Дина Борисовна вошла сразу же вслед за Глебом и сказала:
- Здравствуй, Глеб. Какой-то ты сегодня высокий.
- Да нет, это еще что, - скромно ответил Глеб. - Вот вчера я был, так это да. Дина Борисовна, а вы знаете английский язык?
- Не очень хорошо, но читать могу. А что?
- Да нет, это я так.
- Нет, ты не думай, - сказала Дина Борисовна, будто оправдываясь. - Я и писать умею, только не очень быстро и с ошибками.
- Да что вы, я понимаю.
Когда пришли остальные, Дина Борисовна начала показывать, как нужно готовить проявители, как вставлять пленку в бачок и потом вынимать, чтобы не повредить эмульсию.
Ребята изо всех сил старались ничего не упустить и не испортить, потому что это даже невозможно было себе представить - кто-то мучился, думал несколько дней, что ему больше всего нравится, наконец придумал, снял, и вдруг - раз! - они испортят, и весь труд пропадет даром. Глебу нужно было приготовить 500 кубических сантиметров воды, и он то отливал, то доливал, то ему казалось, что мензурка стоит криво, то вода была не очень чистая; и все его ждали, пока, наконец, Дина Борисовна не сказала, что такая точность здесь, наверно, не нужна.
Когда зарядили первый бачок и зажгли свет, вдруг пришел Сергияковлич.
- Слышал, слышал, - сказал он Дине Борисовне. - Это вы очень интересно придумали - кино! Молодцом. А о чем будет фильм, уже решили?
- Это пока секрет, - ответила Дина Борисовна. - Мы закончим к празднику и тогда покажем.
- Ну, раз секрет, тогда молчу. Но все равно, очень рад за вас. Я уверен, что у вас все получится. А это что, помощники?
- Да, дирекция.
- Ну давайте, дирекция, работайте как следует, чтоб мне на вас не жаловались. А не то смотрите у меня.
Как только он ушел, Глеб вылил воду из мензурки и отошел к окну. Косминский немного подумал и ушел за ним.
- Вы чего? - спросила Дина Борисовна.
- Так. Расхотелось чего-то, - ответил Глеб.
- Нам и так интересно, правда, Глеб, - сказал Косминский, - а он грозится. Будто нас заставляют, а мы не хотим.
- Да это он совсем не вам сказал. Это он обо мне так заботится, хочет мне помочь. По-моему, он очень внимательный.
- Да, об отстающих он всегда заботится. Если у кого двойка или с поведением плохо, или задавили, он всегда и поговорит, и про домашние условия расспросит, а так…
- Ну ладно вам, - сказал Басманцев. - Подумаешь, какие чувствительные. Идите лучше смотреть, как получилось, - пора вынимать.
Первые пленки вышли отлично. Кадрики были очень маленькие, и еще невозможно было понять, что на них снято, но, все равно Дина Борисовна сказала, что хорошо и съемка "качественная". Когда расходились домой, Глеб вдруг оставил ребят и побежал за Диной Борисовной.
- Дина Борисовна, - сказал он, догоняя и протягивая ей конверт, - переведите мне, пожалуйста, письмо.
- Так вот в чем дело. Вот зачем ты спрашивал. Ну хорошо, только давай где-нибудь сядем.
Рядом как раз была зубоврачебная поликлиника, и они вошли туда и сели в кресла для ожидающих. Дина Борисовна, быстро двигая взад-вперед ресницами, пробежала первые строчки, потом отвернулась от Глеба и продолжала читать так, чтобы он не видел ее лица. Глеб сидел тихо, зажав руки между колен, и ему было страшно, будто он и в самом деле пришел к зубному врачу. Дина Борисовна, видимо, уже кончила читать, но все сидела и о чем-то думала. Наконец она обернулась и сказала:
- Знаешь, Глеб, я не буду переводить тебе это письмо. Сейчас мне трудно объяснить почему, но позже ты сам поймешь, что лучше прочесть его самому - иначе все пропадет. Одно могу тебе сказать: это очень хорошее письмо. Стоит выучить английский язык, только чтобы прочесть его. Я тебе даже завидую, понимаешь?
- Понимаю, - сказал Глеб, хотя ничего не понимал и только чувствовал, что все ужасно хорошо и интересно.
- Понимаю! - крикнул он еще раз, уже в дверях. - Конечно, я его выучу, этот английский, вот увидите!
ДОЖДЬ
В воскресенье договорились двумя классами идти в музей, а Глеб опоздал. Он не проспал, и ничего не случилось с ним такого, что могло бы ему помешать, и все равно он опоздал. Сначала времени было очень много - целый час, потом опять много - сорок минут, а потом оно вдруг начало быстро-быстро куда-то исчезать; его еле хватило, чтобы начистить ботинки; и когда Глеб выбежал из дому, уже оставалось только десять минут; а когда садился в троллейбус, время кончилось и ребята вслед за Диной Борисовной пошли по залам музея.
В музее над кассами прямо из стены выглядывали бородатые головы с пустыми глазами. Глеб купил себе самый дешевый билет - для учащихся, солдат и пенсионеров, обернулся и вдруг слева, около квадратной колонны увидел Семенову. Да нет, это действительно была Семенова.
- Здравствуй, - сказал Глеб. - Ты что здесь? А остальные?
- Они уже ушли, - сказала Семенова.
- А ты почему не пошла?
- А я тут забыла одну вещь… в пальто. У меня в пальто путеводитель.
- Путеводитель? Хочешь, я его достану? Давай сюда номерок.
- Нет, подожди… В пальто его, кажется, нет. Наверно, я его оставила дома.
- Ну все равно, идем без путеводителя. Может, мы их еще догоним.
Они поднялись по мраморной лестнице и вошли в большой зал, из которого во все стороны расходились экскурсии.
- Куда же теперь? - спросила Семенова. - Без путеводителя я не знаю.
- Пойдем просто так. Нужно туда, где картины. Я помню, Дина Борисовна говорила, что будем смотреть картины.
Но картины были всюду. На стенах и потолках, квадратные и круглые, маленькие и огромные, такие, которые даже трудно себе представить, как были написаны - или художник имел очень длинные кисти, или ему приходилось класть холст на пол и ходить по нему, постепенно закрашивая свои следы. У некоторых картин останавливались экскурсоводы и подробно объясняли толпящимся зрителям художественные достоинства и кого хотел разоблачить художник в своем произведении.
Глеб взял Семенову за руку и уверенно пошел по длинной галерее, будто он, наконец, вспомнил, куда нужно идти. В галерее стояли рыцарские доспехи, и под ними было написано, что все они из XIII века.
- Это когда Роджер Бэкон, - сказал Глеб. - Слыхала про Бэкона?
- Нет, не слыхала. Ты меня уже второй раз спрашиваешь, а я не виновата, если нам не рассказывали. Зато ты не знаешь, как зовут Гулливера.
- Так и зовут - Гулливер. Как же еще? В стране лилипутов.
- Эх ты, читал, а не знаешь. Это фамилия Гулливер, а зовут его Лемюэль. Все читали, а никто не помнит.
- Я давно читал, - сказал Глеб, но все равно ему стало стыдно, что он забыл.
Рядом с доспехами в специальных витринах под стеклом помещались старинные пистолеты, шляпы с перьями, а в одной даже лежал карандаш, весь изгрызенный великим полководцем. За рыцарями снова пошли картины, и около одной Семенова вдруг остановилась и положила руки себе на плечи - крест-накрест, словно ей стало холодно.
- Как мне нравится! - сказала она.
На картине была нарисована очень плохая погода, а снизу на табличке написано "Дожди" и еще ниже что-то не по-русски.
- А это что? - спросил Глеб.
- Это то же самое - дожди, только по-английски.
- А ты знаешь английский?
Глеб спросил и тут же сам испугался - вдруг она скажет, что знает, и тогда нужно будет спрашивать уже и дальше - про письмо и про все остальное, про что и думать-то не получалось, не то что сказать словами.
- Нет, - сказала Семенова и ужасно покраснела. - Это я так просто догадалась. Может, это совсем другое.
- Ясное дело, откуда же тебе знать, - сказал Глеб и тоже покраснел. - Мы же учим немецкий.
Дальше они пошли молча и теперь уже часто останавливались у картин, которые им нравились. Больше всего они простояли у картины с японцем. Она была просто невероятно до чего красива, хотя ничего особенного там не происходило - просто сидит японец и думает свои японские мысли.
- Все-таки жалко, что мы не нашли остальных, - сказал Глеб, когда они выходили из музея. - Дина Борисовна бы нам все рассказала. Знаешь, как она рассказывает. Она ужасно переживает за всех людей, даже за тех, которых не знает, даже из тринадцатого века. Ее очень интересно слушать - сам начинаешь за все переживать.
- Да, - сказала Семенова, - и у нас сосед такой же. Пирогов. Он вчера читал какую-то книгу и все вскрикивал. Я посмотрела - там про туземцев на острове Пасхи. Ведь он уже старый и никогда на этот остров не поедет - какое ему дело, а вот читает и вскрикивает. Его тоже интересно слушать.
- Да, бывают такие.
Они стояли на верхних ступеньках и щурились, привыкая к солнцу на улице.
Внизу гулял детский сад.
Напротив, рядом с магазином, продавали капусту, такую фиолетовую, будто она плавала в чернилах. Потом из подворотни выехал грузовик и понесся по улице, а проволочные ящики для бутылок бились в его кузове и звенели хуже будильников. Когда он проехал, стало слышно, что в небе гудит самолет, и дети внизу задрали головы и так, глядя в небо, побрели кто куда, волоча ноги и тыкаясь в прохожих.
- Ну что, - сказал Глеб. - Пора домой.
- Нет, - быстро сказала Семенова. - Видишь, сейчас будет дождь Надо его переждать.
- Откуда же дождь?
- Конечно, будет. Давай забежим в тир. Это совсем рядом, здесь за углом.
Они пришли в тир и выстрелили каждый по пять раз. Глеб целился очень долго, но попал только в самое легкое - в гуся. Зато Семенова попала все пять раз. Стреляла она здорово, - теперь понятно, почему ей понадобилось идти в тир.
- Ну все, - сказала она, выходя. - Теперь можно и домой.
- Нет, - сказал Глеб, - дождь ведь еще не прошел. Сейчас только начнется. Нужно где-нибудь спрятаться.
- А где?
- Давай в кино, в хронику. У меня еще есть рубль.
В хронике контролеры были отменены - стоял ящик для билетов, а рядом с ним сидела белая кошка с грязным носом и следила за входившими недоверчивыми глазами.
Когда Глеб и Семенова сели на свои места, свет уже начал гаснуть и последние зрители перебегали по проходу, пригнувшись, как разведчики.
- Семенова, - тихо спросил Глеб, - ты правда не знаешь английского?
- Немножко знаю, - прошептала Семенова.
- Я тогда тоже выучу, ладно?
- Ладно, - сказала Семенова.
Им вдруг стало очень весело. На экране еще не было ничего смешного, а они все равно смеялись и не могли удержаться. Даже когда показывали аварию самолета в Бразилии и наводнение в Голландии (вечно у них там что-нибудь случается), они все чему-то улыбались. Хорошо еще, что никто не заметил, а то бы начали говорить: какие бессердечные дети, и вот растишь их, растишь, а они все равно такие бессердечные. И, выходя на улицу, они так хохотали, что некоторые прохожие сворачивали и шли в кино - думали, что это показывают такую смешную хронику.
- Ну сейчас и польет! - сквозь смех сказал Глеб. - Ну и запустит.
- Ага, на меня уже капает. Где же мой новый зонтик?
- А вон стоит - видишь, под ним уже продают газировку.
- Ну да, это мой зонтик. Слышите, сейчас же отдайте! От смеха они не могли стоять и перебирали ногами на месте.
- Ну, бежим прятаться!
- Бежим!
И они побежали в библиотеку, посмотрели там новые книги и журналы; потом в пышечной пили чай с ватрушками; потом ходили по магазинам и делали друг другу дорогие подарки; потом шли домой через мост, и Семенова хотела смотреть на воду, а Глеб ей не давал, тогда она убежала на другую сторону, и так они шли, каждый глядя на свою воду, иногда переглядываясь и смеясь, и домой пришли уже в настоящей темноте, а дождя так и не было.
СНИМАТЬ ВСЮ ЖИЗНЬ
На экране ясно были видны стоящие и идущие ноги, и перед ними прямо из земли вырывался огонь.
- Ну, это я знаю кто, - сказал Глеб. - Это Бурлыгин. Ему нравится, когда горит. Он и сам вечно что-нибудь жжет.
- Ага, чудак какой-то - зажжет спичку и смотрит. Поджигатель.
- Не надо было ему и пленку давать - зря только испортил, - сказал Басманцев.
Они сидели в кабинете физики и на маленьком экранчике просматривали уже готовые кадры. Дина Борисовна записывала в тетрадку, что снято на каждом куске, чтобы потом все собрать и обдумать, можно ли склеить из них фильм. Пока это казалось совершенно невозможным - такие разные вещи нравились ученикам 6-го "б" класса. На одной пленке, например, были сняты поливальные машины, на другой - звери в зоопарке и орел с расставленными лапами, будто в штанишках; на третьей - какой-то неизвестный старик с морщинками на лбу. У него были такие замечательные морщины, и он так ловко ими двигал, что получались отдельные буквы и даже некоторые слова. На многих пленках было вообще не понять что - метались какие-то смутные тени, и по всему экрану вспыхивали белые пятна. Четыре человека сняли саму Дину Борисовну: в школьном коридоре, на улице, в музее и даже около ее института, рядом с бородатым студентом. На ней было накинуто пальто, а студент шел рядом, держась за пустой рукав, прижимал его к груди и что-то говорил, близко смеясь и заглядывая ей в лицо. Глебу стало неловко смотреть на них вот так вместе со всеми и в то же время хотелось, чтобы показали и дальше, когда они начнут целоваться и откидывать волосы с лица друг друга, как это всегда показывают в настоящем кино. В темноте нельзя было понять, сердится Дина Борисовна или смеется, или просто вспоминает, где они так ходили и что он ей говорил в тот раз.
- А это еще что такое? - спросила она, когда появились перевернутые деревья. Они были очень хорошо сняты: можно было рассмотреть даже почки и капельки воды на ветках - очень красивые деревья, только перевернутые вверх ногами.
- Это, наверно, Толян, - сказал Глеб. - Я так и думал, что он все сделает назло. Но зато здорово снято - лучше всех.
- Кому же это назло? - спросила Дина Борисовна. - Неужели мне? За что?
- Да нет, не вам, конечно. Это он всегда такой - что-нибудь назло. "Я, - говорит, - страшно зол, не пойму только, на кого. Вот когда пойму, тогда уж я ему, - говорит, - покажу, а пока это все так, шуточки".
Дина Борисовна включила свет и прочла названия всех кусков, которые были сняты.
- Ну и наснимали, - сказал Басманцев. - Как же мы все это склеим? Может, по алфавиту?
- Нет, давайте так, - сказала Дина Борисовна, - будто кто-то ходит по городу - и вот что он видит.
- А кто?
- Пуговица, - сказал Косминский. - У пуговицы четыре глаза, и она все видит.
- Какая еще пуговица?
- На пальто. Я сегодня пришивал на пальто новую пуговицу и подумал: "Вот новая пуговица; еще ничего на свете не видала, то-то удивится на улице".
- Да-да, - сказала Дина Борисовна. - Пуговица смотрела-смотрела, и было столько впечатлений, что она чуть не оторвалась к концу дня и еле висела на одной нитке.
- Тогда и деревья опрокинутые можно. Будто пуговицу повертели, и она увидела все вверх ногами.
Начать решили с пустых утренних трамваев, которые снял со своего балкона Дергачев; и потом поливалки на улице, и школа - все отлично приклеивалось одно к другому. Глеб обрадовался этому, наверно, больше всех - ему до сих пор казалось, что опять у них все сорвется и, главное, у Дины Борисовны, а теперь он был так рад и горд - будто он сам придумал такой замечательный сюжет.
- Какой фильм получится - просто прелесть, - зажмурясь, сказала Дина Борисовна. - Только бы успеть, а то времени у нас всего ничего.
Глебу дали резать пленку, Косминский писал названия и прицеплял их к каждому кусочку, а Басманцев все склеивал в таком порядке, как говорила Дина Борисовна. Пока они работали, пришел еще Дергачев и попросился помогать, но ему не дали.
- Дина Борисовна, - сказал он. - Вот я прочел эту книгу. Спасибо.
- Ну что, понравилось тебе?
- Да, очень понравилось. Я ее за три дня прочел - не мог оторваться. Так интересно, и переживаешь здорово, а кого нужно убить - непонятно. Все вроде хорошие.
- Вот видишь, вот видишь, - сказала Дина Борисовна.
- Да, вижу. Только я еще хотел вам сказать - можно?
- Ну конечно, давай. Выкладывай все свои мысли.
- Нет, я уже не мысли. Можно я пересниму свою пленку? Мне сегодня одна вещь больше понравилась - я хочу теперь ее снять вместо трамваев.
- Ну вот, - воскликнула Дина Борисовна, - я так и знала, что кто-нибудь передумает! Разве ты не знаешь, что мы и так опаздываем.
- Знаю, только я быстренько - хоть сейчас. Вы же сами говорили, что нужно самое лучшее.
- Но у тебя такие красивые трамваи, и когда поворачивают, у них солнце бьет из окон. Мы их уже вклеили первым кадром.
- Нет, а есть еще лучше. Я видел.
- Ну хорошо, расскажи, что ты видел.
- Я ехал в автобусе и смотрел через верхнее стекло - мне это страшно понравилось. Сначала видны провода и светофоры, а выше дома - все дома нашей улицы, а я их не мог узнать, будто попал в другой город. Можно, я вот так сниму - через верхнее стекло.
- Да они закопченные всегда, - сказал Глеб. - Через них ничего не видно. Разве только солнечное затмение.
- Нет, бывают и чистые.
- Дина Борисовна, что дальше клеить? - спросил Басманцев.
- Подожди, Федя, тут Дергачев хочет переснимать.
- Да мало ли что он хочет! Работали, работали, и вдруг является. Что ж нам теперь его одного ждать, да?
- А я не один, - сказал Дергачев. - Нас там много. За дверью.
Он подошел к двери, открыл ее, и в кабинет, прячась друг за друга, вошли Свиристелкин, Сумкина и еще несколько человек.
- Ну, - грозно сказал Басманцев, - и вы тоже?
- А я хотела и не виновата, и Глеб тоже видел; мы только приготовились, а потом пришла мама, и Тобика я специально купала, - быстро заговорила Сумкина. - А маму я, конечно, больше люблю, пусть не думают, только она для меня все делает, а я для нее ничего…
- Да подожди ты со своим Тобиком, - сказал Дергачев. - Дина Борисовна, мы же не виноваты, что сначала нравилось одно, а теперь уже другое. Можно, мы переделаем?
Дина Борисовна молчала и глядела в сторону, на блестящий шарик прибора, будто хотела рассмотреть положительный заряд внутри него.
- Ну что, смеялись? - прошептал Свиристелкин.
- Когда? - спросил Глеб.
- Когда она с бородатым. Это я снимал.
- Так это ты. Да, здорово смеялись. Прямо катались от смеха.
- И вот опять я чего-то не додумала, - сказала Дина Борисовна. - Конечно, с каждым днем вам будут нравиться все новые и новые вещи - с этим уже ничего не поделаешь. Вот сейчас я вам разрешу, а завтра вы опять придете и скажете, что вам еще что-то понравилось, что тогда?
- Нет, мы не придем.
- Нам больше уже ничего не понравится.
- Ничего в жизни? Плохо тогда вам придется.
- Ну не в жизни, а еще не скоро.
- Разрешите нам, Дина Борисовна.
- Слишком много всего оказалось, - сказал Дергачев. - Я бы только снимал и снимал.
- Ну хорошо, - сказала Дина Борисовна. - Я разрешаю, только это уже пойдет в следующий фильм.