- Нет-нет, мы что-нибудь придумаем, - сказала Дина Борисовна. - Сейчас придумаем.
- Смотрите! - воскликнул Глеб, указывая вниз. - Девчонки на лыжах. Айда, отнимем!
- Айда, айда! - загалдели все, и несколько человек побежали к неизвестным девчонкам.
- Стойте! Сейчас же вернитесь! - закричала Дина Борисовна. - Как вам не стыдно - это же такая подлость. Идите сюда; сейчас мы найдем выход, что-нибудь придумаем. Какие нашлись грабители!
Грабители вернулись, и некоторое время все молчали, в нетерпении оглядываясь на деревья и арки там внизу.
- Дина Борисовна, - сказал Басманцев. - Вот Косминский больше не хочет. Он вам отдаст свои лыжи, и мы поедем.
- Это правда? - спросила Дина Борисовна. - Ты действительно больше не хочешь?
Косминский молча вышел вперед, нагнулся к креплениям, и было слышно, как застучали шахматы, пересыпаясь в его мешке.
- Ну нет, - сказала Дина Борисовна, - перестань. Я вижу, что тебе совсем еще не надоело кататься.
Косминский молчал.
- Да он правда не хочет! - крикнул кто-то.
- Он и ездить-то не умеет!
- Давай снимай!
- Он лучше дома на рояле поиграет.
- Слышишь, Косминский!
- Снимай, кому говорят!
- Сейчас же перестаньте! - воскликнула Дина Борисовна. - Вы такие!.. Такие чужие - я больше с вами не могу. И все будто для меня, чтобы мне помочь… Как вам не стыдно. Катайтесь теперь сами, делайте, что хотите, только чтобы не для меня.
И она быстро пошла обратно в сторону станции, словно убегала, боясь, что ребята действительно сделают для нее что-нибудь такое - ограбят кого-то или начнут перочинными ножиками пилить сосну и вырезать ей новые лыжи, а она не сможет им помешать.
- Ну что, Косминский, - сказал Толян, - видишь, что ты наделал.
- Добился своего.
- Эх ты!
И тут Косминский не выдержал и заплакал.
ФОКУСЫ, В ПИСЬМА И СИЛИКАТЫ
В антракте Сенька и Глеб купили стаканчик мороженого и по очереди ковыряли в нем деревянными палочками, долго высматривая, откуда вкуснее ковырнуть. Рядом с Сенькой сидел человек с газетами в карманах пальто. Он быстро читал их, оттягивая пальцами щеку, и косился на мороженое, - видно, ему тоже захотелось. Щеку он мог оттянуть так далеко, что Глебу иногда делалось страшно и он отворачивался, а Сенька даже не вытерпел и тихо попросил:
- Дядя, не нужно больше.
- А? - сказал человек. - Ладно, больше не буду.
Во втором отделении были одни фокусы - выступал знаменитый иллюзионист. Он вышел на середину, взмахнул на три стороны руками, а за ним в свете прожекторов появился небольшой слон с холодильником на спине. К слону приставили лесенку, и по ней из холодильника вышли на арену восемь карликов, пять обезьянок, два зайца, петух, кошка и собака и три женщины - две очень красивые, а одна не очень. Все захлопали, и Сенька тоже, а человек с газетами заглянул ему в лицо и удивленно пожал плечами. И дальше, какой бы номер ни показывали, он все откидывался, закрывая глаза рукой, и бормотал про себя:
- Что он там делает, что он делает! Нет, это невозможно, я этого не вынесу.
Наверно, он очень хорошо видел, как делаются все эти фокусы, и не мог понять, что другим ничего не заметно, - ужасно переживал и со страхом заглядывал в лица, будто ждал, что вот-вот все тоже увидят и возмутятся.
- Дядя, - сказал Сенька, - что вы за меня хватаетесь? Вы лучше не хватайтесь, а расскажите, как он делает.
- Да неужели ты не видишь?! Ну, смотри на его ногу, видишь, как он ее держит. А теперь - раз! - видал? Ну что, понял теперь?
- Нет, - сказал Сенька.
- Как же ты смотришь? Неужели никто ничего не видит!.. Вот он показывает целое стекло, а сейчас раз - и задвинет. Ну, теперь-то понял?
- Нет, все равно не понял, - сказал Сенька.
И никто кругом не понял, - всем было очень интересно. Глеб даже слышал, как один мальчик, уже выходя из цирка, сказал:
- Мама, как хорошо, что я родился.
Институтский коридор был увешан сатирическими газетами. На одной были нарисованы колхозники, которые рядами маршировали за плакатом с надписью: "Поможем студентам сдать экзамены" Дина Борисовна прошла мимо газет, поглядывая на ходу, нет ли чего-нибудь новенького, и спустилась по лестнице к дверям "Лаборатории силикатов". За этими дверями стояло множество специальных шкафов, похожих на буфеты, а около одного из них сидел бородатый студент и сильно растирал в каменной ступке, наверно, эти самые силикаты.
- Ну что? - спросил он, подвигая Дине Борисовне стул и чему-то смеясь. - Поверила теперь?
- А я это и раньше знала, - ответила Дина Борисовна. - Но все равно я не отступлюсь. Тебе еще долго здесь сидеть?
- Минут сорок. Подожди меня, я тебе еще взрывчатки изготовлю.
- Нет, это теперь запрещено. Лучше придумай мне хорошее мероприятие. Вот я вчера ездила с ними на лыжах, и то ничего не вышло.
- Почему? Ты ведь так здорово ходишь.
- Просто не могу понять, за что я зацепилась. Там был совсем ровный спуск и вдруг - раз! - и полетела.
- Сломала лыжи?
- Вдребезги! На мелкие кусочки.
- Да, это ты напрасно. Лучше бы ты сломала ногу.
- Вот еще! Зачем? Я не хочу.
- Это бы их сплотило. Они бы сделали тебе лубок, отнесли бы на станцию, - в общем, спасли бы тебя. Знаешь, как им нравится спасать.
- Перестань. Ты всегда смеешься. Даже когда мне плохо, ты все равно смеешься.
- А что я могу сделать? Или хочешь, возьму их с собой в подводную экспедицию? На Чудское озеро, с аквалангами.
- Это еще когда будет. И потом, лучше такое мероприятие, чтобы с пользой. Для школы, например, или металлолом.
- Так я же и говорю. Соберем на дне доспехи псов-рыцарей и сдадим - пускай из них сделают трактор. Говорят, эти доспехи делали из очень прочной стали, получится замечательный пес-трактор.
- Ты опять, - сказала Дина Борисовна, но не смогла удержаться и тоже засмеялась. - Нет, вот ты не веришь, а я обязательно что-нибудь придумаю.
Пистолет стрелял очень сильно, но пуля была привязана веревочкой.
- Ну что, покупать? - спросил Сенька.
- Конечно, покупай, - сказал Глеб. - Что же, ты зря копил столько времени.
- Дуло у него вроде кривое, - сказал Сенька. - Ну, да ладно уж.
Он пересчитал на ладони деньги, купил пистолет и первым делом перерезал веревочку.
- Буду развивать меткость. Разовью немножко и пойду в стрелковый кружок. Хорошо! Вон видишь - кошка, хочешь, попаду?
- Нет, в кошку не надо.
- А она вредная, заразу разносит.
- Что ж, если ты в нее попадешь, она, что ли, перестанет разносить?
- Ну, тогда в дерево.
Они вошли в садик. Сенька выстрелил в дерево, но не попал, и пуля улетела далеко в сторону детской площадки. Сенька нашел пулю и крикнул:
- Это потому что в дерево! А в Женьку Карташова я бы точно попал, хоть с десяти шагов. Он же толстый.
- Ладно-ладно, - сказал Глеб, - еще научишься. А в самбо не записался?
- Записался.
- Ну все тогда. Пошли домой.
Дома папа сидел без пиджака и объяснял маме, как нужно чинить телевизор. Мама смеялась и делала вид, что ничего не понимает, - видимо, ей хотелось, чтобы по-прежнему чинил папа.
- Опоздали, - сказала она, взглянув на часы. - Будете теперь разогревать сами. И посуду мыть тоже, - мы с папой заняты.
- Глеб, - крикнул папа, - там тебе письмо! Возьми у меня на газетах.
"От Семеновой, - сразу подумал Глеб. - Ну вот, опять. И чего она ко мне привязалась? Даже подумать ни о чем нельзя - обязательно она влезет. Будто мне не от кого писем получать".
Адрес на конверте был правильный, но само письмо оказалось написанным по-английски. Это уж было совсем непонятно. Никогда у Глеба не было знакомых из Англии. Он хотел показать письмо отцу, но подумал: "А вдруг и вправду от Семеновой?" - и остановился. Сам он учил в школе немецкий и по-английски знал только "хау ду ю ду" и еще слово "реасе", которое они однажды рисовали на праздничном плакате.
"Вот это влип так влип, - подумал Глеб. - Что же теперь делать?"
- Давай я буду греть суп, а ты второе, - сказал Сенька.
- Да ну тебя, отстань ты со своим супом. Не видишь, что ли, - я письмо читаю.
- Да, ты хитрый, - сказал Сенька. - Всегда ты вывернешься. Или письмо получишь, или еще что…
И ушел греть один.
КИНО
Кино! На улице снимают кино.
Прохожие жмутся друг к другу, вертят головами. Где? Да где же? И вот у стены видят юпитера и аппараты, огороженные веревкой, - это там снимают кино. А про что это? О чем этот фильм? Да что же там происходит? Нет, никто еще не знает. Все теснятся поближе к середине - оттуда видна витрина магазина, разбитая и заложенная мешками с песком, а рядом ходят люди в темных очках и негромко приказывают. Вот, значит, как снимают кино.
Потом еще выходят солдаты. Это какие-то странные солдаты, в невиданных шинелях; умело перепачканные и запыленные, они выстраиваются в ряды, и девушка с цветами идет мимо них и каждому дает по цветку. Она раздает цветы и красиво задерживается около каждого, но люди в темных очках вертят головами и недовольно говорят что-то, и вот она уже возвращается обратно и отнимает у солдат цветы, - ничего не поделаешь, снимают кино.
А люди всё жмутся и ждут чего-то, и мальчишки шныряют между ними и рвутся за веревку, но их не пускают, ведь это нешуточное дело - снимают кино.
Кругом начинается весна, ярко светит солнце; и машины с трудом проезжают в толпе, шоферы выглядывают из кабин, пассажиры толпятся у окон, и Дина Борисовна тоже, и два троллейбуса зацепились зеркалами, а один стукнулся о киоск с мороженым - снимают кино!
- Борьба народов Африки за свою свободу разгорается все сильнее и сильнее, - сказал Басманцев. - Я думаю, что в будущем году они уже победят всех колонизаторов.
Он делал доклад о международном положении.
- Мало ли что ты думаешь! - крикнул Толян. - А ты скажи почему.
- Потому что они борются за свободу. Те, которые за свободу, всегда побеждают.
- И еще почему, - сказал Дергачев. - Потому что неграм лучше воевать, чем белым. Они черные, и в них трудно целиться - не видно мушки.
В это время вошла Дина Борисовна. Она была чем-то очень взволнована и все поглаживала и поправляла кожаный футляр с застежками, который висел у нее на плече.
- Ребята, - радостно сказала она. - Смотрите, что я достала. Мы будем снимать кино, вот!
И она открыла футляр.
Те, кто сидел на передних партах, начали вытягивать шеи, а задние вообще вскочили, бросились вперед - и вышла настоящая свалка.
- Какое кино?
- А мы не умеем.
- Давайте комедию!
- Комедию!
- С Чарли Чаплиным.
- А кто будет снимать?
- Можно, я!
- Почему это ты?
- А кто же? Ты, что ли?
- Дина Борисовна, какой будет фильм - иностранный или как?
- Давайте иностранный!
- Нет, лучше балет на льду.
- Какой же может быть иностранный! - воскликнула Дина Борисовна. - Где мы возьмем иную страну. Вы уж скажете так скажете. Разве мы сами иностранные?
- Мы исторические, - сказал Косминский.
Ребята вернулись за свои парты, но некоторые все же успели поругаться.
- Главное, чтобы все-все приняли участие, - сказала Дина Борисовна, - и я тоже. Одни будут режиссерами, а другие операторами, актерами, кто-нибудь сделает костюмы - каждому найдется работа по душе. Поднимите руки, кто хочет быть актерами.
Актерами не хотел быть никто.
- Ну уж этому я не верю, - удивилась Дина Борисовна. - Да я сама всю жизнь хотела сниматься. Все хотят, а вы нет? Ну, а кто будет режиссером?
И режиссером тоже никто не хотел. Все не отрываясь смотрели на небольшой с черной, как у пистолета, рукояткой киноаппарат, который сверкал из футляра кнопками и линзами, - все хотели снимать.
- Но это же невозможно. Нельзя сделать фильм с одними только операторами. Что у нас может получиться, если все будут только снимать!
- А почему все? - закричал Басманцев. - Конечно, всем нельзя. Есть, которые и фотографировать не умеют. У меня, например, есть фотоаппарат, - значит, мне можно.
- У кого еще есть аппараты?
- У меня! - хором крикнули Глеб и Косминский.
- У меня даже с собой, - сказал Косминский, открывая портфель. - Я как раз сегодня подумал: вдруг мне захочется поснимать.
- Мало ли что тебе захочется - сказал Дергачев. - Мало ли что у вас есть. Мы все хотим снимать.
- Да-да, мы все!
- Мы научимся!
- Пусть они не воображают.
- Дина Борисовна, давайте все!
- Хорошо, - сказала Дина Борисовна, поднимая руку. - Давайте все. Мы сделаем вот что. Пусть каждый снимает маленький кусочек. Что-нибудь такое, что ему самому понравится в нашем городе или дома - где угодно. А потом мы подумаем, как их всех склеить, чтобы получился фильм. Тут главное, чтобы каждый снял что-нибудь любимое, - тогда все получится хорошо.
- Чур, я первая! - крикнула Сумкина. - Я сниму нашего Тобика - он мне очень нравится.
- А я - салют.
- Мотокросс!
- Футбол!
"Ну уж нет, - подумал Глеб. - Только не Семенову".
- А можно, у нас дома новый приемник - очень красивый?
- Лучше телевизор, если что-нибудь интересное.
- Только не торопитесь, - сказала Дина Борисовна. - У вас еще будет время подумать. Нужно выбрать самое лучшее, - ведь один только раз. Поняли?
- Поняли, - хором ответили ребята.
- А теперь слушайте внимательно, - я буду объяснять, как нужно обращаться с аппаратом.
Вечером в спортзале занимались гимнасты. Несколько жильцов из дома напротив сидели у своих окон и с удовольствием смотрели через улицу на ребят, как они прыгают и раскачиваются на кольцах, будто это были какие-нибудь настоящие соревнования на первенство города или вообще футбол. После гимнастов должны были заниматься фехтовальщики; они уже толпились в дверях и в нетерпении позвякивали рапирами, а жильцы в доме напротив оглядывались и подзывали других, - очевидно, говорили, что сейчас будет еще интереснее.
- Ну, ребята, на сегодня все. Построились, - скомандовал тренер. - В раздевалку шагом марш!
В раздевалке Басманцев сказал:
- Я уже точно решил - буду снимать прыжки через коня. Это лучше всего. Вот только не знаю еще, какие лучше - с трамплином или без трамплина. Хорошо бы и то и другое.
- А я папу, - сказал Косминский. - Мой папа пианист. Он мне больше всех нравится.
- Подумаешь, пианист. Кому они только нужны, эти пианисты.
- Да, а зато знаешь, какие у него пальцы? Таких ни у кого нет. Он может одной рукой унести сразу пять бутылок лимонада - в каждом пальце по бутылке, вот как.
- А английский язык он знает? - спросил Глеб.
- Наверно, знает. А что?
- Да нет, так просто.
- И зачем только чинят ботинки, - сказал Басманцев, обуваясь. - Вот ходил я в них, все было нормально, а теперь зачем-то починили, и я с непривычки так спотыкаюсь - весь город расковырял.
Они кончили одеваться и вышли на улицу. Идти им нужно было всем троим в разные стороны, но после тренировки так хорошо гудело в руках и ногах, так ярко и по-новому виделась знакомая улица, с высокими, освещенными по пояс домами, и так не хотелось, чтобы все это кончилось, что Глеб взмахнул чемоданом и спросил:
- Пошли, что ли?
- Пошли, конечно, пошли.
И они вместе пошли туда, где никто из них не жил и где вообще никто жить не мог, потому что там был городской парк и в нем такие голубенькие киоски, а в киосках продавался лимонад.
- Знаешь, Глеб, - сказал Косминский, тряся бутылку, чтобы она посильнее шипела, - твоего Сеньку сегодня побили. То есть не побили, но, в общем, он там дрался - я видел.
- Это, наверно, с Женькой Карташовым. Как же его побили? Он ведь специально в самбо занимался, приемчики учил.
- Да, сначала он пытался приемчиком, но тот Карташов, видно, здорово трусил и все вырывался. Он так сильно вырывался, что твой Сенька вдруг упал. Тут уж они и подрались просто так, без приемчиков - не понять даже, кто победил.
- Не доучился, значит, - сказал Глеб.
- Да бросьте вы об этой ерунде, - сказал Басманцев. - Давайте лучше о деле - кто сегодня снимал?
- Сегодня Сумкина, - сказал Глеб. - Я ей помогал. Она хотела снять Тобика, как он служит и все такое, но тут пришла ее мама и говорит: "Ах, вы уже снимаете! Подождите немного, я переоденусь. И что ж ты меня не предупредила, - я бы зашла в парикмахерскую". Сумкина растерялась и говорит: "Почему ты так рано? У тебя же собрание". А та говорит: "Отменили собрание" - и пришлось ее снимать, а не Тобика.
- Да, родители всегда влезут, - сказал Басманцев. - Мои даже сначала не верили, что нам дают киноаппарат; говорят, будто мне никто не доверит. Зато, когда увидели, начали так уважать, расспрашивают обо всем; отец даже сказал, что возьмет на охоту. "Теперь, - говорит, - вижу, что тебе можно поручать серьезное дело". Наконец-то до него дошло.
- А Свиристелкин опять хвалился, что всех насмешит. "Такую, - говорит, - шутку снял, все упадут со стульев".
- Ладно, в субботу увидим, что он там снял.
- Да, в субботу интересно будет. Значит, в пять часов.
- Точно в пять.
- Ну, пока.
НЕВОЗМОЖНО ПЕРЕВЕСТИ
- Сенька, ты чего? - спросил Глеб.
- Чего?
- Стоишь тут, высматриваешь. Кого ты высматриваешь?
- А что, нельзя, что ли?
- Да ты уже третий день в окно смотришь. Думаешь, я не вижу?
- Ну и видь себе на здоровье.
- Ты что, с Женькой дрался?
- А ты откуда знаешь?
- Я знаю. Что же ты приемчиком его не взял? Не доучился, что ли? Надо было как следует выучить, походить еще месяца два, а так быстро, конечно, не научишься.
- Да я хотел подольше походить, а потом мне без него как-то скучно стало, и я решил поскорее. Не утерпел.
- Вот видишь. Ты походи еще, научись как следует. Или хочешь, я ему сам надаю?
- Нет, я больше не хочу с ним драться. Я теперь мириться хочу. Знаешь, как без него скучно.
- Ну так помирись, чего же ты?
- А я не умею. Ты не знаешь, нет такого кружка, где учат мириться?
- Какой еще кружок. Помирись, и все тут.
- А как? Вот смотри, я ему записку написал. Глеб взял записку и прочел:
"Женька, если ты будешь дразнится, я тебе еще не так дам".
- Ну что, по-моему, все правильно. Только "дразниться" с мягким знаком.
- Да, правильно. А ты посмотри ответ. На обороте было написано:
"Я тебе сам дам".
- Видал, - сказал Сенька. - Вот и мирись с такими.
Зенуков, Басманцев и Косминский назывались директорами картины и в пять часов должны были собраться в школьной фотолаборатории, чтобы проявлять первые пленки.
Глеб пришел в школу раньше всех. Была вторая смена, шел урок, и по тихому коридору две девочки несли в кабинет физики ведро снега. Было совершенно непонятно, где они могли его накопать, если на улице уже настоящая весна.