- Ну, так все и шло, - продолжал Пауэлл; теперь, когда он признался в постыдном, ему стало легче говорить об их отношениях с Дороти. - Она в меня влюбилась, все время держала меня под руку и непрерывно мне улыбалась. Как-то я мельком сказал, что мне нравятся носки узорной вязки, - так она связала мне три пары таких носков. - Он поцарапал ногтем по столу. - Я ее тоже любил, но не так. Я скорее ей сочувствовал. Мне было ее жаль. Добрая душа, правда? В середине декабря она заговорила о браке. Не прямо - намеками. Это было перед самыми рождественскими каникулами, и я собирался их провести здесь, в Блю-Ривер. У меня нет отца, матери или братьев и сестер - только пара кузенов в Чикаго и несколько друзей по службе на флоте. А она хотела, чтобы я поехал с ней в Нью-Йорк и познакомился с ее родными. Я отказался, но она настаивала, и в конце концов у нас произошло решающее объяснение. Я сказал ей, что не готов связать себя брачными узами, а она сказала, что многие молодые люди идут на помолвку и даже женятся в двадцать два года и что если меня заботит будущее, то ее отец подыщет мне прекрасную работу. Но это меня не устраивало, хотя мне, конечно, хотелось сделать карьеру. Я собирался заняться рекламой и надеялся произвести в ней революцию. Тогда она сказала, что мы оба можем пойти работать после окончания университета, а я сказал, что такая жизнь не по ней - она с детства привыкла к богатству. Она сказала, что я не люблю ее так сильно, как она любит меня, и я признался, что, видимо, так оно и есть. Это, наверно, и была главная причина моего отказа. Она устроила ужасную сцену. Плакала, говорила, что я еще пожалею и все такое, что обычно говорят девушки. Потом изменила тактику - давай, дескать, подождем и будем продолжать наши отношения по-прежнему. Но мне последнее время было стыдно - будто я ее обманываю, - и я решил, что, раз уж мы почти договорились до разрыва, надо довести дело до конца, и сейчас как раз подходящее время: лучше всего это сделать перед началом каникул. Я сказал ей, что между нами все кончено, и она опять принялась плакать и говорить, что я об этом пожалею. На этом все и кончилось. Через два дня она уехала в Нью-Йорк.
- Она была в ужасном настроении во время каникул, все время дулась… завязывала перебранки…
Пауэлл печатал дном бокала мокрые круги на столе.
- После каникул, - продолжал он, - все было очень плохо. Мы все еще занимались в одной группе по двум предметам. Я садился в первый ряд и не смел оглядываться. Мы часто сталкивались на территории университета. И я решил, что больше не могу учиться в Стоддарде, и попросил о переводе в Нью-Йоркский университет.
Он увидел мрачное выражение лица Эллен и спросил:
- В чем дело? Ты мне не веришь? Я могу все это доказать. У меня есть зачетка Нью-Йоркского университета, и, по-моему, у меня сохранилась записка, которую мне написала Дороти, возвращая подаренный мной браслет.
- Нет, - подавленно сказала Эллен, - беда в том, что я тебе верю.
Он непонимающе посмотрел на нее, затем продолжал:
- Перед самым моим отъездом, где-то в конце января, она стала встречаться с другим парнем. Я их видел…
- С другим? - спросила, подаваясь вперед, Эллен.
- Я их два раза видел вместе и решил, что не так уж она переживает наш разрыв. Так что я уехал с чистой совестью. Даже думал, что поступил вроде как благородно.
- Кто это был? - спросила Эллен.
- Кто?
- Этот другой парень.
- Я не знаю. Просто мужчина. Мне кажется, что я видел его на занятиях. Дай мне закончить. Я прочел про ее самоубийство 1 мая в нью-йоркской газете - там была напечатана лишь небольшая заметка. Я помчался на Таймс-сквер и купил "Кларион леджер" в киоске, где продают газеты других городов. В ту неделю я покупал "Кларион" каждый день - мне хотелось узнать, что она написала в той предсмертной записке, которую послала тебе. Но они так и не опубликовали записку. Я так и не узнал, почему она это сделала… Можешь себе представить, что я чувствовал? Я не думал, что она покончила с собой из-за меня, но думал, что у нее было… какое-то общее уныние. А причиной этого уныния был я. Я стал отставать в университете. Наверно, считал, что должен получать плохие оценки в наказание за то, что с ней сделал. Перед каждым экзаменом я обливался холодным потом и сдавал из рук вон плохо. Я говорил себе, что причина этого - мой перевод из Стоддарда. В Нью-Йорке мне пришлось сдавать экзамены по предметам, которых в Стоддарде не было. Так что я решил в сентябре вернуться в Стоддард, надеясь поправить дело. - Он криво усмехнулся. - И возможно, надеясь убедить себя, что я ни в чем не виноват. Однако это было ошибкой. Каждый раз, когда я видел место, где мы с ней бывали, или здание муниципалитета… - Он нахмурился. - Я твердил себе, что она сама виновата, что любая другая девушка плюнула бы и забыла, но это мне не помогало. Я дошел до того, что нарочно проходил мимо муниципалитета, чтобы взвинтить себе нервы, - вроде как я сегодня заглядывал в вентиляционную шахту, воображая, как она…
- Знаю, - перебила его Эллен, желая, чтобы он поскорей закончил свою исповедь. - Мне тоже хотелось туда заглянуть. Наверно, это - естественная реакция.
- Нет, - сказал Пауэлл, - ты не знаешь, что такое чувствовать себя виноватым… - Он умолк, увидев на лице Эллен печальную усмешку. - Чему ты улыбаешься?
- Ничему.
- Ну ладно, в общем, это все, что я хотел тебе сказать. Теперь ты говоришь, что она была беременна… на втором месяце. Это, конечно, ужасно, но у меня с души как камень свалился. Наверно, она была бы жива, если бы я ее не бросил, но откуда мне было знать, чем все обернется. Нельзя же винить себя во всем. Если заглянуть в прошлое, найдется еще немало виноватых. - Он допил виски. - Я рад, что ты не побежала в полицию. Не понимаю, откуда ты взяла, что я ее убил.
- Кто-то же ее убил, - сказала Эллен.
Пауэлл молча воззрился на нее. Пианист в этот момент сделал паузу, и в наступившей тишине Эллен были слышны слабые шорохи из соседней кабинки.
Наклонившись вперед, Эллен начала рассказывать Пауэллу про подозрительную записку, про свидетельство о рождении, про "что-то поновей и что-то чужое, что-то постарей и что-то голубое".
Он молчал, пока она не кончила говорить. Потом сказал:
- Святый боже… Это не может быть случайным совпадением.
Ему, так же как и Эллен, хотелось отмести теорию самоубийства.
- Ты уверен, что не знаешь того человека, с которым ты ее видел? - спросила Эллен.
- По-моему, в тот семестр мы были с ним в одной группе на каком-то семинаре. Но вместе я их видел в конце семестра, когда уже начались экзамены и семинаров больше не было. Так что я не смог узнать его имя. А вскоре после этого я уехал в Нью-Йорк.
- А в этом учебном году ты его не видел?
- Не знаю. Не уверен. В Стоддарде много народу.
- И ты уверен, что не знаешь, как его зовут?
- Сейчас не знаю, - ответил Пауэлл, - но могу через час узнать. - Он улыбнулся. - Дело в том, что у меня есть его адрес.
Глава 9
- Я тебе говорил, что пару раз видел их вместе. Второй раз это было в кафе напротив университета. Я и не думал, что могу встретить там Дороти, - студенты не часто туда захаживают. Поэтому-то я туда и пришел. Я не сразу их заметил - только когда сел за стойку. Вставать и уходить не было смысла - она уже увидела меня в зеркале. Я сидел в конце стойки, дальше сидели две девушки, а за ними Дороти с этим парнем. Они пили молочный коктейль. Как только она меня увидела, стала оживленно разговаривать со своим спутником, поминутно трогая его за руку. В общем, хотела мне показать, что нашла нового парня. Мне было стыдно за нее. А когда они собрались уходить, она кивнула тем двум девушкам, что сидели между нами, повернулась к нему и сказала нарочито громким голосом: "Пошли, учебники можно будет оставить у тебя дома". Видно, для того, чтобы я знал, что он не случайный знакомый. Как только они ушли, одна из девушек сказала другой: "Какой красивый парень!" Ее подруга согласилась и сказала что-то вроде "Он в прошлом году встречался с такой-то. Видно, его интересуют только те, у кого есть деньги". Я подумал, что, если Дороти сама идет в руки, поскольку ищет мне замену, надо постараться, чтобы она не досталась какому-то охотнику за приданым. Я вышел из кафе и пошел вслед за ними. Они подошли к дому, который стоял в нескольких кварталах от университетской территории. Он позвонил раз-другой, потом вынул из кармана ключи, отпер дверь, и они вошли в дом. Я прошел по другой стороне улицы и записал адрес на одной из своих тетрадей. Я собирался наведаться туда позже, когда там будет хозяйка, и узнать его имя. Мне подумалось, что стоит порасспросить о нем знакомых студенток. Но я так этого и не сделал. Когда я отправился обратно в университет, до меня вдруг дошло, что я слишком много беру на себя. Ну с чего я буду расспрашивать знакомых об этом парне? Только на основании слов девушки, которая, возможно, просто завидует Дороти. Уж наверняка он не обойдется с Дороти хуже, чем я. И почему я думаю, что она ищет в нем замену мне? Может быть, они отлично подходят друг другу.
- Но адрес-то у тебя сохранился? - с беспокойством спросила Эллен.
- По-моему, да. Все старые тетради лежат у меня в чемодане. Можно хоть сейчас туда пойти и поискать.
- Давай, - поспешно согласилась Дороти. - Тогда останется только позвонить в дверь и узнать, кто он.
- Но может быть, он не имеет отношения к убийству, - сказал Пауэлл, доставая из кармана бумажник.
- Нет, это наверняка тот, кто нам нужен. Вряд ли она могла успеть в оставшееся время завести еще один роман. - Эллен встала. - И я так и не позвонила по телефону.
- Своему помощнику? Который ждал тебя внизу и должен был вызвать полицию, если ты не вернешься через пять минут?
- Именно, - с улыбкой призналась она. - Он не ждал меня внизу, но помощник у меня есть.
Эллен прошла в конец слабо освещенного зала, где стояла телефонная будка, покрашенная под цвет стен в черное и похожая на поставленный торчком гроб. Она набрала номер 5–1000.
- КБРИ, добрый вечер, - чирикнул женский голос.
- Добрый вечер. Будьте добры, позовите Гордона Ганта.
- Извините, но мистер Гант сейчас занят в передаче. Если вы позвоните в десять часов, вам, возможно, удастся перехватить его перед уходом.
- А во время программы с ним поговорить нельзя?
- Извините, но нам запрещено соединять кого-нибудь со студией, из которой транслируется программа.
- Тогда не будете ли вы так любезны передать ему несколько слов?
Женщина прочирикала, что она, конечно, передаст все, что нужно, и Эллен сказала ей, что мисс Кингшип просила передать, что Пауэлл - в порядке, но у него есть мысль относительно некоего лица, который, возможно, не в порядке, и что мисс Кингшип идет к Пауэллу домой и просит мистера Ганта позвонить ей туда в десять часов.
- По какому телефону?
- Черт, - сказала Эллен, открывая сумочку. - Я не знаю его телефона, но знаю адрес. - Она сумела найти и развернуть бумажку, не уронив сумочки. - Западная Тридцать пятая улица, дом 1520.
Женщина прочла записанное послание.
- Все правильно, - сказала Эллен. - Можно надеяться, что он это получит?
- Ну конечно, я передам, - холодно ответила женщина.
- Большое спасибо.
Когда Эллен вернулась к столику, Пауэлл сыпал монеты в ладонь завороженно взирающего на него официанта. Затем официант улыбнулся и исчез, пробормотав "спасибо".
- Обо всем договорилась, - сказала Эллен. Она взяла пальто, которое лежало рядом на диванчике. - Кстати, а как он выглядит, этот парень? Не считая того, что красив до умопомрачения?
- Высокий блондин… - сказал Пауэлл, пряча в карман бумажник.
- Еще один блондин, - вздохнула Эллен.
- Дороти нравились мужчины скандинавского типа.
Эллен улыбнулась, надевая пальто:
- Наш отец - блондин, вернее, был им когда-то. Мы трое…
Рукав пальто Эллен хлопнул по стенке соседней кабинки, когда она пыталась просунуть в него руку.
- Извините, - сказала она, заглядывая за перегородку. И увидела, что кабинка пуста. На столике стоял бокал и лежала долларовая бумажка. А также салфетка, превращенная в изящное кружево.
Пауэлл помог ей всунуть руку в упрямый рукав.
- Готова? - спросил он, надевая собственное пальто.
- Готова.
Такси подвезло их к дому Пауэлла в 9.50. Западная Тридцать пятая улица была пустынна. Свет фонарей с трудом пробивался сквозь листву деревьев. Дома с освещенными окнами строем стояли друг против друга по обе стороны улицы, как две армии, не смеющие перейти через ничейную полосу и лишь выставившие на обозрение противнику знамена.
Такси уехало, и Эллен с Пауэллом поднялись на темное скрипучее крыльцо. Пауэлл не сразу попал ключом в скважину, но наконец отпер дверь и толкнул ее внутрь. Он пропустил Эллен вперед, одной рукой захлопнул дверь, другой повернул выключатель. Они оказались в приятной гостиной, заполненной пухлой мебелью, обитой вощеным ситцем.
- Оставайся здесь, - сказал Пауэлл, направляясь к лестнице, ведущей наверх из левого угла комнаты. - У меня там ужасный беспорядок. Хозяйка в больнице, а я не ожидал гостей. - Он задержался на нижней ступеньке. - Мне, наверно, понадобится несколько минут, чтобы найти эту тетрадь. На кухне есть растворимый кофе. Хочешь?
- Пожалуй, - сказала Эллен, снимая пальто.
Пауэлл поднялся по лестнице на площадку.
Дверь в его комнату была сбоку от лестницы. Он вошел, включил свет и снял пальто. Справа от окна стояла незаправленная постель, на которой валялись пижама, брюки и рубашки. Он бросил пальто поверх этой кучи и опустился на корточки, собираясь вытащить из-под кровати чемодан. И вдруг, щелкнув пальцами, выпрямился и подошел к секретеру, который с трудом помещался между креслом и дверью стенного шкафа. Он открыл верхний ящик и стал шарить среди бумаг, коробочек, шарфов и сломанных зажигалок. Нужную бумагу он нашел на дне ящика. С торжеством взмахнув ею, он вышел на площадку, наклонился над перилами и крикнул:
- Эллен!
Та в это время ставила на газ кастрюльку с водой.
- Иду! - отозвалась она и через столовую прошла в гостиную. - Уже нашел? - спросила она, подходя к лестнице и поднимая голову. Она увидела над лестничным пролетом голову и плечи Пауэлла.
- Нет еще, - сказал он. - Но мне кажется, что тебе будет интересно взглянуть на это. - Он выпустил из рук листок бумаги, и тот, порхая, опустился у ног Эллен. - На случай, если у тебя еще затаились в душе какие-то сомнения.
Эллен подняла бумажку и увидела, что это - фотокопия его нью-йоркской зачетки.
- Если бы у меня были сомнения, - сказала она, - я бы сюда не пришла.
Эллен еще раз посмотрела на бумагу и увидела, что отметки Пауэлла были действительно неважными. Она положила бумагу на стол и вернулась на кухню. Это была довольно унылая комната со старомодной плитой и полками; стены кухни были выкрашены в кремовый цвет, который сильно потемнел в углах и за плитой. Однако откуда-то дул приятный сквознячок.
Она нашла на полках чашки с блюдцами и банку "Нескафе". Когда же стала сыпать порошок в чашку, заметила небольшой радиоприемник, стоявший на рабочем столе рядом с плитой. Она включила его и, когда лампы нагрелись, стала крутить ручку, пока не нашла КБРИ. Она едва не прошла мимо нужной ей программы, потому что маленький приемник сильно искажал голос Ганта.
- …Ну хватит о политике, - говорил он каким-то тонким голосом, - давайте вернемся к музыке. У нас как раз осталось время, чтобы послушать еще одну пластинку - покойный Бадди Кларк поет "Если это не любовь".
Сбросив Эллен копию зачетки, Пауэлл вернулся к себе в комнату и сел на корточки перед кроватью. Протянув руку, он больно ударился пальцами о чемодан, который был выдвинут вперед со своего обычного места у стены. Он отдернул руку, пошевелил пальцами и подул на них, проклиная невестку домохозяйки, которая, видимо, не удовлетворилась тем, что спрятала его ботинки под секретер.
Потом он, более осторожно манипулируя рукой под кроватью, вытащил тяжеленный чемодан на середину комнаты. Достал из кармана связку ключей, нашел нужный и открыл замки. Потом положил ключи в карман и поднял крышку. Сверху лежали учебники, теннисные ракетки, ботинки для гольфа… Пауэлл вытащил более крупные предметы и положил их на пол, чтобы ему было легче добраться до лежавших внизу тетрадей.
Всего их было девять - зеленые тетради, скрепленные спиралью. Он собрал их в стопку, встал и стал просматривать одну за другой, разглядывая обе обложки и одну за другой бросая тетради на дно чемодана.
Вот он - на обложке седьмой тетради. Записанный карандашом адрес был полустерт, но все еще различим. Пауэлл бросил в чемодан оставшиеся две тетради и повернулся, собираясь испустить торжествующий призыв к Эллен. Но призыва не получилось. Торжествующее выражение еще на секунду задержалось у него на лице, словно застывший кадр кино, а затем треснуло и сползло с лица, как трещит и сползает с крыши подтаявший снег.
Дверь стенного шкафа была открыта, и в ней стоял человек в плаще. Он был высок и светловолос, и в руке его, на которой была перчатка, поблескивал большой револьвер.
Глава 10
Он был мокрый от пота. Но не холодного пота - это был здоровый горячий пот, который выступил от долгого стояния в душном шкафу кладовки в водонепроницаемом плаще. Да еще на руках у него были перчатки из коричневой кожи с мягкой подкладкой и манжетами, которые тем более задерживали жар внутри; его руки вспотели так сильно, что мягкая прокладка промокла насквозь.
Автоматический револьвер, который он таскал с собой весь вечер, ощущая его тяжесть в кармане, сейчас, когда он целился им в Пауэлла, казалось, не весил ничего.
Он представлял себе неизбежную траекторию пули, словно она была отмечена в воздухе прерывистой чертой, как на чертеже. Пункт А: дуло револьвера, сжимаемого твердой рукой. Пункт Б: сердце под отворотом этого модного, возможно купленного в Айове костюма. Он посмотрел на свой кольт 45-го калибра, словно для того, чтобы убедиться в его наличии - настолько тот казался легким, - затем шагнул вперед, на полметра сократив прерывистую линию от А до Б.
"Скажи же что-нибудь, - подумал он, наслаждаясь тем, как медленно, нелепо расползается лицо Дуайта Пауэлла. - Начинай говорить. Начинай умолять. Наверно, не может. Наверно, выговорился дочиста во время своего, как это, словоизвержения в баре".
- Наверняка не знаешь, что такое словоизвержение, - сказал он, ощущая свою силу, силу своего револьвера.
Пауэлл смотрел на револьвер.
- Так это ты… это ты убил Дороти? - пробормотал он.
- Ты точно страдаешь словоизвержением. Словесным поносом. Я думал, что у меня уши отвалятся, пока я слушал тебя там, в баре. - Он усмехнулся, увидев, как у Пауэлла расширились глаза. - "Я чувствовал себя виноватым в смерти Дороти", - передразнил он. - Как жаль. Как мне тебя жаль. - Он сделал шаг вперед. - Давай сюда тетрадь, - сказал он, протягивая левую руку. - И не вздумай чего-нибудь выкинуть.
Снизу доносилось тихое пение:
Если это не любовь,
Тогда зима - это лето.
Он взял тетрадь, которую ему протянул Пауэлл, отошел на шаг и прижал ее к боку, согнув пополам по длине. Зеленая обложка треснула. И все это время он не сводил глаз с Пауэлла и не опускал прицеленный в того револьвер.
- Очень жаль, что ты это нашел. Я стоял за дверью, надеясь, что не найдешь.