2
Из груды мешков она выбрала самые дырявые. Володе дала два арбуза, себе взяла шесть. Остальные спрятала в кладовку.
На улице встречались люди, давали дорогу кособоко топающей бабке с горбистым мешком.
- Чем нагрузилась, Бородиниха?
- Опилками, - весело отвечала бабка.
Люди оглядывались ей вслед, видели в дырявом мешке спелые арбузы.
- Ты скажи! Вырастила! Молодец, Бородиниха!
Базар - два прилавка. За одним - пожилая женщина с ведром чёрной смородины, продавала стаканом. За другим - Хмара. Скупердяиха. Она торговала кучками бурых помидоров.
Бабушка опустила на её прилавок тяжёлый мешок.
- Посторонись, девка, - и на край прилавка сдвинула клеёнку с помидорами.
- Не командуй! Я первая пришла, - огрызнулась женщина и притянула клеёнку на прежнее место.
Бабушка опять сдвинула клеёнку. Так они несколько раз передвигали помидоры с места на место. Хмара сдалась, обозвав бабушку мешочницей.
- Торговать бы постыдилась… Ей сыновья перевод за переводом шлют. А тут тем и сыта, что соберёшь на гряде.
- Так воспитала детей, если они начхали на тебя! - выкатывая из мешка арбузы, отвечала бабушка. - Детей не хотела воспитывать, в колхозе не работаешь, и огород твой полынью зарос. Такую мелочь я бы свинье не дала, а ты людям навяливаешь.
- Язык у тебя отсохнет за напраслину! - Долгий нос Хмары сделался сизым. Она перебрала помидоры, загнивший спрятала в карман мужского пиджака. - Твои арбузы не от природы - химические арбузы твои. У людей высохла ботва. У Бородинихи - арбузы. Конечно, от уколов.
- Бабы, ша! - сказала женщина со смородиной. - Покупатели идут - городские.
На пустой улице колхоза показались двое мужчин с портфелями и молодая женщина.
- Говорят, в Лобном арбузы не родятся.
Полный мужчина, оглядывая арбузы, стучал по ним короткими пальцами, взял самый большой на руку.
- Заглянуть бы вовнутрь, - сказала молодая женщина, смочив языком сухие губы.
Другой мужчина нашёл в портфеле складной нож. Нож блеснул, и на кончике его вспыхнула сердцевина арбуза.
- Это на солнце такой яркий, в тени мутный, - пробормотала Хмара, вытеребливая из помидора хвостик.
- Ай да мамаша! - радовались мужчины. - Сколько за один?
- Ладно уж, с вас и десятки хватит…
Незнакомцы уставились на бабушку, спутница их поглатывала слюнки.
- Ну и бабка! - наконец кисло усмехнулся полный и отдал десять рублей. - Стыдно внука учить торговать, бабка.
- Кушайте на здоровье, - ответила старушка, пряча деньги под фартук.
- Глаз не сожмурила - содрала червонец, - завидовала бабушке Хмара.
- А ты ещё вякни при людях "мутный", так и полетят чахлые помидоры в канаву.
- Ша, бабы, другие покупатели идут. Учительницы.
Учительницы, молоденькие, робкие, толпились перед арбузами, осторожно трогали, похваливали.
- Берите, девушки, - засуетилась бабушка.
Она считает учительниц самыми умными, терпеливыми из всех женщин, уважает их. Четыре сына бабушки не шибко-то учились, и она хаживала по вызову в школу. Сыновья давно уже выросли, но бабушка до сих пор как встретится с учительницей, так и заробеет. И за прилавком волновалась.
Девушки посоветовались между собой и спросили, сколько стоит один арбуз, маленький. Бабушка посчитала в уме и неуверенно ответила:
- Всего пятёрку…
Девушки поникли, запоглядывали на чёрную смородину улыбчивой женщины, уходили.
- Вы торгуйтесь, - спохватилась бабушка. - Я, может, и задаром отдам. Торгуйтесь… Если пять дорого, прошу два - за большой.
Учительницы порылись в сумочках и подали бабушке рубли.
- В какой класс перешёл, мальчик? - ласково спросила у Володи одна учительница.
- В четвёртый, - за внука ответила бабушка, помогая девушкам заталкивать в сетку арбуз. - Ещё не знаю, в городе или тут пойдёт: отец рвётся в деревню, но мать не хочет… Я вот погляжу на них да возьму ребёнка к себе, пусть одни разбираются, как жить.
С реки шёл ершистый мальчуган. Увидев арбузы, свернул к прилавку. Потом явились трое с удочками; велосипедист притормозил у базара. И набралась ватага сорванцов. Сновали возле арбузов - принюхивались, норовили колупнуть ногтем. Малые приятельски заговаривали с Володей, доставали из карманов кусочки свинца, самодельные поплавки, рогатки… Старшие зазывали Володю под забор, грозили кулаками.
- Чего пристаёте к ребёнку, марш отсюда! - покрикивала на мальчишек бабушка.
Сорванцы ненадолго стихали и опять увивались вокруг Володи да арбузов.
- Напрасно стараетесь, ребятки, - была за них Хмара. - У Бородинихи зимой льда не выпросишь, а вы хотите арбуза отведать. Она-то и есть Скупердяиха. Даже родному внуку корки не даст поглодать.
Бабушка молчала, засмотрелась на безлюдную улицу, будто не слыша клевету Хмары. Та не унималась:
- Бородиниха по десятке дерёт за один арбуз и не смеётся, где уж дать за спасибо детям…
- Может, ты потравишь им свои чахлые помидоры?
Хмара заколебалась: отказать ребятам, тогда победа за Бородинихой, предложить, а вдруг и на самом деле съедят.
- У них дома этого добра навалом, - нашлась Хмара.
- Ну-ка, ребятки, хлыньте на помидоры! После и арбуза дам, - объявила бабушка и до локтей засучила рукава кофты, точно приготовилась разрезать арбуз.
Мальчишки подталкивали друг друга. Ершистый несмело подошёл к прилавку.
- Обрадовался, бес!.. - закричала Хмара. - Старуха над тобой смеётся, а ты и поверил. Кыш отсюда!
- Пожалела чахоточные помидоры! - возликовала бабушка. - Ну-ка, орлы, подходите все, подавайте ножик!
Кто-то ей протянул складышек. Она вытерла его фартуком и умеючи распластала арбуз на алые ломти с крапинками чёрных семечек. Угостила и тётку Хмару.
Арбузы продали. Бабушка пересчитала выручку, пожалела, что не получилось той суммы, какую загадала. Однако бодро заметила:
- За день управились! Светунец мой вон откуда арбузы волок и торговал исправно. Надо ему обнову купить.
И купила Володе голубую футболку с чайкой на груди. Домой шла Бородиниха устало, но гордо. Верилось ей, что вся деревня узнала про её арбузы.
Это ли не слава!
Береги волчонка
1
Иваныч - отец Лёни, Шурика и Тани - зимой охотился в тайге на зверей, летом работал колхозным пчеловодом. Он привёл Володю с отцом за село к реке, чтобы увезти их на свою пасеку.
Лодку Иваныч сделал из трёх досок грубовато, наотмашь, зато крепко и без течи. Он вынес из зарослей шиповника подвесной мотор, замасленный, облепленный комарами. Пока привинчивал мотор к лодке, Володин отец любовался разливом Жура.
Жур надвигался от зелёной сопки, слегка туманистой, то ли задымлённый кострами, то ли в росной поволоке. Под лохмами кустов взыгрывала рыба, на стремнине, выпрыгивая высоко, пламенела на солнце.
- Помнишь, Иваныч, как мы с тобой щук и сомов тягали? - тревожно спрашивал отец. - Как черёмуху ломали, черти, помнишь? Ты знаешь, Вовка, сколько рыбы в разливе! Касатки, чебаки, караси, краснопёры… А по берегам черёмуха, боярка, смородина… Теперь мы дудки вернёмся в город. Так и напишу на завод.
- Ты уж какой день пишешь заявление, - упрекнул Володя отца.
Несколько вечеров отец просидел над листком из школьной тетради. Написав: "Главному энергетику. Заявление", чертил кружочки, короткие схемы каких-то приборов, но больше не мог добавить ни одного слова.
- Надо бы сразу отрезать, да сил нету, - сознался отец. - Ты посуди, Вовка, кто я был на селе? Мальчишка! Ну, лихо на коне скакал, умел сено косить, рыбу ловить. Только и всего. На заводе я вырос. На заводе у меня, мальчишки, гордость появилась: по моему повелению станки работали, моей получки ждала мать с ребятишками. Я их кормил. На заводе выбрали меня комсоргом… - Отец засмотрелся на сучок в борту лодки..
Володя не уходил от него. Иваныч перестал греметь у мотора.
Отец погладил жёсткие волосы сына, тихо добавил:
- Без меня завод не развалится, но каково мне будет без завода… Сажусь писать заявление и вижу старичка мастера, который учил меня на электрика. Покачивает он головой, будто бы корит, и молчит… - Отец ещё думал о матери Володи, но ничего не сказал про неё. - Оставь мотор, Иваныч! - встрепенулся отец. - Давай разденемся и бродом потянем лодку.
Отвязав плоскодонку, он погнал её задом наперёд. С кормы править нельзя: там Иваныч с мотором. Упираясь ногой в поперечину, отец широко взмахивал тальниковым шестом. Давил на шест всем телом - и лодка, сбиваясь в клёкоте, рвалась из воды.
- Умеем работать шестом! - ликовал отец. - Руки вот поослабли. Ничего, окрепнут! Вовка, щука!
Куда показывал отец, там клуб мути.
- Вон и другая!
Мальчик видел полуметровых и меньше рыбин. Стояли они под кустами. Вдруг вспыхивало облако тины - щуки нет.
Отец хлестал им вдогонку шестом.
- Видел, Вовка, ты видел? - кричал сыну. - Здесь я громадного угря оглушил. Плыву утром так же, он сопит у коряги.
- Было такое… - вспомнил Иваныч. - Мы с тобой этого угря тащили в деревню на палке.
Мотор завёлся - скрежетал, тарахтел, словно дробил камни. По реке промчались с ветерком и юркнули в извилистую протоку. Лодку оставили, шли глубокой тропой. Неба не видно, и по сторонам зелёная хмарь. Было душно и сыро; ни птиц, ни зверушек.
- Это и есть тайга? - спросил Володя. - Как отличить тайгу?
Иваныч начал спокойно:
- Гляди-ка, Володя, вон повырваны, навалены лиственницы, липы. - Иваныч показывал направо. Лесное одиночество да кропотливое пчеловодство сделали молодого мужчину спокойным на слово. - Тут ясени, там ёлка. Лимонник и виноградник укутали деревья.
- У лимонника ягода целебная, - вставил отец. - Притомился, съешь горстку ягоды - и откуда силы возьмутся шагать дальше. В детстве узнал и всё помню.
- Чай заваривать лимонником тоже к добру, - добавил Иваныч. - Нет ягоды, так и кусочки плети можно бросить в котелок. Бывало, сварим на охоте грудину кабана или лопатку косули да заправим лимонником - куда с добром запах! Пахнет и лавровым листом, и чёрным перцем, и ещё чем-то таёжным, аппетитным. - Иваныч улыбнулся Володе. - Так вот я и говорю тебе. В тайге шурум-бурум. Тут и коряги, и чаща, и деревья растут разные. Ягод и грибов уйма. Осенью листва опадёт, травы слягут, тогда и промышляй зверя да птицу.
- С каких-то пор в Сибири повелось называть лес тайгой, - заметил отец. - Однородный или смешанный лес - всё равно тайга.
Перед спутниками - густые берёзы. На тонких белых стволах вскинуты высоко зелёные гривки. Берёзы, как в белом огне, насквозь прозрачные.
- Этот березняк я не назову тайгой, - сказал Иваныч. - Берёзовая роща, а по-нашему - релка. С человеком тоже бывает так: у одного жизнь - берёзовый лес, у другого - тайга. Человек сам не понимает, что к чему наворочено в его жизни, и со стороны не разберёшь…
- Это ты про меня, - заметил отец. - Верно, у меня жизнь - тайга, но поселюсь в деревне, будет и берёзовая релочка, так, сынок?
Володя подумал:
"Без мамы не будет релочки…"
Утром заглянул отец в почтовый умывальник, а там письмо.
- От мамы, - сказал сыну.
Бабушка появилась в ограде с недомытой тарелкой, опустилась на лавочку.
- Что же она пишет? - спросила, покашливая.
Отец осматривал конверт со всех сторон, который раз перечитывал адрес.
- Письмо, да не мне, Вовке. Читай вслух. - Он подал мальчику конверт и навалился плечом на ствол яблони. Лицо его изменилось, будто состарилось.
На бумаге - строгие чертёжные буквы. Ровные строчки, ни одной помарки, сразу видно - писано для маленького. Володя читал бегло.
Мать передавала привет бабушке, наказывала сыну не ходить на речку и в лес. Ждала домой. О Володином отце и словом не вспомнила, точно не было его на свете.
Когда мальчик закончил читать, бабушка взяла из его рук письмо. Глаза её искали хоть намёк об отце.
- Жива и здорова мама твоя, Светунец, и слава богу, - скучно проговорила.
Отец тоже подержал письмо, заметил:
- Буквы как против ветра бегут. У неё всегда меняется почерк, если на душе тяжело.
Тропа потянулась вверх, к седловине сопки. Володя топал мелко, низко клонился к земле, невольно хватаясь за кусты. Задыхался. Иваныч подбадривал его:
- У кривого дуба спуск, внизу моя пасека.
Поднялись на гребень сопки, пахну́ло прохладой. Внизу строгими рядами ульи. Рядом с ульями бревенчатая изба. За избой густой лес.
Отец отдыхал на валежине, весь в испарине, добрый.
- Не уйду отсюда, Иваныч, пока не выгонишь. А то возьми меня в помощники?
Залаяли собаки, взахлёб, не злобно.
- Псы наверняка волкодавы? - спросил отец друга.
- Хлеборезы, - поскучнел тот. - Волчонка боятся. Ходит тут один.
При хозяине собаки визжали, скулили, носясь вдоль натянутой проволоки. Обе чёрные, худые. Хозяин отвязал собак.
Спутники присели на крыльцо.
Вокруг ульев старые липы, дубы, берёзы. Ярко цвели разные травы. Над травами и пасекой густо мельтешили пчёлы. В ложбине, под ясенями, позванивал и курлыкал ручей. Отец послал Володю с ведром за водой.
В запруде вода так прозрачна, что даже не заметно её. Листья клёна и ясеня как бы повисли в воздухе. Вода студёная. Когда Володя нёс, из ведра валил пар.
Мужчины знаками торопили мальчугана.
- Волчонок!.. - Отец показывал на поляну.
Володя сразу увидел волчонка. Он стоял в тени кустарника. Светло-серый, тощий, ушастый. Поблёскивал чёрным носом, шевелил надбровьями косоватых глаз.
Зашумели кусты, выскочили собаки. Волчонок исчез. Собаки лаяли зло, рвались к поляне и, поджимая хвосты, оглядывались на хозяина.
- Взять его, взять!.. - приказывал собакам отец и бросал камни на поляну.
- Давно приходит сюда этот волчонок, - сказал Иваныч. - Нагонит страха на псов и убежит. Правильно делает, а то лаять разучатся.
- Так и ходит один волчонок? - воскликнул Володя.
- Один. Ни волчицы, ни щенят по логову.
- Может, убили всех?
- У нас волк - редкость. Охотники за ним не гоняются: домашним животным волк не вредит. Подбирает диких - раненых да больных. Впервой вижу, чтобы волчонок лез на человека. Обычно прячется в чаще.
- Странный зверёныш… - раздумывал вслух отец. - Другие от человека бегут, этот же - к человеку, будто его в доме вырастили.
Мужчины взялись набивать обручи на кедровые бочата: завтра качать мёд. Потом заливали расплавленный воск в круглые дырочки бочат и вертели, катали их. Воск затягивал стыки между клёпками. Пронырлив мёд. Вода и масло не протекут, а мёд найдёт щель. Тяжёлый.
Управились уже при свете костра. И долго сумерничали на крыльце. Собаки дремали в ногах людей. Взрослые вспоминали, как были мальчишками. Володя думал о волчонке, глядя в ночные кусты. Он будто слышал, как бегал волчонок по тайге, и глаза его не светились жутью, и рыка его никто не боялся пока. Бегал одинокий волчонок, скулил, и никто ему не откликался.
2
Утро выдалось хмурое. Блёклое солнце облокотилось на макушку сопки, точно задумалось: надо ли подниматься выше, вдруг польёт дождь. Сумрачный день пчёлам на руку: работать не жарко и нектар долго держится на цветах. В работе пчела не злюка. Самый подходящий день качать мёд.
Веровна - жена Иваныча - привела на пасеку своих, да ещё и чужих ребятишек медовые рамки носить с точка в избу, пустые - назад. Рослая, черноглазая Веровна распахнула дверь замусоренной избы, с задымлённой печкой, поморщилась:
- Надо порядок навести, после за мёд браться. - Шурика с Володей спровадила наломать веник, Лёню - развести костёр и согреть воды. Остальных заставила дров нарубить.
Ребята кинулись делать, что наказала Веровна. Они готовы сопку своротить, только бы поскорее начать медокачку.
Вскоре зажелтели широкие доски пола - натёрты голиком, намыты кипятком. Сразу посветлело в избе, словно раздались окна да заглянуло солнце в них. Румяная хозяйка долго никого не пускала в избу. Одна Таня ходила по жёлтому полу робко, как по льду, и оглядывалась - не остаются ли следы от босых ног.
Пол высох. Хозяйка сказала:
- Теперь можно и мёд качать.
Иваныч с отцом Володи пошли рамки из ульев выбирать. Шурику с ребятами в избу носить. Веровна будет срезать печатку с рамок. Лёня и Таня, как самые степенные, крутить медогонку.
- Таньке с Лёнькой интересное дали… - завякал Шурик.
- Не порть праздник! - цыкнула на брата Таня. - Покручу, и ты будешь.
- Мне потом не надо. Я первым хочу.
- Как возьму ремень! - осерчала Веровна и запоглядывала вокруг себя, чем бы отмутузить Шурика. - Неделю поболел ангиной, но вредности нажил на сто лет. Надевай сетку и марш к отцу!
Шурик подался к ульям с открытой головой. За ним отправились и другие носильщики рамок - кто в сетке, а кто в платке.
- Бригада - ух! - работает до двух! - воскликнул Иваныч. - Напротив летка не стойте. Пчёлы не любят, когда им мешают трудиться.
Помощники шарахнулись в одну сторону. Сбились в кучку, обалдевшие от грозного гуда, густого полёта пчёл. Володе так и чудилось: пчёлы заползают в брюки, за воротник… Вспомнил погоню ос на голубичнике. Ему хотелось превратиться в мышонка да юркнуть в траву. Шурик сидел у летка - и ничего!
Иваныч, подняв из улья рамку, чёрную от пчёл, сметал их веничком. Отец дымил из дымаря. Мёд так и лился. Жидкий - ещё сегодня добытый в тайге. Иваныч подал рамку Володе, как гостю, тот понёс к избе на вытянутых руках. За ним помчались Шурик и деревенские ребята.
- Не растянись, не урони, - трындели под ухо. Завидовали.
Оказывается, почётно нести первую рамку. Веровна приняла у него рамку и, взяв широкий нож из кастрюли с кипятком, с обеих сторон рамки смахнула в таз снежно-белую печатку. Шурик кинулся за печаткой, но мать тюкнула его по затылку.
- Ты, что ли, рамку принёс? Володя, бери пенки. Руками бери - и в рот.
Пенка заполняла Володин рот разливанной сладостью, прохладой и цветочными запахами. Он вникал в эти запахи и не видел выжидательных глаз мальчишек, как у них сохли губы.
- Теперь вы пробуйте, - сказала Веровна ребятам.
Спутались шустрые руки, похватали в тазу, что было. Отведали мёду ребята и кинулись на точок за рамками, да скоро охладились. Одного пчела цокнула в спину, у другого щека напухла. Забыли сорванцы, что перед ульями бегать нельзя. Пчела, как собака, гонится за тем, кто убегает, думает - воришка.
Трусцой да шагом сновали помощники. Иваныч едва успевал готовить им рамки, Веровна - срезать пенки, Лёня - крутить медогонку. Из нижней горловины бака мёд - зелёно-жёлтый - тёк в сеточку, из сеточки в ведро, из ведра Веровна переливала цветочный мёд в бочата. Мальчишки хватали из-под ножа пахучие пенки, напивались холодной воды и снова ели сочные пенки.
Мало-помалу начало прибывать в тазу. Мальчишки насытились мёдом вдоволь и перестали бегать взапуски на точок. Рядились до драки, кому нести рамки. Рамки накапливались в избе и под ульями.