- Ты небось думаешь, что в больнице только и знают орут да стонут? Что ты! Там такие ребятки подобрались - все двери у них переломали!.. А почему? Этот случай особенный!.. Грузин там один лежал, зовут по-нашему Володька, сотрясение мозга у него, под машину попадал. И принесли ему передачку - грецких орехов мешочек. Такие большие, что даже мне в рот не пролазят!.. То есть в рот-то они пролазят, но раскусить нельзя, чересчур сильно рот разинут, обратно не сходится… Что делать? Давай их дверями давить! Только везде и раздается: крак! крак! крак!.. Потому что раньше двенадцати ночи мы никогда не засыпали, не имели такой привычки. После доктора говорили: "Мы тебя, Гусев, больше не примем, ты нам все двери переломал!" А мне и не нужно! Я в тот раз лекарства, которые мне давали, все в банку собирал, полбанки набрал: и черненьких, и беленьких, и желтеньких… домой принес… Теперь чуть заболею, достану оттуда какую покрасивше выпью, и готово! Правда; заболеваю я редко… Если у тебя икота не пройдет, могу целую горсть дать…
Глеб продолжал икать. Даже коварный Братец Кролик, когда пришли к нему во двор, сильно суетился, ухаживал за Глебом:
- Садись, Глеб, сюда вот, к сараю поближе - тут самый лучший холодок… На трон садись, посиди, дайте ему трон!.. Удобно тебе?..
Глеб сел на трон у раскрытой двери сарая, с любопытством осматриваясь, остальные расселись кто где.
Ничего не скажешь, у Братца Кролика двор был интереснее Мишаниного. В чужих дворах вообще интереснее, но у Братца Кролика интереснее всего.
Сараи у него были из плетня и крыты серой истлевшей соломой, сплошь истыканной норами, которые прокопали для своих гнезд воробьи.
Сараи выглядели как грибы, а в них хрюкала, блеяла, мычала и кудахтала всякая живность.
Везде возвышались высокие кучи навоза, и если кому требовалось для рыбалки навозных червячков, все шли к Братцу Кролику.
Глебу сараи понравились.
- Как туземные хижины! - похвалил он. - А какие это в крышах дырки?..
- Неужто не знаешь? - поразился Братец Кролик. - Воробьи это!.. У меня они свои, домашние… Постоянно проживают!.. У нас всего много! Если тебе зачем нужно воробьят, то я сейчас достану - голых!..
Глеб вздрогнул и поспешно ответил:
- Нет, зачем же!.. Пускай они у себя живут!..
- Сеновал у них хороший! - сообщил Гусь. - Крыша худая, потому светло, ветерок проникает… Спать гоже! Только гоняют оттудова, говорят: через вас корова ест сено без аппетита!.. Буду сам по себе жить - заведу себе сеновал, дырку в крыше проломаю… Без коровы - на кой она мне!..
Устроив Глеба у сарайной двери, Братец Кролик ушел на разведку в дом.
Комар одолжил у Лаптяни костыли и отправился погулять на них по улице.
Братец Кролик вернулся расстроенный, неся кружку воды, и сообщил:
- Не выходит с микроскопом… Дома он и никуда не пойдет… Хочет на балалайке учиться играть у тетки Федотьевны, балалайку налаживают… На, Глеб, тебе водички, пей маленькими глотками, а я сейчас…
Он опять куда-то юркнул и через минуту откуда-то закричал страшным голосом:
- Спасайся! Свинья!..
Из сарая с грозным ревом вырвалась гигантская, с Братца Кролика ростом, свинья тетки Федотьевны.
Своей огромностью и ужасным видом: лохматой толстой, как иголки, щетиной, длинным носорожьим рылом, отвислыми, как у слона, ушами, горбатой спиной и маленькими злобными глазками - на обыкновенную домашнюю свинью она была мало похожа и нрав имела самый звериный: любила поддеть кого-нибудь под коленки и повалить, а иногда кусалась… Маленькие ребятишки боялись выходить на улицу, когда она там паслась.
Гусиновцы моментально разбежались.
Гусь и Мишаня взлетели на заборчик, наклонившийся под их тяжестью.
Музыкант, забыв на земле трубу, как кошка, вскарабкался по столбу, подпиравшему навес, и жалобно восклицал оттуда:
- Инструмент уберите! Инструмент!..
Лицом к лицу со свиньей остались только Глеб, не знавший, где можно прятаться на чужом дворе, да Лаптяня, который без костылей не мог сразу встать с земли, а на его костылях где-то гулял Комар.
Из них двоих свинья, обежав двор, почему-то облюбовала Лаптяню, вертевшегося на земле, как на сковородке, сковырнула рылом и с хрюканьем начала перевертывать с боку на бок, как бы выбирая место, с которого удобнее всего начинать его есть.
Отчаянно отбиваясь руками и здоровой ногой, Лаптяня взвыл на всю Гусиновку.
И тут Глеб подскочил к свинье и вцепился в ее грязный волосатый хвост, крича девчачьим голосом:
- Пошел! Пошел! Брысь! - потому что не знал, как правильно гоняют свиней.
Он оглянулся в поисках какого-нибудь оружия, схватил Музыкантову трубу и ударил свинью по лбу, причем труба издала такой звонкий приятный звук, какого от нее никогда и не слыхивали.
Тут из сарая выскочил братец Кролик и дополнительно огрел свинью толстой хворостиной по спине.
Свинья, наступив на Лаптяню, перескочила через него и побежала в дальний угол двора, где как ни в чем не бывало принялась рыть землю.
Подоспевшие Гусь и Мишаня подняли Лаптяню, поставили на ноги и начали заботливо осматривать, не нанесла ли ему свинья каких увечий.
Лаптяня, бледный, весь в пыли и курином помете, озирался:
- Куда костыли подевали, гады?..
В это время Комар принес костыли, Лаптяня встал на них, успокоился и набросился на Братца Кролика:
- Это ты нарочно, Кролик, на меня свинью напустил!..
- Как нарочно, когда я только дверцу открыл, она и выскочила, что даже самого меня чуть не сшибла!..
Музыкант, разглядывая свою трубу, недовольно бурчал:
- Придумали, чем бить… Не затем они делаются, чтоб свиней бить…
Лаптяня повернулся к нему:
- Та-ак… Значит, по-твоему, пускай бы меня свинья загрызала, а труба твоя, ржавленая, цела оставалась?..
- "Ржавленая"… - обиделся Музыкант. - Где это она ржавленая?.. А сам ты какой!
На шум вышла тетка федотьевна и хлопнула себя по бокам:
- Ах, демоняты! Это какой же бес свинью пустил?..
- Сама выскочила, - быстро объяснил Братец Кролик. - Даже чуть у нас Лаптяне голову не отъела!..
- Да! - с удовольствием подтвердил Лаптяня. - Как кинется: хрю! хрю! А сама глазом: морг! морг! А ресницы - бе-елые…
Не успела тетка Федотьевна взять у Братца Кролика хворостину, как свинья побежала в свой темный закуток. Тетка Федотьевна закрыла за ней дверь и вернулась к Лаптяне:
- Не порвала она тебя где-нито, спаси бог?
Лаптяня все больше задирал нос:
- Я б ей порвал! Как дал бы здоровой ногой, так она бы и скорчилась… Боялся я какой-то там свиньи… Я в колодец падал - не боялся!
- Ты погоди зарекаться-то, - сказала тетка Федотьевна. - Ты послухай, чего я табе скажу… У нас, у Чачорах, суседского ребятенка свинья было-к до смерти закатала!.. Тады не то что нонче: шакалады табе, да мармалады, да рожна, господи, прости ты мою душу грешную!.. Мать ребятенку хлебушка ломотик дасть, он сабе и гуляеть!.. Однова спякли ему псанишного жаворонка, он сразу исть пожалел, а побег с ним на улицу друзьям-приятелям хвалиться!.. У те поры друзьев-приятелев не окажись, сел он под завалинку, а на грех свинья ихняя и окажись тута: учуяла жаворонка, кинулась отымать… А тот был малый с карахтером: она ево катаеть по пыле, а он визжить, а не даваеть!.. Свинья осерчала, хвать ево за уху! Покуда мы выбегли, отбили, а половинки уха и нету… Так по сю пору карнаухой и ходить…
- А жаворонок кому достался? - спросил Гусь.
- Этого, рябяты, я вам сказать не умею, не до того было, страсть!
Лаптяня ощупал свои целые уши и хлопнул Глеба по спине - в знак благодарности и дружеских чувств:
- Если тебе понадобятся костыли, говори: в любое время отказа не будет!.. Хоть ночью! Можешь на целый день брать!.. А кто тебя тронет, говори мне: я ему сразу костылем!
- Ладно, - сказал Глеб.
- А потешно он на свинью кричал, - завистливо фыркнул Музыкант. - "Пошел, брысь", так только на собак да на кошек кричат…
- Мне с домашними свиньями не приходилось обращаться… - смутился Глеб. - Я больше в тайге с дикими кабанами дело имел…
Гусь вдруг вспомнил про волос:
- Тетка Федотьевна, а волос тот оказался безвредный!.. Я его рукой прямо брал, и ничего!.. Хотел тебе принести показать, да он сдох!
- До чего ж ты рискевый!.. - удивилась тетка Федотьевна. - А ну-ка начал бы он впиваться, чато ты тады принялся бы делать?..
- Он не впивается, во всех научных журналах написано, и я сам проверял лично! - с важностью объяснил Гусь. - А про Галифешкина набрехала ты!.. Га-га-га-га!..
- Э-эх! - покачала головой тетка Федотьевна, осердясь. - Эх ты, бязумнай! Эх ты, бяссовестнай!.. Да как же ты насмелился на старого человека такие слова произнесть? Ведь этой, чай, грех! За такие слова, погоди вот, язык у табе отсохнеть!.. Нешто тому вас учут: людей пересмеивать да норовить в загорбок двинуть кого ни попадя! Табе вон жанить пора, а ты чисто дурачок: "ги-ги-ги" да "га-га-га". Эна какая дубина вымахала, а ума в голове нету…
- Ума хватит… - пробормотал Гусь. - Ума даже больше чем достаточна…
И тут его осенило:
- Мы лучше вот Глеба женим!..
- Чаго ж не жанить, самая время… Небось уж и нявесту на примере держишь?..
- А то нет! Я ему свою одну отдам! У меня их две.
- Гляди-кось, какой богатый! - развеселилась тетка Федотьевна. - А кто ж они такия, дозвольте поинтиресоваться, коль не секрет?
- Никакого секрета: Розка и Лариска.
- Во-она! У табе, малый, губа-то ня дура! Стало быть, ты их уже просватал, а то как же они в нявестах очутились? Их-то спрашивал аи нет?
- А чего мне спрашивать? Буду я еще спрашивать!
- Ловко! Но только я табе скажу, что мечты эти твои напрасные… Они девочки культурненькие, на пианине учатся, не с тобой сравнять!.. Глянь на себе: грязнай да оборватый, чисто Меркушка-разбойник!
- Это так… - оглядел себя Гусь. - А дома у меня такой костюмец имеется, что тебе и во сне не снился!..
- Куды мне… - поджала губы тетка Федотьевна. - Уж твой гардироб известнай!..
В разговор вмешался Глеб:
- Никакая мне невеста не нужна! Зачем она мне?
- Так полагается, - сказал Гусь. - У нас все девчата чьи-нибудь считаются…
- Да у меня уже есть: тунгуска в тайге!
- Ктой-то, ктой-то? - заинтересовалась тетка Федотьевна, собравшаяся было уходить.
- Тунгуска… Народ такой живет в тайге… Одежды у них из шкур, бисером расшиты!.. Белку бьют, соболей! Их тоже две сестры: одна моя невеста, другая - брата Руслана. Косы до пяток!.. На медведей с ножом ходят!..
Тетка Федотьевна не стала слушать, а махнула рукой и пошла, сказав:
- Вижу, парень, бряхать ты здоров!..
- Почему… - Глеб покраснел. - Ничего не брехать, а правда…
- Не обращай внимания, - сказал Гусь. - Говори дальше про медведей, ну и что они?..
- Раз не верят…
И Глеб замолк.
- Ладно, там в тайге как хочешь, а тут пускай Розка считается твоя… - упорствовал Гусь, а если он забивал себе что в голову, то никакие силы не могли заставить его отступиться. - Без этого нельзя у нас состоять.
- А у вас у всех, что ли, есть? - слабо защищался Глеб.
- У всех!
- А у тебя? - обратился Глеб к Мишане.
- Да есть… - ответил Мишаня неохотно, на что имелись свои причины.
- Раз так, то ладно, - согласился Глеб, а Гусь гаркнул:
- Порядок!
- А все-таки испугался ты свиньи! - торжествующе сказал Глебу Братец Кролик.
- Я не испугался…
- А почему же ты икать перестал?..
И только тут все заметили, что икота у Глеба прошла.
КАК ГЛЕБ СОЧИНИЛ ПИСЬМА
На Гусиновке существовал такой порядок: все девочки были поделены между наиболее выдающимися гусиновцами.
Как и когда их делили, Мишаня припомнить не мог, но каждая девочка за кем-нибудь да числилась, хоть некоторые и сами про это не знали, потому что им никто не говорил.
Было, конечно, много недовольных.
Например, Мишане досталась почему-то совсем пустяковая девчонка Нинка по прозванию Николашка. Так ее прозвали насмешливые гусиновцы за пристрастие к песенке "Коля, Коля, Николаша".
Сначала Мишаня всячески боролся против такой несправедливости, но ничего поделать не мог и решил: ладно, пускай пока останется Николашка, а там, глядишь, может, высвободится какая получше…
Откровенно говоря, он имел виды на сестер Розу и Лариску - нарядных, румяных и красивых, как куклы.
Но их обеих захватил Гусь, который и слышать не хотел, чтоб уступить хоть одну.
- Во, видал? - говорил он, показывая свой здоровенный кулачище. - На, нюхай! Пока обе мои, а там погляжу!..
По этой причине сестры выходили на улицу редко, так как отчаянный и придурковатый Гусь выражал свои чувства тем, что с громким гоготаньем стукал их по спине, сталкивал в лужи, дергал за волосы, а когда сестры находились в каком-либо недоступном для него месте (например, смотрели из окна), он принимался крушить подряд всех подчиненных слабее себя.
Но и дома им покоя не было, потому что Гусь любил сидеть у них на крыльце, заглядывал в окна и даже перелезал через забор в сад.
Что говорить про Гуся, когда даже несчастная Николашка сильно портила жизнь Мишане.
Очевидно, она откуда-то пронюхала, кому досталась при распределении, и с тех пор изводила Мишаню своими приставаниями бестолковыми: те и дело попадалась на глаза, часто ходила миме Мишаниного дома, а при встречах здоровалась, даже улыбалась и пробовала заговорить.
Ко всем этим заигрываниям Мишаня относился сурово.
Два дня назад, когда Мишаня шел в одно место по делу, на Николашку и не глядел, она вдруг окликнула:
- Мишаня!
- Чего тебе? - буркнул Мишаня; давая понять, что все ее подходы будут напрасны.
- Мне нужно с тобой поговорить!
- Давай говори, а те мне некогда!..
- Какой ты, Мишаня, грубый… Не умеешь с девочками разговаривать!..
- Не умею, и ладно! Дальше что?
- Ты знаешь, на Крестьянской открылся такой - называется пост коммунистического воспитания?
- Ну, слыхал! Дальше?
- Тебя туда зовут, там знаешь, как интересно! Природу охранять, самодеятельность…
- Чего, я там не видал! А природу нечего охранять, никто ее не украдет!
Мишаня захохотал и пояснил таинственно:
- Не могу я туда идти, я уже в другой совсем шайке состою…
- В шайке? - ужаснулась Нйколашка.
- Да! А что это за шайка - тебе рано знать… В посту у вас - воспитание, а в шайке - совсем другое…
И пришлось Николашке отойти ни с чем.
Теперь, когда Гусь наконец отказался от своих прав на Розу, не мешало бы от надоедливой Николашки избавиться на вечные времена.
Но эту операцию надо было проделать с умом.
Первым делом Мишаня порылся в чуланчике и отыскал отцовские самодельные галоши, оклеенные из автомобильной камеры так, что их можно было надевать прямо на валенки.
В этих галошах отец ездил на работу, если зимой случалась мокрая погода, и очень их ценил.
И действительно хороша была резина, из которой их склеили: для рогатки лучшей резины не найти!
Жалко, что такая резина без толку пропадает на ненужных галошах.
Однажды Мишаня вооружился ножницами и отстриг от одной галошины две узкие полоски по краям. Чтоб галоши выглядели одинаково, пришлось обстричь и другую.
Две полоски, как лишние, Мишаня променял на брусок - точить нож, а из двух сделал рогатку.
Но эту рогатку увидел Гусь и пожелал отнять в свою пользу. Чтобы успокоить Гуся, пришлось снова обстричь галоши: две полоски Мишаня отдал Гусю, а две подарил Братцу Кролику на память о своей доброте.
Теперь Мишаня снова достал галоши и осмотрел: они, конечно, сильно уменьшились, даже совсем сделались из глубоких мелкими, но главное-то чтобы подошвы у валенок не промокали, а до подошв оставалось еще много резины. Кроме того, Мишаня уже позабыл, что за вид был у галош до того, как он за них взялся, отец, скорее всего, тоже позабыл, а зима когда еще будет, и не известно, случится ли зимой мокрая погода, чтоб потребовалось их надевать.
Поэтому Мишаня обстриг одну галошину, а другую запасливо оставил на всякий случай как резерв - вдруг опять резина понадобится…
Когда Глеб явился для утреннего чаепития, Мишаня не сразу приступил к делу, а сперва повел гостя в сад, чтобы удивить одним из чудес, которыми так богата была Гусиновка.
Он подвел Глеба к смородинным зарослям и велел смотреть в глубь кустов:
- Гляди на мой палец! Видишь, ветка, кривая, как на (…)?.. А за ней что?
Глеб сперва ничего не мог разглядеть, но потом увидал и шепотом воскликнул:
- Вижу!.. Птица сидит в гнезде!.. Торчит нос и хвост! Какая это птица?
Мишаня с гордостью ответил:
- Братец Кролик задается своими воробьями, а у нас и получше штучка имеется: дикая птица мельничек! Сам аспирант сказал, когда я ихний вид обрисовал ему!..
- А почему она нас не боится?..
- Они меня знают!.. Их две… Ты не смотри, что они маленькие, зато они мозговитые ужасно!.. Меня сразу поняли, что за человек я и не надо меня бояться!
- И меня не боятся… - широко ухмыльнулся Глеб.
- А гнездо свое они сварганили за два дня из волосинок, травинок, а до чего крепкое! Я щупал!.. Пухом обкладено, какой с тополей летает, - это для тепла… и для мягкости тоже!.. Про гнездо только ты да я будем знать, а то как поналезут все, начнут смотреть да трогать…
Глеб сразу сделался серьезным и быстро-быстро закивал головой, показывая, что в смысле тайны на него можно надеяться.
- Шесть яичек у них там, - хвалился Мишаня. - Чуть побольше горошины, пестренькие такие… я смотрел. Значит, выведутся еще шесть мельничков да этих два, это сколько будет - восемь? Значит, еще восемь гнезд тут прибавится, Братец Кроликов аспирант говорит, что птицы где вывелись, туда и гнезда вить прилетают!.. Я вот об чем теперь беспокоюсь: смородины этой мало им будет, придется еще кустов подсадить.
- А другие сады?
- Ничего, пускай тут живут… Тут им лучше будет… Насчет кустов я с отцом поговорю. У Братца Кролика пускай воробьи живут, а у меня будут мельнички. Какая птица - воробей, а какая - мельничек. Не сравнить даже! Скосоротится Братец Кролик, когда увидит, сколько у меня мельничков развелось. Ты вот про сову рассказывал: птиц носила… Мельничков тоже носила?
- У нас другие птицы… сибирские… - уклончиво ответил Глеб.
Потом они залезли в Мишанину квартиру и сели пить чай из самовара.
- Тех тунгусок как зовут? - спросил Мишаня.
- Зовут их… - Глеб растерялся, наморщил лоб. - Зовут их как… Они никому не велели говорить, это у них считается тайна!..
В это время над их головами, старательно топая, прошла Верка, тотчас вернулась, потом ушла насовсем, все время грохая ногами, как копытами.
- Дура! - сказал Мишаня. - Тунгуски, наверно, не такие ехидные?
- Что ты! - охотно объяснил Глеб. - Они никогда не станут ногами грохотать, чтоб сор сыпался! Хоть ты их и не заставляй, нипочем не станут!.. Да у них и крыльца не бывает! Но даже если б и было крыльцо, никогда не стали бы топать… Что в этом хорошего?