Сидя на корточках, они вдвоем выпотрошили рыбу, покормили спустившуюся с чердака голодную кошку, потом развели огонь и, поставив варить похлебку, разговорились. Польщенный тем, что Степан называет его Леонидом и считает его за равного себе, взрослого человека, Ленька вдруг почувствовал собственное достоинство и независимость; булькающая в кастрюле рыба и хлеб, выложенный им на стол, также прибавляли ему чувство независимости, а простое, дружеское отношение Степана располагало к доверию. Ленька рассказал о своем бегстве от хозяина и жизни на утесе.
- Как орел живу! - похвалился он.
- Это хорошо, это даже очень здорово; - задумчиво сказал Степан, закуривая папироску и пуская в потолок дым. - Но ведь вот какая неприятность: за летом приходит осень… дожди… Пожалуй, подмочит тебя на твоем утесе, а? - глядя на Леньку добрыми близорукими глазами, спросил он.
- Не подмочит! - засмеялся Ленька. - Я под камнем сплю!
Степан пощипал рыжий клинышек своей бородки и кивнул головой:
- Ну, спи пока под камнем! А зимой, если я до тех пор не получу бесплатную квартиру, будешь жить со мной!
- Это что же - тюрьму? - догадался Ленька.
- Ну да! Мало ли что может случиться… Вот поднял бы ты тот раз бумажку и крикнул бы: "Держите его!" - так сейчас же меня, голубчика, и сцапали бы, сказал Степан.
- Я не предатель и не сыщик! - обиделся Ленька.
- А есть и предатели и сыщики, - бросая в угол папиросу, сказал Степан.
- А где же они есть? Если, например, среди рабочих, так там их нету… пожал плечами Ленька.
- Почему - нету? Попадется вот такая бумажка какому-нибудь холую, подхалиму хозяйскому, вот он нанесет ее куда надо, а там начнется слежка… заметил Степан.
- Так вы поаккуратней! Глядите, кому кладете… - нахмурился Ленька.
Степан поднял кастрюлю, подсыпал в жаровню углей, взял ложку.
- А ну, попробуй! - сказал он вместо ответа и выдвинул из-под кровати сложенную горкой грязную посуду. - Вот, кстати, тарелок этих, ложек, плошек у меня набралось до черта! И пачкаются, понимаешь ли ты, и мыть их надо! Одним словом, лишняя посуда затрудняет жизнь! Не возьмешь ли на свой утес хоть половину? - наливая в миску воды из ведра и гремя тарелками, предложил Степан.
- Возьму! - засмеялся Ленька. - Мне как раз есть не на чем.
- Вот и хорошо! Бери грязную - там Волга у тебя под рукой, вымоешь… засовывая в Ленькину корзинку миску И две тарелки, сказал Степан. - На вот и ложки. Срязу тебе кладу, чтооб не забыл.
Ленька, хохоча, помог ему собрать посуду.
- Чудной вы! - сказал он.
- Да не чудной я, а просто, понимаешь ли ты, некогда мне тут себя обхаживать, как старую барыню…
- А вы куфарку возьмите! - развеселившись, посоветовал Ленька.
- Только этого мне еще не хватало! - серьезно сказал Степан.
Убрав со стола книги, Ленька поставил тарелки, налил похлебку, нарезал хлеб. Ели молча, обжигаясь и откусывая большими кусками хлеб.
- Вот как мы! - весело сказал Степан, отодвигая пустую кастрюлю. - Да разве за нами кто угонится? - пошутил он, снимая с жаровни чайник.
Чай пили, заваренный прямо в жестяном чайнике. Пили долго, прикусывая сахар от одного куска. Никогда еще не ел и не пил Ленька так вкусно и сытно. И нигде еще не чувствовал он себя таким вольным человеком, как у Степана.
Размякнув от горячего чая и благодарности, мальчик глядел на своего нового друга и думал о том, что каждый поход Степана с запрещенными бумажками очень опасен и что он, Ленька, мог бы запросто помогать ему в этом деле.
- А что, Степан, - робко сказал он, - если бы я, например, заместо вас ходил бы с бумажками? Меня хоть и выследят, в случае чего, так мне ничего не будет!
- Не понимаешь ты, что говоришь! - серьезно сказал Степан. - Эти бумажки драгоценная вещь; надо, чтобы ни одна зря не пропала, а ты сунешь кому не надо… Кто ж тебе доверит такое важное дело?
- Уж так не суну, как вы… Попали на труса, он и выбросил. Хорошо, я подобрал… - осмелев, сказал Ленька и тихо добавил: - Я бы в бублики их…
- "В бублики, в бублики"! У самого хлеба нет, а он насчет бубликов толкует… Что это - одна или две? Молчи уж… А главное, держи язык за зубами - вот все, что от тебя требуется, раз уж свела нас судьба!
- Об этом не беспокойтесь, - сказал Ленька.
Степан лег и, закинув ноги на спинку, кровати, сказал:
- Сегодня я сам себе забастовку объявил! Дай-ка мне со стола вон ту книгу.
Лкнька дал ему книгу и, подперев рукой щеку, задумался о таких людях, как Степан и дядя Коля. Легко с ними и хорошо. Может, потому, что они просто хорошие люди, а может, потому, что, не жалея себя, борются за простой народ. А что, дядя Степан… - начал он. - Что, тетя Леонид? - прервал его Степан, глядя смеющимися глазами из-под раскрытой книги. Но Ленька не засмеялся.
- А что, Степан, - поправился он, - между вами, политическими, тоже есть предатели?
Степан положил книгу и сел:
- Между нами, политическими, - их нет, но к нам затесываются иногда предатели. На моем веку был один такой случай…
- Был? Предатель? И все тайны ваши узнал? - с замирающим сердцем спросил Ленька.
- Все не все… но одно очень важное дело он нам провалил… Донес в полицию, и многих товарищей тогда арестовали… в том числе и твоего дядю Колю, - хмуро сказал Степан.
- Мой дядя Коля? Он большевик назывался… Но его еще тогда взяли, три года назад, вот за эти самые бумажки. Полиция обыск делала… Я все помню, сказал Ленька.
- Да нет! Тогда он недолго сидел… А это дело весной было. Многих посадили. Меркурий всех знал в лицо… - задумчиво сказал Степан.
- Меркурий? - не понял Ленька.
- Ну, имя такое у этого предателя… Да что ты все спрашиваешь! Проговоришься где-нибудь… Сказал тебе что мог, и хватит с тебя!
- Степан! - трогая его за плечо и присаживаясь на кровать, сказал Ленька. - Ведь я любил того дядю Колю!.. Я одного человека только так любил…
- Ну? - вопросительно поднял брови Степан.
- Так вы скажите, где он сидит? Я, может, схожу к нему! Выпрошусь как-нибудь!
- Нет, не сходишь и не выпросишься, а если не желаешь ему зла, то забудь о нем. Понял? У дяди Коли есть товарищи, они о нем заботятся. А ты забудь! - сурово повторил Степан.
- Не забуду. Пойти не пойду, а не забуду, - горько и упрямо повторил Ленька.
- Если я что-нибудь о нем узнаю, то скажу тебе, - смягчился Степан.
Ленька кивнул головой и вытер глаза.
- А того предателя споймали? - тихо спросил он, помолчав.
- Нет. Скрылся, - коротко ответил Степан, утыкаясь носом в книгу.
Глаза Леньки потемнели и губы крепко сжались.
- Значит, - сказал он, вставая и в упор глядя на Степана, - сначала проглядели, а потом упустили… Чтоб еще кого посажал…
Степан снова отложил книгу и потянул Леньку за рукав.
- А по-твоему, что надо было с ним сделать? - с интересом спросил он.
- Убить! - коротко и решительно сказал Ленька. Степан расхохотался и, засунув руки в карманы, быстро заходил по комнате.
- Не так все просто, - пробормотал он, - не так все просто!
Потом подошел к столу, отпил глоток холодного чаю и вдруг рассердился на себя и на Леньку за весь этот разговор:
- Что ты душу из меня вытягиваешь? Не хочу я больше об этой сволочи говорить! А ты, понимаешь ли ты, все время лезешь не в свое дело! То с бубликами, понимаешь ли ты, то с этим предателем… - Степан совсем запутался и, увидев испуганное лицо Леньки, засмеялся. - Тебя бы в организаторы надо!
Ленька тоже засмеялся, и мир был восстановлен. Поболтав о разных пустяках, мальчик собрался уходить.
- Подожди, - сказал Степан и, порывшись на вешалке, нашел среди старой одёжи свой пиджак. - На-ка, примерь! Будешь носить в холодную погоду.
Ленька примерил. Пиджак был широк и длинен.
- Это ничего, - сказал Степан, - а вот рукава придется подрезать. Клади их на стол! Сейчас я наточу нож.
Он поточил о печку нож и, смерив оба рукава, решительно обкромсал их.
- Теперь надевай! - Да вот тебе еще на дорогу! - доставая из кармана новенький полтинник, сказал Степан. Ленька попятился.
- Пинжак возьму, а денег не возьму, - запротестовал он. Степан нахмурился.
- Хочешь дружить, так бери запросто, без всяких антимоний, - серьезно сказал он.
Ленька испугался и взял… Новенький, блестящий полтинник показался ему неслыханным богатством, и, прощаясь со Степаном, он с чувством сказал:
Со всех сторон хороший вы человек, как мой дядя Коля!
На пароходе Ленька ехал с билетом и на утес явился, как именинник. В одном кармане дареного пиджака у него лежало большое яблоко для Динки, в другом полфунта сахару и осьмушка чаю. После чаепития со Степаном Ленька решил, что чай - это самый питательный и благородный напиток на земле. Кроме того, он чувствовал себя взрослым и жаждал во всем подражать своему новому другу.
Вынув из корзины посуду и завернув в тряпочку Федькину долю от проданной рыбы, Ленька отложил ее в сторону. Потом посчитал оставшиеся от покупок медяки и, вынув на ладонь полтинник, со счастливой улыбкой подумал:
"Это на лодку. Прикопим с Федькой еще четыре с полтиной и купим лодку! Вот Макака обрадуется!" Он посмотрел на заходящее солнце и с грустью подумал, что сегодня поздно бежать к Динке, так как пароход "Гоголь" уже пришел и мать девочки дома.
"Завтра пораньше пойду…" - успокоил себя Ленька и, еще раз полюбовавшись своим полтинником, спрятал его в карман. Потом снял пиджак и, бережно сложив его, оглянулся, ища достойного места для такой богатой обновы.
- Лень… Лень… Лень… - жалобно и протяжно донеслось вдруг откуда-то издали.
Мальчик вздрогнул, прислушался.
- Лень… Лень… - плакал знакомый голос.
- Макака!
Ленька бросил пиджак и, вихрем перелетев на обрыв, беспомощно заметался во все стороны:
- Макака! Макака!
Глава 23
НАШЛАСЬ!
- Лень… Лень… - слышится уже где-то ближе, вперемежку с рыданием, и в темной зелени белеет Динкино платье.
Ленька мчится навстречу девочке и, задохнувшись от бега, хватает ее за плечо.
- Кто тебя? - грозно кричит он, и светлые волосы его подымаются ершом, а лицо заливает краска гнева. - Кто тебя? Кто? - безжалостно встряхивая плачущую девочку, повторяет он, нетерпеливо требуя имя обидчика.
- Шар-ма-анщик, - опускаясь на землю, всхлипывает Динка.
- Шарманщик?! - не понимая, переспрашивает Ленька.
Динка кивает головой:
- Я целый день пела… Мы всё ходили, ходили… У меня уже… весь голос… вышел… Нам денежки давали… в шапку… много… Я хотела тебе… а он… не дал! - безутешно плача рассказывает она.
- Денег не дал? Ну, погоди, старая чума! Я с него душу вырясу! - грозит кулаком Ленька.
- Не-ет, - тоскливо тянет Динка, - с него нельзя… душу… он старый…
- Так что ж, что он старый? По мне, хоть столетка! - гневно вскидывает головой Ленька.
- Старых… нельзя… обижать… - безнадежно плачет Динка.
- А что же, цацкаться-с ними? - кричит Ленька.
- Цацкаться… - тянет Динка.
- Ну нет! - сжимая зубы, говорит Ленька. - Я с него спрошу… Не денег спрошу, а вот за этот рев твой… Пойдем сейчас! Вставай! Я ему, гадюке, не спущу! - снова закипает гневом Ленька, - Вставай, говорю!
- Я не могу… у меня ножки болят. Я ничего не ела… с утра… - еще горше плачет Динка.
- С утра ушла? И до сих пор шаталась? Ума у тебя нет! - пугается Ленька и, присев на корточки, гладит девочку по голове. - Ну ладно! Молчи! Я тебе яблоко дам, хлебца! Чаю скипячу! Дойдешь до утеса-то?
- Дойду…
- Ну, держись за меня! А то давай на закорках понесу! - предлагает Ленька. - На каких закорках?
- Ну, на спине, что ли… Понесть?
- Не-ет… я сама пойду! - ухватившись за его руку, подымается Динка.
Ленька бережно ведет ее по тропинке, раздвигая кусты и бешено ругаясь:
- Я ему покажу, старой чуме! Он у меня раньше время в могилу вскочит!
Динка вспоминает дрожащие пальцы старика, перебирающие сухие корки:
- Не надо, Лень… Он и так… чуть… не умер…
- Чуть не умер? А денежки взял! И до слез тебя довел!.. Хитер старик! Это надо только подумать - по всем дачам девчонку протаскал!
- Я сама… таскалась… и он тоже… таскался… с шарманкой… уточняет Динка.
Они подходят к доске, перекинутой с обрыва на утёс, И Ленька пугается:
Не перейдешь ты! Сиди лучше здесь. Я тебе яблоко сейчас принесу!
- И хлеба… - просит Динка, покорно усаживаясь на обрыве.
- Все, все принесу! Только сиди тут! Не ходи, слышь? Я сейчас! - кричит Ленька, перебегая по доске на утес и скрываясь за камнем.
Динка, согнувшись и прерывисто вздыхая, смотрит ему вслед…
Ленька появляется с корзиной в руке. Из корзины свисают рукава дареного пиджака и торчат ободки грязных тарелок.
- Вот, все тебе принес! На яблоко! И хлеб вот ешь… Сахар еще! Ну, ешь, а я тебе новости свои расскажу!
Динка жадно грызет яблоко, прикусывая сахар и заедая хлебом. Распухшие от слез глаза ее начинают блестеть, и, только изредка прерывисто вздыхая, она вспоминает свою обиду.
А Ленька рассказывается про свои заработки, про Федькину рыбу, про похлебку и чаепитие у Степана и, заканчивая свой рассказ, просит:
- А теперь закрой глаза… Сейчас увидишь, какой подарок на мне!
Динка, прожевывая хлеб, закрывает глаза, и Ленька быстро облачается в дареный пиджак.
- Теперь гляди! - гордо говорит он, представая перед удивленной Динкой в своей необъятной одежде, - Спереди гляди и сзади гляди, - поворачиваясь, говорит он. - А теперь вот! Изнутри карман, и с боков по карману! Видала?
- Видала. А это Степан сам тебе сшил? - спрашивает Динка.
- Да нет! Это с него пинжак. Он свой мне подарил, понимаешь? Динка кивает головой.
- Я еще с самого роду не видала таких пинжаков! - говорит она, удивляясь ширине и длине Ленькиной обновы.
- Ну вот! - радуется Ленька и, опускаясь рядом на корточки, таинственно шепчет: - А еще что покажу, так ахнешь! - Он разжимает кулак и показывает Динке новенький, блестящий полтинник.
- Это рубль, Лень? - спрашивает Динка и несмело дотрагивается пальцем до блестящего кружочка.
- Не рубль, а полтинник! Серебряный! На! Поиграй? А хочешь - и совсем возьми! - великодушно предлагает он, жертвуя мечтой о лодке.
- Нет, - ежится Динка, и на глаза ее снова набегают слезы. - Я больше не люблю денег, Лень. Из-за денег плачут, - тихо вздыхает она и, подперев pукой щеку, с горькой обидой рассказывает Леньке весь свой трудный, тяжелый день.
- Мне много давали, а он все взял себе, - жалуется она. - Ясно - себе. Ведь это если бы ты с ребятами пошла, так те по-честному делятся. А на взрослых какая надежда? Еще если политический, так тот чужого гроша не возьмет, скорей свое отдаст. А у шарманщика какая политика? Одна труха… серьезно объясняет Ленька.
Динка возвращается домой, когда сумерки уже окутывают. Сад и беспокойство в доме переходит в отчаяние.
- Ди-на! Ди-на! - слышен неподалеку голос Кости.
- Диночка! Динка! - перекликается с ним дрожащий голосок Мышки.
- Лень! Выкопай мое платье под забором, где флажок, - притаившись в кустах, шепчет Динка.
Ленька выкапывает платье и прячет в ямку рваные отрепья ее нищенского наряда.
- Скорей! - шепчет он, скрываясь за деревьями. - Костя идет!
Девочка наскоро застегивает платье и, еле передвигая ноги, выходит из своего укрытия.
Костя бежит к ней, поднимает ее на руки.
- Где ты была? - с радостью и испугом спрашивает он.
- Я заблудилась… - бормочет Динка и, склонив нашего плечо голову, закрывает глаза.
Костя осторожно несет ее в дом; обрадованная Мышка бежит за ним, поддерживая свесившиеся ноги сестры и гладя ее платье.
В доме открыты все двери; везде пустота, и беспорядок…
Костя бережно кладет Динку на кровать.
- Она заснула, - шепотом говорит он Мышке и, словно боясь, чтобы девочка снова не исчезла, строго приказывает; - Посторожи тут, а я поищу маму!
Мышка в тревоге наклоняется над спящей сестрой.
- Ма-ри-на! Ау-у! Катя! Али-на! - выбежав за калитку, кричит Костя.
С берега Волги торопливо поднимается по тропинке Никич.
- Нашлась? - с одышкой спрашивает он.
- Нашлась! - радостно кивает Костя, и Никич бежит обратно, туда, где на берегу реки, расспрашивая всех встречных про девочку в беленьком платьице с голубыми горошинками, мечутся Марина и Катя.
От пристани, запыхавшись, торопится Лина; косынка ее сбилась набок, глаза заплаканы.
- Нашлась! Нашлась! - машет ей Костя. И уже три голоса, разбегаясь вокруг маленькой дачи, сливаются в один радостный крик:
- На-аш-лась!
Глава 24
ГОЛОС МАТЕРИНСКОЙ ТРЕВОГИ
Долго сидит Марина над своей дочкой. Динка спит в платье и, беспокойно ворочаясь, судорожно вздыхает во сне. Мышка приносит матери тазик с теплой водой. Марина кладет себе на колени маленькие пыльные ноги Динки и осторожно обтирает их влажной губкой. Зорким материнским глазом она сразу видит каждый сбитый пальчик, каждую царапину и темные, натруженные ступни девочки.
"Ходила… бегала… искала дорогу", - с глубокой жалостью думает она; наклонившись, вглядывается в распухшие от слез веки и утомленное лицо дочки. И тайный голос материнской тревоги проникает ей в сердце… Поднятые чердачками вверх капризные брови Динки кажутся ей скорбно-удивленными, а маленькая черточка у пухлых губ не по-детски горькой.
"Кто-нибудь обидел? Толкнул, накричал? Где она была? Почему ушла так далеко от дома? Одна ушла или с другими детьми? Куда? Зачем?" - мучительно гадает мать.
Есть такая игра в музыкальные поиски. Один из играющих осторожно входит в комнату и под звуки рояля ищет спрятанную вещь. Движения его то замедленны, то порывисты и неловки. Они вызывают веселые улыбки у присутствующих. "Слушай музыку!" - кричат в этих случаях маленьким детям. Когда играющий приближается к спрятанной вещи, музыка звучит громче; когда он отдаляется, музыка затихает. И чем дальше, отходит играющий от этой вещи, тем все тише и тише звучит музыка. Но вот он снова приближается к цели, и музыка ускоряет темп; он протягивает руку, и поиски завершаются победными аккордами…
Марина похожа на одного из играющих. Она ощупью входит в замкнутый мир своей девочки, она ищет причину, которая увела со дочку так далеко от дома. Она ищет те пути и тропинки, которые прошли, пробежали эти маленькие запыленные ножки. Она пытается понять горькую складочку у детских губ. Но не звуки рояля направляют ее мысли то в одну, то в другую сторону. Глубокий, таинственный голос материнской любви и тревоги ведет ее поиски.
Нет, не в лесу, не по мягкой траве ходила Динка. Она шла… долго шла по пыльной дороге… Куда она шла? С кем?
Короткие тройные вздохи вырываются из груди наплакавшейся Динки, и голос материнской тревоги звучит громче, словно приближает ее к цели.
"Обидел кто-то… сильно обидел, - догадывается мать. - А может, она испугалась чего-то, побежала… споткнулась, ушибла пальчик… потеряла дорогу… сильно плакала… Но сейчас она дома. Какое счастье, что она как-то добралась сама! Ведь наступали сумерки, вечер, ночь…"
И голос тревоги смолкает, он заглушается трепетной радостью, что заблудившаяся Динка не осталась ночью одна в лесу.