А глава к облакам, к облакам, а дорожки радугой, как у пузыря мыльного, когда ему лопнуть. За облака скрылась. Потом из облака - и стала падать, а радуга стала золотой, мраморной. Вот-вот лопнет глава.
Упала.
Я и себя забыл. Чувствую, что началось, а подумать-то об этом не могу.
Смотрю, а колокольня-то трык! - словно коленки у ней подкосились - и стала гармошкой складываться.
Рухнет, рухнет! Вот страшно стало. Не могу, чтоб рухнула - страшно. Закрыл я глаза - и вниз, вниз по лестнице, а сам ору:
- Начали! Начали!
Упал в шалаше на солому, ору. Не знал я, что так страшно - разносить.
Один я. Страшно одному. А тут вдруг Ленька открыл мешок и в шалаш заглядывает.
- Санька, ты чего?
Я к нему, шепчу не своим голосом:
- Начали! начали!
- Чего начали?
- Разносить начали!
- Врё!..
- Сам видел… разносят: колокольня сломалась!
- Идем!
Бежим к чердаку. С Ленькой не страшно. Мы к крыльцу - заперто.
Как же, думаю, я-то бежал?
Мы к парадному - тоже закрыто.
Вот штука! Как же - ведь я только что был тут.
А рано еще, все снят.
Вспомнил я, что только окно не заперто, через нет я и вылез тогда в огород, как проснулся. А если через окно лезть, так надо кухней в сени выйти и уже оттуда на чердак. А я не помню, чтобы я кухней бежал - это долго и поворотов много, - скоро не выбежишь. Вот чудно! Что, мне привиделось, что ли? Нет, не может того быть. Ясно, ясно видел. Да и сам чувствую, что бежал: запыхался и в ногах дрожь.
- Постой, - говорю, - я в окно. И тебе открою!
Тенька ждет.
А я смотрю: из кухни дверь на крючок заложена. Неужели я все бежал и запирал за собой? Тоже не может быть, - значит привиделось. На чердак дверь тоже на задвижке. Тихо везде - спят еще.
Приснилось, видно, мне все. Вот дурак!
Отпер Леньке.
- Иди первый.
Пускай идет, - я не виноват, если привиделось.
Добрались на чердак.
Глянул Ленька в окно, - так и влип. Ногами дрыгает.
- Гляди! Гляди!
Глянул, - чисто.
Неужто? Да быть не может! Круги темные запрыгали. Таращусь сквозь круги: чисто.
Где колокольня была и собор, - чисто. Нету. Снесли значит. Бот здорово! С Ленькой нестрашно. Смотрим мы на пустое место, не оторваться. Бело, бело. Ничего нету. Вот нагрянуло-то. И как это такое может делаться?
Смотрели мы и смотрели, а там все бело.
Тетка внизу дверями начала хлопать. Слышу кричит:
- Санька Санька! Пострел, в училище надо. Куда затесался?
За Серегой зашли и показали ему с чердака пустое место. Вот дивился! Мы то уж не дивились. Чего дивиться? И раньше знали.
XI
Идем в училище, морось туманистая - конца улицы не видно. Дойдем, думаем до площади, вот увидим, что разнесли. А все идут - и ничего.
Пускай идут. - никому не скажем.
Повернули за угол на площадь, где собор, - нету собора. Внизу только ворота видны от колокольни. Остальное все снесли. Вот здорово.
Стали через площадь итти. Грязища. А морось с дождем холодная. Мы ближе. Собор внизу тоже цел оказался. А верха не видно - все-таки разнесли, наверно.
Серега подошел к колокольне, рукой ее шатает.
- Она здоровая, ее не разнесешь.
Дурак он, не видал, как разносили. Верха-то не видать! Наверно, все-таки разнесли.
Решили мы ждать, как туман пройдет, чтоб узнать, разнесли или не разнесли верхушку у колокольни.
С книжками-то не больно хорошо у собора шляться. Увидят - попадет еще. Мы тогда к саду городскому - утром там никого не бывает.
Морось прошла, и туман стал чуточку розовый, а все-таки верхушки у колокольни не видать - разнесли, значит.
Собор весь целый оказался. Только какой-то маленький, съеженный, словно его обидел кто. В роде как за колокольню ему обидно. Да я ведь и не видел, как собор-то рушили, я про колокольню.
А туман золотиться стал, и над колокольней блеснуло что-то.
Серега говорит:
- Крест.
А Ленька ему:
- Дурак, это от бомбы!
Только верно, теперь видно стало - крест. Не рушили, значит, и колокольню.
Скучно нам от этого стало. А Ленька чуть Серегу не отдул ранцем и ремень оборвал.
Стал я усмирять Леньку, тяну к лавке. Гляжу: с лавки мычит кто-то. Спит на лавке дяденька грязный-грязный - и пятки голые. И с обеих ног вниз на веревках какие-то тряпки болтаются. Подошли мы ближе, а это Пашкины-то бареточки-то балетные свалились, узнать нельзя. Вспомнил я, как он зайчиков этими самыми балетными бареточками раскидывал. Непонятно мне стало, как это такое может быть? Тут и шляпа Пашкина оказалась в гармошку смята, и дождем в ней намочено. Вот Пашка балда какой! Противно мне от него стало.
А Ленька разбежался, да как щелк шляпу Пашкину, так и полетела, как ворона мокрая.
Затеял он собрать камешков и Пашку отстреливать. Засели мы на березу и оттуда метим.
Почесываться стал Пашка. Ворочается. А Ленька… вот меткий!
- Вот те блоха!
- Ага! Кусается!
- Получи вошку!
- Вот тебе таракан!
Мычит Пашка, не соображает, что такое. - А Ленька градом:
- Вот те клоп!
- Вот те вошь!
Кусаются камешки. Пашке покою нет. Поднялся. Лохматый - узнать трудно. Стал монатки свои собирать. Поплелся. Пятка Пашкина сама по себе, а бареточка сама по себе.
Эх, Пашка, Пашка, дрянь ты паршивая!
В училище мы в середине второго урока пришли - безобедниками остаюсь.
XII
В этот день еще одного купца ограбили. Вот молодцы какие: все по купцам самым богатым. Деньги тысячами отбирают. А не себе берут, - в комитет, свой, - в Москве у них комитет. И все с электричеством. И поди знай, где живут.
Ищут городовые, а найти не могут.
Тайное у них дело - важное. Не в том, чтобы купцов грабить - это так только, а главное - против царя они.
Оказывается: все, что худое на свете, так от царя и от богачей.
А они все хотят устроить, чтобы без богачей обойтись.
Митрия Михайлова сын говорит, что по всей России такие люди есть и за границей.
А комитет у них в роде начальства. Всем этим делом управляет тайно. А дело это не только для нас - на весь свет - большое дело. Вот оно и до нашего города докатилось. Во как!
Ленька сегодня с утра пропадал. И в шалаш не заглядывал. Где путается? Пошли мы с Серегой за рябиной в ихний огород - глядим: шагает Ленька по переулку быстро-быстро. Мы навстречу, а он:
- Идем. Чего знаю!
В шалаш шагаем изо всех сил, даже под косточкой больно. Ленька ловкий. Он всегда чего-нибудь знает.
Сели в шалаш, дух переводим - ждем, чего скажет.
А он говорит:
- Ломать шалаш надо.
Вот так - так!
Мы молчим.
- Ломать. Нельзя в шалаше!
А Серега, бледный весь, схватился обеими руками за шалаш.
- Не дам! - говорит.
И я тоже про себя думаю: не дам, ни за что не дам. Мало что Ленька выдумает!
А Ленька шипит:
- Я те не дам, дурова голова. Говорю, ломать надо. Что ты знаешь! Нельзя в шалаше - пуля хватят. В котле жить будем!
- В котле?!
- Ну да, в котле. У вас котел за баней. В котле будем жить. А шалаш ломать.
Жалко мне шалаш стало. Зачем ломать? Уж если надо в котле жить, так в котле будем, а шалаш пускай.
- Дураки, дураки, что вы знаете? Вот дураки. Говорю: нельзя в шалаше, в котле надо. Они в котле живут!
- Они?
- Кто они? Кто?
- Они.
- Кто? Кто? Говори!
- Дурак, нельзя говорить, пуля будет.
Вот сказал! Откуда это он? Вот Ленька!
- Да ты что? спятил? видел?
- Сам спятил!
- Неужто видел ты?
- Дурак, был у них - не то что видел. В котле живут. На пыльном, на погорелом.
- Врешь ты.
- Сам врешь! А это что? Врешь?
Тут Ленька из кармана кулак выдернул, разжал и опять в карман. А там мигнуло чего-то серебряное.
- Что, что? показывай!
- Разве можно так, дурья башка, иди ближе.
Мы сгрудились коленками и лбами друг в друга так и впираемся, дышим часто. А Ленька мучает, не показывает. Знает, что важная у него штука.
Вынул кулак и опять раскрыл на минутку. Опять блеснуло чего-то.
- Да не жиль - показывай!
Под конец Ленька раскрыл руку.
- Только не трогать, осторожнее, а то стрельнет!
В кулаке у него маленькая-маленькая штучка - наполовину золотая, наполовину серебряная, красивая-красивая.
- Чего это, Леня?
- Пуля!
И спрягал.
- Да дай посмотреть - какая! Что, тебе жалко?
- Нельзя, нельзя, не велели!..
Мы так и сидим обалделые. И спросить чего - не знаем.
Вот какой Ленька! Вот чего может. Он ловкий.
А он помолчал и показывает:
- Вот полтинник есть.
Полтинник?..
Мы совсем обалдели. А ну как еще что покажет! Страшно нам даже стало Леньки. Словно он не тот, а другой. И на самом деле другой. Важный. Знает чего-то. Много, видать, знает, - не говорит. А может нельзя сказать - может ему пуля за то будет немедленная?
Вот какой Ленька.
А он говорит:
- Колбасы велели купить и ситного.
И еще дальше стал Ленька: далекий-далекий.
У меня даже комок к горлу подкатил. Далеко мне до Леньки. Вот какое важное дело у него. Ленька пойдет еще к ним, понесет колбасу, а я тут ненужный… буду в шалаше сидеть…
А комок давит, давит. Не могу я так.
- Леня, - говорю, - возьми и меня колбасу покупать!
- Ладно.
- А Серегу?
- И Серегу.
- Куда пойдем, Леня, а?
- К турке Ведерникову.
- По-моему тоже к турке, Леня, а?
- Знамо, к турке.
Вдруг Леньку как прорвало. Как начал рассказывать… Шел на мыльный завод, на погорелый, рябина там есть сладкая-сладкая - он один знает. Мимо котла шел…
Котел там и верно есть - большущий такой, опрокинутый в лопухе.
Только видит Ленька: в одном месте в роде как лазеечка. Вот, думает, где хорошо бы жить, лучше, чем в шалаше. Только голову в лазеечку хотел просунуть, а его кто-то как сгрипчит за шиворот, так он весь и проехал сразу с сапогами в котел. Во как! Во силища подхватила! Темно в котле, только в лазеечку чуть светит. А силища-то шиворот не пускает.
Да вдруг как загудит в котле:
- Ты как сюда попал?
Видит Ленька: сидят дяденьки. Двое. Ну, знамо, кто. Те самые, что с электричеством да с пистолетами. Один большой-большой, а другой маленький.
А Ленька:
- Я, - говорит, - дяденьки, посмотреть, я за вас!
- Тебя кто послал?
- Никто… Я сам… У нас шалаш…
А они смеются!
- Смотри, - говорят, - ни гу-гу!..
- Ни-ни. Я за вас!
- Да ты молодец, видно.
- Мы за вас, дяденьки. Больно вы здорово купца отделали… Всю ночь в подштанниках простоял!
Рассказал им все. А они смеются. Одного звать Иося, а который большой - Андрей.
- Да ты молодец, в самом деле. Купи-ка нам колбасы!
Да в котел не велели больше Леньке соваться, а колбасу оставить у рябины А Ленька им на прощанье:
- Дяденька, пульку дайте!
Дали, смеются всё:
- Ну, пошел!
Вот Ленька! Везет ему. Мне бы увидеть их в котле, - чего бы только не отдал…
XIII
Пошли за колбасой к турке Ведерникову. Он и в самом деле турка, даром что Ведерников. Он крещеный. Лучше всего у него колбасу купить, самый он подходящий как есть. Нос у него в роде Юдкинова - громадина, а усы прямо из носа.
Турка никогда не смотрит, кто пришел в лавку. Он далеко куда-то смотрит, словно к себе в Турцию.
Вывеска у него для колбасы самая лучшая. Человек нарисован и колбасу ест: с него ростом колбаса - дугой. А написано: Вот так колбаса фкусна и петательна айда робя покупать колбасу у турки Ведерникова.
Во какая вывеска!
Вошли. Турка сидит на прилавке, высоко чуть ли не под потолком и, видно, в самую Турцию смотрит. Лавка-то маленькая и потолок низкий. Сначала похоже, что как раз сам турка то здесь и продается. А потом уж товар видно. Колбаса с потолка висит, баранки, словно оброс потолок.
Ленька ткнул в колбасу пальцем. А турка буркает:
- Эта - трыц пэт капэк.
Отвесил, не смотрит.
Ленька в ситный пальцем.
- Эта - сэм капэк.
Тоже отвесил и не взглянул.
Ленька колбасу за рубаху спрятал, а ситный за куртку. А Серега, дурак, драку затеял, тоже нести хотел чего-нибудь. Разломали ситный. Ему половину.
XIV
Я теперь стал Андрей, а Ленька - Иося. Он ловкий такой, чернявый и маленький, а я длинный.
Раз уж так, то, ясно, надо в котле жить.
Котел старый из бани. Треснул в одном месте, - его и выкатили. Без дела валяется. Мы его над бороздой опрокинули в грядах около малинники, чтобы в борозду под котел пролезать можно было. Сзади землей зарыли, подложили соломен - сухо.
В котле труднее жить.
Ленька говорит: и им трудно: - не разогня спины весь день!
А главное, в котле двоим только можно, и то ноги не влезают. Сидим с Ленькой, а ноги на улице. Серега вместо меня полез. Гляжу: четыре сапога в борозде.
А еще с Серегой драка получилась. Он ни на Андрея, ни на Иосю не похож - он толстый. Ленька говорит:
- Ты купец будешь, живи в бане - мы тебя ограбим. Вот деньги, золото. Собирай.
Это он про листья, опали которые, золотые.
А Серега ни за что. В драку полез. Прогнали мы его, а он залез на забор да камнями в нас по котлу: дзяк, дзяк!
А нам наплевать, - котел-то железный.
К вечеру шалаш разнесли. И Серега разносил. Орали на всю улицу. Гороховина выше забора летела, как взрыв.
Тетка только помешала - разъерепенилась:
- Вы что беснуетесь, бесноватые, непутевые?.. - И пошла и пошла. Велела всю гороховину собрать и за баней в кучу сносить и колья туда же составить.
За баней у нас закоулочек такой был. Только грязно там: из бани течет все, и бревна прогнившие внизу.
Хорошо, что котла не заметила.
XV
Лету-то уж совсем конец приходил. Недели три уже как мы учились.
Такое время теперь, что хоть и поздно проснешься, а все еще заря на небе разноцветная.
И трава от мороза бывает белая.
Я все иней этот словить на траве хотел.
Из окна глядишь: белая трава. А выбежишь - как ничего.
Сегодня я совсем рано проснулся. Смотрю: иней.
Я скорей смотреть выбежал: он какой-то не то в роде крылышек крошечных, не то звездочками. Очень его разглядеть трудно. Он и от дыхания тает. Сейчас, смотришь, - звездочкой он, а через минутку маленькую и нет его - капелька.
Поднялся я с травы, коленки промочил, гляжу - в конце переулка, к реке который, городовик стоит у забора, а делает не поймешь что. Я другой стороной поближе подхожу посмотреть.
Городовиков этих у нас теперь развелось много. Все говорят - на социалистов на этих.
Подошел я. Ну, и чудное городовик делает: шашкой своей забор скребет. Белую какую-то записочку соскребает.
Теперь уж всякие вещи у нас в городе случаются, а каждый раз сначала-то не поймешь, что такое.
И тут. Зачем ему шашкой афишку какую-то соскребать?!
Никогда таких дедов не бывало!
А городовик, видно, сердится. Досчатый забор, хлибкий - грохочет на весь переулок. Налипла, видать, афишка здорово. С шаршавой-то доски не больно сдерешь.
А оглянулся я в нашу сторону. К тюлю туда.
Батюшки! Да там такой же городовик стоит и тоже забор шашкой скребет.
Вот уж, верно, дела невиданные!
Может по всему городу стоят городовики на всех улицах и на переулках и заборы скребут.
Такие дела теперь, что и это быть может.
Надо Леньке пойти сказать. Дело-то, видно, совсем важное.
Вот так афишка! Что же это за афишка такая, что никому читать городовики не дают?
Леньки не застал дома. Он ловкий. Он уж наверно все знает лучше меня. Прямо мне даже кажется иногда, что Ленька сначала знает, что будет, а уже потом это случается. Во какой!