ногами буду в стенки упираться, не вся тяжесть на цепь. Вот если бы кошки были…
- Батюшки! Да на что тебе кошки? У нас их полна деревня!
Фёдор засмеялся:
- Не те! Кошками называются острые, кривые крюки, монтёры их на ремнях к ногам крепят, на столбы лазать.
- Нет у нас кривых кошек… - сказала женщина. - А изо всей деревни у нас только один парнишка, кузнеца сын, снизу вёдра доставал. Так он лёгкий, вёрткий, чего в нём весу! Его сам отец и опускал. К цепи, заместо ведра, качель детскую прикрутил, вожжой привязал. А паренёк бесстрашный, у мальчишек атаман! Ничего, достал вёдра…
Фёдор взглянул на Пышту. Слова не сказал, только взглянул. Но Пышта в смятении опустил глаза. И из темной глубины колодца подмигнул ему таинственный отблеск, и подземная сырость коснулась его щёк.
И Пышта стал потихоньку отходить от колодца. Просто ему вдруг понадобилось поднять один камень: может, в нём какая-нибудь очень ценная руда? А потом понадобилось взглянуть, куда убежал гусак: а вдруг он сел на самой дороге, а там его могут задавить машины! Так Пышта оказался далеко и тогда оглянулся.
Никто на него не смотрел. Женщина склонилась над колодцем, глядела вниз. А Фёдора вообще не было.
Значит, Фёдор сам, такой большой и тяжёлый, сейчас опускается вниз.
Пышта бросился к колодцу. Склонился. Увидал опущенную цепь. Увидал тёмную макушку, и широченные плечи Фёдора, и напряжённые кисти рук, перехватывавшие цепь всё ниже и ниже. И услышал, как шаркают, нащупывая опору, по осклизлым стенам лыжные ботинки Фёдора. А деревянный колодезный вал покряхтывал и вздрагивал над тёмной пропастью, а цепь стояла, напрягшись каждым звёнышком.
Пышта увидал Фёдора, напряжённые кисти его рук, перехватывавшие цепь всё ниже и ниже.
…В каждом звёнышке была щёлка. И каждая щёлка под тяжестью могла разомкнуться. Сколько щёлок - столько разрывов. Тысяча щёлок - тысяча разрывов, тысяча падений, тысяча гибелей на одного только человека, на самого хорошего человека, на друга, на Фёдора.
"Фёдор, вернись, я сам, сам полезу! Меня выдержит!" - никому не слышно, молча кричал Пышта, а язык его словно онемел от испуга. Фёдор уходил всё ниже в глубь подземной башни. Всё неяснее белели кисти его рук, и сам он становился всё меньше. Потом и вовсе не стало его видно, только слышалось из гулкой глубины: шарк, шарк - ноги ищут опоры, - да полязгивала цепь, да постанывал старый вал…
Пышта взглянул на женщину. Склонённое лицо её было белым, губы её, рассечённые морщинами, шептали: "Батюшки, батюшки…"
Внезапно цепь освобождённо качнулась, из глубины донёсся всплеск, взлетели железные звуки.
- …ни-и-и! - гулко донеслось снизу.
- За людьми, что ли, бежать? - в смятении спросила женщина.
Но тут они оба услышали ясно:
- Тяни-и-и!
Вдвоём они схватились за ручку и стали крутить изо всех сил. Цепь бежала легко, с весёлым звяканьем. Вдруг женщина засмеялась:
- Гляди, всех утопленников спас!
Звонкая гроздь разных вёдер поднялась из колодца. За дужки они были привязаны к цепи Фёдоровым поясным ремнём.
- …авай-ай! - донеслось снизу.
- Сейчас, сейчас, сынок, спустим цепь… - Она отцепила вёдра. Цепь пошла вниз.
- А он там в воде стоит? А он не потонет? - тревожился Пышта.
- Как-нибудь он там да пристроился, - отвечала женщина, придерживая вал. - Может, стоит в воде, а может, ногами в брёвна упёрся, встал над водой, как мост…
Цепь ушла на всю глубину и опять стала - будто ждала покачиваясь. И двое наверху тоже ждали. И вот цепь напряглась, закряхтел старый вал, а у Пышты так напряглись руки, словно он сам, а не Фёдор лез сейчас из глубины, висел над пропастью, на руках подтягиваясь всё выше и выше.
Они не помогали ему, не крутили вал, не подымали цепь. У них всё равно не хватило бы сил. Затаив дыхание они смотрели в тёмную глубину… Знакомая тёмная макушка. Порывистое тяжёлое дыхание. Плечи под вымокшей майкой, руки с шарами напрягшихся могучих мышц. Всё ближе, ближе… Последний рывок. Рука - вверх, вцепилась в край сруба. И вот уже Фёдор лёг на него грудью, переводя дыхание. На спине, под облепившей её майкой, ходуном ходили сильные лопатки.
А спустя секунду Фёдор сидел верхом на краю колодца. С брюк его лились потоки воды, на голых руках и на лбу вода блестела каплями.
- Неужели с головой окунулся? - Женщина сняла с головы и подала белый платок.
- Да нет! Там воды - курица не утонет, - сказал Фёдор. - Семь потов прошибло, пока взобрался… - и вытер лоб и шею.
Оглядел вёдра, усмехнулся:
- Коллекцию накопили… - и стал крепить общественное ведро к цепи. - А куда ж мой парень задевался?
Она и сама удивилась. Пышта исчез.
- Только-только тут был. Может, в автобус удрал?
Но Пышта не в автобус удрал. Когда Фёдор стал вылезать из колодца, Пышта убежал и бросился ничком в опавшую листву в придорожном ветляке.
Тут и нашёл его Фёдор. Постоял над ним. Думал: "Да разве ж я бы пустил тебя вниз, такого маленького? Да ни за какие коврижки! Я бы лучше сам сто раз подряд слазал! Почему ж ты плачешь? А вот почему: струсил! Не нашёл в себе мужества, чтоб вызваться меня заменить. Очень хотел, наверно, и не смог. Ах ты бедный паренёк… Пожалеть тебя, что ли? Нет, не буду жалеть. Не хочу, чтоб вырос трусом. Хочу, чтоб вырос смелым!" И он позвал:
- Вставай, Пышта. Воду надо нести! - и пошёл обратно к колодцу.
Пышта вытер слёзы, вылез из зарослей и побрёл вслед за Фёдором. И услышал такой разговор:
- Конечно, миленький, всякий удивится, когда бородатый, самостоятельный ходит вверх ногами по улице… - говорила женщина.
Фёдор ответил:
- Так ведь и я не каждый день на голове хожу. У меня сегодня день особенный! Я только сейчас узнал, что меня любит самая прекрасная девушка! Тётка, дорогая, я ж от счастья вверх ногами ходил!
А женщина засмеялась:
- На свадьбу пригласи!
Пышта шёл за Фёдором, тащил свою канистру и ударялся об неё коленками. Стукнется коленками - буммм! - и охнет. А Фёдор идёт и не оборачивается. Конечно, ему не до Пышты.
"И когда он успел получить известие? - думает Пышта. - Может, мимо почтальон на велосипеде ехал и оказалось, у него телеграмма для Фёдора?"
Пышта вздохнул: какая же она, эта самая прекрасная девушка на планете? Волосы у неё, наверно, золотые. А на ногах кеды, голубые с белыми шнурками. В зачётке, как у Майки, конечно, ни одной тройки. Может, у неё разряд по плаванию или она даже мастер спорта. И машину она, конечно, умеет водить, и водительские права у неё есть. Разве без прав Фёдор полюбят?
Когда Фёдор с этой самой прекрасной поженится, он ей скажет: "Познакомься, вот Пышта, мой лучший друг. Ты его люби и угощай всеми вкусными вещами". И она достанет из холодильника "ЗИЛ" пломбир сливочный…
У Пышты стало исправляться настроение. И когда они вышли на дорогу и увидали автобус, и дым от костра, и Майку, и Женю, который махал им кулаком: "Куда задевались?" - Пышта, хитро улыбаясь, спросил Фёдора:
- Что ж не идёшь вверх ногами? Ты ж, когда счастливый, всегда ходишь вверх тормашками!
Но Фёдор сказал грустно и строго:
- Мне для счастья не хватает второго известия.