- Постой-ка одна, я гляну.
Андрей присел, разгрёб руками снег и застучал чем-то о железо.
- Может, ножик мой надо? - спросила Варя.
Снизу, со школьного двора вдруг кто-то громко и сердито крикнул:
- Что вы там делаете, на крыше? Кто позволил?
- Ой, бабушка, это мы!
Внизу стихло, потом заскрипели ступеньки лестницы.
- Козлик, слышишь? Сейчас мне попадёт.
Варя съёжилась, хотела спрятаться за него.
Из-за карниза показалась седая голова.
- Сейчас же объясните, зачем вы сюда забрались? - строго спросила Ольга Васильевна.
- Бабушка, мы радио чиним, честное пионерское!
- Воображаю… Дай же руку, видишь - не влезу никак.
Она перевела дух и выпрямилась на крыше.
- Напугали… Уф, задохнулась! - Она откинула со лба волосы и помолчала. - Однако здесь неплохо.
Сверху было видно: в тёмное поле убегала пустая улица. За школой синей подковой лежал овраг. А над головой блестело и перемигивалось звездами огромное чёрное небо.
Спокойно нарастал в воздухе далёкий гул. Среди звёзд зажглись вдруг три цветные точки - две красные и зелёная.
- Слышите? Это самолёт! Издалека, наверное…
- Бабушка, а куда он?
- Может быть, к нам, в Москву.
Они следили за ним, пока не погасли в небе цветные точки.
- А Москва - там? - Варя показала рукой.
- Да. Москва там. Ну, теперь быстро вниз. Аварию свою исправил?
- Провод ветром сорвало. Так вот, соединил, - ответил Андрей.
- Ты у нас молодец. Учись у него, Варвара. Погодите, я первая полезу. Так… Осторожно… Ох, нет, боюсь!
Андрей и Варя помогли Ольге Васильевне спуститься на землю. Спрыгнув последним, Андрей потопал ногами, ловко подхватил лестницу и понёс к сараю. Потом вернулся к школе.
Ольга Васильевна уже ушла, Варя всё ещё стояла на крыльце. Мальчик туже стянул ремнём стёганку, поправил на голове шапку.
- Теперь в Сайгатку пойдёшь? - спросила Варя.
- Пойду. Время.
Он подумал и повернул к воротам. Дорожка была длинная и вся белая от лунного света. Щёлкнул засов, тонко пропела калитка…
- Козли-ик!
- Да, Варя? - Он шагнул обратно.
- Нет, я так. Завтра придёшь?
- Приду-у!
- Только обязательно приходи. И Вере Аркадьевне с дядей про всё передай.
- Я передам.
- И ещё знаешь что? - Снег хрустел и поскрипывал под ногами, Варя мчалась к нему по дорожке. - Чтоб они не думали, что я думаю, что они думают… - Она задохнулась. - Я же не потому здесь останусь, что у них плохо! Я из-за Вадимки. Так надо. Верно?
- Верно. Беги в дом, сосулькой смёрзнешь.
- Не смёрзну! Ой, луна, ой, смотри, хорошо!
- Хорошо! - У него блеснули зубы.
Варя засмеялась и побежала обратно.
- Козлик!
- Ага?
- Нет, я так. Не боишься один?
- Чудна́-ая…
Тёмная стёганка слилась с калиткой. Варя подождала на крыльце, пока не стихли его шаги, и дёрнула тяжёлую дверь.
На каменной площадке над лестницей стоял Вадим. В руках он держал очки. Перепрыгивая через ступеньки, Варя взбежала наверх.
- Вадимка, сумасшедший, зачем раздетый вышел?
- А я боялся… Мне показалось, что ты ушла. Так долго всё нет и нет.
- Вадимка, глупый! Мы же на крыше радио чинили. И бабушка с нами! Не стыдно? Я теперь никуда, никуда больше уходить не буду. Здесь всё время буду… с тобой. Бабушка позволила. Понимаешь?
Варя протянула ему руку. По длинным стенам коридора шевелились большие чёрные тени.
- Смотри, что это они там?
- Тише вы! - прикрикнула Валентина Ивановна. - Вадимчик, это что? Сейчас же в спальню, взять шапку, надеть пальто.
Под репродуктором, задрав головы, сбились мальчишки и девочки. Ольга Васильевна тоже стояла у стены и смотрела наверх!
- Говорит! Говорит! - радостно закричал кто-то. - Я хорошо слышал, говорит…
В репродукторе заверещало, пискнуло что-то, поскрежетало, и вдруг в наступившей тишине чётко, как будто из соседней комнаты, заговорил диктор:
- 6 декабря 1941 года войска нашего Западного фронта, измотав противника… перешли в контрнаступление против его ударных группировок… В результате начатого наступления обе эти группировки разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся огромные потери. К исходу одиннадцатого декабря 1941 года…
- Шестого декабря 1941 года, - взволнованно повторил кто-то. - Вы слышите? Наши перешли в наступление! Вы слышите?
* * *
"Варечка, здравствуй!
Это пишу тебе я, Наташина подруга Катя, которую вы все раньше звали Тумбой, по поручению Марии Николаевны и твоей сестры Наташи и по собственному. Они совершенно сбились с ног, а сейчас побежали на вокзал насчёт пропусков и билетов и ещё к нам в госпиталь. Ну так вот: мы числа так двадцать пятого или двадцать восьмого декабря выезжаем к вам в Сайгатку - Наташка, я и ещё один ваш знакомый, коллектор или не знаю кто (я позабыла) из геологической партии у Бориса Матвеевича. Его зовут Анатолий Иванович, Толя. Он младший лейтенант, Наташка тебе про него писала, что лежит в нашей палате. А теперь поправляется, и ему дали отпуск, а нас с Наташкой поручили отвезти его к вам. Ты, наверное, меня совсем позабыла, а я помню, как мы все вместе разбирали на чердаке тот чертёж с шурфами или как они называются (я позабыла), а потом Ольга Васильевна рассказывала про охотника и тот ножик. И ещё тогда приходил за Вадимом Сергей Никанорович, я всё про него знаю, Варечка, у меня тоже больше нету мамы, потому я про это и пишу.
Ну так вот: Мария Николаевна велела написать, что Наташа пробудет у вас в Сайгатке так числа до десятого, потому что теперь фашистов от Москвы отогнали и уже скоро начнут учиться, как протопят школы. А меня записали к Ольге Васильевне в интернат. Письмо тебе передаст один человек, он едет сегодня неожиданно к вам, представитель из РОНО, или МОНО, или ФОНО (я не поняла) по интернатам, потому и пишу я, а не они сами. Вот и всё. Крепко тебя обнимаю и до скорого свиданья. Вот будет здорово, когда увидимся! А ещё позабыла тебе сказать, что у Мухи народились новые щенки. Как приедем - про всё расскажем.
Подруга твоей сестры Наташи - Катя Воробьёва".
Зимним утром
Варя встала и отряхнула снег.
В лесу было тихо, ни одна ветка не шевелилась. На поляну вдруг выскочил заяц. Он сел на снег, поджал лапу и, шевеля носом, понюхал воздух. Потом поводил длинными ушами, пригнул их и стреканул в кусты. С ветки посыпался лёгкий белый пух.
- Козёл, Мамай, сюда идите!
- Идём!..
Зелёные ёлки, сомкнувшись вокруг поляны, слушали их молодые голоса.
- Эх, вот эта хороша!
Опустив точёные, чёткие от снега ветки, перед ними стояла ёлка, светясь на солнце.
- Такую и рубить жалко! Давайте ещё поищем? Надо, где одна другой расти мешают, в густоте.
Андрей вскинул на плечо топор. Нетронутый снег голубел под соснами. Ребята были на лыжах. Лыжи приглаживали снег, оставляя за собой три пары ровных следов.
- Ой, смотрите, кто это?
Со ствола пихты, пригнув круглую головку, на них смотрел маленький пушистый зверёк.
- Белка. Не боится… Фью, черноглазая!
Она скользнула по коре и исчезла. Андрей и Варя тронулись дальше.
- Меня обождите! - Мамай догонял их, за ним волочились по снегу на длинной верёвке опрокинутые сани.
- Эх ты, кверху ногами везёшь…
- Которую будем рубить?
- Все жалко.
Сверху, задевая ветки, свалилась шишка и стоймя воткнулась в сугроб.
- Значит, вот эту. - Андрей бросил топор, снял лыжи. Сразу почти по колено провалился в снег.
- Помочь? - крикнула Варя.
- Нет, вылезу.
Он стоял около пышно-зелёной ёлки. Присел, бережно отодвинул тесные ветки соседних ёлок. По лесу тонко, замирая в чаще, пронёсся чей-то крик:
- Я-а-а…
- Кричат, кажись?
- Нет, кому же? - Варя прислушалась.
Андрей выпрямился, скинул рукавицы, поплевал на руки и поднял топор:
- Раз, два, взяли!
Елка встрепенулась. Задрожала тёмная её верхушка, бесшумно полетели вниз белые хлопья…
Потом её взвалили на сани, привязали верёвкой, впряглись и потащили через поляну. Мамай ковылял сзади, придерживая упругие ветки.
- Давайте споём, - сказала Варя, стараясь двигать лыжей в ногу с Андреем, - песню какую-нибудь?
- А я не умею, - пробасил Мамай.
- И я не умею. Ну и пускай.
И она, тряхнув головой, громко, во весь голос запела:
Мы срубили зелёную ёлку,
Ох, хорошая была ёлка!
А теперь мы её украсим,
И теперь у нас Новый год -
Будем песни петь, и на лыжах,
Будем вместе весёлые мы,
И приедут к нам дальние гости
Из далёкой родимой Москвы-ы…
Вот видишь, и получается. Ой, опять кричат!
- Я-а-а…
Лыжи с тихим шелестом огибали деревья, легко вспарывали мягкий снег.
Между стволами затемнело что-то. У дороги, около поваленного ещё летом во время грозы дуба стояли две девочки: старшая - в короткой плюшевой шубейке, маленькая - в больших валенках, с головой и плечами увязанная в платок. Приложив к лицу красные руки, обе нараспев звали:
- В-а-а-ря-а. Ты где в лесу-у-у?..
- Смотрите, Ганя! И Домка!
Старшая обернулась.
- Ой, Варечка, к нам в Сайгатку быстрей бежи! Из конторы телеграмма пришла, ваши приезжают. Быстрей!
- Быштрей! - крикнула и маленькая, ныряя в платок.
* * *
А поезд в это время уже подходил к станции Сайгатка.
В одном из вагонов у белого, скрипящего от мороза окна, стояла тоненькая девочка-подросток. Серый грубошёрстный свитер плотно обтягивал её плечи, две тёмные косички были по-взрослому уложены вокруг головы.
Девочка поставила ногу на трубу отопления, прижалась к стеклу и часто задышала: лёд на окошке стаял, в нём появился круглый глазок.
- Наташка, видно чего-нибудь? - спросила другая девочка, сидевшая на нижней полке.
Та, что у окна, дыша ещё быстрей, ответила:
- Снег один…
Дверь в купе отворилась; проводница, всовывая голову сказала громко:
- Товарищ лейтенант, через остановку - Сайгатка. Так что собирайтесь.
С полки напротив медленно поднялся военный в гимнастёрке с орденом.
- Ага, что, проспорили? - сказал он девочкам. - Говорили, никогда не доедем. Вот и доехали!
- Уже близко? Совсем близко? - охнула тоненькая в свитере.
- Ещё минут двадцать…
Девочки засуетились.
- Катя, чемодан вытаскивай. Пальто, пальто достань! Подъезжаем, слышишь?
- Ясно, слышу.
От прежней толстой Тумбы остался разве только голос - басовитый и спокойный.
- Проспорили? Придётся теперь одну папиросу разрешить! - погрозил длинным пальцем военный.
Катя фыркнула, Наташа согнулась над чемоданом.
Колёса выстукивали всё громче. Сквозь ледяные узоры окон мелькали частые деревья.
- Полотенца в чемодан, кружки в рюкзак! - командовал военный. - Платочки обе повяжите. Теперь прошу, сестрица, помогите.
Наташа подала ему руку, и он, припадая на левую ногу, распрямился. Наташа ловко и проворно застегнула ему гимнастёрку, ремень…
- Вот спасибо-то! Приеду, всем расскажу - меня каждый день, как маленького, сразу две няни одевали.
Наташа и Катя рассмеялись - в купе точно бубенчики зазвенели.
И сразу вспыхнуло, зажглось разрисованное морозом окно - деревья кончились, брызнуло солнце.
- А вдруг нас никто не встретит?
- Быть этого не может.
- Анатолий Иванович, и Маша обязательно-обязательно придёт? - морща нос, лукаво спросила Наташа.
- Обязательно. Пожалуйте папироску.
Она достала у него из кармана на груди пачку, он взял левой рукой папиросу, закурил, сел и откинулся на спинку сиденья.
- А бабушка, наверное, не сможет. Утром как раз уроки… - Наташа задумалась, вскрикнула. - Катька, а газеты и журналы? Где журналы?
- Я убрала. В чемодане.
Впереди гулко закричал паровоз. Мимо окна, мигая просветами, пронёсся встречный поезд. Проводница закричала в коридоре:
- Следующая - Сайгатка!
Военный положил перед собой на столик часы и сказал:
- Теперь присядьте, девочки. Надо решить один очень важный вопрос: кто будет вылезать из вагона первым?
* * *
Маша припала к серой шинели. Всхлипывая и смеясь, она прятала в ней мокрое от слёз, счастливое лицо. К окнам вагона уже приклеились любопытные пассажиры. Кто-то звонко кричал из тамбура:
- Меня бы к вам, братишки, а?
- Полно, Маша, будет… - Толя опустил костыль и притянул её к себе. - Живой ведь! А это - пустяки…
От станции, спотыкаясь, к поезду бежала Варя. За ней с лаем скакал Угрюм.
Наташа, схватившись за поручень, застыла на подножке вагона. Белый снег, голубое небо и солнце ослепили её, и она, растерянно улыбаясь, не двигалась с места.
- Наташка, что же ты, прыгай! - кричала испуганно Катя.
Но Наташа всё улыбалась смущённо и тревожно, как будто не веря себе.
- Варечка? Сестрёнка, Ва-ря!.. - Голос у неё вдруг перешёл на шёпот…
Борис Матвеевич подбежал, снял её с подножки и поставил на снег.
- Наташка! Наташка!.. Наташка!..
Сёстры стояли, уткнувшись друг в друга лбами, схватившись за плечи, а Угрюм, бегая вокруг, обнюхивал Наташины ноги и радостно лаял.
- Уй, Тумба, худющая какая! Нет, Катя… Катька…
Теперь они молча прыгали по снегу втроём.
- Дядя! - Наташа опомнилась, бросилась к Борису Матвеевичу.
- Совсем большая стала! Взрослая. Ну, здравствуй!
- Мама велела передать вам с Верой Аркадьевной… И бабушке, и ещё Вадиму… - Наташа снова затихла. - Мама велела вам передать, что она тоже с нами… Думает о нас там, в Москве, понимаете?
- Всё понимаю, родная моя. Бабушка с Вадимом приедут вечером в Сайгатку. И Вера Аркадьевна вернётся, она уехала по одному срочному делу… Вот молодцы, как раз к Новому году успели!
- Наташка!
Варя опять налетела на неё, закружила.
- А там… там кто? Ой, Анатолий Иванович! - взвизгнув, она вырвалась, помчалась и к нему.
- Осторожно, я из починки. Здравствуй, разведчица! - Он схватил её здоровой рукой. - Ого, выросла! Как она, жизнь? Вспоминала?
Паровоз, дыша паром, ещё стоял у станции. Из тамбура вагона на них смотрела грустная женщина в белом полушубке и ушанке.
- Счастливо отдохнуть! - вдруг крикнула она и махнула рукой.
- Счастливого пути! - Варя с Наташей замахали в ответ.
Паровоз вздохнул и без гудка, стуча буферами, сдвинулся с места. Вагоны, раскачиваясь и скрипя, пробегали мимо.
- Тронулись тоже? - сказал Борис Матвеевич.
У станции под навесом, перебирая ногами, их ждали лошади.
- Спиря, тулупы давай. Боярыню ближе подводи!
Розвальни неслышно подкатили к полотну. Маша, поддерживая Толю, накинула на него поверх шинели меховую полость. Катя залезла на сено, уминала его, пристраивала чемоданы… Наташа всё озиралась вокруг с радостным изумлением, не выпуская Вариной руки.
- Дай-ка ещё раз на тебя погляжу, - сказал Борис Матвеевич, беря её за плечи и ставя перед собой. - Однако, возмужала! Кто бы мог подумать? Совсем невеста… А Варвару нашу как находишь? Вот бы мать на неё порадовалась…
С Новым годом!
- Всё ещё спят? - спросила шёпотом Варя.
Ганька подкралась к двери и затрясла косицей. Варя влезла на сундук и тоже, поверх Ганиной головы, стала смотреть в щель.
Окна в горнице были завешены и почти не пропускали света. На полу у печки, на сдвинутых сенниках, лежали две неясные фигуры.
- Нет, больше не могу, сейчас разбужу…
И Варя, скрипнув дверью, на цыпочках вошла в горницу. Разулась у порога, в одних шерстяных носках подкралась к сеннику…
Ганя от смеха страшно надувала щёки, двигала бровями. Варя нагнулась над спящей Наташей. Та лежала, вытянув по одеялу худые нежные руки; спутанные волосы, выбившись из косичек, рассыпались на подушке.
Варя взяла одну косичку и пощекотала Наташе нос.
- А я и не сплю, и вижу, - фыркнула из-под одеяла на соседнем сеннике Катя.
Варя, пискнув, навалилась на неё, заколотила кулаками… Наташа испуганно подняла голову:
- Катька, подъезжаем, слышишь? Ой, что это я? - Она, как маленькая, протёрла глаза, засмеялась и вдруг брыкнула Варю ногами.
- Куча мала! - заорала Варя, переваливаясь на неё. - Ганя, на помощь!
Несколько минут они барахтались на сенниках, расшвыривая подушки. Потом Варя вскочила, сдёрнула с окна занавеску и звонко закричала:
- Наташка, вставай, а то солнце убежит! Ганя, воды, самой прехолодной! Ой, до чего же я счастливая… Пойдёмте скорей Сайгатку смотреть!
Через полчаса они были на улице. От их крыльца в разные стороны прыснули закутанные сайгатские ребятишки - всем было любопытно посмотреть Варькиных гостей. Сестрёнка Гани - Домка была, конечно, тут же, вместе со своим платком и валенками.
- Домка, Домочка, беги скорей к околице, - распорядилась Варя. - Как увидишь, что с моста Боярыня свернула, так за нами, слышишь?
- Шлышу! - важно ответила Домка и заворочала валенками.
- А вы, ребята, с той стороны караульте. Бабушка с Вадимкой из Тайжинки должны приехать. Ладно?
Ребятишки гурьбой помчались вдоль улицы.
Чистое небо светилось над Сайгаткой. Почти над каждой крышей вился розовый дым. На оградах и завалинках белой опушкой лежал снег.
- До клуба бежимте, кто скорей? - спросила Варя.
- Бежимте!
Они рванулись вперёд. Ганя отстала, трепыхая косицей, кричала жалобно:
- Варечка, мне не угнаться!
Остановились у конного двора. Под навесом, за старой молотилкой, возился с чем-то Спиридон.
- Спирь, а Козёл где, не видел? - Уехал он.
- Уехал? Куда?
- С Верой Аркадьевной куда-то.
У Вари вытянулось лицо. Она обняла Наташу и что-то быстро зашептала ей в ухо. Наташа понимающе кивала головой.
- Гей! - окликнул из-под навеса Спирька. - Кататься с горы айда?
Он присел и неожиданно вытолкнул из-за молотилки опрокинутую деревянную скамейку. Она птицей скользнула, вылетела, раскатилась по улице…
- Ледянка! Ледянка! - закричала Ганя. - К обрыву бежим, там ребятишки шибко накатали!
Они уселись на ледянку втроём: впереди Катя, за ней оробевшая Наташа, за ней Варя.
- Раз-два, взяли! - скомандовала Варя, отталкиваясь ногами.
Облитая водой, заледеневшая скамейка со страшной быстротой понеслась под уклон. Колючие снежные брызги летели в стороны.
- С дороги-и!..
С обрыва следом мчалась Ганя в добытых где-то санях, её нагонял Спирька в громыхающем старом корыте. Корыто подскочило, заплясало, вытряхнуло мальчишку в сугроб.
- Спирюшка, зашибся? - спрыгнув с ледянки, Варя была рядом.
- Да ничуть!
- Наташка, Катя, тащите ледянку наверх! Ещё раз съедем…
Но от огородов вдруг, словно шарик, выкатился кто-то маленький. Загребая большими валенками, покатился к обрыву.