Судно идёт безостановочно, и каждый в экипаже на своём посту, как железнодорожная бригада в поезде дальнего следования, как сталеплавильщики в мартеновском цехе. Но случись что-либо в дороге или на заводе - вблизи или рядом тысячи людей и машин, готовых немедленно прийти на помощь. Судно от берегов в тысяче миль, в тысяче миль от других людей.
- Паша!
- Ну чего?
- Паша… - Лёшка заколебался: говорить или не говорить?
- Ну?
- У тебя не бывает чувства затерянности?
Паша перевернулся на спину, недоуменно хлопая белёсыми ресницами, странно поглядел на Лёшку.
- Какой затерянности?
- Затерянности, одиночества. Будто один ты в океане, совсем один.
- Тут затеряешься, - пробурчал Паша. - Зозуля на дне морском найдёт и работёнку подкинет.
- А на берегу разве проживёшь без работы?
- На берегу другое дело. Отбарабанил смену и гуляй сколько влезет.
- Почему же ты в матросы пошёл?
- Сказать по-честному?
- Скажи.
- Приодеться хочу, в заграничное. Джинсы чтоб с "молниями", заклёпочками…
- И всё?
- Ну, не всё, по мелочи ещё кое-чего. И потом, разные страны посмотреть. А ты что, на всю жизнь в матросы записался?
"На всю жизнь", - мысленно ответил Лёшка. Ему расхотелось откровенничать. И Гамбург вспомнился. Подвёл его тогда Паша: сам ведь сбежал да ещё всю вину на него свалил.
- Чего молчишь? - напомнил о себе Паша.
- Да так…
- Вообще, - со вздохом признался Паша, - сдуру я в море подался. Не моя это стихия.
Он опять вздохнул и перевернулся на живот. Лёшка задумался. С морем он теперь никогда не расстанется. Это - на всю жизнь. Не матросом, конечно. Матрос - первая ступенька крутого и длинного трапа, ведущего на капитанский мостик. А он, Лёшка, ещё даже не матрос.
Как другие успевают заниматься? В техникумах, институтах учатся. Федоровский, например, Иванцов-электрик, Дед… Сила воли, наверное. А тут намаешься за день, поужинаешь сытно, самое большое, на что хватает, - кино посмотреть. В Ленинграде получили в рейс двадцать фильмов, все уже пересмотрели, выбрали лучшие и гоняют теперь: "Дети капитана Гранта", "Твой современник", "Я вас любил…". Последний особенно часто. Во-первых, про любовь, во-вторых, снимали в родном Ленинграде.
Вчера комсомольское собрание было. Нет, позавчера. Идут дни за днями, плывут, сливаются.
- Какое сегодня число?
- Октябрь кончился.
Октябрь кончился… На Невском развешивают гирлянды, фонарные столбы на Кутузовской и Дворцовой набережных украшают бантами. Уже и стоянки военных кораблей на Неве обозначили бочками.
Мама с Димой вернулись из Николаева - радиограмма была.
Жаль, что не пришлось самому увидеть первый подъём флага на отцовском теплоходе. Возможно, там были товарищи отца, свидетели трагедии. Расспросить бы о подробностях, обо всех деталях…
Лёшка много раз пытался вообразить последний день отца. Теплоход стоит под разгрузкой. Портовые и судовые краны выкладывают на берег ящики с консервами и лекарствами, мешки риса и картонки с конфетами, упакованный в прозрачную плёнку шёлк и сатин. Растут на причале кипы одежды для вьетнамских детей и женщин. И вдруг с рёвом проносится самолёт с белыми звёздами в кольцах, брызжут пулемётные очереди, с леденящим визгом косо летят бомбы. Одна вонзается в палубу.
Иссечённая осколками надстройка, развороченные тюки и ящики. Отец в белой сорочке, неудобно подогнув руку, лицом вниз. На спине быстро расплывается красное…
А над портом и морем стонут в тревоге и горе сирены, фабричные гудки, тифоны теплоходов. И бьют запоздало зенитные пушки.
Да что же такое делается на белом свете! Как могут люди, гордясь своей цивилизацией, хвастаясь демократией и свободой, расстреливать других людей, крушить их города и сёла, отравлять ядами деревья и травы?!
Отец и дядя Вася мальчиками пережили страшную блокаду. Но тогда была всемирная война, тогда свирепствовал фашизм. А сегодня, сейчас?
- Паша, - окликнул напарника Лёшка.
- Ну-у… - лениво отозвался Кузовкин.
- Что ж это делается на планете? Война давным-давно кончилась, а мира ни дня нет. То в Корее, то во Вьетнаме, то ещё где-нибудь каждый день люди гибнут.
Паша знал о судьбе Лёшкиного отца, но мировые проблемы его мало трогали, своих забот полон рот.
- Сплошное гадство, - туманно выразился.
Надо было сказать ещё что-то, конкретное, сочувственное, однако Паша не успел подыскать нужные слова. Неслышно подошёл боцман.
- Кончай загорать!
Зозуля в армии, наверное, старшиной служил, натренировался командовать!
- А ты, Смирнов, отложи шкрябку - и на верхотуру. Второй ждёт.
- Зачем?
- Ну молодёжь! Его второй помощник капитана вызывает, а он - "зачем". Пулей!
Лёшка отряхнул порыжевшую робу, побил об коленку шапочку с прозрачным козырьком, натянул на голову и отправился наверх.
Второй штурман, устойчиво расставив ноги, целился через окуляр секстана в солнце.
- Явился, - доложил о себе Лёшка, но второй, не шевельнувшись, довёл свою работу до конца и быстро скрылся в рубке.
Лёшка пошёл за ним. Второй проследовал в штурманскую, а Лёшка задержался в ходовой рубке.
Тишина, прохлада, безлюдье. Большие прямоугольные иллюминаторы опоясывали лобовую часть рубки от края до края. Было светло и чисто. Вся задняя переборка словно огромный пульт: сигнальные глазки, тумблеры, шкалы приборов, подвесная аппаратура.
Стрелки машинного телеграфа показывали "ПОЛНЫЙ". И вёл судно по заданному курсу автомат.
Лёшка приблизился к тумбе гирорулевого, коснулся пальцем чёрного колесика.
Оно называется штурвалом, хотя кажется игрушечным и совсем не похоже на большой обод со спицами и рукоятками, что стоит на паруснике в фильме "Дети капитана Гранта".
На полке под иллюминатором лежал большой морской бинокль. Лёшка взял его и вышел на крыло.
Горизонт волшебно раздвинулся, но и за новой далью не было ничего, кроме воды. Океан казался безжизненным, как, наверное, миллионы лет назад, когда на Земле ещё не народились ни рыбы, ни первые черви. Пройдут ещё тысячелетия, а океан останется океаном. Лёшка впервые как бы прикоснулся к Вечности и вздрогнул.
Ему опять почудилось, что он один в голубой пустыне, совершенно один. Нет ни судна, ни товарищей - никого. Живая, дышащая густая вода притягивала, манила, завораживала.
- Чисто? - спросили за спиной будничным голосом.
Лёшка вздрогнул и мгновенно обернулся.
- Явился!
Он выкрикнул это так, будто не он, Лёшка, пришёл по вызову второго помощника, а второй помощник явился к нему в безлюдном океане как спаситель.
Глаза второго сделались насмешливыми.
- Являются прекрасные феи и злые духи в сказках. Матросы, как солдаты, прибывают. "Матрос такой-то прибыл".
- Я ученик ещё, - совсем уже по-детски оправдался Лёшка.
- Вот и учись, ученик. Учись и докладывать и обстановку понимать. Видишь ведь: занят. Потерпи, не являйся под руку. Я ведь не зайчики ловил, а солнце. Знаешь для какой цели?
- Секстаном высоту светила определяют, а потом узнают, где находится судно.
- Верно! А ещё как можно определиться в море?
- По звёздам, маякам…
- В открытом море маяков нет. И звёзды не всегда видны.
- Тогда… - Лёшка запнулся.
- Самый точный способ местоопределения в океане - опрос местных жителей!.. - И второй сам заулыбался старой штурманской шутке. - Так, побалагурили - и довольно. Перейдём к делу… Алексей?
- Практикант Алексей Смирнов!
- А меня - Павел Павлович, сокращённо - Пал Палыч. Запомнишь?
- Конечно, Пал Палыч.
- И прекрасно. Главное - имя начальника - ты уже знаешь, а остальную морскую науку мы как-нибудь одолеем общими усилиями. Ежедневно ровно в восемнадцать ноль-ноль ко мне в каюту. Ясно, Алексей?
- Ясно.
- Далее. По сигналу тревоги надлежит тебе стоять здесь на правом крыле мостика. Задача: наблюдать и докладывать. И вообще, если взял в руки бинокль, то не любуйся безбрежной гладью, а наблюдай. Океан нельзя оставлять без присмотра. Знаешь, сколько под нами затонувших кораблей всех времён и народов? Сотни! А почему? - И опять в глазах второго смешливое выражение. - Потому, что не соблюдали ППСС - правила предупреждения столкновения судов. А это, Алексей, целая наука - как не столкнуться лоб в лоб в безграничном океанском просторе. Странно, но факт. И ржавчину очищать - наука. Иди учись! Боцман заждался тебя, Алексей. Жду в восемнадцать ноль-ноль.
- Есть, Пал Палыч!
С этого дня Лёшке стало не до капитана Гранта. Работа, учёба, работа, учёба.
ТРАМПОВОЕ СУДНО
"Море - это когда много воды", - объяснил когда-то трёхлетний Лёшка. Теперь он мог сказать:
"Океан - это когда много моря".
Теплоход "Ваганов" шёл по Атлантике десятые сутки. Десятые сутки только вода и небо, небо и вода.
Океан бесконечен, как матросская работа.
- Любопытно, - интригующе произнёс Кудров, искоса следя за капитаном, - куда нас пошлют из Японии?
Час назад получили радио - принять на Кубе сахар для Японии, выгрузка в Кобэ и Иокогаме.
До Кубы ещё двое суток, потом - разгрузка, погрузка, Панамский канал пройти, пересечь Тихий океан, стоянки в Японии, а Гену Кудрова уже интересует дальнейший путь!
Линейные суда ходят как междугородные автобусы: по строгому расписанию, определённому маршруту. Трамповые же - вроде грузовых такси: куда подвернётся груз. В голландский порт Роттердам - в Роттердам, в Монреаль - в Монреаль; зафрахтуют судно в Канаде для перевозки товара в Индию - пойдёт в Индию.
Сухогрузовой теплоход "Ваганов" работал как трамповое судно, и экипаж иногда по году не бывал дома, в Ленинграде. Такова моряцкая судьба, морская работа. И этот рейс планировался скромно: Ленинград - Куба - Ленинград. Теперь всё изменилось: Ленинград - Куба - Япония. А Япония на другом краю света…
- Всё же любопытно: куда потом? - гадал вслух Кудров. Он стоял у радиолокатора, держался для устойчивости за поручни, но смотрел не на экран, а на капитана. - Наверняка в Сингапур. Или в Коломбо?
- В Сингапур бы хорошо! - мечтательно сказал Пал Палыч. - В Коломбо - не знаю, не приходилось на Цейлон ходить.
- Красота! Но - задохнуться можно.
- Пойдём обратно, хлебнём жаркого и без Цейлона. Суэц закрыт. Африку огибать придётся.
- Смотря куда из Японии ещё погонят. Если в Новую Зеландию, например, то выгоднее идти в Европу вокруг Южной Америки, через Магелланов пролив. Верно? - Кудров беседовал со вторым, но смотрел на капитана. Тот - ноль внимания.
Лёшка мысленно представил карту земных полушарий и маршрут, проложенный четвёртым штурманом. Выходило полное кругосветное путешествие. Здорово! С первого раза - и кругосветка, да ещё с переходом через экватор!
- Заканчивай, - проходя мимо, бросил вполголоса Пал Палыч.
До конца вахты оставалось минут десять. Лёшка натирал мягкой фланелью и без того сверкающую золотом бронзовую рукоятку машинного телеграфа.
Отправляя Лёшку впервые на холодную вахту, боцман строго предупредил: "Не на прогулочную палубу идёшь - на капитанский мостик!"
Первые три часа вахты они провели на мостике вдвоём. Лёшка и Пал Палыч. Второй подробно знакомил ученика с оборудованием рулевой рубки и штурманской. Потом судно облетела весть о рейсе в Японию, и на верхотуре стало людно. Примчался Кудров, за ним третий штурман - готовить для капитана карты. Капитан долго раздумывал над ними. Теперь он сосредоточенно смотрел вдаль и молчал, как ни старался Кудров вызвать его на откровенность. Конечно же, капитан знал ещё какие-то важные подробности нового задания.
- А в Новую Зеландию могут вполне! Заходил же "Новодружеск"! Причём после Японии. Верно?
Поскольку капитан продолжал молчать, а южнее Новой Зеландии простиралась ледяная Антарктида. Кудров перенёс свои прогнозы севернее.
- Или - в Австралию!
- "Там кенгуру, там эму бродят… Коала на ветвях сидят!" - неожиданно для всех продекламировал капитан.
- В Австралию? Точно, Сергей Петрович? - обрадовался Кудров. Нет не зря он битый час вынуждал капитана открыть тайну!
- Что - в Австралию? - невозмутимо переспросил капитан.
- После Японии - на Австралию?
- Мне это пока неизвестно.
- А стихи?..
- Стихи сочинил Пушкин А. С, переиначил их доктор с "Врангеля".
"Как - с "Врангеля"?" - чуть не спросил Лёшка. В учебнике истории было сказано, что барон Врангель командовал белой армией в гражданскую войну. Не могли же назвать советский теплоход именем царского генерала!
Капитан, будто догадавшись, о чём Лёшка думает, повернулся к нему и спросил:
- А кто такой был Врангель, а?
- Не знаю… Вернее, знаю, но то другой.
Капитан рассмеялся:
- Да, тот другой! А этот, Фердинанд Петрович Врангель, жил в прошлом веке, русский мореплаватель, первопроходец, учёный.
- Остров Врангеля есть, - вспомнил Лёшка.
- Остров, горы Врангеля в южной Аляске - всё в честь него.
Разговор уходил всё дальше от главного, и Кудров снова направил его на желанный курс:
- Сергей Петрович, вам приходилось бывать в Австралии?
- Нет. По-моему, только Николаев туда ходил.
- Что ж, - бодро воскликнул Кудров, - придётся ему в Австралии гидом поработать!
- Если попадём туда, - снова озадачил капитан.
- А куда?
- Куда пошлют…
…Спустя два месяца, на подходе к японскому порту Кобэ, Николаев принял служебную радиограмму. Капитан удалился к себе и опять вернулся в рубку.
- Ну, четвёртый помощник, - сказал он Кудрову с необидной усмешкой, - теперь можно и погадать. Приказано бункероваться в Находке… - И закончил невесело: - От Японии до Находки - в балласте.
Вахтенный штурман Кудров чуть не присвистнул, но вовремя вспомнил: свистеть в ходовой рубке не полагается. Это не суеверная примета - дурной тон.
Через шесть минут рассекреченный секрет знал весь экипаж. В машинное отделение и то кто-то сообщил, не поленился пробежать вниз-вверх пять палуб-этажей.
Двухсуточный переход в балласте, то есть порожняком, никого, конечно, не обрадовал. Чистый убыток. А то, что заправляться топливом, пресной водой, в общем, бункероваться в Находке - это хорошо. По родной земле походить можно, среди своих побыть, поговорить по телефону с Ленинградом. И кинофильмы обменять.
В конце февраля теплоход "Ваганов" вошёл в бухту Находка и стал на якорь на дальнем рейде. Вскоре капитан Астахов уехал на пограничном катере в порт. Возвратился он озабоченный и раздражённый. В трансфлоте для "Ваганова" не было никаких дальнейших распоряжений и, что хуже всего, не запланированы никакие грузы.
Никого, кроме артельного, старпома и других, кому необходимо было выполнить в порту служебные дела, на берег не отпустили. До выяснения обстановки. А обстановка не прояснилась и на другой день.
Капитан опять вернулся не в духе, с ходу отчитал вахтенного помощника за обледенелые якорь-цепи и скрылся в своей каюте.
Вахтенный понял: причина капитанского негодования не в наледи. Сколько ни скалывай, всё равно намёрзнет: семь градусов ниже ноля, да ещё с ветром. Кудров вызвал боцмана.
- До клотика обрастать сосульками будем или ещё выше? - начальственным голосом спросил Кудров.
Клотик - верхняя часть мачты, самая вершина, выше точки на судне нет.
Зозуля повертел борцовской шеей, поглядел в одну сторону, в другую.
- Чисто, Геннадий Нилыч. Спозаранку кололи-драили.
- "Спозаранку"! Капитан три минуты назад с песочком вахтенного помощника драил! Перегнись, на якорь-цепи посмотри.
- Так они же…
- Выполняйте, - железным голосом приказал Кудров и демонстративно поправил нарукавную повязку вахтенного помощника капитана.
Обеденный перерыв ещё не закончился. Матросы курили в коридоре, на второй палубе надстройки, в подветренной стороне. Разговор не клеился: неважное настроение было у всех. До берега и мили нет, а не попасть. И неопределённость мучила: куда пошлют? Скорее бы домой! Уплывали в октябре, февраль уже кончается…
От ближайшего к Находке аэропорта Озёрные Ключи до Ленинграда шестнадцать лётных часов.
По воде - два месяца, если никуда не заходить, конечно.
- Да, - тяжело вздохнул моторист Быков, тот, что угощал в Гамбурге Лёшку горячим кофе. - Раньше июля - августа не вернёмся.
Несмотря на холод, Быков стоял с непокрытой головой.
Никто не отозвался, каждый думал: успеть бы к ноябрю!
- Надоела мне эта музыка, вот здесь сидит! - Быков провёл ребром ладони по горлу. - Спишусь без возврата.
И опять никто не отреагировал на его слова.
- Повезло Шаврову, - произнёс в пространство Паша Кузовкин. Он был в новых джинсах, выстроченных светлыми нитками, с золотыми заклёпками; на заднем кармане кожаная фирменная нашивка с лихим ковбоем.
Матросу Шаврову предоставили очередной отпуск и прислали замену.
- Уже в Ленинграде, наверное, - сказал Лёшка и тоже позавидовал.
До сегодняшнего дня Лёшка не очень-то рвался домой. Конечно, хорошо бы увидеть маму, Диму, со знакомыми ребятами встретиться, спросить кое о чём, о себе рассказать, а рассказать есть что. Пятый месяц в плавании, полсвета обошёл. Слетать бы на денёк в Ленинград и опять хоть на год в море.
- По времени оно бы и пора, но по средствам рановато, - откровенно высказался Паша. - Купить ещё кое-что надо.
Моторист Быков хотел возразить Паше, но тут пришёл боцман. На голове лыжная шапочка с помпоном, тёплая форменка, брюки заправлены в кирзовые сапоги с подвёрнутыми голенищами. Настрой, сразу видно, не лучший. Густые брови сдвинуты. Глянул в лица и понял, о чём разговоры идут.
- Грусть-тоска заела? Скучаем, а судно, между прочим, до клотика льдом обрастает. Все на бак! Чтоб и сосульки не осталось! Практикантам - к трапу: катер с провизией подходит.
- Повезло нам, - шепнул Паша и поддел Лёшку плечом.
Таскать ящики с продуктами не мёд, но легче, чем скалывать лёд с якорь-цепей.
- Переодеваться придётся, - сказал с сожалением Паша. Очень ему не хотелось расставаться с новыми джинсами. - Так ты и не высказал, как они тебе.