- Несколько невнятных предложений, которые допускают несколько толкований. Или ее вынудили это написать обманом. - Гант наклонился вперед. - Дороти пошла в муниципалитет регистрировать брак. Эллен дала совершенно правильное толкование обстоятельствам дела; то, что ее убили, доказывает ее правоту.
- Ничего подобного, - отрезал Кингшип. - Между двумя убийствами нет никакой связи. Вы же слышали мнение полиции…
- Что в доме скрывался взломщик!
- А почему бы и нет? Почему не взломщик?
- Потому что я не верю в совпадения. Во всяком случае, совпадения такого рода.
- Это признак незрелости ума, мистер Гант.
Гант помолчал, потом твердо сказал:
- В обоих случаях это был один и тот же человек.
Кингшип устало оперся руками о стол, глядя на лежащие на нем бумаги.
- Зачем вам надо все это вытаскивать из забвения? - вздохнул он. - Зачем вы вмешиваетесь в дела посторонних людей? Что, по-вашему, я при этом чувствую?
Он спустил очки обратно на нос и стал перелистывать страницы гроссбуха.
- Прошу вас, уйдите.
Гант и не подумал вставать с кресла.
- Я приехал домой на каникулы. Мой дом в Уйат-Плейнс. Я не для того трясся час в поезде, чтобы повторять то, что уже сказал в марте.
- А для чего же? - опасливо спросил Кингшип.
- Я прочел статью в отделе светских новостей в сегодняшней "Нью-Йорк таймс"…
- Про мою дочь?
Гант кивнул. Потом вынул из нагрудного кармана пачку сигарет.
- Что вы знаете о Берте Корлиссе?
Кингшип смотрел на него молча.
- Что я о нем знаю? - медленно сказал он. - Он будет моим зятем. В каком смысле "знаю"?
- Вы знаете, что он ухаживал за Эллен?
- Разумеется. - Кингшип выпрямился. - Что вы имеете в виду?
- Это длинная история, - сказал Гант. Голубые глаза смотрели прямо и уверенно. Он указал на кресло Кингшипа. - И боюсь, что мое повествование не станет более убедительным, если вы будете стоять надо мной столбом.
Кингшип сел, но держался руками за край стола, словно готовый вскочить в любую минуту.
Гант зажег сигарету. Он молча посидел минуту, задумчиво глядя на сигарету и покусывая зубами нижнюю губу. Казалось, он ждал какого-то сигнала. Затем начал говорить - непринужденно и гладко, как привычный к большой аудитории диктор:
- Когда Эллен уехала из Колдвелла, она написала письмо Берту Корлиссу. Мне довелось прочитать это письмо, когда Эллен приехала в Блю-Ривер. Оно произвело на меня впечатление. В нем она описывала внешность человека, подозреваемого ею в убийстве, с которым я и сам, к сожалению, сходился приметами. - Он улыбнулся. - Я прочитал это письмо дважды, и, сами понимаете, весьма внимательно. В ту ночь, когда Эллен убили, Элдон Чессер, этот любитель неопровержимых улик, спросил меня, не роман ли у меня с Эллен. Это был, наверно, единственный конструктивный вопрос, который он задал в течение всей своей карьеры, потому что он навел меня на мысль о Корлиссе. Отчасти потому, что Эллен оказалась бог знает где в обществе вооруженного убийцы, отчасти потому, что она мне нравилась и мне было интересно, с кем у нее роман. Я думал об этом письме, которое хорошо помнил и которое было единственным источником информации о моем "сопернике" Корлиссе.
Гант помолчал минуту, затем продолжал:
- Поначалу мне показалось, что из этого письма я узнал только его имя - Берт - и адрес на конверте: Бертон Корлисс, улица Рузвельта, Колдвелл, штат Висконсин. Но, подумав, я вспомнил некоторые дополнительные сведения, содержавшиеся в письме Эллен, и, соединив их воедино, узнал про Берта Корлисса еще более важную вещь. В то время я не придал ей особого значения. Это был чисто внешний факт, а не имел отношения к характеристике его личности, хотя именно последней я и доискивался. Но я запомнил этот факт, и сегодня он приобрел особое значение.
- Продолжайте, - сказал Кингшип, когда Гант остановился, чтобы затянуться сигаретой.
Гант откинулся на спинку кресла:
- Во-первых, Эллен писала Берту, что она не отстанет в занятиях, пока будет отсутствовать в университете, потому что сможет использовать его записи. Так вот, Эллен была на третьем курсе и имела право посещать специальные лекции, на которые не допускают студентов первого и второго курсов. Если Берт был с ней в одной группе на всех семинарах - а они, наверно, постарались так составить свое расписание, - это означало, что он с малой долей вероятности учился на втором курсе, но, скорее всего, на третьем или четвертом. Во-вторых, Эллен описывала в письме свое поведение на младших курсах Колдвелла, которое, видимо, сильно отличалось от ее поведения после смерти Дороти. Она писала, что была "горлопанкой-болельщицей", и добавляла: "Ты бы меня не узнал". Это со всей очевидностью означало, что Берт не знал ее на младших курсах. Так могло быть, если бы они учились в большом университете типа Стоддарда, но тут возникает "в-третьих".
В-третьих, Колдвелл - небольшой университет, раз в десять меньше Стоддарда. Я проверил сегодня утром по альманаху: в Стоддарде учится более двенадцати тысяч студентов, а в Колдвелле - всего восемьсот. Далее Эллен писала, что она не хотела, чтобы Дороти поступала в Колдвелл именно потому, что там все знают всех и знают, кто как себя ведет. Итак, давайте сложим эти три пункта: Берт Корлисс, который является студентом по крайней мере третьего курса, не был знаком с Эллен, когда она была на четвертом, хотя оба они учились в очень небольшом университете, где, как мне известно, студенты общаются отнюдь не только на занятиях. Всему этому может быть только одно объяснение, которое в прошлом марте казалось маловажным, но которое, по сути дела, является главным выводом из письма Эллен. Берт Корлисс перешел в Колдвелл из другого университета в сентябре 1950 года - в начале четвертого года пребывания Эллен в Колдвелле и уже после смерти Дороти.
Кингшип нахмурился:
- Я не вижу, какое это имеет отношение…
- Вернемся в настоящее - 24 декабря 1951 года, - сказал Гант, сминая сигарету в пепельнице, - когда моя мать, благослови ее Бог, приносит блудному сыну в постель вместе с завтраком газету "Нью-Йорк таймс"! И он видит на странице светских новостей извещение о том, что мисс Марион Кингшип выходит замуж за мистера Бертона Корлисса. Представьте себе мое удивление. Мой ум, отличающийся крайним любопытством, а также способностью к анализу фактов, к тому же еще очень подозрителен. Сдается мне, говорю я себе, что новый сотрудник отдела внутренних продаж "Кингшип коппер" полон решимости получить доступ к дележке доходов этого предприятия.
- Послушайте, мистер Гант…
- Смахивает на то, - продолжал Гант, - что после смерти младшей сестры он обратил свое внимание на следующую. Возлюбленный двух дочерей Кингшипа. Двух из трех. Ничего себе пропорция! А потом аналитическая и подозрительная стороны моего ума соединились заодно: три из трех будет еще лучшей пропорцией для мистера Бертона Корлисса, который перевелся в университет Колдвелл в сентябре 1950 года.
Кингшип встал и воззрился на Ганта.
- Случайная мысль, - продолжал Гант. - Крайне маловероятная. Но ее справедливость очень легко проверить. Для этого нужно только вылезти из постели и достать с полки альманах Стоддарда за 1950 год. Он показал Кингшипу большую книгу в синем дерматиновом переплете. - В секции второго курса нахожу несколько интересных фотографий. Одна из них - Дороти Кингшип. Одна Дуайта Пауэлла - оба они сегодня покойники. Фотографии Гордона Ганта нет - у него не оказалось пяти лишних долларов, чтобы запечатлеть свою физиономию на память потомкам. Но зато я нашел фотографии многих других второкурсников…
Он открыл книгу на заложенной обрывком газеты странице, повернул книгу к Кингшипу и поставил на стол, указывая пальцем на одну из фотографий. Потом по памяти прочел подпись под ней: "Корлисс, Бертон (Берт). Менассет, Массачусетс. Филологический факультет".
Кингшип опять сел. Он глядел на фотографию размером немного больше почтовой марки. Потом поднял глаза на Ганта. Гант наклонился вперед, перевернул несколько страниц и указал на другую фотографию. Это была Дороти. Кингшип посмотрел на ее фотографию. Потом опять поднял глаза.
- Мне это показалось очень странным, - сказал Гант. - И я решил вам об этом сообщить.
- Зачем? - непреклонно спросил Кингшип. - Что это доказывает?
- Прежде чем ответить на этот вопрос, можно мне самому вас кое о чем спросить?
- Пожалуйста.
- Он ведь никому из вас не говорил, что учился в Стоддарде. Так?
- Так. Но я никогда и не обсуждал с ним его биографию, - поспешно объяснил он. - Марион он наверняка сказал. Она, конечно, об этом знает.
- Вряд ли.
- Почему вы так думаете?
- Марион ведь сама дала сведения для заметки в "Нью-Йорк таймс" - обычно информацию дает невеста.
- Ну и что?
- То, что там не упоминается Стоддард. А обычно в объявлениях о помолвках и свадьбах перечисляются все учебные заведения, в которых учились жених или невеста.
- Может быть, она не сочла нужным им говорить.
- Может быть. А может быть, она сама об этом не знает. Может быть, и Эллен не знала.
- Ну хорошо, и какой вы делаете из этого вывод, мистер?
- Не надо сердиться на меня, мистер Кингшип. Факты говорят сами за себя. Я их не придумал.
Гант закрыл альманах и положил его на колени.
- Существуют две возможности, - сказал он. - Или Корлисс сказал Марион, что учился в Стоддарде, - тогда это, возможно, просто совпадение: он учился в Стоддарде и перевелся в Колдвелл: он, возможно, не знал Дороти, так же как он не знал меня. - Гант сделал паузу. - Или он не сказал Марион, что учился в Стоддарде.
- И что из этого вытекает?
- Из этого вытекает, что он каким-то образом был связан с Дороти. Иначе с чего бы ему это скрывать? - Гант посмотрел на книгу, лежавшую у него на коленях. - В Стоддарде был человек, который хотел избавиться от Дороти, потому что она забеременела…
Кингшип широко раскрыл глаза:
- Вы опять за свое! Кто-то убил Дороти, потом убил Эллен… Вас заклинило на этой теории из дешевого кинофильма, и вы не хотите признать… - Гант молчал. - Берт? - недоверчиво сказал Кингшип и сел в кресло. Он покачал головой и улыбнулся улыбкой сожаления. - Ну послушайте, это же все абсолютный бред. - Он продолжал качать головой. - Что, по-вашему, этот парень - маньяк? - Он улыбнулся. - Вам мерещится черт знает что…
- Хорошо, - сказал Гант, - черт знает что. Пока что. Но он не сказал Марион, что учился в Стоддарде, а это значит, что он как-то был связан с Дороти. А если он был связан с Дороти, а потом с Эллен, а теперь с Марион, тогда, значит, он решил во что бы то ни стало жениться на одной из ваших дочерей! Любой!
С лица Кингшипа сползла улыбка, и оно как бы потеряло выражение. Руки лежали на краю стола без движения.
- И в этом нет ничего бредового.
Кингшип снял очки, мигнул раза два и выпрямился.
- Мне надо поговорить с Марион, - сказал он.
Гант посмотрел на телефон.
- Не по телефону, - глухо сказал Кингшип. - Она отъединила телефон, потому что уезжает из этой квартиры. Проживет там лишь несколько дней, оставшихся до свадьбы. - Он помялся секунду: - После медового месяца они поселятся в квартире, которую я для них обставил… на Саттон-Террас. Марион сначала не хотела принять ее у меня… но он ее уговорил. Он очень хорошо с ней обращается… и у нас с ней тоже улучшились отношения…
Они некоторое время молча смотрели друг на друга. Глаза Ганта смотрели на него с вызовом и в упор, в глазах Кингшипа читалось сомнение.
Кингшип встал.
- Вы знаете, где она? - спросил Гант.
- У себя дома… укладывается. - Кингшип надел пиджак. - Он наверняка говорил ей про Стоддард…
Когда они вместе вышли из кабинета, мисс Ричардсон подняла голову от журнала.
- На этом кончим, мисс Ричардсон. Только расчистите мой стол.
Она нахмурилась, скрывая любопытство.
- Хорошо, мистер Кингшип. Веселого Рождества.
- Веселого Рождества и вам, мисс Ричардсон.
Они пошли по длинному коридору, на стенах которого висели черно-белые фотографии под стеклом, которое поддерживалось медными скобами. Это были фотографии подземных и открытых шахт, плавильных печей, аффинажных заводов и прокатных станов, а также переплетений из труб и медной проволоки.
Дожидаясь лифта, Кингшип повторил:
- Я уверен, что он ей сказал.
Глава 8
- Гордон Гант? - спросила Марион, с улыбкой пожимая ему руку. - Кажется, я слышала это имя.
Одной рукой она взяла отца за руку и повлекла его за собой в комнату, другой потрогала усеянную жемчужинами брошь, которой был заколот ворот ее блузки.
- Блю-Ривер, - деревянным голосом сказал Кингшип, избегая глазами взгляда дочери. - По-моему, я тебе о нем говорил.
- Да-да. Вы были знакомы с Эллен, правильно.
- Правильно, - сказал Гант.
Он передвинул руку вдоль корешка альманаха, туда, где дерматин не был влажным. И пожалел о том, что с такой готовностью согласился пойти с Кингшипом к Марион; фотография Марион в "Нью-Йорк таймс" не передавала лучистого сияния ее глаз, радостного оживления на ее лице, которое так и говорило: "В субботу я выхожу замуж!"
Она развела руками, окидывая взглядом комнату.
- К сожалению, мне вас даже некуда усадить.
Она подошла к креслу, на котором лежало несколько коробок.
- Не беспокойся, - сказал Кингшип, - мы всего на минуту. Меня в конторе ждет куча работы.
- Ты не забыл, что мы придем к тебе в семь часов? - спросила Марион. - Она приезжает в пять. Но наверно, сначала захочет устроиться в гостинице. - Марион повернулась к Ганту. - Моя будущая свекровь, - со значением произнесла она.
"Господи! - подумал Гант. - Наверно, мне полагается ее спросить: "Вы выходите замуж?" - "Да, в субботу". - "Поздравляю и желаю счастья"". Он вяло улыбнулся и ничего не сказал. Никто ничего не сказал.
- Чему я обязана вашим визитом? - любезно спросила Марион.
Гант посмотрел на Кингшипа - дескать, говорите вы.
Марион перевела взгляд с одного на другого:
- Что-нибудь важное?
Немного помедлив, Гант сказал:
- Я знал и Дороти. Вернее, был с ней знаком.
- Да? - сказала Марион и посмотрела на свои руки.
- Мы с ней были в одной группе. Я учусь в Стоддарде. - Он сделал паузу. - А вот с Бертом мы не сталкивались ни на одном семинаре.
Она подняла голову.
- С Бертом?
- Бертом Корлиссом. Вашим будущим…
Она с улыбкой покачала головой:
- Нет, Берт в Стоддарде не учился.
- Учился, мисс Кингшип.
- Нет, - все еще улыбаясь, сказала она. - Он учился в Колдвелле.
- Он сначала учился в Стоддарде, а потом перевелся в Колдвелл.
Марион вопросительно посмотрела на отца, словно ожидая, что он объяснит, зачем он привел к ней этого человека, упрямо настаивающего на явной нелепости.
- Он учился в Стоддарде, Марион, - проговорил Кингшип. - Покажите ей альманах.
Гант открыл книгу и передал ее Марион, указав на портрет Корлисса.
- Подумать только, - сказала она. - А я и не знала. Пожалуйста, извините. - Она посмотрела на обложку альманаха. - 1950 год.
- Он есть и в альманахе за 1949 год, - сказал Гант. - Он учился в Стоддарде два года, а потом перевелся в Колдвелл.
- Надо же, даже смешно, - сказала Марион. - Может быть, он знал Дороти. - Она словно была довольна, что между ней и ее женихом обнаружилось еще что-то общее. Она опять посмотрела на фотографию.
- Он вам об этом ничего не говорил? - спросил Гант, несмотря на то, что Кингшип предупреждающе затряс головой.
- Да нет, ни слова…
Она медленно подняла взор с альманаха, впервые почувствовав напряженность и неловкость обоих мужчин.
- В чем дело? - серьезно спросила она.
- Ни в чем, - сказал Кингшип. И посмотрел на Ганта, требуя от него подтверждения своих слов.
- Тогда чего вы тут стоите, как… - Она еще раз взглянула на альманах, потом на отца. Глаза у нее сузились. - Вы для того и пришли, чтобы мне это сказать?
- Мы просто хотели узнать… знаешь ты про это или нет - вот и все.
- Ну и что?
- Просто хотели узнать.
Она впилась взглядом в Ганта.
- Зачем?
- К чему бы Берту это скрывать, если он не… - сказал Гант.
- Гант! - одернул его Кингшип.
- Скрывать? - спросила Марион. - Что это еще за слово? Он ничего не скрывал; мы просто очень редко говорили с ним об учебе - из-за Эллен. Об этом не заходила речь.
- Но почему его невеста не знает, что он два года учился в Стоддарде, - повторил Гант ту же мысль другими словами, - если он не был замешан в истории с Дороти.
- Замешан? В истории с Дороти? - Марион смотрела на него изумленно расширенными глазами. Потом повернулась к Кингшипу: - Что это такое?
Лицо Кингшипа нервно подергивалось.
- Сколько ты ему заплатил? - холодно спросила Марион.
- Заплатил?
- За то, что он это отрыл! - крикнула Марион. - За то, что накопал на него грязь. Изобрел грязь.
- Он сам ко мне пришел, Марион!
- Так-таки случайно свалился на голову?
- Я увидел сообщение в "Нью-Йорк таймс", - сказал Гант.
Марион свирепо глядела на отца.
- Ты обещал этого не делать, - с горечью сказала она. - Ты поклялся, что не будешь этого делать. Ну конечно, тебе и в голову не могло прийти задавать о нем вопросы, копаться в его делах, обращаться с ним как с преступником. Ни в коем случае!
- Я не задавал никаких вопросов, - возразил Кингшип.
Марион повернулась к нему спиной.
- Я думала, что ты изменился, - сказала она. - Поверила в это. Я думала, что тебе нравится Берт. Но ты не можешь…
- Марион…
- Нет, я не хочу иметь с тобой дела. Квартира, работа… и все это время ты рыл под него яму этим…
- Ничего я не рыл, Марион. Клянусь тебе…
- Ничего? Хочешь, я точно тебе скажу, что ты делал? - Она опять повернулась к нему лицом. - Думаешь, я тебя не знаю? Он был "замешан" в деле Дороти - уж не от него ли она забеременела? И он был "замешан" в деле Эллен. А теперь он "добрался" до меня - и все из-за денег, твоих драгоценных денег. Вот что ты делал, вот о чем ты думал. - Она сунула отцу в руки альманах.
- Все было не так, мисс Кингшип, - сказал Гант. - Все это думал я, а вовсе не ваш отец.
- Видишь? - сказал Кингшип. - Он сам ко мне пришел.
Марион впилась взглядом в Ганта.
- А кто вы такой? Какое вам до всего этого дело?
- Я знал Эллен.
- Это мне известно. А Берта вы знали?
- Не имел удовольствия.
- Тогда объясните, что вы тут делаете, зачем вы наговариваете на него за его спиной?
- Это долгая история.
- Гант, достаточно, - перебил его Кингшип.
- Вы ревнуете к Берту? - спросила Марион. - Потому что Эллен предпочла его вам?
- Вы правы, - сухо ответил Гант. - Меня сжигает ревность.
- А вы слышали, какое суды определяют наказание за клевету?
Кингшип стал двигаться к двери, призывая Ганта взглядом последовать его примеру.
- Да, - сказала Марион, - вам лучше уйти.
- Подождите, - сказала она, когда Гант открыл дверь. - Можно надеяться, что это когда-нибудь кончится?
- Да ничего и нет, Марион, - сказал Кингшип.