Верка жадно слушала и стонала:
- О-о-ой!.. О-о-ой!..
Дослушав, повернулась кругом и вихрем вынеслась на улицу: до того не терпелось ей раззвонить по всем подружкам про смехотворное происшествие с Николашкой.
Понурый Глеб принялся помогать Мишане рыть яму. Он так махал лопатой, что самому Мишане пришлось стоять в стороне, иначе, того гляди, зацепит ручкой или землей обсыплет.
А Глеб, пыхтя, жаловался после каждой лопаты выброшенной земли:
- …Ничего объяснить не дают, а тащат!..
- …Не понимают, а орут тоже…
- …Предрассудки разные…
- …Дед этот - прямо беспонятный какой-то…
- …Надо разобраться, а уж потом хватать…
- …Уши не для того находятся, чтоб за них ухватывать…
- …Одни только отсталые так поступают…
- …Надо понять…
Когда все было сделано, Мишаня предложил матери слазить под пол и самолично убедиться, какой там наведен порядок. Но мать, занятая своими кухонными делами, к Мишаниному подвигу отнеслась равнодушно и лезть под пол отказалась:
- Прибрал и прибрал - делов-то! Ты сам приберись, а то весь в пыли да в паутине как домовой!
Отец выслушал Мишанин доклад и сказал только:
- Молодец!.. Отдыхай теперь…
Однако Мишаня после выполненной работы чувствовал такую бодрость и прилив сил, что на родителей не обиделся: не хотят смотреть - и не надо.
Он сам слазил еще раз под пол, полюбовался, какая там чистота, потом сходил в конец сада, пару раз притопнул ямку, где навеки упокоился мусор, и, на закуску насладившись созерцанием своего жилища, ломившегося от богатств, сказал Глебу:
- Айда на речку обмываться!..
Отпрашиваться он счел излишним: всем должно быть ясно, что после такой тяжелой и грязной работы человек имеет право пойти помыться в реке, потому что нигде, кроме реки, не смыть всю грязь и паутину, собранную под полом.
На Чертовой яме бездельничали Гусь, Братец Кролик, Лаптяня и Колюнька.
Они коротали время тем, что заставляли плавать по реке пойманного в зарослях осоки небольшого ужа.
Ужей на речке Гусиновке обитало множество, а некоторые даже во дворы переселились и проживали там наподобие кур или воробьев. Поэтому уж ни для кого, кроме Глеба, особого интереса не представлял.
Зато Глеб, с опаской взяв ужа в руки, разглядывал его со всех сторон, вертел так и этак, будто это не обыкновенный уж был, а, скажем, гробовая змея, ужалившая князя Олега.
- В Сибири живут ужаки? - поинтересовался Братец Кролик.
- Еще сколько! - сказал Глеб. - Но там другие… Наши, они… толще!..
Когда Мишаня сообщил ребятам о найденном узле с разбойничьими нарядами, они очень обрадовались, что теперь смогут одеться по всей форме, и Гусь пожелал немедленно все осмотреть и примерить.
Пришлось Мишине возвращаться домой и там еще некоторое время выжидать, когда представится случай скрытно вынести узел со двора.
Наконец узел был благополучно перенесен на берег, и разбойники начали с хохотом примерять свои форменные одежды, вырывая друг у друга наиболее заманчивые предметы.
Глеб во всем этом участия не принимал, а продолжал разглядывать ужа, обматывал его вокруг шеи и руки, а сам все что-то думал.
И придумал.
- А куда вы будете его девать? - спросил он.
- Отпустим! - великодушно сказал Гусь. - Пускай живет, нас поминает… камне мы не злые!..
- Знаете что? Дайте его мне…
- А зачем он тебе?
- Я его Нине отнесу… Мы с Мишаней ей лягушек давали, чтоб они у нее поели всех червяков, а она, оказывается, их боится, не любит… Обратно их взять уже нельзя, потому что я сам видел, как они все в траву улезли… А уж! Их! Ест!
И разъяснил недоумевающим гусиновцам более подробно:
- Я читал в одном научном журнале - так ученые делают: напустят в лес каких-нибудь зверьков, чтоб они разводились… Когда зверьки разведутся, что никакой жизни от них нет, тогда в это место напускают… например, хорьков… Чтоб они этих зверьков поели. Когда хорьки зверьков поедят, а сами разведутся, что никакой жизни нет, тогда напускают… кого? Орлов! Орлы хорьков поедят, разведутся…
Но тут он смолк, не зная, кого можно напустить на могучих орлов.
Общим решением просьба Глеба была уважена, и уж был отдан в полное его распоряжение. Правда, возникли некоторые неясности.
- А как ужи разведутся, кого будем на них напускать?.. - спросил Гусь.
На этот вопрос Глеб ответить не смог, но его выручил всезнающий Братец Кролик:
- Ужей ежики едят! Можно будет ежика напустить! Только, конечно, придется тогда все дырочки в заборах загородить, чтобы он не убег!.. Эх, жалко, у Комара ежика уже нету, а то можно было бы у него отнять и отдать тебе для ужей!
- Я и раньше, когда этот ежик еще не убегал, хотел его отнять! - заявил Гусь. - Только тогда я не знал, зачем он мне нужен… Но теперь придется где-нибудь нового ежика ловить!..
Таким образом, все возможные последствия были предусмотрены, и ребята даже вызвались сопровождать Глеба, чтобы присутствовать при вручении ужа.
Они уселись напротив Николашкиных окон в канаве, а Глеб с ужом в руке постучался в калитку.
На этот раз его даже во двор не пустили. На стук вышел сам Иван Тараканыч с хозяйственной сумкой, а девочки и с ними какой-то мальчишка в надетой набекрень офицерской фуражке и при взрослом галстуке столпились у раскрытого окошка.
- По недостаточности некоторых предметов у тебя в голове, - сурово начал Иван Тараканыч, взглядывая поочередно то на Глеба, то на ужа, - ты после проявленной такой заслуги… опять осмелился прийти… и безусловно с подобным же результатом!..
- Я вот принес ужа, передайте, пожалуйста, Нине… - вежливо начал Глеб, но Иван Тараканыч, все сильнее озлобляясь и повышая голос, перебил его:
- Девочки презирают тебя за твое злодейство, а ты продолжаешь проявлять ненормальность и странное понятие о…
- Дедушка, вы только послушайте…
- При наличии таких фактов появляется вопрос, - не желал ничего слушать Иван Тараканыч. - Почему ты прикладываешь свою дурацкую инициативу исключительно к этому дому?
- Прогони его, дедушка! - плачущим голосом крикнула из окна Николашка. - Запрети им, наконец! Да что же это за наказание такое! Издевательство какое-то!..
- Об этом со всеми подробностями и последствиями будет изложено твоей тетке! - Иван Тараканыч вырвал из протянутой Глебовой руки ужа, швырнул его об землю так, что тот больше не двигался, и замахнулся на Глеба палкой.
Глеб связываться с ним не стал, поднял мертвого ужа и побрел обратно к ребятам.
Иван Тараканыч погрозил всем палкой и, подождав, покуда ребята отойдут от его дома подальше, куда-то зашагал по улице.
Но разбойники далеко не пошли, а остановились и начали совещаться.
- Придется это дело оставить, - сказал Гусь и забросил погибшего ужа в ближайший сад. - Не понимают своей пользы, так пускай ходят по колено в лягушках! Мне другое интересно: что за пацан там выглядывал, откуда он взялся?
- Комсоставскую фуражечку надел! - издевательски хихикнул Братец Кролик.
- При галстуке, как джентельмен! - дополнил Лаптяня, и все заржали.
- Надо ему лупку дать! - заключил Гусь, проделал несколько своих любимых движений кулаками и сразу перешел к делу: - Поручим это Глебу!
- Почему мне? - смутился Глеб.
- А как же? - удивился Гусь. - Полагается! Я б сам его отлупил, никому не доверил, но ведь за Николашкой гоняешься ты! Так?
- Ну, так…
- А он к ней пришел?.. Так?
- Так…
- Значит, ты и вызывай его один на один! Чтоб зарекся чужих девчат отбивать!
- Не забудь оторвать галстучек, - напомнил Лаптяня. - Да не тушуйся! В случае чего я тебе помогу своим бумерангам!..
- Я не тушуюсь, - проговорил Глеб, вздохнул, поддернул слегка рукава и оглядел себя со всех сторон, будто прикидывая, годится ли он для выполнения задуманного дела. Братец Кролик посоветовал:
- Предварительно нарядись в разбойничий костюм! Мы тоже нарядимся для большего испуга!..
Мысль Братца Кролика пришлась по душе гусиновцам, и через несколько минут они до того преобразились, что им позавидовал бы и самый бедный нищий, не говоря уж о разбойнике.
Глебу достались большущие брюки с двумя разноцветными заплатами на коленях и такими длинными штанинами, что они волочились по пыли, а также старая Мишанина курточка, испачканная масляной краской и не сходившаяся на груди. Остальные разоделись приблизительно так же.
Особенно выделялся Гусь в пижаме, располосованной сверху донизу.
Что значит разбойничий костюм! В нем Глеб сразу почувствовал себя храбрее, выпятил грудь, стукнул в нее кулаком, молодецкой походкой подошел к окну, откуда слышались веселые голоса, и, подбоченившись, крикнул:
- Эй!
Из окна высунулась девчонка и пискнула:
- Чего тебе?
- Позовите мне того джентельмена в фуражечке! - грозно потребовал Глеб.
Девчонка, обернувшись в комнату, крикнула:
- Нинка, твой пришел опять!..
Высунулась Николашка, остальные девчонки столпились за ней, но не видно было противного мальчишки, который, как и следовало ожидать, струсил и, очевидно, прятался за их спинами.
- Зачем он тебе? - спросила Николашка.
- Нужно!
- Нет, ты сначала скажи, зачем!..
- Пусть выйдет, потом узнает! Поговорить.
- Знаем! - пискнула девчонка. - Ты лучше не притворяйся! Ты драться хочешь! Не выйдет он!..
- Ты перестань хулиганить! - закричала, Николашка. - Нарядился, как побирушка, так думаешь, тебя и не узнают!
- А будешь драться, мы твоей тетке скажем!
- Говорите, я не боюсь! - храбро заявил Глеб и, вдохновленный трусостью врага, крикнул: - Эй, выходи, что ли!
Девочки, отвернувшись от окна, пошептались, потом спросили:
- Он говорит: зачем?
- Стукнемся!..
- Он говорит: стукайся об столб!..
Окно захлопнулось, занавески задернулись.
Глеб прохаживался под окном, разминая плечи, напрягая мускулы и сбивая ногой макушки одуванчиков.
Но за окном никто не шевельнулся, и он, торжествуя, вернулся к друзьям, расположившимся на земле под забором, рассудив, что рано или поздно мальчишка должен идти к себе домой, не останется же он жить у Николашки.
Чтобы довести мальчишку до полнейшей паники, Колюнька был послан бросать на крышу камни и стучать в ворота.
Но мальчишка всех обманул.
Скоро вернулся Иван Тараканыч с корзинкой, вышел вместе с мальчишкой, и они пошли в город вдвоем.
Гусиновцы на почтительном расстоянии двигались за ними, надеясь, что когда-нибудь Иван Тараканыч оставит мальчишку одного…
Мальчишка не отходил от старика ни на полшага, поминутно оглядываясь и трогая Ивана Тараканыча за руку, указывал ему на опасные намерения гусиновцев.
Иван Тараканыч грозно топорщил усы и, оборачиваясь, грозил палкой.
Постепенно мальчишка обнаглел, начал кривляться и дергаться, показывая тем самым, что гусиновцев он не боится и презирает.
Иван Тараканыч проводил его до самого дома, и мальчишка заскочил в дверь, на прощание скорчив наиболее отвратительную рожу, а специально чтобы унизить Глеба, показал руками толстый живот и толстые щеки…
Поставив на двери жирный меловой крест, означающий, что дом обречен и жителям его в дальнейшем ничего хорошего ожидать не приходится, гусиновцы отправились восвояси.
Неиспользованную разбойничью форму пришлось снять до другого раза, и узел понес с удовольствием Колюнька, водрузив себе на голову, подобно чернокожему носильщику из книжки Майн Рида, пересекающему с грузом болотистые дебри.
На Гусиновке тетка Федотьевна, вытянув ноги, сидела в холодке на травке и вязала платок, одновременно ухитряясь зорко смотреть по сторонам и все видеть.
Завидев Глеба с ребятами, она поманила его пальцем:
- Жаних, а жаних! Поди-кося на расправу!
А когда Глеб подошел, спросила:
- Эт ты на шо ж Ниночку нашу острамотил на усе гусиновские края?..
- Чем я ее острамотил? - покраснел Глеб.
- А как же! Жабов ей преподнес, змея, прости бог! Барышням цветы дарють, букеты, глупо-ой! А он напкося: гадюку! Все теперича Ниночкю нашу задражиили, а она, бедная, опупырилась - плачеть… Где ж ты ее только, гадюку энту, сыскал?
- Во-первых, это был уж, а не гадюка вовсе… - начал объяснять Глеб, но тетка Федотьевна не слушала, и ее красное лицо сияло от веселья:
- Ах, шуты, враг вас забери! Вот шуты водяные! Надоть же! Ты слухай вот, що я табе скажу… Обязан ты пойтить извинение ей принесть: мол, так и так, это недоумение… Я хотел для смеху, как чудней…
Но Глеб, махнув рукой, решил ничего больше не предпринимать, а то все выходит еще хуже…
И без того Иван Тараканыч так озлел, что явился жаловаться даже на Мишаню, который был кругом не виноват и ни в чем таком почти не участвовал.
Затаившись в своей квартире под крыльцом, Мишаня слушал разговор отца с Иваном Тараканычем:
- Я работаю трудом инвалида… Изыскиваю возможности по обеспечению будущей жизни внучки Ниночки…
- Опять делов понаделал мой Морис-мустангер? Да вы не волнуйтесь… С него спрос будет… Хар-роший спрос!..
- Передаю сведения фактического характера… Сегодня я отлучился за приобретением продуктов необходимости для своего существования… Но ввиду несостоявшейся условленной встречи с продавщицей Тоськой по возвращении обнаружил нарушение неприкосновенности личности моего племянника Виктора… Я пришел прямо в экстаз от проводимых вашим сыном артистических сеансов бандитского характера!..
- "Бандитского"… Это уж вы чересчур… Молодые еще, что с них…
- Я хочу закончить передачу сведений! Конечно, отец, увлеченный особенным расположением к своему любимцу, не находит в его поступках оглашения… Однако, проживая фактически с родительской семьей, он по возрасту лет занялся не делами общественного или государственного характера, а легендарно-деспотической деятельностью! И нельзя допускать, чтобы по произволу мальчишек…
- Успокойтесь… Идите себе спокойно… Я с ним поговорю. Против шерсти разговор будет! Где он? Мишка! Михаил!..
И разговор "против шерсти" состоялся… Какой он был, рассказывать не стоит, только Мишанины заслуги по наведению порядка под полом во внимание приняты не были, а отправка в санаторий на перевоспитание стала делом почти решенным…
Одна сестра Верка отнеслась к Мишане по-человечески: принесла ему под крыльцо, куда он удалился с горя, три хорошо намасленных блина и пока он, всхлипывая, поедал их, старалась успокоить:
- Обойдется!.. Подумаешь!.. Все-таки он, этот Глеб, какой-то чудной… Дурак вернее!.. Зато Николашку вы здорово проучили: обсмеялись все, надорвались прямо!.. Досталось артистке погорелой, будет знать!..
КАК ГЛЕБ НЕ ЗАХОТЕЛ ВОРОВАТЬ
Целых полдня Мишане не позволяли видеться с Глебом, потому что Мишанина мать с Глебовой теть Нюшей поругались: теть Нюша говорила, что Мишаня Глеба на всякие проделки подучает и вредно влияет, а мать спорила, что до Глебова приезда Мишаня был куда смирнее, не сравнить…
К середине дня они помирились, сойдясь на том, что оба не виноваты и не влияют, а виноваты и влияют верзила Гусь, проныра Братец Кролик и все остальные.
Все это время Мишаня угрюмо отсиживался под крыльцом, подобно своему желтому коту, ныне без вести пропавшему, который после многодневных боев с другими котами возвращался домой с головой, изодранной в одну сплошную царапину, лез под печку и безвыходно сидел там, не вылезая, покуда голова не заживала и не обрастала новой шерстью, только зеленые глаза сверкали, если туда заглянуть. Под печку ему и блюдце с едой ставили.
Мишане еду носила сестра Верка, оказавшаяся гораздо добрее, чем Мишаня о ней раньше думал.
Она же передавала ему все новости.
Косясь на Мишанино имущество вороватым глазом и жадно щупая пузырьки, она говорила:
- Глеба твоего уже на улицу пускают! Сидит около своего дома в новых желтых сандалетах, весь умытый, и Колюньке велосипед налаживает! А про Николашку ничего пока не известно, никто не знает… Тараканыч приходил к теть Полине за молоком, но ничего не рассказывал.
Заполучив в общей суматохе свободный доступ в Мишанину квартиру, она была очень довольна и теперь старалась изо всех сил:
- Конечно, Николашка-артистка получила по заслугам! Но с Розой такие поступки делать нельзя - она девочка не такая! Она девочка гордая… как и я!.. Тогда я обещала вам интересное для вас рассказать и расскажу! Глебу твоему рассказывать не стану, ну его, а тебе расскажу, потому что ты один у меня братик… Мишань, ладно этот пузырек будет мой, зачем он тебе, а мне нужен…
В хорошее время Мишаня ни за что не позволил бы растаскивать свое добро, но после всех этих передряг и переживаний не имел никаких сил сопротивляться и только слабо мекнул.
Верка вынесла куда-то самый лучший пузырек и мигом вернулась.
- Роза твое письмо прочитала… Очень ей понравилось, как сочинено… Я тогда нарочно сказала насчет собаки… Говорит: сразу видно, что толковый мальчишка писал… Я тебе после расскажу все подробно… Ты только одну меня слушайся, больше никого не слушайся!.. Если будешь меня слушаться, я и папе скажу, чтоб тебя никуда не отсылал!.. Он меня послушается… И мама послушается… Мишань, а вот эти тебе тоже не нужны, а то я возьму себе?
Мишаня слабо махнул пальцем, показывая, что ему больше ничего на свете не нужно, кроме покоя, пускай все пропадает, и пузырьки тоже.
- И абажур я себе беру, потому что Роза говорила недавно: самое, говорит, противное у мальчишки, когда он жадный, никому ничего не дает, хуже Аккуратиста. Да я, пожалуй, и самовар возьму, будем с Розой чай пить. Зачем он тебе? Мальчишкам не полагаются самовары.
Жалко было Мишане самовара, но он спросил только:
- Почему же не полагаются?
- Да так уж! Спроси хоть у кого… Мальчишки все должны девочкам уступать, на то они и мальчишки. Роза не любит, когда мальчишка упрямый, как осел. Говорит: вот, говорит, Мишаня совсем другое дело… Я, говорит, таких хороших мальчишек сроду не видала.
Мишаня слегка оживился:
- А откуда про меня она знает?
- Откуда? Да я ей все говорю! Я говорю: Мишаня - это не брат, а прямо… лев! Он все на свете отдаст. Вот, например, захочу я взять этот карандашик, я даже спрашивать не стану, кладу в карман, потому что знаю, Мишаня и слова не скажет, не такой он мальчишка. Бывает иногда злой, а вообще добрей его на всем свете нет.
- А она? - не удержался от довольной ухмылки Мишаня.
- Она слушает. А я, говорит, и не знала, вон он какой… Может, ты что думаешь? Так ты не думай… Из твоих вещичек я кое-что Розе подарю: она любит… Для Розы ведь не жалко тебе?..
- Бери хоть все! - гордо заявил Мишаня.
- Все? Ой, спасибо! Я возьму… Мне нужно…
Она приволокла грибную корзинку и начала складывать туда все, что Мишаня ей отдал и даже что вовсе не отдавал.
Словом, из всего богатства оставила Мишане только крысоловку…
Конечно, не понравилось это Мишане, да и кому понравится, но что поделаешь, если Роза о нем вон какого хорошего мнения…