Не вникая, я переписывала примеры своим почерком, когда в комнату вошли дядя Паша и тётя Рита. У тёти Риты была в руках тарелка с манной кашей.
- Давай вечером вместе в кино сходим, - предложила Серёжина мама дяде Паше. - Может, это меня успокоит.
- Отвыкать, отвыкать надо от вредных привычек, - приближаясь к Шурикиной кровати, ответил Серёжин отец.
Шурик насторожился.
- На работе вместе, дома вместе, и в кино тоже вместе! Так можно дойти до того, что и рассказать друг другу нечего будет. Отсутствие в семье обмена информацией - кратчайший путь от свадьбы до развода.
Когда к Шурику приблизилась тётя Рита с тарелкой, он приготовился разреветься. Серёжка быстро подошёл к кроватке брата, и лицо Шурика засияло.
- Сейчас Шурик будет ам-ам, - воспользовавшись этим, сказала тётя Рита и попыталась всунуть ложку Шурику в рот.
Шурик тотчас же всё выплюнул.
- По науке, - сказал дядя Паша, - ты не должна говорить "ам-ам". Разговаривай с ним, как с равным.
- Но он же не жрёт ничего!
Тётя Рита опять попыталась всунуть ложку с манной кашей Шурику в рот. Шурик и на этот раз всё выплюнул.
- По науке, - сказал дядя Паша, - дети лучше всего едят в коллективе.
- А где я тебе сейчас коллектив возьму?
- А ну-ка дай тарелку!
Дядя Паша взял из рук жены тарелку с манной кашей и сказал:
- Серёжа, открой рот.
- Зачем?
- Ты будешь положительным примером, - объяснил наблюдательный и хитрый Серёжин папа.
- Но я не хочу манной каши!
- Открой рот, говорю!
Серёжа открыл рот и подавился манной кашей.
- Видал? - спросил гукающего Шурика дядя Паша. - Теперь ты открой рот, болван.
Как ни странно, Шурик открыл рот и не выплюнул манную кашу.
- Ещё ложечку! - торжествовал Серёжин папа; но Шурик больше рот не открывал.
- Сергей! - скомандовал дядя Паша.
Серёжа послушно открыл рот. После этого и у Шурика прошла вторая ложка.
- Ну? Говорит это тебе что-нибудь? - победоносно спросил жену Серёжин папа.
- А может, по науке у Шурика аппетит пропадает от всего этого? - тётя Рита кивнула на разрисованные обои с голыми красавицами. - Когда студентами были - казалось нормально, а когда дети пошли…
- Может быть, ты ещё предложишь купить телевизор? - зловещим шёпотом начал Серёжин папа, а потом он закричал - Я на всю жизнь студентом останусь, и дети мои будут такими же! Открой рот, Сергей! Как это ты с брусьев сверзился?
- Он не сверзился, он выполнял упражнение, которое никому не удавалось, - вступилась я за Серёжу. - И только при соскоке ногу подвернул…
- Опять отличиться захотел? - спросил Серёжу дядя Паша. - Когда-нибудь ты на этом свернёшь себе шею!
- Не свернёт, - возразила я. - А отличиться всем хочется. Пошли, Серёжа. Я уже всё сделала.
- Надень пальто, нахал! - крикнул нам вдогонку Серёжин папа.
Конечно, Серёжка пальто не надел, как я его ни уговаривала. После манной каши об этом не могло быть и речи. Он ковылял по улице, подставив голую грудь встречному ветру, как Амундсен к Северному полюсу. Я постаралась придать своим глазам восхищённое выражение, как будто он только что съел не три ложки манной каши, а последний сухарь и ремень от собачьей упряжки.
- У нас на очереди Неонила, - сказал Серёжа. - Сегодня ты будешь петь в хоре.
Сохраняя достоинство, я подслушивала из-за пыльной кулисы, о чём говорят у пианино директор Дворца пионеров, Неонила Николаевна и Серёжа.
Весь хор уже выстроился на сцене. Директор был рассудителен.
- Видите ли, Неонила Николаевна, в том, что предлагает Серёжа Лавров, я не нахожу ничего дурного. Посмотрите глазами рядового зрителя, а не какого-нибудь сноба - кого вы в первый ряд поставили?
Я пробежала взглядом по первому ряду хора. Директор был абсолютно прав - всё какие-то пигалицы.
- Девочки в этом возрасте всегда несколько угловаты, - робко попыталась возразить Неонила. - А я отбираю по музыкальным способностям.
- Боже меня сохрани вмешиваться в ваши диезы и бемоли! Но возникает вопрос: что же, во всём нашем городе не нашлось ни одной пионерки, которая сочетала бы в себе всё необходимое? Отчётный концерт на носу, и к Серёжиному предложению стоит прислушаться. Пусть в первом ряду будет стоять хотя бы одна не угловатая девочка и только раскрывать рот. Мы всегда поручаем Клаве Климковой преподносить цветы почётным гостям. И сразу овация. Вы представьте: что, если бы, к примеру, телевизионные дикторы были похожими на вашу Тусю Ищенко? Да я первый выключил бы телевизор. Потому что я не какой-нибудь эстет - мне красивые нравятся.
Я посмотрела на Тусю. Это действительно была умора. Острый носик и тощие косички. Солистка называется. Довод насчёт телевизора показался Неониле убедительным, и она сказала:
- Будь по-вашему. Но как теперь Климкову вызвать?
- Она здесь, - обрадовался Серёжа. - Клава, иди сюда!
Сохраняя достоинство, я вышла из-за кулисы.
- Займи своё место, но только шевели губами, а не пой. Поняла? - распорядилась Неонила.
Девочки в первом ряду расступились, чтобы я заняла своё место. Но мне захотелось встать между Тусей и Серёжей, что я и сделала. Туся посмотрела на меня испуганно. Как-то вся сжалась. Я ей ободряюще улыбнулась.
Неонила ударила по клавишам и пошла эта нудятина: "В движенье мельник жизнь ведёт, в движенье…"
Директор, услышав нас, поморщился.
- Неонила Николаевна! - вмешался он. - А что у вас ещё в репертуаре? Мне кажется, это слегка устарело.
- Прекрасное никогда не стареет! - возмутилась Неонила, и лицо её покрылось пятнами.
Директор, тяжело вздохнув, вышел из зала.
"В движенье мельник жизнь ведёт, в движенье…" - запевали Серёжа и Туся. Я, скосив глаза, смотрела то на Тусю, то на Серёжу и синхронно открывала рот. Ничего трудного в этом нет. Серёжа делал вид, что ему такая допотопная тягомотина ужасно нравится. Даже лицо у него было какое-то вдохновенное. И Туся тоже старалась вовсю. Меня как будто между ними не было. Я вертела головой, шевелила губами, но чувствовала себя "третьей лишней". Наверное этот "мельник" соединил бы их, даже если Серёжка пел бы в Австралии, а Туська на Курильских островах.
Тач-тач, та-ам дари-да-там-там-тачч-тач… - ревели на отчётном концерте динамики, когда на сцене хореографическая группа старшеклассников исполняла ритмический танец под мелодию популярной в те времена песенки про соседа, который днём и ночью за стеной играет на трубе это своё неотвязное "тач-тач".
Длинноволосый руководитель хореографического кружка дёргался за кулисами в такт музыке. Номер имел исключительный успех. Зал был набит всякими шефами, почётными гостями и родителями, среди которых особенно выделялась моя мама, сидевшая рядом с тётей Ритой и дядей Пашей. Дядя Паша всё время смотрел на мою маму, а ревнивая тётя Рита на них обоих.
- Молодец, Володя, - похвалил за кулисами хореографа директор Дворца пионеров.
"В движенье мельник жизнь ведёт, в движенье…" - затянул наш хор. Я прилежно открывала рот, но даже это не помогло. В зале стоял равномерный гул. Потом гул стал усиливаться. Я заметила, что на глазах Неонилы выступили слёзы. Когда мы смолкли, раздались вежливые аплодисменты и занавес закрылся.
Опытный директор тут же закричал:
- Открыть занавес! - и вытолкнул на сцену Неонилу.
Старушке похлопали более сочувственно. Директор сунул мне в руки букет, чтобы я преподнесла его руководительнице хора. Когда я появилась на сцене с цветами в руках, разумеется, началась овация. А я ещё сделала книксен, как я умею. Дядя Паша и тётя Рита старались больше всех. Моя мама не хлопала, а смотрела на них, как я на Серёжкиного брата Шурика.
За кулисами Неонила сказала директору Дворца пионеров:
- Всё! Завтра подаю заявление об уходе. Пора на пенсию, Дмитрий Александрович, ничего не поделаешь.
Всё-таки я отец семейства. У меня два сына, и я отвечаю за их моральный облик. Серёжка спал, когда я обнаружил, что пропал мой барометр. И я сказал Рите:
- У нас в доме пропадают вещи. Где мой барометр?
У меня уже были кое-какие подозрения на этот счёт.
- Знаю, что пропадают. Цветные карандаши, которые ты привёз Серёжке из Болгарии, он подарил Клаве, как и всё остальное. Поговори с ним по-мужски.
- Нет, я поговорю с Клавиной мамой. Меня не пугает Серёжкина доброта. Страшнее, что девчонка может себе позволить принимать такие подарки от балбеса, который учится в третьем классе.
- Не делай глупостей, - испугалась Рита. - Ты нанесёшь детям душевную травму.
- Это на меня похоже? - возмутился я. - Будь уверена, я сделаю всё как надо.
В передней Вера Сергеевна предупредила:
- Вообще-то у меня люди.
- Я на минутку.
- Знакомьтесь, пожалуйста. Это…
- Мы знакомы, - сказал я, увидев, что "люди" не кто иной, как рыжий детина с бородой, которая однажды произвела на меня впечатление. - Я в вашем театре руководил переоборудованием электроцеха.
- Как же, как же! И откровенно заявили мне, художественному руководителю, что терпеть не можете современный театр. Наверное, вы любитель кинематографа?
- Кино разное бывает, - сказал я, уже сидя и выставив заплату на джинсах, потому что главреж был в костюме с иголочки.
- А какие же виды искусства вы предпочитаете?
- Балет, музыку. Там, где слов нет.
- Скульптуру и живопись тоже?
- Если в них нет слов.
- Как это понять?
- Очень просто, - сказал я. - Вот эта балерина, - я показал на одну из скульптур Веры Сергеевны, - прелесть, потому что молчит. Но вся - стремительность, экспрессия! А этот кузнец со средневековой кувалдой мне объясняет: "Смотрите, какой я трудолюбивый, я уже работаю в счёт будущего года". И на него глядеть неохота.
- Понятно, - ответил рыжий детина, - я вот тут уговариваю Веру Сергеевну к нам в театр главным художником.
- Ни за что! - воскликнула Клавина мама.
Главреж усмехнулся:
- Если бы всем ваятелям, Верочка, обитавшим когда-нибудь на нашей планете, удалось оставить после себя хоть один нетленный памятник, живым проходу не было бы. А я тебе предлагаю верный хлеб.
- Понимаю, что ты имеешь в виду. В последний раз закупочная комиссия приняла у меня всего одну работу. И то два года назад. Но это ещё ничего не значит.
- Скульптурой ты могла бы заниматься для себя. Тебе этого никто не запрещает.
- Я тоже дома все обои фломастером разрисовал, - удалось и мне вставить слово.
- Терпеть не могу самодеятельности! - взвилась Вера Сергеевна. - Если выяснится, что я бездарь, - брошу скульптуру. Навсегда!
- А как вы это выясните? - поинтересовался я. - С помощью закупочной комиссии?
- Хотя бы! - стояла на своём Вера Сергеевна. - Мой девиз: "Всё или ничего!" Я из-за этого с мужем разошлась.
- Он участвовал в самодеятельности или у него был другой девиз? - съязвил я.
- Вы хотели поговорить со мной о Клаве? - холодно спросила меня Вера Сергеевна. - Она спит. Из пушки стреляй - не разбудишь. Так что можете говорить свободно. - И Вера Сергеевна кивнула в сторону дивана, на котором спала Клава.
Прежде всего я увидел свой барометр. Он красовался над диваном. На тумбочке лежала коробка с цветными карандашами, которые я привёз из Болгарии. Пластмассовая матрёшка с музыкой смотрела на меня укоризненно. Я узнал точилку для карандашей с приделанным к ней серебристым "паккардом". И даже восьмикратную лупу, которую недавно никак не мог отыскать.
Клава, спавшая в окружении всех этих сокровищ, показалась мне такой трогательной, что я всем сердцем понял Серёжку. Её мама - немыслимая красавица - смотрела на меня такими же глазами, как у Клавы. Господи, да что там барометр, всё на свете я бы отдал, чтобы иметь право смотреть в эти, чёрт возьми, один раз в жизни встречающиеся глаза!
Я молчал. Ослепительные глаза смотрели на меня.
- Видите ли, - начал я, когда молчать стало уже невозможно, - мне иногда кажется, что мой сын отнимает у Клавы слишком много времени. Сейчас в школе такая нагрузка…
- Да. Я бы ни за что не выдержала, - согласилась Вера Сергеевна. - Но вы не беспокойтесь, Павел Афанасьевич, Клава девочка с характером. Я уверена в ней больше, чем в себе…
На другое утро мы с Ритой стояли у окна. Наш дом многоэтажный, и шелковица, у которой топтался Серёжка, была хорошо видна. Опять не надел пальто, нахал! Я обнял Риту, и мы затаив дыхание ждали, когда к Серёжке подойдёт Клава. Наконец она появилась и протянула Серёже руку. Они пошли, как всегда покачивая сцепленными руками. Начиналась метель, и через секунду две фигурки исчезли в ней.
Рита сказала:
- Бедные дети. Их рабочий день начинается раньше нашего.
Я сейчас очень любил свою жену. Не надо мне никаких других глаз.
- Рит, а может, правда сменим обои и люстру купим нормальную? На кой нам эта самодеятельность?
- Ни за что! - возмутилась Рита. - Мне так нравятся твои рисунки. У нас замечательная люстра. Помнишь, как мы её вешали?
Глава III
Наша шелковица не погибла.
В ту весну, когда мы заканчивали девятый класс, я ждал Клаву под густой кроной, какие бывают только у старых, повидавших виды шелковиц.
Смотрю, вместо Клавы подходит Туся Ищенко. Как ни странно, в шестнадцать лет она расцвела прелестно, неподражаемо, но, к счастью, ей самой пока что это было неизвестно.
Особенно меня возмущала Туськина походка. Не такая, как у Клавы, слегка вызывающая, а эдакая скромная: топ-топ-топ. И туфли всегда каблучок к каблучку. Так и хочется проверить - такая ли уж ты скромница.
- Здравствуй, Лавров, - говорит Туська.
- Здравствуй, Ищенко Туся! - отвечаю я.
- Всё-таки ждёшь Клаву?
- Всё-таки жду. А ты думала, мы можем когда-нибудь поссориться?
- Никто этого не думал. Всем понятно, что показуха. Ушли в подполье?
- Иначе не проживёшь в этом безумном, безумном мире. Учителя заедаются. Клавина мама меня чуть с лестницы не спустила. Горе нам!
- А между прочим, Клава не придёт. Зря ждёшь. У неё ангина. Плюс тридцать восемь и два по Цельсию. Она велела тебе стремглав бежать к ней, пока её мама в театре.
- И давно ты у Клавы на посылках?
- Ты не наблюдательный человек, Лавров. При всех твоих выдающихся способностях. Нас с Клавой объединили общие интересы.
- Какие?
- Любовь к тебе!
- Это, между прочим, я засёк ещё в седьмом классе, - объявил я нахально. - Но Клава, знаешь ли, не такая девочка…
- Беги, а то её мама из театра придёт, - перебила меня Туся. - И больше не води Клаву в кафе "Лира". Там гнездятся вирусы. Швыряй свои миллионы в другом месте…
…Клава лежала под простынёй с кружевами пунцовая, как вишня. Халат у неё тоже был со всякими штучками.
- Тридцать восемь и два? - спросил я.
- Не знаю, сколько сейчас, может, и больше. Надо измерить. Ты не видишь, где градусник?
Я огляделся. В этой комнате многое переменилось. Исчезли все скульптуры Веры Сергеевны. Вместо них повсюду висели дамские халаты, точно такие как на Клаве. Но папин барометр по-прежнему поблёскивал над диваном. Градусник я нашёл на тумбочке среди лекарств.
- Вот он, - я протянул Клаве градусник, но Клава его не взяла.
- Холодный небось… - сказала она поёживаясь и закинула руки за голову.
- Градусники всегда холодные, - сказал я почти шёпотом, потому что Клава как-то странно улыбалась.
- Поставь мне градусник, - сказала она.
- Как? - спросил я.
- Ты что, не знаешь, как градусники ставят?
Я молчал именно потому, что знаю, как это делается.
- Знаю, - ответил я.
- Вот и поставь, - продолжая странно улыбаться, сказала Клава.
Она по-прежнему лежала закинув руки за голову.
Я наклонился над Клавой. Мои глаза сами собой закрылись. Клава хмыкнула. Тогда я открыл глаза и почувствовал, что они у меня стеклянные. А что увидишь стеклянными глазами? Я отвернул какую-то штучку и сунул градусник наугад. Клава, взвизгнув, прижала его рукой. Значит, градусник оказался там, где надо.
- Всё в порядке? - спросил я.
Клава опять посмотрела на меня странно.
- Тебе хочется сейчас меня поцеловать? - спросила она.
- А что? - ответил я вопросом на вопрос.
- Мне интересно, - сказала Клава.
- В общем, да.
- Но у меня ангина. Ты мог бы заразиться.
- У меня гланды вырезали.
- Всё равно - ангина знаешь какие осложнения даёт? Но если не хочешь…
- Как тебе сказать… Это тебя интересует в принципе?
- В принципе.
- В принципе - очень!
- Так бы сразу и сказал!
- А то ты не знала.
- Вообще-то это многим мальчишкам из нашего класса хочется. И из параллельного тоже.
- Откуда тебе известно?
- По глазам вижу. Но ты имеешь на это право больше других. Если не боишься ангины, можешь это сделать. Только скорее, а то сейчас мама придёт. Куртку сними. Ты в ней чёрт знает где мотался, а у меня слабая сопротивляемость организма.
- А если мама войдёт?
- Закрой дверь на задвижку.
Я повесил куртку на спинку стула, побежал в переднюю и уладил дело с задвижкой. Правда, по дороге чуть не сшиб высокую стопку замысловатых абажуров, рядом с которыми валялись ещё не обшитые проволочные каркасы.
- А ты вынь градусник, - предложил я Клаве.
- Он не мешает.
- Мешает, - тянул я время.
- Не мешает, - повторила Клава и отдала мне градусник.
- Клава! - сказал я, задохнувшись.
- Что? - спросила Клава.
- Вот что! - сказал я, подумав, что с этими словами сейчас поцелую Клаву и всё уже будет позади. Но когда я почувствовал её горячие губы (плюс тридцать восемь и два по Цельсию), мне стало ясно, что оторваться от них я не смогу никогда.
Клава начала меня отталкивать:
- Всё! Уже всё, Серёжа. Всё!
Я сел на стул.
- Всё так всё, - сказал я.
- Теперь ты заболеешь ангиной.
- А давай ещё раз, чтобы наверняка!
- Нет.
- Почему?
- Я сказала "нет" - значит, нет!
- Давай я тебе поставлю градусник!
- Ещё чего захотел!
- Клава!
И тут мы услышали, как в передней щёлкнул замок. "Хорошо, что дверь на задвижке", - подумал я и быстро надел куртку. Посмотрев на Клаву, я увидел ужас в её глазах. Она присела на своём диване.
- Лежи, я открою, - сказал я.
- Не смей! - прошептала Клава.
- Почему? - спросил я.
Раздался звонок.
- Надо открыть, и всё, - настаивал я.
- Закрыла дверь на задвижку и спит, - донёсся голос Клавиной мамы с площадки. Очевидно, она объясняла ситуацию кому-то из проходивших соседей. - Теперь хоть из пушек стреляй, не разбудишь.
Вера Сергеевна трезвонила вовсю, а потом начала колошматить ногой в дверь.
Я подошёл к окну.
- Третий этаж, - тусклым голосом сказала Клава.
- Это было уже во всех анекдотах, - попытался сострить я.
- Дура я, дура. Надо было сразу дверь открыть, а теперь поздно… - простонала Клава.