- Мне что бояться, - я за славой не тянусь, - ответил Пудов.
Как в Серебрянке Алешка был удивлен, почему Шугай отказался быть тысячегектарником, так здесь, в училище, он не мог понять дядю Пуда. Вот и он, Алешка, тоже хотел бы стать самым лучшим трактористом в МТС. Что же в этом плохого? Да если никем не хотеть быть, то ничего из тебя и не получится. Ведь это только Лопатин не знает, чего он хочет… Нет уж, таким, как Колька, он не будет. При всей своей неприязни к Форсистову Алешка был на его стороне. И, чтобы прервать спор, который, по его мнению, должен был окончиться явно не в пользу дяди Пуда, спросил:
- Игнат Васильевич, кому бы мне сапоги продать?
- Не казенные ли?
- Свои. Жмут маленько, а так новые. Раз только надевал.
- А где сапоги? - поспешил спросить Форсистов, разглядывая небольшую, еще мальчишечью ногу Алешки.
- В кладовке. Сапоги яловые, хорошие.
- Давай неси. Если хорошие, семьдесят рублей отдам.
Алешка направился в кладовку. Семьдесят так семьдесят. Конечно, убыток. Но не думал Алешка, что этот убыток ничто рядом с тем уроном, который понесет он на продаже сапог. А ведь казалось бы, что особенного могло произойти от этой весьма несложной операции?
Предательские сапоги
Когда Алешка вернулся, никто уже и не помнил о сапогах. Пудов пришивал к рубашке пуговицу. Маленькая иголка, казалось, вот-вот затеряется в его больших, заскорузлых пальцах. Братья Сапуновы играли друг с другом в подкидного. Всегда дружные, они с азартом старались переиграть один другого и были похожи на дерущихся петухов. Форсистов тоже был занят: он достал из тумбочки колбасу, буханку хлеба и ел за двоих, Увидев Алешку, он вытер руки.
- А ну, покажи сапожки.
- Совсем новые.
- Вижу.
Форсистов помял в руках голенище, постукал пальцем по кожемитовой подошве и заглянул вовнутрь, на поднаряд. Алешка спокойно наблюдал. Сапоги новые, хорошие, не семьдесят - все сто рублей им цена. Но зачем Форсистов сует свой толстый нос в голенище? Уж не думает ли он напялить сапог на свои кудри? И чего он там нашел?
- Ну и сапожки! - громко рассмеялся Форсистов. - Вот это да! Гляньте-ка, братцы!
Алешка ничего не понимал. Сапоги как сапоги. Но неспроста смеется Форсистов. Алешка рванулся, чтоб отнять сапоги, но Форсистов ловко вскочил на табуретку, ухватился за электрический шнур и направил лампочку прямо на Алешку.
- Нехорошо, брат, подсовывать такой товарец. Я-то думал, сапоги настоящие, а они какие? Детские! Ей, ей, хлопцы, у парня детские сапоги! И клеймо даже на поднаряде. Смотрите - "Артель детской обуви".
Алешка готов был броситься в драку.
- Отдай!
- Возьми! - Форсистов спрыгнул с табуретки. - Были бы сапоги настоящие, а то из артели детской обуви.
- А мне продашь? - спросил Пудов.
- Продам, Игнат Васильевич…
- Ну и хорошо! - и бородач тут же выложил Алешке деньги.
Вот и вся история с сапогами. Ну разве не смешно, что у завтрашнего тракториста детские сапоги? Не грех бы посмеяться и самому Алешке. Но кому смех, а ему слезы. В эти первые дни учебы он меньше всего думал о своих годах, считая, что оставил их вместе с метриками где-то за пределами училища. И вдруг эта история с сапогами! Спал спокойным сном, не думая о них, Игнат Васильевич, хотя и решил выведать у парня, что это он вздумал заниматься распродажей своих вещей; спали братья Сапуновы, забыв о сапогах, хотя из-за них они не доиграли положенных десяти конов в подкидного дурака; даже Форсистов забыл о сапогах, хотя он затеял всю эту историю с клеймом артели детской обуви. И только не спал один Алешка. Теперь его заподозрят, что он несовершеннолетний, начнут допрашивать, выпытывать, а там, глядишь, вызовут кого-нибудь из МТС, установят его личность - и все пропало. Надо было что-то предпринять. И вот утром, едва прозвенела побудка, Алешка вскочил с кровати и схватил свой вещевой мешок. Он копался в нем, что-то искал, пока Пудов не спросил:
- Потерял что-нибудь?
- Бритву не найти, - ответил Алешка, хотя никакой бритвы у него не было и еще ни разу в жизни он не брился. - Наверно, дома оставил.
- Дал бы, да не бреюсь, - ответил Игнат Васильевич, погладив свою черную бороду, - а ты у Сапуновых возьми.
Все спешили умыться, застелить койки; им было не до мальчонки, вздумавшего побриться. Алешка, взяв у Сапуновых безопасную бритву, сидел перед зеркальцем и намыливал щеки. Если не считать легонького пушка, брить было нечего, и все же Алешка ухитрился порезать шею, губу и подбородок. Но он был доволен. Царапины и порезы говорили всем, что он уже бреется, а это имело для него первостепенное значение. Пусть Форсистов теперь рассказывает про сапоги.
И все же на душе у Алешки было тревожно. Что бы ему еще такое сделать, чтобы быть в глазах товарищей взрослым человеком? Недогадливый ты, Алешка! Давно бы надо было подумать о папиросах. Папироса - великое дело. Без нее - пятнадцать, а с ней, особенно, если ее держать в кулаке, да при этом почаще плевать себе под ноги - все восемнадцать дадут. В первую перемену он купил пачку папирос, закурил и с весьма важным видом прошелся с папиросой в зубах по коридору школы.
- Разве ты куришь, Лопатин?
Алешка смутился. Нехорошо, что его увидел Сергей Антонович. Но тут же обрадовался: и пусть увидит!
- Давно, Сергей Антонович. Третий год.
- Постарайся на третьем и бросить…
По мнению Алешки, теперь он уже ничем не отличался от других курсантов. Вот только разве не гуляет по вечерам в парке. Скучное это дело! Ходи взад и вперед по главной аллее, глазей на проходящих мимо ребят и девчат да дыши пылью, что поднимают сотни ног. Нет, уж лучше побыть вечером с дядей Пудом, поговорить с ним о всяких делах. А что же еще делать, если нет товарищей? Да и некуда сходить. Ни в лес по ягоды, ни на речку рыбу удить. Речка за городом, а лес за речкой. Но теперь вечерние гулянья приобрели в его глазах большой смысл, и в первый же свободный вечер он надел новую рубашку, отутюжил брюки и направился к Кольке Лопатину.
- Пошли в парк, - пригласил Алешка.
- Неохота, - хмуро отказался Колька. - Чего я там не видал?
Он был явно не в духе.
- Ты куда-нибудь поступил?
- Нет еще. Только заявление подал.
- В восьмой класс?
- Отбоярился. В речную школу.
- И хорошо! - одобрил Алешка. - Будешь капитаном.
- Да, будешь! А вдруг с семилеткой и здесь не примут? В первую очередь берут, у кого десять классов…
- Тебя примут, ты курсы трактористов окончил, - обнадежил Алешка.
- Окончил, когда был Лопатиным. - А теперь что? Ничего. Даже не напишешь, что был прицепщиком, пропал трудовой стаж. Одна надежда на твои отметки…
Приход Алешки отвлек Кольку от невеселых мыслей, и он спросил:
- Чего это ты в парк собрался?
- Понимаешь, все ребята ходят. А то еще догадаются… Пошли, Коля. Ну, будь другом.
В парке они смешались с толпой гуляющих.
Яркие электрические фонари освещали главную аллею и делали ее похожей на длинный коридор с зеленым сводом. Некоторое время Алешка и Колька молча передвигались среди бесконечной вереницы людей. Шли и глазели на проходящих. Потом Алешка толкнул Кольку под локоть и лихо подмигнул:
- Видал?
- Кого?
- Хорошеньких барышень. Давай познакомимся.
Не ожидая согласия Кольки, он круто повернул за двумя девчонками и начал сыпать какие-то лишенные смысла фразы.
- М… да. Очень даже ясно! Узнаешь? Еще бы… Не наши ли?
Он очень доволен, что все происходит на глазах курсантов училища, гуляющих, как и он, в саду; и, подделываясь под кавалера, Алешка продолжает нести чепуху, которая, как это ни странно, весьма одобряется девчонками и в конце концов приводит к знакомству. Одну зовут Ира, другую - Тося. Но Алешка почему-то называет себя Сергеем, а Кольку - Валентином! Так надо! - И подмигивает: смотри не проговорись! Девчонки тоже не Ира и не Тося. Ну и пусть: "Они врут, мы врем, и очень хорошо". Но почему это очень хорошо, - Алешка сам не знает. Такова тактика вечерних гуляний. Об этом не раз говорили при нем курсанты. Кольке скучно. Погуляли, походили, пора и домой.
Алешка незаметно для себя оказывается впереди с одной из девочек. Алешкина барышня очень напоминает разрисованную картинку.
- Вы в училище учитесь? - спрашивает барышня-картинка.
- Мы? В училище.
- Интересно у вас?
- У нас? Очень даже.
- А вы приезжие?
- Мы? Приезжие.
Наконец и Алешке наскучило гулянье. А ну его, этот парк, эту девчонку - "вы" да "мы".
- Колька, пошли домой!..
Алешка остановился у ярко освещенного павильона читальни. А не посмотреть ли журналы? И вдруг его окликнули:
- Это ты, Алеша?
Если бы Алешка знал, кого он встретит в этот вечер, ни за что и никогда не пошел бы в сад. Прямо на Алешку шла Таня!
Она протянула ему руку:
- Помнишь, у трактора?
- Тебе что надо?
- Не узнаешь? А я недавно была в Серебрянке. Как хорошо там! И по-настоящему охотилась… Думаешь, волков пугала? Ничего подобного. На уток с папой ходили. И Шугай был с нами. Он мне все-все рассказал про тебя. Я даже не поверила. Так ты больше не портишь тракторы?
Старая, казалось бы, уже потухшая обида вспыхнула в Алешке с новой силой. Да что же это такое? Девчонка его видала, а теперь вот похваливает: ах, какой ты стал хороший, послушный! Балаболка, ябедница! Еще не хватает, чтобы она узнала, что он не Алешка, а Колька; напишет отцу, а потом встретит и скажет: "Как я рада, что ты опять Алеша!" Нет уж, дудки, - этому не бывать! И сказал угрожающе:
- Ты лучше проваливай подобру-поздорову. Думаешь, я не знаю, кто меня выдал? Предательница!
- Как тебе не стыдно!..
Таня готова была заплакать.
- Ты что же барышень обижаешь, курын-сопля?
Алешка оглянулся. Перед ним, покачиваясь, стоял Форсистов. Пиджак внакидку, из-под заломленной набок училищной фуражки выбивается чуб, глаза смотрят пьяно и зло.
- Чего пристаешь?
- Я тебе еще попомню, как ты за мной на тракторе гонялся!
Вокруг собиралась толпа. Форсистов плечом оттеснил Алешку и подхватил под руку Таню. "Не хотится ли вам пройтиться?" Он, видимо, здорово накачался.
И тогда, забыв все свои обиды, Алешка ринулся на помощь Тане. Оттолкнув Форсистова от Тани, он подставил ему ножку и со всей силой ударил в грудь. Если бы даже Форсистов был совершенно трезв, то и тогда он вряд ли устоял бы на ногах. А тут он перелетел через низкую изгородь клумбы, плашмя плюхнулся в заросли георгинов, табака и мака и, пытаясь встать, перекатился на другую сторону цветника.
Что тут только поднялось! Шум, крики, милицейские свистки. А ну, Алешка, давай ходу! Не впервой тебе! Через забор, через кусты, через цветник. Только не потеряй фуражку. И держись ближе к домам. А еще лучше - юркни в калитку и спрячься за воротами. Вот так! Слышишь, погоня стихла! Как будто пронесло. Но кто это остановился у калитки? О, да это Лопата.
- Коля… я тут.
- Алешка? С одной ходил, а из-за другой подрался. Здорово ты его.
- Милиционеров не видать?
- Можешь выходить.
Алешка огляделся.
- Ты чего? - удивился Лопата.
- Смотри, вон на углу.
- На углу? - Колька выглянул в калитку. - Никого там нет.
- Плохо видишь.
- Ну девчонка какая-то под фонарем стоит.
- Меня сторожит. Дочка Черешкова. А ну посмотри, - стоит?
- Там еще.
- Вот привязалась!
Только после того, как Таня ушла, друзья покинули свое укрытие.
Алешка вернулся в училище. Но едва он вошел в свою комнату, как увидел Форсистова. Уже протрезвевший, тот шагнул к нему, схватил за грудь.
- Теперь не уйдешь!
Алешка пытался вырваться. Напрасно. И вдруг почувствовал, как руки Форсистова ослабли, а сам он испуганно попятился к дверям. На него шел Пудов. И бородач смял бы Алешкиного недруга, не прегради ему дорогу братья Сапуновы.
- Брось, Игнат Васильевич, не тронь ты его.
И Пудов уступил. Не силе - что ему стоило раскидать их обоих, - а тихим, спокойным людям, которые не сделали зла ни ему, ни тем более его маленькому соседу по койке.
Через полчаса в комнате все утихомирились. Форсистов куда-то ушел, братья Сапуновы, как всегда вместе, принялись за домашние задания, а Пудов, присев на койку, сказал Алешке:
- Ты в парк не ходи.
- Да я так только, Игнат Васильевич.
- Так, да вышло не так. Ну давай заниматься. Черчение приготовил?
- Возьмите мой чертеж.
- Я учиться приехал, а не за чужие чертежи отметки получать. А вот мое рисование, проверь.
Алешка взглянул на чертеж и укоряющим тоном сказал, как старший младшему:
- Вы, Игнат Васильевич, не так записали задание. - Он услышал в коридоре чьи-то шаги и умолк, - не Форсистов ли? Нет, не он, и продолжал наставительно: - Вы все исходные данные перепутали, нарушили конфигурацию.
Хитрец Алешка! Он накручивал как можно больше ученых слов и хотел одного: поразить слушателя! А потом, забыв, что только что он изображал из себя старого учителя, отложил чертеж, подпер кулаком щеку и с наивностью школяра спросил дядю Пуда.
- Игнат Васильевич, а верно, - Форсистов не будет настоящим трактористом? Не та конфигурация.
- Судьба шельму метит. Недаром его фамилия Форсистов… Не о деле думает, а чтобы себя показать. От таких трактористов добра не жди. Ишь ты, славу ему подай! Дом с крыши начал строить.
Море по колено
Алешка считал, что теперь Форсистов окончательно стал его врагом. Но он не подозревал, что Форсистов очень скоро первый захочет помириться с ним.
Еще весной Форсистов даже не помышлял о том, чтобы стать знатным трактористом. Он даже подумывал, - а не переучиться ли на шофера? Конечно, бывает, что машина застрянет где-нибудь на дороге. Но в районе дороги не плохие, а если придется разок застрять в пути, это все же куда лучше, чем каждый день трястись по неровным полям да смотреть в оба, чтобы не сломать плуг о камни. К тому же Форсистова соблазняла возможность легко заработать на грузовой машине. В город - попутные пассажиры, из города - тоже. А вечерок свободен - вози кому сено, кому дрова. И все же остался трактористом. Он, Форсистов, станет знатным человеком! А почет и славу и деньги принесет. Это тебе не шоферские трояки.
Все его помыслы сосредоточились на том, чтобы стать лучшим трактористом. Но как это сделать? Прежде всего он решил поехать в училище механизации. В училище он самым добросовестным образом посещал все занятия. Но вскоре Форсистов стал думать: все практикуются, так и он будет, как все. А ему надо взять верх над другими. Тогда он подумал: а что, если почитать книжечки передовых трактористов? Наверняка раскроет секрет, как они добивались своего. Но книжки он читать не стал. Как же, жди, - так они и выдадут свои тайны! И вот тут-то он вдруг понял, что напрасно поссорился с Алешкой.
В училище шли поверочные испытания. Проводил их Сергей Антонович, и курсанты средней группы были уверены, что лучше всех ответит Форсистов. Не он ли только и говорил о том, что утрет нос всем трактористам? Но Форсистов оказался в "середнячках", - он ничем не выделялся даже рядом с дядей Пудом, которому учение давалось не очень-то легко. Лучшим оказался Николай Лопатин. И когда об этом было объявлено, даже мудрый дядя Пуд не мог понять, почему веселее всех ходил после испытания Форсистов.
Вечером, когда Алешка направился в столовую, Форсистов нагнал его на крыльце.
- Ты - тракторист, я - тракторист; чего в ссоре жить? - И, не ожидая, когда Алешка согласится на мировую, схватил его руку и крепко потряс. - Ужинать? Пошли вместе.
Они сели за столик. Им принесли ужин. Форсистов вытащил из кармана бутылку водки и налил стаканы.
- Выпьем, дружище…
- Ну ее…
- Ладно, так я и поверю, - подмигнул Форсистов. - Сапожок маленький, а шаг большой!
Опять этот сапожок! Эх, была не была! Выпьет и глазом не моргнет. И Алешка единым духом опустошил стакан. Ничего хорошего он не почувствовал. В глазах защипало, внутри всего обожгло.
А Форсистов еще налил ему и обнял за плечи.
- Молодец ты, парень! Честь МТС поддержал. Знай наших! Ну и вел ты машину, прямо загляденье! Скажу по совести, - думал, что это Сергей Антонович. Вот помяни мое слово: выйдет из тебя первейший тракторист! Сядешь на восьмидесятисильный и поведешь его. Расступись, Лопатин едет!
Алешка был горд. "То-то! А что бы ты сказал, если бы узнал сколько мне лет? Пятнадцать! А шестнадцать, ох, еще не скоро". Но все равно, он и сейчас на любую машину сядет! Хоть на восьмидесятисильную. Вот только стоять на ногах трудновато. Но в кабинке есть сидение. Зачем стоять?
- Постой, ты куда? - взял его за руку Форсистов.
- Доказывать буду. Думаешь, коротки ноги? Не достану?
- Ладно, достанешь, - не стал спорить Форсистов. - Ну давай поговорим. Мы же с тобой друзья.
- А вот и достану, - куражился Алешка. - Давай на спор! Испугался? Ладно, я и так докажу. Поеду и докажу.
Алешка откинул стул и зашагал к дверям. У порога он оглянулся, сам не зная зачем, погрозил кулаком Форсистову и, громыхая по ступенькам, выбежал во двор. А где тут самый большой гусеничный? В сумерках было не разобрать, где какая стоит машина. И каждый раз, когда он подходил к одному из гусеничных тракторов, тот куда-то исчезал и под руками оказывалась либо пустота, либо опора навеса. Это было как наваждение. Наконец Алешка ткнулся в радиатор. Ага, попался! Теперь не уйдешь, не станешь невидимкой. И уверенно взялся за дело. А что было потом, - он сказать точно не мог. Во всяком случае трактор он завел, благополучно вывел в поле, начал пахать. Чем? На крюке сзади болтался какой-то трос, но Алешке казалось, что это пятикорпусный плуг.
Пришел он в себя при самых странных обстоятельствах. Трактор из-под него куда-то исчез, а рядом с ним вдруг оказались дядя Иван и дядя Пуд. Уж не двоится ли? Но почему дяди разные? А потом началось совершенно непонятное. Голова его окунулась в бочку с водой. Уф, какая холодная вода! И кто это так больно стиснул ему руки и то опускает в эту бочку, то поднимает из нее? Алешка оглянулся, увидел Сергея Антоновича и сразу протрезвел.
- Холодно мне, - заскулил Алешка.
- Завтра жарко будет, - посулил завуч и еще раз окунул его в воду. - И куда, дубина, заехал! На край поля, к пруду. Жаль, что под кручу не подвело, - одним дураком меньше бы было!