Не знаю уж, почему парни подмазывались ко мне, а не к Бонни или Гретхен, почему не подходили прямо к Мэй. Может, по Гретхен сразу было видно, что она не потерпит никаких заигрываний, а Бонни была слишком мала. А Мэй они, наверное, боялись, боялись, что она им откажет. Только меня никто не боялся. Я казалась им тихой и серой, как мышка.
Однако после Томми Салями я перестала быть такой доверчивой. И когда ко мне подкатил бедолага Роджер Пол с пакетиком воздушной кукурузы, я его сразу отшила:
- Чтоб ты подавился своей кукурузой!
* * *
И когда Джейк подарил мне бутылочные крышки, мне стало немного грустно. Тем вечером я перебрала их - около сотни штук. Там попадались очень редкие крышки, таких давно уже не делают; а некоторых напитков я и вовсе не знала. Но все они были чистыми и выпуклыми - видимо, Джейк умел распрямлять середину. Я пересыпала их в коробку.
Я много чего собирала: счастливые камешки (маленькие, белые, гладкие), семена цинний, брелоки, пуговицы, цветные карандаши, старые ключи, шнурки (их я связывала между собой в один длинный шнур), бутылки, закладки, открытки - и бутылочные крышки.
Мэй говорила, коллекция мусора - верный признак тупоумия. Но я-то себя тупоголовой не считала. Я вроде как защищала, оберегала ненужные вещи, чтобы они не оказались на помойке. Я спасала их от печальной участи.
Каждая коллекция хранилась в отдельной коробке, которыми был забит весь наш с Бонни шкаф. Мэй называла его свинарником, такой в нем царил беспорядок. Зато в шкафу Гретхен и Мэй вещи были уложены такими аккуратными стопками, будто к ним никто никогда не притрагивался.
Я спрятала бутылочные крышки в шкаф и забралась под одеяло. Когда Бонни уснула, а я затихла, делая вид, что сплю, Гретхен и Мэй, как всегда, зашептались.
- Как считаешь, Джейк симпатичный? - спросила Мэй.
- Прическа у него классная, - ответила Гретхен.
- А какая фигура!
- Угу.
Они замолчали. Я уже думала, они спят, как вдруг Мэй произнесла:
- Бесит меня, что Цинни собирает всякий мусор.
- А тебе-то что?
- Ну, не знаю... она ведет себя как маленькая, тебе не кажется?
- Я тоже собираю коллекцию, все голубого цвета, - напомнила Гретхен.
- Так это другое дело. Ты не как маленькая. Вот бутылочные крышки - это точно по-детски!
И они вновь захихикали.
"Идите к черту!" - обозлилась я. Теперь я точно их не выкину. Но потом, лежа в тишине, в темноте, я задумалась: вдруг сестры правы и я веду себя как маленькая? Я думала и думала над этим. Ну как тут уснуть...
9. Назад в ящик
Я точно знала: это я убила тетю Джесси. Накануне я расчищала тропу и все думала о тете. Приближалась очередная годовщина смерти Розы. Тетя Джесси в эти дни словно выцветала, становилась вялой и неслышной, будто постоянно сдерживала себя, пыталась притормозить, чтобы не разлететься на кусочки при переходе через страшную дату.
В холмах бушевал холодный ветер, сгонял тучи и сыпал градом. Я забилась под сосну, нависшую над тропой. Крупные градины падали с неба, ударялись о землю, отскакивали и разлетались во все стороны. Под ногами расстилался толстый слой сухих сосновых иголок, и я бездумно ковыряла в нем совком.
И вдруг совок наткнулся на что-то твердое. Я смахнула сосновые иглы и обнаружила новую плиту, такую же в точности, как на тропе. Но до тропы было метров пять; как плита сюда попала? Я поковырялась вокруг, но новых плит не нашла.
Я перевернула тяжелую плиту. С нижней стороны налипли комки земли, между них полз небольшой червяк. Я начала рыть вглубь и тут же что-то задела. Под плитой был спрятан кожаный кисет, перетянутый шнурком. Внутри лежала золотая монета.
Вот это находка! Известный археолог Цинния Тейлор в одиночку совершила открытие века. При ближайшем рассмотрении монета оказалась чем-то вроде медальона, с женской головкой на одной стороне, мужской на другой и буквами: "ДВТБ".
У меня было странное чувство, будто я уже держала в руках этот медальон. По коже поползли мурашки. Что-то такое хранилось в глубинах моей памяти... но что? Может, я была здесь - давным-давно... в прошлой жизни? И это был мой медальон? Или я подсмотрела, как кто-то прячет его здесь? Очень мне это чувство не понравилось. Я положила медальон в кисет и запихнула его в карман куртки. Град кончился. Пора было за работу.
Но сосредоточиться на плитах я никак не могла. Я все думала, что же значит "ДВТБ". Чье-то имя? "Дэниел Валентайн Томас Блэкстоун"? Или имена влюбленных, "Дэниел Валентайн и Тина Блэкстоун"? Или что-то совсем другое, вроде "Душа Вечна, Тело Бренно"?
Вдалеке появилось новое скопление грозовых туч, и я помчалась к дому. Прямо передо мной тропу пересек маленький безобидный ужик, я зачем-то сцапала его и сунула в карман. Цинния Тейлор, знаменитый биолог, только что открыла неизвестное науке животное. В амбаре, за канистрами с бензином, я нашла жестянку из-под кофе, полную гвоздей и болтов, вытряхнула их на скамью, проделала в крышке отверстия и запустила туда ужика.
Тут в амбар зашла тетя Джесси.
- Я все думала, где ты ходишь, - сказала она. И будто застыла, прижав руки к телу.
- Гляди... - Я достала кисет и протянула ей. - Вот что лежало под камнем у дороги.
Она развязала его и вытряхнула медальон на ладонь.
- И еще, гляди...
Зачем только я это сделала? Я же знала, как она боится змей. Будто назло, я протянула ей жестянку. Может, я хотела похвастаться, что сама поймала ужика, такого маленького, безобидного, вовсе не похожего на страшную змею. А может... чего тут скрывать, конечно, я хотела поддразнить ее, чуть-чуть напугать, немного встряхнуть, вернуть на мгновение прежнюю тетю Джесси. Она перевела взгляд от медальона к ужику, отпрянула и тихо всхлипнула. Уронила кисет и попятилась к выходу. В проеме появился дядя Нэт...
А вечером тетя Джесси вытащила из комода нижний ящик и поставила его на середину комнаты. Она выстлала дно мягким покрывалом из своего приданого и попыталась забраться внутрь. Ящик был ей маловат. Дядя Нэт сидел на краю постели, умоляя Журавушку вылезти из ящика, но она будто не слышала. Будто уже нащупывала последний путь.
Я знала, к чему этот ящик, и была до смерти напугана.
- Не надо, тетя, - плакала я. - Пожалуйста, не надо...
Но она только бормотала что-то про Длань Господню и звала меня Розой и деткой. Пришла мама и увела меня домой.
Как потом рассказывал папа, в полночь тетя Джесси приподнялась в ящике и воскликнула: "Я готова к чуду!" - откинулась назад, закрыла глаза... и умерла.
10. Моя затея
Смерть тети Джесси болью обрушилась на всех, и хуже всего пришлось нам с дядей Нэтом. Наутро меня позвали проститься с ней. Она лежала уже не в ящике, а на кровати, и дядя стоял на коленях перед ней, повторяя: "Журавушка... Журавушка моя... " Мне захотелось забраться на кровать, потянуть тетю за руку, чтобы она ожила - но она была оцепенелой, как когда-то Роза, и руки у нее были точь-в-точь как тогда у Розы. Мне стало плохо. Захотелось бежать прочь. Глотнуть свежего воздуха.
Одна я сидела в своей комнате, Цинния Тейлор, ангел смерти. Вошел дядя Нэт с палкой в руке.
- Где она? - рявкнул он.
- Кто?
- Та тварь... - Он принялся стучать палкой по полу, пошарил под кроватью и трюмо.
- В шкафу, - сказала я.
- Вытаскивай.
Я достала жестянку.
- Открывай, - приказал дядя Нэт. - Хватай ее за хвост. А теперь сделай рукой вот так... - Он резко взмахнул запястьем.
Я сделала, как он велел. Змейка дернулась в моей руке. Хлопок - и она безжизненно повисла. Я бросила ее на пол, и она не отползла.
- Что с ней?
- Сдохла, - сказал он.
Подошел к неподвижному тельцу и принялся колотить его палкой, вновь и вновь. Он словно впал в безумие. Никогда в жизни я не видела своего тишайшего, добрейшего дядю таким.
Никто, кроме меня и дяди Нэта, так и не узнал про змею. Я не смела рассказать. Они бы поняли, что это я убила тетю Джесси. Врач сказал, виной всему диабет; сахар в ее крови просто зашкаливал. Но я ему не верила. Разве сахар может убить человека?
Несколько недель я вообще не могла ни с кем говорить. Родные хлопотали вокруг меня, как наседки - они знали, что тетя Джесси была мне лучшим другом, - но становилось от этого только хуже. Каждое слово утешения напоминало о том, что Цинния Тейлор - убийца. Мне снились жуткие кошмары: я бегу от преследователей сквозь густую чащу, и чем дальше, тем плотнее смыкаются деревья, я уже еле протискиваюсь среди них. Вот-вот я застряну и не смогу шевельнуться, и тогда до меня доберутся змеи.
Днем я жалась по углам, боясь попадаться родным на глаза, а сама все надеялась, мечтала, молилась, чтобы на меня обратили внимание.
Казалось, дядя Нэт совсем не изменился: он все так же слонялся по дому, по двору, выходил посидеть на крыльцо, говорил с моими братьями и сестрами прежним мягким, тихим голосом. Иногда он даже со мной говорил так, как прежде: "Погляди-ка, тыковка, что за камешек я отыскал!"
Но порой он смотрел на меня, не узнавая, а случалось, называл Розой, и тут же умолкал, оборачивался и глядел сквозь меня, точно за моей спиной стоял кто-то еще. Роза?.. Тетя Джесси?.. А время от времени на него будто что-то находило, он становился грубым и нетерпимым к миру и людям и часто убегал в поля ловить свою Журавушку.
А у родителей, как всегда, было полно дел, с первого взгляда и не скажешь, что они горюют. Мама была постоянно занята: то надо завязать шнурок Сэму, то сунуть в корзину грязное белье, то составить список покупок, то прикрикнуть на Уилла, чтобы тот слезал с крыши. Но теперь она казалась какой-то потерянной, словно ее долго крутили в одну сторону, пока у нее не закружилась голова; мама все время шаталась и спотыкалась.
Она ставила молоко в духовку, а сахар - в холодильник. Первое время она постоянно теряла ключи от машины. Хотя бы раз в день, когда дядя Нэт отлучался, она пробиралась на его половину и наводила там порядок, а когда возвращалась, ее глаза были красными и опухшими от слез. А еще она ходила к голой цветочной клумбе, которую тетя Джесси той весной так и не успела засадить, и долго стояла, глядя в землю.
Папа казался беспомощным, как перевернутая на спину черепаха. Он начал копаться в саду, чего раньше почти не делал. Часами ковырял землю лопатой или тяпкой, просто так, ничего не сажая. А за обедом он по привычке оборачивался к тетиному стулу и говорил: "Джесс... " - спохватывался и неловко произносил: "Жасмин-то как расцвел у дороги, видели?" или "Жесткий кусок попался!" Мы не поднимали глаз от тарелки и делали вид, что ничего не произошло.
А братья и сестры... Мэй и Гретхен шептались первое время ночи напролет, но мне не удавалось разобрать ни слова. Уилл целыми днями лежал ничком, как воздушный шар, из которого выпустили весь воздух, и избегал произносить имя тети Джесси вслух. Как-то он сказал Биллу: "Ненавижу, когда умирают! Ненавижу!" - не называя тетю по имени.
Младший, Сэм, просто помешался на обряде похорон. Ему надо было знать все: откуда берется гроб, из чего его делают, не может ли он отсыреть, зачем нести на кладбище цветы, бывает ли, что хоронят заживо, зачем закапывать гроб в землю и почему нельзя поставить его в амбаре - и так до бесконечности. Все начали его избегать, думать о смерти было уже невыносимо.
Бен со стороны казался самым спокойным, словно тетина смерть затронула его меньше всех. Позже я поняла, что он справлялся с горем по-своему.
И когда в наш город вернулся Джейк, мы только-только начали выходить из оцепенения, все еще полусонные, как медведи после долгой зимней спячки.
* * *
Через несколько дней после похорон я вернулась к тропе. Я гнала прочь мысли о тете Джесси и старалась вообразить себе людей, скакавших этим путем сотни лет назад. И тогда я загорелась идеей, ослепительной, как бенгальский огонь: я расчищу дорогу до самой последней плиты и сама проеду по ней верхом.
В ту минуту я не очень-то задумывалась, сколько преград на моем пути. Не так просто расчистить дорогу длиной в тридцать километров. И потом, у меня не было лошади. Правда, верхом ездить я умела, научилась на ферме у Саламанки Хиддл. Мы тогда целыми днями скакали по окрестным лесам на Иве, ее лошадке. К сожалению, Иву пришлось продать, когда Хиддлы переехали в Огайо.
Но чем дольше я раздумывала, тем больше мне нравилась моя затея. Она волновала меня, как запах леса волнует молодого пса. Я не просто расчищу тропу, я посажу вдоль всего пути циннии, и люди будут называть его дорогой Цинний. И сразу же вспоминать о Циннии Тейлор и восхищаться работой, которую она проделала. Но дорога все-таки останется моей; пускай все спрашивают у меня разрешения, прежде чем трогаться в путь.
Тогда мне казалось, что я задумала все это без всякой задней мысли. Я и не предполагала, как важна станет для меня моя затея. Я не думала, что от чего-то бегу или за чем-то гонюсь. Эгоисткой я тоже себя не чувствовала. Циннии вдоль тропы, дорога, названная в мою честь... Я вовсе не мечтала о славе, просто хотелось стать чем-то большим, чем "самой странной и самой тупоголовой в мире замарашкой", комком грязи на самом дне кастрюли. Думаю, я хотела, чтобы мир узнал, кто такая Цинния Тейлор. И еще я должна была доказать себе, что убийца Цинния Тейлор - это не про меня.
Но тогда я этого не осознавала. Я просто расчищала дорогу. Так было надо. И надо было торопиться, я суеверно ощущала, что, если не успею справиться до конца лета, случится нечто ужасное. Грянет возмездие за смерть тети Джесси. Бог словно дает мне последнюю возможность очиститься.
А такие мысли прочно пускают корни в моей голове и разрастаются, как сорная трава.
Уже не стоило переживать, как бы братья и сестры не присвоили мою дорогу. Они покопались пару дней в грязи, им надоело, и они вернули тропу целиком и полностью в мое распоряжение.
11. Подарки
В воскресенье Джейк нашел меня на грядке. Сказал, что забежал на минутку, и сунул мне под нос коробочку с дырками в крышке.
- Это тебе.
От волнения я не чувствовала под собой ног. Подарок... мне... от Джейка. Но тут же я спустилась с небес на землю: и что с того? Очередной Томми Салями хочет, чтобы я замолвила за него словечко Мэй. Но теперь меня на мякине не проведешь.
- Открывай же, - поторопил Джейк. - Это термометр. Для тебя.
Я приподняла крышку и тут же ее захлопнула.
- Очень смешно. - Я вернула ему коробку. - А по-моему, там обычный сверчок.
Ну зачем он так радостно на меня смотрит? Зачем ему возиться со мной? Мэй сама из кожи вон лезет, чтобы он обратил на нее внимание.
- Где твоя комната? - спросил Джейк.
Я неохотно подыграла ему и притворилась, будто ничего не понимаю.
- Вон там. Одна на всех девчонок: Гретхен, Бонни... Мэй.
- У какого окна твоя кровать?
- Вон у того. А кровать Мэй - у соседнего.
Он и глазом не моргнул. Я еле сдерживалась. Прекрати! Хватит прикидываться!
- Отлично. - Он подошел к дубу, росшему у нас под окном. Ветреной ночью ветви стучались в стекло. - Это дерево то, что надо. - Он снял крышку и наклонил коробочку. Сверчок выпрыгнул на свободу и исчез в ветвях. Джейка все это крайне радовало. - У тебя есть будильник с секундной стрелкой?
- Да.
- Когда будешь ложиться спать, сосчитай, сколько раз сверчок прострекочет за минуту. Раздели на четыре и вычти одиннадцать - и узнаешь, сколько на улице градусов. Потрясно, а?
Едва грузовик скрылся за поворотом, из дома вынырнула Мэй.
- Джейк приезжал? Почему он уехал?
- Откуда я знаю?
- Чего он хотел? Что он сказал?
- Ничего такого. Просто треп.
- Про меня спрашивал? Подошла Гретхен.
- Джейк приезжал? Зачем? - Мэй подхватила ее под руку и повела к дому, что-то шепча. Я не расслышала, но Гретхен громко ответила: - Да он стесняется. Хотел увидеть тебя, приехал и постеснялся сказать. Он еще вернется, вот увидишь.
Через несколько минут появилась Бонни.
- Мэй на тебя зла, - сообщила она. - Угадай, за что? - Я не ответила, и она пояснила: - Говорит, надо было сказать ей, что Джейк приехал. Говорит, мозгов у тебя, как у курицы.
Мимо промчался дядя Нэт, размахивая палкой.
- Постой! Погоди! - вопил он.
- За кем это ты? - крикнула ему вслед Бонни.
- Моя Журавушка - вон же она!
- Как думаешь, он правда ее видит? - спросила Бонни.
- Наверное...
- А ты ее видишь?
- Я часто себе ее представляю... - призналась я.
- Да нет, взаправду, ну, как дядя Нэт?
Как мне хотелось кивнуть. Ну почему он может видеть ее, а я нет?
- Нет, не вижу. А ты?
- Нет, конечно. Вот Бен видит. Бен сказал, он видел ее уже два раза с тех пор. Может, выдумывает? Как считаешь?
Я нашла Бена у грядки. Он сидел на корточках и вытягивал шею то в одну, то в другую сторону.
- Они растут прямо? - спросил он. - Тебе не кажется, что вот этот какой-то скрюченный?
- Они растут как надо, Бен. Не обязательно им быть совсем уж прямыми.
- Обязательно.
Бен решил выращивать только бобы и очень о них заботился. Он следил, чтобы они росли строго вертикально, и уничтожал любой сорняк. Два-три раза в день он внимательно оглядывал грядку и вопил на каждый несчастный посторонний росток:
- Ты еще здесь откуда? Пошел вон!
Как-то, когда Бен был совсем маленьким, он сказал тете Джесси, что хочет выращивать "человечьи цветы".
- Какие же это? - удивилась тетя.
- Людики.
Тетя Джесси принялась объяснять, что "людиков" нет, есть только лютики. Бен все выслушал и сказал:
- Может, людики тоже есть. Может, если взять маленькое человечье яйцо, посадить его в землю и хорошенько полить, оно прорастет.
- И что же вырастет?
- Людики, конечно.
* * *
Бен спросил, не забросила ли я тропу.
- Нет, конечно, - ответила я. - Только никому не говори.
- Наверное, ты уже далеко забралась. А представь себе, ты расчистишь километров пятнадцать, и тебе придется идти пешком все эти пятнадцать километров, чтобы только добраться до места. А потом идти пятнадцать километров обратно. А потом двадцать километров, а потом двадцать два, а потом...
- Как-нибудь справлюсь, - перебила я.
На самом деле это мне и в голову не приходило. Зря он об этом сказал. Теперь я весь день буду переживать.
- Может, ты встретишь там дядю Нэта, - сказал Бен. - У него там опять свидание с лапушкой.
- Ничего подобного.
- Правда, Цинни. Он так и сказал: "Пойду навещу мою лапушку".
- Он просто шутит.
- Ничего подобного.
- Бен, а ты видел тетю Джесси - после того? - Угу.
- Где? И как?
Бен ковырял землю носком ботинка.
- У амбара. Она прошла мимо меня.
- Она тебя заметила? Она с тобой говорила?
- Не-а.
- Ты себе просто вообразил, - решила я.
- Вот и нет.