Мгновение Грейс стояла не шевелясь, смотрела, слушала и старалась избавиться от чувства, будто она непрошеный гость, пробравшийся через черный ход.
– Все, что нам нужно, – это телефон, – сказала она наконец и двинулась в сторону заправочной станции.
На перекрестке они остановились и снова осмотрелись. Лес на другой стороне неширокой пустой дороги казался сплошной стеной, живым зеленым ледником, неуклонно движущимся вперед и готовым поглотить смешные коробчонки, построенные здесь человеком. Слева, сразу за бензоколонкой, дорога резко сворачивала и исчезала в зелени леса. Справа она пропадала из вида почти так же быстро, взобравшись на небольшой холм. Вокруг ни движения, ни звука. Грейс отлично слышала собственное дыхание.
Энни раздраженно крутила головой.
– Тоже мне Фор-Корнерс. Да здесь всего два угла. А еще мне говорят, что я страдаю манией величия. Вот где мания величия! – Тишина, казалось, впитывала звук ее голоса. Она нахмурилась. – Черт, как здесь тихо.
Шарон улыбнулась:
– Ты не часто бываешь за городом, а, Энни?
Энни шмыгнула носом.
– Очень даже часто. Я бываю за городом всякий раз, когда еду из города в город.
– В общем, если бы ты выходила при этом из машины, ты бы поняла, что здесь всегда так. Уж чего-чего, а тишины в маленьких провинциальных городках, подобных этому, в жаркий субботний день в избытке.
Грейс серьезно задумалась над словами Шарон. Она из этих мест – работала помощником шерифа в Висконсине, – и, если ее не беспокоит неестественная для уха Энни и Грейс тишина, значит, все нормально. Шарон лучше знать. И все равно Грейс было не по себе.
И не столько из-за того, что не было видно людей, – в этом нет ничего странного, этот город такой маленький, что при переписи населения чиновники, наверное, пересчитывают жителей по пальцам, – сколько из-за того, что не было заметно вообще никаких признаков того, что здесь живут люди. Не было слышно ни радиоприемников, ни лающих собак, ни приглушенного смеха играющих где-нибудь детей – вообще никаких звуков.
Она посмотрела на здание справа. На стене здания, на кронштейне из кованого железа висела вывеска, гласящая: "Кафе "У Хейзл"". Слева располагалась бензоколонка, очевидно повернувшаяся к шоссе своей лучшей стороной. На бетонном пятачке, отделяющем бензоколонку от дороги, стояли два древних бензонасоса. Их металлические корпуса были отполированы до блеска и смотрелись странно на фоне всеобщего запустения. Стоящий рядом с дорогой высокий стальной столб увенчивала выцветшая синяя вывеска, на которой белыми буквами было написано: "Бензоколонка Дэйла". Дверь здания бензоколонки была распахнута настежь, и это было добрым знаком: скорее всего, там внутри кто-нибудь есть, прячется от жары.
Стуча ботинками по бетону, она пересекла пятачок и подошла к двери. Ей было несколько странно не слышать рядом с собой синкопированного аккомпанемента вездесущих высоких каблуков Энни – только мягкое шлепанье резиновых подошв взятых на время кед и поскрипывание кожаных шнурованных туфель Шарон. И ей не нравилось, что она так ясно слышит эти звуки.
Здание бензоколонки было, словно из солидарности с городком, таким же пустым и безмолвным. Она зашла внутрь, прислушалась, затем направилась к внутренней двери, ведущей в темный пустынный гараж. Ударившая в нос Грейс крепкая смесь из запахов старого масла, бензина и растворителей недвусмысленно дала понять ей, что в гараже располагается механическая мастерская. Насколько она могла рассмотреть в потемках, абсолютно все поверхности здесь были покрыты слоями грязи, по которым, скорее всего, можно было считать годы, как по годичным кольцам на пне дерева. Но в самом здании бензоколонки нельзя было найти ни пятнышка. Очевидно, руки, работавшие здесь с маслом, никогда не прикасались к кассе – на ней не было ни одного грязного отпечатка, как и на белом пластиковом прилавке, на котором эта касса стояла. Даже на внутренней поверхности окна оставались едва заметные дугообразные следы того, что его недавно мыли, и это было странно, потому что внешнюю сторону стекла еще покрывали пятна от высохших дождевых капель.
Шарон подошла к висящей на стене карте Висконсина, а Энни остановилась посередине помещения, уперев кулаки в бока.
– Господь всемогущий, чье же это заведение? Каких-нибудь амишей? – Она провела ногтем по столешнице прилавка, затем придирчиво его осмотрела. – Хотелось бы, чтобы у Харлея на кухне было так чисто.
– Ничего себе. – Шарон постучала пальцем по карте. – Мы вот здесь. Отклонились от маршрута чуть больше, чем я думала.
Грейс оглянулась через плечо и нахмурилась.
– Похоже, до Грин-Бэй по-прежнему не меньше ста миль.
– Я им позвоню, предупрежу о задержке. Я сказала детективам, что мы приедем к четырем. Нам теперь ни при каких условиях не успеть.
Шарон подошла к стоящему на прилавке телефону, сняла трубку и приложила ее к уху. Нахмурившись, она несколько раз нажала на рычажок сброса вызова, затем положила трубку.
– Не работает.
Энни закатила глаза, развернулась, окруженная трепетанием послушного шелка, и направилась к выходу, бормоча на ходу проклятия погрязшим во тьме Средних веков захолустным городкам, ломающимся машинам, невыносимой жаре, кошмарной влажности и до ужаса ненадежной связи. Никак не реагируя на ее монолог, Шарон и Грейс последовали за ней через обшарпанный переулок к лестнице из трех ступеней, ведущей к двери в кафе. Стекло на этой двери было заменено на сетку от насекомых.
– Сейчас я закажу себе кварту чаю со льдом, а потом… – Тут она открыла дверь и замолчала на середине предложения, а затем глубоко вздохнула и сказала: – Так, леди. Это уже не смешно.
Грейс отпустила дверь, и та, влекомая пружиной, закрылась. Они стояли и молча смотрели на пустые кабинки, пустые табуреты, выстроившиеся вдоль барной стойки, пустое рабочее пространство за ней. Нигде не было ни пятнышка. Если бы к резкому запаху антисептических средств, витающему в воздухе, не примешивались запахи еды, можно было подумать, что это кафе не работает уже несколько лет.
Шарон подошла к стойке и взяла трубку стоящего рядом с кассой телефона. Положив ее, она беспомощно посмотрела на Грейс и Энни.
– Значит, телефоны не работают во всем городе. – Она пожала плечами. – Скорее всего, телефонным компаниям требуется не один день для того, чтобы добраться до такого отдаленного городка, как этот, и наладить связь.
Энни вскинула бровь, принявшую форму идеальной дуги:
– А где все люди?
– Кто знает? На рыбалке, на совместном пикнике или спят после обеда… – Шарон посмотрела сначала на Энни, потом на Грейс, увидела, что лицо первой выражает сомнение, а второй – напряжение, и впервые задумалась над тем, до чего они все разные. Она знала причину паранойи Грейс – черт, если бы за ней в течение десяти лет подряд следил серийный убийца, у нее бы тоже развилась паранойя. И с самой первой встречи с Энни – тогда, в больнице, – она поняла, что эта женщина давным-давно и на собственном горьком опыте научилась никому не доверять. Но теперь у Шарон тоже было что вспомнить – с тех пор, как она получила пулю в офисе "Манкиренч", она месяцами жила на грани нервного срыва. Однако сейчас, впервые с тех пор, как свинец нашел ее шею, она чувствовала себя странно спокойно и уверенно – и именно в том месте, где тишина и отсутствие людей так беспокоили двух ее подруг.
Она положила сумочку на стойку и уселась на табурет.
– Ну ладно. Я гляжу, у вас от этого места мурашки по спине ползут, но вы должны понять, что ничего странного в том, что здесь пусто, нет. Я почти всю жизнь прожила в городке, который был не намного больше, чем этот, и знаете, когда я в первый раз в жизни заперла входную дверь? Девять месяцев назад, сразу после того, как я вышла из больницы, и ФБР поселило меня в квартире в Миннеаполисе.
Энни недоверчиво покосилась на нее:
– Кафе – это бизнес, и бензоколонка – это бизнес. Здесь люди работают и зарабатывают деньги. Ни один дурак не уйдет днем оттуда, где он работает, тем более оставив дверь открытой. И не важно, в большом или в маленьком городе он живет. Это же идиотизм.
Шарон вздохнула:
– Говорю же, здесь все так и происходит. Ну каких клиентов они могут упустить? Своих соседей? Те, скорее всего, возьмут все сами и оставят деньги на прилавке. Люди здесь не воруют друг у друга. Грейс, ты что ищешь?
Грейс слонялась взад-вперед по кафе. Сначала она осмотрела пол, потом пустые кабинки, потом окно.
– А?
– Ты что-нибудь там видишь?
– На улице? Нет. Но я хочу пойти проверить тот дом, мимо которого мы прошли. Скоро вернусь.
Грейс вышла из здания и завернула за угол, направляясь к деревянному дому позади кафе, но остановилась, увидев на бетонной стене небольшой металлический ящик. Из него выходил толстый кабель в поливинилхлоридной оболочке, полз вниз по стене и уходил в землю. Грейс подошла поближе, чтобы прочесть выбитое на ящике название местной телефонной компании – так, на всякий случай, – и вдруг сердце у нее подпрыгнуло. Кабель – и оболочка, и тонкие разноцветные провода внутри – был перерезан.
Грейс замерла на месте – только глаза метались – и прислушалась, стараясь уловить хоть какой-нибудь звук, который бы оживил это безмолвное место.
"Дети, – подумала она. – Дети с перочинными ножами и серьезными недостатками в воспитании".
После нескольких мгновений неподвижности она медленно, осторожно двинулась дальше. Обойдя кругом здание бензоколонки, она обнаружила еще один ящик. Кабель под ним тоже был перерезан, на этот раз не так аккуратно – выбившиеся из оболочки провода торчали во все стороны. Мысли Грейс неслись со скоростью света, уравновешивая этим искусственное замедление скорости, повышенную точность и обдуманность ее действий.
На стене деревянного дома она обнаружила еще один ящик – опять аккуратный разрез, затем осторожно подобралась к входной двери, открыла ее и, вглядываясь в темный холл, прислушалась. В осмотре дома не было необходимости – она сразу поняла, что внутри никого нет.
Она бесшумно закрыла дверь и постояла немного на крыльце в надежде, что какой-нибудь порыв ветра нарушит эту жуткую тишину, в которой Грейс тонула, как в воде.
Она не собиралась больше принимать во внимание слова Шарон о том, что в таком маленьком городе все так и должно быть, что нет ничего необычного в том, что в субботний день здесь очень тихо и ни у кого не заперты двери. Она сбросила их со счетов, так как внутренний голос властно заявил ей, что им нужно убираться отсюда подальше, и как можно скорее.
6
Шериф Майкл Холлоран сидел в своем кабинете, расположенном на втором этаже здания администрации округа Кингсфорд. Его кресло было обращено к большому окну, выходящему на молочную ферму Гельмута Крюгера.
Никто и никогда не считал Бонара Карлсона умником, но у него была способность замечать то, чего многие в упор не видели, и обращать внимание на такие мелочи, которые ускользали от глаз остального мира. Эта его черта, в ряду прочих, и делала его таким хорошим полицейским. Сейчас, из окна своего кабинета, Холлоран видел то, что Бонар заметил давным-давно, и это его несколько принижало. Получалось, что почти все лето он и глаз-то по-настоящему не открывал.
Трава на пастбище Гельмута Крюгера была совсем не такой сочной и зеленой, какой ей полагалось быть, а имела тот особый осенний оттенок, появляющийся тогда, когда трава начинает сохнуть от корней и сквозь стебли просвечивает желтизна. А если вам этого недостаточно, чтобы поверить в пророчества Бонара насчет засухи, то поглядите на коров: сегодня они сбились в черно-белую кучу, выставив зады, словно совещающиеся игроки в американский футбол, и непрерывно отмахиваются хвостами от гнуса, из-за которого летом корова может запросто потерять сотню фунтов веса.
Те или иные кровососущие насекомые – постоянная докука летом в Висконсине, но перед засухой комаров становится на порядок меньше, а слепни, оводы, оленьи и домовые мухи размножаются в диких количествах, делая светлое время суток невыносимым для скота.
Все признаки были у Холлорана перед глазами, но он не видел их. Это заставляло его серьезно задуматься о своих способностях к наблюдению и о том, годится ли он для работы, в которой успех часто зависит от того, замечаешь ли ты то, чего не замечают другие.
Взять хотя бы это дело. Для Холлорана это было второе убийство за десять лет – все время его пребывания на посту шерифа. Десять лет он был уверен, что драки в барах будут самым сложным, с чем ему придется столкнуться в его полицейской работе. Весь его опыт ни в малейшей степени не подготовил его к расследованию дела с тремя утопленными в заброшенном карьере трупами, которые выглядели так, будто были вывезены из района боевых действий.
Он поглядел на титульный листок дела. Пустые линейки нахально пялились на него, напоминая обо всем том, о чем он не имел ни малейшего понятия.
Бонар мимоходом постучал по дверному косяку, зашел в кабинет и направился прямиком к креслу напротив стола Холлорана. Когда он сел, дешевый винил вздохнул, как не очень качественная пердящая подушка для розыгрышей.
– У меня на свидетельстве о рождении есть отпечаток пальца, – без всякого вступления сказал он. – И у тебя тоже.
– Да?
– Ты же в кингсфордской больнице родился, верно?
– Верно.
– Вот тогда у тебя и взяли отпечаток пальца.
Холлоран демонстративно подвинул к себе листок бумаги и взял ручку.
– Мне записывать?
– В большинстве больниц это делается прямо в родильной палате. Стопы, ладони, большой палец, не знаю, что еще, – для того чтобы не перепутать и не отдать матери не того ребенка. Так вот, интересно было бы узнать, трудно ли, сняв полный набор отпечатков с каждого новорожденного, собрать их в своего рода базу данных?
– Бонар, дружище, да у тебя задатки государственного деятеля!
– Знаешь, сколько неопознанных трупов обнаруживают каждый год? Сколько семей ждут, что их родственник вернется домой, а он в это время уже лежит в земле, а на могиле у него написано: "Неизвестный"?
Холлоран вздохнул:
– Попробую догадаться. Ничего не вышло с отпечатками?
– Ни в американской федеральной информационной системе, ни где-либо еще, куда можно было заглянуть. И я не стану скрывать от тебя, что очень удивлен, что ни на одного из троицы нет досье арестов. Такие серьезные ребята, так закончили свою жизнь, и ни разу никто из них не отсидел? Это противоречит логике.
Холлоран стал складывать титульный лист дела гармошкой.
– А может, они просто обычные, ничем не примечательные ребята, оказавшиеся не в том месте не в то время.
– Тебе придется очень постараться, если ты хочешь убедить меня в том, что расстрел из автоматического оружия – это просто неудачное стечение обстоятельств. – Бонар вытащил из брючного кармана раздавленный "сникерс", сорвал с него обертку и отхватил зубами здоровый кусок. – Есть что-нибудь по линии службы по пропавшим без вести?
– В записях никого похожего. Хаггерти разошлет фотографии по всей стране, хотя я думаю, это ничего нам не даст.
Бонар смахнул с губы крошку шоколада.
– Эти молодчики еще свежие. Может, никто их еще не хватился.
– Может, и так. Возможно, что-нибудь прояснится после получения результатов вскрытия, но их еще надо дождаться. Док говорит, что у патологоанатомов в Уосо дел по горло из-за этой мясорубки на 29-м шоссе.
Бонар вздохнул и встал, чтобы выбросить обертку от "сникерса" в мусорное ведро.
– Хочешь сказать, что мы должны расследовать тройное убийство, даже не установив личность жертв?
Холлоран вернулся к складыванию гармошкой листа бумаги.
– Бонар, как ты думаешь, сколько автоматов можно найти в наших краях, если поискать?
– Думаю, на один-два больше, чем в форте Брэгг.
– А у кого? Кто их использует?
Бонар задумался.
– Ну, в ноябре прошлого года мы задержали Карла Вильденауэра за то, что он лупил из автомата по уткам.
– Помимо Карла.
– В Грин-Бэй на прошлой неделе, во время кокаинового рейда, взяли пару АК-47.
Холлоран черкнул в записной книжке.
– Хорошо. Торговцы наркотиками.
Бонар состроил недоверчивую гримасу:
– Ну бывает тут у нас, в округе Кингсфорд, что подростки выращивают траву где-нибудь в дальнем углу родительского кукурузного поля, но я сильно сомневаюсь, что они держат на довольствии расстрельную команду. Настоящие, серьезные драгдилеры работают в городах.
– Может, это как раз городское дело. Может, они у нас только тела утопили, и ничего больше. Не в первый раз такое случается. А что, если мы разошлем фотографии жертв в подразделения по борьбе с наркотиками по всему штату, даже в Чикаго можем отправить – возможно, кто-нибудь их узнает?
– Отличная мысль.
– Спасибо. Теперь скажи, для кого еще характерно использование автоматического оружия – вообще?
Бонар закатил глаза к потолку и начал перечислять:
– Военные, организованная преступность, идиоты из Национальной гвардии, коллекционеры – а у нас тут, в молочном штате, и тех, и других, и третьих, и четвертых хватает.
– Такой же список получился и у меня, и я подумал, что раз наши три трупа принадлежали к одной из этих четырех категорий, Милуоки может помочь нам с опознанием.
– ФБР?
– И может, еще БАТО – могу спорить, и у того и у другого бюро есть базы данных только для внутреннего пользования.
– Я гляжу, остаток недели ты решил посвятить прыжкам через горящие обручи.
– Да нет. Я надеялся, что мы сможем чуть-чуть подмазать колесо. Что там насчет твоего приятеля, с которым ты играешь в покер? Ты вроде говорил, что у него сын работает в Бюро?
Бонар прищелкнул языком:
– Уже нет. У паренька возникли проблемы с нервами, и ему пришлось уволиться. По-моему, он сейчас работает управляющим на "Дэйри куин" в Фонд-дю-Лак.
– Не повезло человеку.
– Да все не так плохо. Когда будем поблизости, можем заехать к нему – поедим бесплатного мороженого.
– Было бы неплохо. А сейчас давай-ка отошлем фотографии и отпечатки пальцев в Милуоки, в ФБР – по крайней мере, хоть совесть чиста будет.
– Ну да, мы можем, конечно, начать в стену лбом биться. Или ты просто можешь позвонить Шарон в Миннеаполис и попросить ее об услуге.
Холлоран притворился, что ничего не слышал, и зашуршал бумагами на столе.
– Как зовут начальника отделения ФБР в Милуоки? Барт?..
– Экман.
– Точно. Не хочешь собрать пакет документов для отправки, пока я настрочу ему письмо?
Бонар склонил голову набок.
– У тебя есть прямая линия связи с ФБР, и ты не воспользуешься ею только потому…