- Но они уже прибыли и ожидают вас в приемной. Мистер Тербиди тоже с ними.
- Отвлеките их, миссис Стрейхорн. У вас получится.
Том сел, обхватив голову руками.
Они вовсе не собирались его убивать. Нет необходимости. Все гораздо хуже - они намерены отнять у него сына. Чего подспудно он всегда страшился. При нулевых шансах она все-таки его нашла.
Своего Мистера Мэна.
Но Тому нужно было удостовериться.
Он встал из-за стола и подошел к окну, прижимая к груди тоненький черный кассетник, как проповедник стискивает в руках молитвенник. Потребность услышать их вместе была чересчур велика, чтобы ей противостоять. Том отмотал пленку в начало и, устремив взгляд за зеленый прямоугольник парка, туда, где в дымке, словно разлитая ртуть, поблескивало озеро Гарлем-Мир, включил звук.
Громыхание колес на одной из верхних платформ сменилось дробью бегущих шагов. Когда шаги смолкли, процокотав над головой Хендрикса, он представил себе состояние какого-нибудь обладателя сезонной карточки, у которого из-под носа ушел поезд. Здесь, внизу, в недрах вокзала, путешествующих было меньше, меньше жизнеспособных людей вокруг.
Хендрикс подождал, пока можно будет разговаривать без необходимости повышать голос, потом сказал:
- Похоже, он пытается от нас оторваться. Ну, знаешь: входит в кабак, проходит насквозь и выходит с другой стороны. Избитый трюк.
Детектив говорил из телефона-автомата под черепичными арками у входа в "Устричную" на нижнем уровне Центрального вокзала. Он увидел, что Хейнс поднимается по лестнице, ведущей в обшитый деревом ресторанный зал "Устричной" - закуток с клетчатыми скатертями на столиках, чучелом меч-рыбы, дугой нависшим над неоновыми каракулями, и чуть более интимной атмосферой. Значит, ему придется пересечь главный зал и, сделав большой крюк по Сорок второй улице, выйти через подземные переходы на нижний уровень. Он уже битый час парился на своем посту, но никаких признаков движения пока не наблюдалось. Оттуда, где он стоял, хорошо просматривалась похожая на пещеру главная столовая, но ресторан находился вне поля зрения. Его дублер Фрэнк Чичероне сидел в машине на Вандербилт-авеню и держал под наблюдением вход в ресторан с улицы.
В трубке пулеметной очередью затрещали знакомые помехи, и в разговор вклинился робот телефонной компании:
- Опустите, пожалуйста, еще десять центов.
- Черт!
- Десять центов, пожалуйста…
Он полез в карман за мелочью и тут вдруг увидел, как из ресторана выходит троица посетителей. Старый чумазый вояка в прозрачном полиэтиленовом дождевике с детского плеча - внештатный швейцар "Устричной" - услужливо распахнул перед ними стеклянную дверь. Троица не глядя продефилировала мимо, как будто бедняга был еще и невидим.
- …иначе вас разъединят.
Хендрикс дал Фрэнку номер телефона-автомата, заставил повторить и велел перенабрать.
- Ты можешь сказать, что происходит?
- Повесь трубку, Фрэнк.
- Эдди, ты уверен, что это обычные матримониальные дела?
- Вешай трубку, - оборвал его Хендрикс.
Он нажал на кнопку разъединения, но продолжал делать вид, что говорит, так как в поле зрения показался очередной посетитель. Этот был один, он притормозил у стеклянной двери посмотреть на свое отражение. Упитанный, с маленькими латиноамериканскими усиками не гуще девичьих ресниц, в шелковом кремовом костюме, кремовых же рубашке и галстуке, в узконосых ботинках с плетеным верхом, тоже кремовых. Бросив брезгливый взгляд на съежившееся у его ног "социальное бедствие", он похлопал по карманам своего двубортного пиджака.
Кто-то легонько тронул Хендрикса за плечо.
- Вы еще долго?
Это была сбитненькая толстушка с него ростом, в синем льняном деловом костюме и кроссовках. Она нетерпеливо размахивала портфелем.
- Боюсь, что да, - сказал Хендрикс и отвернулся.
Он увидел, как "латинос" наклонился бросить десятидолларовую купюру в одноразовый "стайрофомовский" стаканчик швейцара, и безошибочно различил очертания пистолета, уютно расположившегося в кобуре у него под мышкой. "Латинос" выпрямился; оружие не нарушало силуэт костюма. Теперь этот тип смотрел на Хендрикса в упор. Что-то в нем показалось ему знакомым.
Профи с филантропическими инстинктами.
- Простите, но мне нужно срочно позвонить. Это действительно очень важно, - напирала девица.
Хендрикс не обращал на нее внимания. Его волновало одно: вдруг Фрэнк неправильно записал номер. С него станется.
Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда Хендрикс увидел, что из ресторана выходит Карен Уэлфорд, которую провожает сам шеф - коренастый улыбчивый итальяшка в смокинге и парике. Внештатный швейцар растворился во мраке. Эдди отпустил кнопку.
- Я только что его засек, Эд, - сказал Фрэнк. - Он на улице, смотрит по сторонам, сейчас - в мою сторону. Черт, по-моему, он меня вычислил - почесал назад к своей тачке.
Карен была одна и чувствовала себя неловко, возбуждая к себе, как и все модницы, повышенный интерес, осматриваясь в роскошном подземном зале, кишащем грязными нищими, словно пыталась сориентироваться на какой-нибудь феерической светской тусовке. Мастурбирующая газель, спрятавшаяся за этими темными очками в стиле Джекки Онассис, и та привлекла бы к себе меньше внимания. Детектив вжался в колонну и продвинулся за нее, насколько хватило телефонного шнура.
- Они блефанули, Фрэнк. Оставайся с Хейнсом.
Девица с портфелем продолжала наседать.
- И дураку ясно, что вы никуда не звоните! - проговорила она нарочито громким голосом.
- Ходи мимо, сестренка.
- Чего, чего?
Хендрикс прикрыл рукой микрофон, как будто абонент оставался на линии.
- Послушай, ягодичка…
- Никакая я тебе не ягодичка, мудак! - рявкнула девица и, круто развернувшись, гордо зашагала прочь, загребая мощными икрами, похожими на рояльные тумбы, втиснутые в розовые кроссовки "Рибок".
- Во, сучка! - крикнул ей вслед чернокожий парнишка, наблюдавший за их перепалкой. - С виду красавица, а копнешь - уродка до мозга костей!
Хендрикс покачал головой - дела шли из рук вон плохо - и тут вдруг встретился взглядом с записным благодетелем в кремовом костюме; чуть улыбнувшись, мужчина неторопливо зашагал к пандусу, ведущему на верхний уровень вокзала.
Эдди так и не вспомнил, кто это такой. Если, конечно, он не из людей Виктора.
Шлейф дорогих духов повис в воздухе, рассекая густой запах жареных кренделей, хот-догов и потных тел, заполнявший подземные переходы. Краешком глаза Хендрикс увидел, что "объект" - Карен - движется в противоположном направлении.
Он смотрел, как она петляет по залу - теперь почти в самом конце, - пробиваясь сквозь обтрепанную толпу обитателей тоннеля, не обращая внимания на свист и улюлюканье, отводя потенциальную помеху в лице глазастой девчушки, прижимавшей к груди что-то похожее на крысу. Наконец, бросив взгляд через плечо, она быстро подошла к камерам хранения, втиснутым в отсек за сводчатым проходом в глубине зала.
Эдди видел, как она что-то достала из сумочки - скорее всего, ключ; правда, стояла она спиной, и с такого расстояния трудно было разглядеть, что именно. Он не сомневался, что Карен пришла за чемоданом. Хейнса использовали просто как приманку.
Дольше оставаться детектив не мог, он лишь отметил время для отчета: десять минут одиннадцатого.
Кто-то прошел в отсек с камерами хранения и остановился прямо за ее спиной. Решительный шаг и тяжелое шлепанье башмаков на каучуковой подошве, явно мужских, вызвали у нее сердцебиение. Карен с трудом сдерживалась, чтобы не оглянуться. Заправив волосы за ухо, она сделала вид, что роется в сумочке в поисках ключа с оранжевой биркой, который был уже у нее в руке. В одну из соседних ячеек положили что-то мягкое, щелкнула железная дверца, зазвякали четвертаки. Карен выжидала.
Боже мой, да что же он не уходит!
Она возвела очи к величественному карнизу, который отнюдь не показался бы неуместным в преддверии храма, потом снова медленно перевела взгляд на ячейки. Сто двадцать девятая была прямо перед ней. Она могла бы найти ее с завязанными глазами. Мужчина стоял все там же и дышал ей в спину. Ртом.
Он вежливо кашлянул, и Карен закрыла глаза. Что ему нужно? Решил, что ли, завязать разговор и попытаться ее закадрить?
Каучуковые подошвы зашлепали назад.
Она прерывисто вздохнула. Но это еще не конец. Они могут ждать, когда она выйдет с деньгами. Они могут быть где угодно - ходят по всему вокзалу, вынюхивают… она ведь не знает их в лицо.
Карен покрутила головой - никого.
На пути из-за города был один белый "додж" фургон с пустынным пейзажем на зеркальном заднем стекле, он держался в двух машинах позади внедорожника Джо.
Она сунула ключ в замочную скважину.
Тот же белый фургон, что стоял сейчас у вокзала на Вандербилт-авеню. Но они следили не за ней, а за Джо. В последний момент Карен решила поехать в город на своей машине. Просто чтобы удостовериться, что все идет по плану.
Камера не открылась.
Карен попробовала повернуть ключ в другую сторону, но он не поддавался. Ее бросило в жар, потом в холод. Трясущимися руками она вытащила ключ и проверила номер на бирке. Двести двадцать девять. Над щелкой в дверце стояло сто двадцать девять… Маленькая оплошность. Просто в среду она вытаскивала чемодан и по рассеянности запихала его в соседнюю ячейку снизу.
На сей раз ключ повернулся, лаская слух приятным пощелкиванием сувалки. Пятьсот тысяч мелкими купюрами. Она очень хорошо помнила, какая это тяжесть.
- Не подбросите немного мелочи, леди?
Карен повернулась, прижимая спиной дверцу незапертой ячейки.
В проходе стояла та самая девчушка из зала, с грудным ребенком на руках, которую она опасливо обошла по пути сюда. Теперь та сверлила ее взглядом обвинителя.
- Мне нужны деньги на молочную смесь.
- Что, простите?
- Хотя бы пару долларов. - Девчушка прошла вперед и встала у первого ряда камер. - Он у меня искусственник.
- О! - Карен через силу улыбнулась. - А сколько ему? - спросила она участливо, глядя на ее огромные галоши, и засомневалась, та ли это девушка, что цеплялась к ней в зале.
- Восемь недель. Не берет грудь. - Ее худенькие плечики сжались под незастегнутой блузкой. - Все плачет и плачет… денно и нощно. Никак его не успокоить, в конце концов кто-нибудь здесь избавит меня от этой обузы.
Она погладила ребенка по прикрытой головке, так крепко прижав его к себе, что изгиб невидимой детской щечки вспучил ее убогую, тощую грудь. Карен с сочувствием выслушала складные байки о бездомном житье-бытье, о вечном страхе, нужде и лишениях.
И все же в ней явно было что-то…
- Да, вам с малышом и впрямь здесь не место.
- Шш! Он спит, - прошептала девица, поднеся палец к губам.
В этот момент из обтрепанного свертка, который она баюкала на руках, вылезла крохотная ножка. С жесткими слитными пальчиками китайской куклы.
То, что испытала Карен при виде этого зрелища, впору было поместить в ячейку на хранение.
- Слушай, я правда хотела бы тебя выручить, - сказала она ласково, пытаясь подавить нотку встревоженной жалости в голосе. - Сколько тебе нужно?
- Да пошла ты… - взревела вдруг девушка, срываясь на рыдания, и, отвернувшись, стукнула кулаком по стойке с ячейками. - Убийца!
- Постой! Подожди, пожалуйста! - крикнула ей вслед Карен, но она уже быстро шагала по мраморному залу - только галоши взвизгнули на повороте к тоннелям.
У меня есть деньги - куча денег…
Карен открыла дверцу ячейки и сунула туда руку.
Сердце бешено забилось о ребра.
Три минуты спустя, когда она вернулась на верхний уровень, Хендрикс ее уже ждал. Изучая расписание поездов, он стоял под часами "Мерил Линч", за тройкой костюмов от "Барни", чьи обладатели были слишком поглощены бегущей строкой финансовых новостей, чтобы заметить, что их используют в качестве прикрытия. Что-то было не так. Детектив сразу понял это по лицу Карен, когда она резко повернулась в его сторону - бледная, с обезумевшим взглядом (темных очков не было), слепая ко всему. В этот момент он почувствовал, что между ними установилась невидимая связь.
"Объект", пометил он для отчета, ведет себя неадекватно: движется по залу, время от времени переходя на мелкую рысь, постоянно оглядывается, а иногда встанет и стоит, глядя на подвесные часы, как будто ей остались считаные секунды…
Именно так и вело бы себя большинство людей, проходя по Центральному вокзалу с полмиллионом долларов в чемодане. Но Карен была без чемодана.
Опасаясь, что она побежит к поезду, Хендрикс снялся с поста и поспешил к выходу на платформы, но в последний момент заметил, что где-то на границе обзора Карен внезапно повернула назад. Теперь, когда он вышел из укрытия, сразу же угодив в ловушку, ему оставалось только одно: подняться по эскалаторам к зданию "Панамерикэн", разглядывая зимний зодиак на синем сводчатом потолке вокзала, как тупой турист.
Тут он обнаружил, что "объект" исчез.
Вроде Карен только что была на месте: ее силуэт маячил на фоне пустой северной стены, где раньше висела колорама "Кодака" - самый большой слайд в мире, - освещая будни постоянных пассажиров, пока какой-то недоделанный комитет не признал это эстетически некорректным; и вот однажды картинка изменилась, как по волшебству, прямо на глазах детектива: была осень в Вермонте, и вдруг - великолепный вид на гору Рашмор.
В следующее мгновение Карен стала прошлым.
3
Все они стопроцентные американцы, эти участники медицинской тусовки, гримасничающие перед камерой на гнусной "морской" зелени старой площадки для гольфа в колледже Сент-Эндрю, с чем-то вроде призового кубка у их ног; Царственные и Почтенные смутно маячат на заднем плане. Том поднялся и подошел поближе, чтобы лучше рассмотреть фотографию. Он не сразу узнал Голдстона среди парней в причудливых шляпах, с улыбками, цепочкой растянутыми в одну линию. Виделись они лишь однажды, пять лет назад, в течение двадцати минут: сидели вместе с Карен в этой самой комнате и обсуждали наиинтимнейшие детали их супружеской жизни, после чего Том навсегда выкинул этого сукина сына из головы, или хотя бы надеялся, что навсегда.
А сейчас он хотел знать, как могло случиться, что два совершенно посторонних человека в восьмимиллионном городе… случайность здесь просто немыслима. Надо было проявить тогда более пристальное внимание, но вся процедура внушала ему такое отвращение, что он предпочел ни во что не вникать.
Он даже никогда ни о чем ее не расспрашивал - ни разу.
Им предстоит все лучше и лучше узнавать друг друга, сказала Карен на пленке. Иного выбора у них нет. Интересно, что она имела в виду? В одном Уэлфорд был точно уверен: что бы здесь ни произошло, - о господи, она-то ведь наверняка решила, что ее встреча с Джо была чудом! - он не выйдет отсюда, пока не получит ответ.
Вычислить Голдстона оказалось не так уж трудно: вот он, в самом центре, самый голубоглазый, самый загорелый, самый белозубый. Стены его кабинета, освещенные галогеновыми лампами, вмонтированными в потолок для создания мягкой светотени, были увешаны дипломами в рамках и множеством других фотографий, на которых директор Репродуктивно-генетического центра красуется в разных спортивных позах: на лыжах с семьей; за рулем "паккарда" 1937 года с открытым верхом и откидными сиденьями; пристегнутый ремнями к креслу рыболовного катера, оснащенного для охоты на тарпона, - все с той же великолепной, ободряющей улыбкой.
С наслаждением вкушающий все блага жизни.
Дверь в обшитой дубом стене позади письменного стола отворилась, и в приемную вошел осанистый, хорошо сохранившийся мужчина лет шестидесяти с шапкой серебристых, аккуратно уложенных волос. Он был в серых брюках в тонкую светлую полоску и белом двубортном пиджаке с монограммой "ХГ" над сердцем, вышитой красным шелком.
- Мистер Уэлфорд? Благодарю вас за терпение.
Все тот же глубокий мелодичный голос - Том хорошо его помнил. Голос и волосы.
- Харви Голдстон. - Доктор протянул через стол худую загорелую руку. - Прошу прощения, что моя секретарша пыталась вас отфутболить… она бывает не в меру усердной, когда дело касается защиты моего графика.
Сухое, жесткое рукопожатие доктора оставило легкий запах дезинфектора.
- Понимаю. Вы прекрасно знаете, что я не пришел бы сюда, не имея серьезных оснований.
Том был вынужден пригрозить секретарше, что ради этой пятиминутной аудиенции он готов вдребезги разнести дверь директорского кабинета.
- Присаживайтесь, мистер Уэлфорд. Ну-с, чем могу служить?
Том продолжал стоять руки в брюки, раскачиваясь на широко расставленных ногах.
- Постараюсь быть кратким, - сказал он, заметив, какую мину состроил Голдстон, опускаясь на вращающееся кресло за письменным столом. - Когда мы с женой приходили к вам в первый раз…
- Маленькое предупреждение. Никогда не играйте с внуками в теннис, - Голдстон скорбно улыбнулся, - а не то пощады не жди. Простите, я вас перебил. Так о чем вы?
- Когда мы с женой приходили к вам в первый раз, - повторил Том, - до того, как она начала здесь лечиться…
- Имя я, разумеется, знаю, но у меня дырявая память на даты. Когда примерно это было?
- Пять лет назад.
- Пять? Так, хорошо.
- Вы заверили нас, что все, что произойдет в этом кабинете, будет содержаться в строжайшей тайне.
- Ваша жена забеременела в результате лечения?
Том не спешил с ответом.
- У нас сын. Его зовут Нед. - Он сел, потом резко встал и, опираясь на руки, навис над столом доктора. - Вы никогда не отступаете от своих слов?
- Одной из наград в работе по моей специальности является то, что никогда не бывает поздно для поздравлений. - Лицо Голдстона осветилось лучезарной улыбкой. - Я правда очень рад, я как нельзя более счастлив за вас, мистер Уэлфорд. - Его глаза мерцали, как звезды. - Беременность наступила после донорского оплодотворения или от вас?
- Вы не ответите на мой вопрос?
- Охотно, только сядьте. - Он подождал, когда Том вернется на свое место. - Все, чем мы здесь занимаемся, подчинено принципу анонимности. Главное положение нашего устава гласит, что донор не должен знать о своих детях, а дети - о доноре. Без этого залога секретности, как я всегда говорю, наша работа в "Репрогене" никогда бы не…
- Однако утечка все-таки произошла.
Голдстон нахмурился.
- Вы хотите сказать, что кто-то кроме вас и вашей жены знает, каким образом она забеременела?
- Меня это всегда беспокоило. А теперь… - Том повел плечами.