3
На лестнице, когда Юлька после контрольной спускалась в гардеробную, её нагнала Марина.
- Ну что, решила? - спросила она.
- Конечно, решила, - сказала Юлька. - А ты почему задержалась?
- А! - Марина капризно поморщилась. - Опять возилась с этой новогодней газетой. Лучше бы не умела рисовать. Надоело!
Из школы вышли вместе. Они жили в соседних домах, им было по пути. После того как Марина вытащила и читала вслух Володин дневник, Юлька не разговаривала с ней целый месяц. Потом опять стала разговаривать. Не век же дуться…
- Совсем мне не нравится эта выдумка - праздновать Новый год в лесу, - сказала Марина. - Что за танцы на снегу? Ерунда какая-то.
- Ты не понимаешь, - таким тоном, словно бы она жалела Марину, проговорила Юлька. - Лес. Снежная поляна. Огромная ёлка. Костёр. Транзистор. Да это же… Это просто сказочно хорошо! Это будет самый лучший праздник в моей жизни.
- А по-моему, лучше отправиться в поход первого, а Новый год встретить в городе.
- Ни за что ребята не согласятся! - горячо возразила Юлька.
Марина вдруг дёрнула её за рукав.
- Смотри!
Юлька повернула голову. Этого ещё не хватало! Чёрный. Стоит на дороге возле снежного вала, руки в карманах, пальто расстёгнуто, папироса в зубах. Смотрит в упор на Юльку.
- Можно тебя на минутку?
Даже по имени не назвал. "Можно тебя на минутку?" Кого это "тебя"? Меня? Или Марину?
Юлька отвернулась, будто не слышала. Юлька с независимым видом проходит мимо Чёрного. Придумал же: на дороге встречать! Хорошо хоть, Ирина Игнатьевна не видит.
- У вас дома будет ёлка, Марина?
- Будет.
- Юля!
Ага, вспомнил всё-таки имя. Юлька нехотя повернула голову.
- Ну? Что ты?
- Поговорить надо, - сказал Чёрный.
- И что это меня никто не встречает после уроков, - с притворным вздохом проговорила Марина и быстро пошла вперёд, размахивая портфелем.
- Подожди, Марина! - крикнула Юлька ей вслед.
Но Марина и не подумала остановиться.
- Я тороплюсь.
Подумаешь, торопится! Нет, никогда Марина не была настоящей подругой. И не будет, наверное.
- Ну, что тебе? - сердясь сразу и на Марину, и на Чёрного, спросила Юлька.
- Юлька, пойдём сегодня в кино, - сказал Чёрный.
- Что?
- Слышала же!
- Может, ещё - на последний сеанс?
- На последний.
- Нет, - сказала Юлька. - Я не хожу на последний. И вообще сейчас некогда - контрольные. До свиданья.
И Юлька пошла. Но Чёрный пошёл за ней. Юлька зашагала быстрей. И Чёрный прибавил скорость.
- Я тебя буду ждать возле дворца, - сказал он.
- Не жди.
- Билет куплю, - пообещал Чёрный, словно не слышал Юлькиного отказа.
- Ну, хватит, - обернулась к нему Юлька. - Не ходи за мной.
- В десять без пятнадцати, - сказал Пашка. - Не забудь.
- Отстань! - сказала Юлька.
"Ещё не хватало - в кино с ним! На последний сеанс школьникам не разрешают. И мама ни за что не отпустит. И вообще, хватит мне на сегодня неприятностей!"
Но тут же Юлька припомнила, что неприятности ещё не все миновали. Уж если Ирина Игнатьевна сказала, что придёт поговорить с родителями, так она придёт. А мать всякий пустяковый случай готова раздуть в трагедию. Будет ахать и охать… Папа, конечно, не посмеет заступиться. Да и с какой стати ему заступаться? "Я ведь всё-таки виновата. Немножко виновата…"
Пожалуй, лучше было бы подготовить мать к разговору с Ириной Игнатьевной, самой рассказать о сегодняшнем происшествии. Но тогда вместо одной продрайки придётся выдержать две. А чистосердечное признание мало смягчит мать. Нет, лучше уж ждать, будь что будет…
И Юлька вела себя дома как ни в чём не бывало. Только чрезмерное усердие удивило мать: ни погулять не пошла, ни на лыжах покататься. Сидит и сидит за уроками. "Это беда, сколько задают уроков", - думала Анна Тимофеевна, сочувствуя Юльке.
В маленькой комнатке было тепло и уютно. На старом письменном столе лежали тетради и учебники и, возвышаясь над ними, горела настольная лампа с матовым абажуром. Юлька, склонившись над столом, решала задачу по тригонометрии.
Дело подвигалось туго: задача была как будто и простая, но всё упорно не сходилась с ответом. Юлька пересчитывала уже три раза - не сходится, и всё! Уж если выпал невезучий день, так ни в чём не жди удачи.
Юлька решала задачу, а сама прислушивалась. В кухне мать готовит ужин - крошит капусту. Ножик упал. У соседей по радио звучит музыка. Чайковский? Ну да. "Сентиментальный вальс" Чайковского. Отец ещё не пришёл - у него профсоюзное собрание. И Ирины Игнатьевны нет. Может, она всё-таки не придёт? Так, попугала. Смешно жаловаться родителям. Ведь девятый класс! Неужели она не понимает, что это смешно?
Юлька опять склонилась над задачей. Ой, да тут же надо множить, а она делила. Ну, бестолочь!
Не успела Юлька перемножить числа, как раздался звонок. Ручка замерла. Отец или Ирина Игнатьевна? Мать открыла. Послышался мужской голос. Отец.
- Занимается?
- Занимается. Целый день сидит и погулять не вышла.
Это они - о Юльке. "Правда, - подумала Юлька, - в школе уроки, дома уроки, свету белого не видишь…" Ей стало жалко себя.
- Юля, иди ужинать, - позвала мать.
- Сейчас, немного закончу…
Она переписала вычисления в тетрадь и вышла в столовую - вялая и хмурая, как и полагается усталому человеку.
Отец, наоборот, был весел и оживлён, точно не с работы пришёл, а с прогулки.
- Учишься? - сказал Юльке. - Скоро умней отца с матерью будешь, что тогда с тобой делать?
- И то уж без стука войти робею, - подхватила мать.
Юлька промолчала, не до шуток ей было сегодня, только улыбнулась из вежливости уголками губ.
- На той неделе будем пускать новый блок, - сказал отец.
Новый блок - это паровой котёл и турбина в одном агрегате. Словно бы ещё одна новая электростанция присоединится к старой. Уже целый год отец говорил об этом новом блоке. И вот - скоро будут пускать.
- Не знаю, как пойдёт. Опять придётся сутками работать.
- А тебе того и надо, - перебила мать. - Кто тебя на него гнал-то, на новый блок? Сам небось напросился, насильно никто не переведёт.
- Я не говорю, что насильно… Нужны опытные слесари, вот и перевели. Мне честь оказали.
- Да уж тебя только похвали, за похвалу на Луну полететь согласишься, - ядовито проговорила мать.
- На старых турбинах давление сто атмосфер, а тут сто тридцать, - продолжал отец, словно не заметив насмешки. - И пар горячее градусов на семьдесят. Тяжело придётся турбине, тяжело…
- Турбину жалеешь, себя не жалеешь, - сказала мать.
Раньше Юльке казалось, что отец во всём подчиняется матери и немного даже побаивается её. Однако в серьёзных вопросах он всегда поступал, как задумал. В споры с матерью не вступал, действовал тихо, где обходом, где шуточками, а своего добивался.
На работе отца уважали. И грамоты он получал, и премии, и бригаде его присвоили звание коммунистической. А работа у него была сложная. Юлька даже не представляла, какая сложная, пока сама не побывала на электростанции.
Нынче осенью, едва начался учебный год, повёл Алексей Иванович Юлькин класс на электростанцию. Юлька вместе со всеми ходила по просторным, чистым цехам, разглядывала огромные котлы и турбины, множество стрелок, огоньков, диаграмм на щитах управления, слушала грозный гул машин, от которого дрожал пол, а сама всё думала: где же отец? Ей хотелось увидеть отца за работой.
И Юлька наконец увидела его, когда вслед за Алексеем Ивановичем спустилась по железной лесенке в первый этаж машинного отделения. Отец стоял возле разобранной машины и, занимаясь своим делом, не сразу заметил ребят. А Юлька замерла возле колонны под какой-то горячей изогнутой трубой, похожей на огромную колбасу.
Что-то новое, незнакомое, какая-то непонятная красота почудилась тогда Юльке в родном человеке. Почему он казался красивым? Старая спецовка, тёмная рубашка, немолодое, усталое лицо… А глаза необычные - умные, сосредоточенные, строгие. Эти глаза, что ли, делали отца красивым? Нет, не только… Стоял он как хозяин, как властелин, как мудрец в этом царстве металла, и руки бережно, спокойно и умело выполняли тонкую работу.
Отец не ремонтировал машину. Он переделывал лопатки турбины, чтобы увеличить её мощность.
Когда первая машина после реконструкции успешно прошла испытания, бригада праздновала это событие.
Собирались у мастера. Отец вернулся домой подвыпивший и счастливый, пел "Соловьи, соловьи" и "Катюшу" - он не знал современных песен. Мать ворчала: "Ну, распелся спьяну-то!.." - "Я не от вина пьян, - возражал отец, - я - от радости. Эх, не понимаешь ты…" - "Где мне понять…"
Но Юльке казалось - мать всё понимает. И радость его чувствует, и гордость, и сама гордится отцом. Как-то недавно зашла соседка, и мать похвастала: "Моего-то на новый блок переводят со всей бригадой". Мать сама тоже работает на электростанции, в топливном цехе, тут полгорода работает на электростанции…
- Ты что молчишь? - вдруг спросил отец, глядя на Юльку. - Расскажи, как дела, что там нового, в школе…
- Да ничего нового, всё нормально, - сказала Юлька.
Последние слова заглушил резкий звонок. "Явилась всё-таки!" - подумала Юлька.
- Иди открой, Юля, - сказала мать.
Это точно оказалась Ирина Игнатьевна. Пока она раздевалась, Юлька стояла неподвижно, как столб. Вышел отец, принял у Ирины Игнатьевны пальто, бережно повесил на плечики.
- Проходите, пожалуйста. Пообедаете с нами?
От обеда Ирина Игнатьевна отказалась. И от чаю тоже. Мать быстренько принялась прибирать со стола. Юлька ей помогла.
- Ну, как там наша Юля? - спросил отец с такой улыбкой, точно ожидал самых неумеренных похвал и заранее смущался.
- Да в общем-то ничего, - сказала Ирина Игнатьевна сухо. - Но кое-что в её поведении меня беспокоит.
Отец перестал улыбаться, вопросительно посмотрел на Юльку.
- Это что же? - спросила мать, садясь на диван рядом с Ириной Игнатьевной.
- Двоек у Юли нет, - сказала Ирина Игнатьевна. - Просто я зашла поговорить.
- Просто учителя на квартиры не ходят, - грубовато возразила мать.
Юлька собрала груду тарелок, унесла их в кухню и не пошла обратно - принялась мыть посуду.
Вскоре, однако, её позвали. Юлька вытерла руки посудным полотенцем, пришла в комнату, встала у дверей, как утром стояла в учительской.
- Это что же ты, Юля? - сказал отец. - Почему же на контрольную опоздала?
- На контрольную! - подхватила мать. - Это ещё бы не беда. А с каким ты парнем связалась?
- Ни с каким не связывалась, - перебила Юлька.
- Не рано тебе с мальчишками по улице разгуливать?
"Не рано, - подумала Юлька. - Другие уже давно дружат. Что тут плохого?" Но вслух она ничего не сказала.
- Что это за Чёрный? - спросил отец.
- Нехороший парень, - сказала Ирина Игнатьевна, раздосадованная Юлькиным молчанием, которое она всегда считала признаком упрямства. - Его из школы исключили.
- Да знаю я! - затараторила мать. - Хулиган уличный. Да как же ты могла с таким хулиганом связаться? Ведь они все с ножами ходят. Им своей головы не жалко, для них только и есть одно удовольствие - чтобы другому человеку зло сотворить.
Юлька молчала. Стояла, тупо уставившись неподвижным взглядом в пол, и молчала. Странные люди. Почему нужно выбирать такие слова, чтобы они царапали душу? И почему нужно считать всех людей скверными? Пашку. И меня. Ну да, и меня она считает скверной, ленивой, грубой. А себя - хорошей.
- У них вся семья паршивая. Мать я не знаю, мать давно померла, а бабка - спекулянтка и пьяница. Отец женился, уехал, а Пашку с ней оставил. Он ещё паспорта не имел, а уже ларьки обкрадывал.
- Никогда он не воровал! - сказала Юлька.
- А ты откуда знаешь? - вскинулась мать.
- Стало быть, без отца-матери парнишка-то? - спросил отец.
- Он и при отце плохо себя вёл, - заговорила Ирина Игнатьевна. - В седьмом классе… Юля, помнишь, как он на моём уроке выпустил из кармана воробья?
- Это не он.
- Он!
- Нет, не он.
- Кто же? Ты знаешь?
- Знаю.
- Скажи. Ну скажи, теперь уже, два года спустя, всё равно никого не подвергнут наказанию.
- Славка Милюков.
- Не может быть!
- Может. Они поспорили. Чёрный сказал, что, если кто-нибудь другой напроказит и не будут знать - кто, всё равно скажут на него. Они спорили на перочинный ножик. И Славка отдал Чёрному ножик.
- Я и говорю - с ножами ходят, - сказала мать. - Шпана и шпана. Не смей с ним больше видеться! И на обрыв не ходи. Нечего тебе там делать, рано ещё свиданки назначать.
Юлька почти не слушала мать. "Надо так жить, чтобы к тебе не придирались, - думала она. - Если бы я сегодня не опоздала на контрольную, никому не было бы до меня дела. А я всё равно была бы такая же. Из-за маленькой случайности столько суетни. А о чём я думаю, они не знают. И не хотят знать. Лишь бы слушалась. Надо научиться прикидываться".
- Будешь эту неделю без кино, - заявила мать. - А если ещё когда к Чёрному подойдёшь - гляди, худо будет.
- Юля, в общем-то, неплохая девушка, - заговорила Ирина Игнатьевна, смущённая суровым приговором.
- Кабы её не держать в жёстких рукавицах, давно бы с пути сбилась, - возразила мать.
- А за что же, - нерешительно проговорил отец, - за что же парнишку из школы-то изгнали?
- Ты не об нём, ты о своей думай! - раздражённо проговорила мать. - Ты - отец. Запрети ей дружить со шпаной.
- Я, Аня, этого парня не видел, - сказал отец негромко, но с тем внутренним упрямством, которое Юлька не раз уже замечала в нём. - Может, наоборот… Может, помочь надо…
- О господи! - с сокрушением воскликнула мать.
- Школа сделала всё возможное, чтобы перевоспитать этого подростка, - сказала Ирина Игнатьевна и встала.
- Уж я буду за ней следить, - пообещала мать, кивнув в сторону Юльки.
Они оба, мать и отец, вышли в переднюю проводить учительницу. Юлька не вышла. Стояла так же, прислонившись к колоде двери, словно её тут приклеили. А когда хлопнула дверь, быстро убежала к себе в комнатку, легла ничком на кровать, не включая света, подумала: "Хоть бы не пришли!"
- Не ходи к ней, - услышала через дверь голос отца, - пусть одна подумает.
- Испортишь ты её, - сказала мать.
Но всё-таки послушалась - не пошла к Юльке.
4
Юлька совсем и не собиралась дружить с Пашкой Чёрным. Пока его не исключили из школы, они учились в одном классе, но Юлька всегда держалась в стороне от мальчишек. Она даже не разговаривала никогда с Пашкой. И ничуть не жалела, когда его исключили из школы. Потому что он сам был виноват.
Чёрного исключили из школы за то, что он погубил школьный сад. Ночью с одним парнем - тот парень был старше и в школе не учился, просто так болтался по улицам, - с тем парнем они пришли в школьный сад и спилили семь самых лучших яблонь. Яблоням было уже шесть лет, их садили накануне выпуска из школы десятиклассники, когда Юлька училась во втором.
Осенью на месте спиленных яблонь посадили новые. Они были тоненькие, с голыми ветками, беззащитные, словно первоклашки среди старших ребят. А Пашку осенью бабушка устроила в строительное училище.
Юлька не думала о Чёрном, пока он не ходил на обрыв. Он уже недели две ходил, и Юлька стала приглядываться к нему просто из любопытства. Зачем он стоит там по утрам? Любуется природой? Вряд ли. Если бы он любил природу, он никогда бы не спилил яблони. Юлька не смогла бы спилить такие деревья. А он спилил.
Непонятно зачем, но почти каждое утро Пашка раньше Юльки оказывался над обрывом. На Юльку он не обращал внимания. И она на него тоже. Забавно было, что он сидит там на поваленной сосне или стоит возле, только и всего. Юлька даже со смехом рассказала об этом Марине. Напрасно рассказала. Теперь Марина смеялась над ней.
Сегодня после неприятности с контрольной и посещения Ирины Игнатьевны Юлька чувствовала себя несчастной и обиженной. И Пашка казался ей одиноким, несчастным и обиженным. Может, он ради неё ходил на обрыв? Может, он ищет в ней друга? По-человечески, по-хорошему. Достал портфель. Пригласил в кино. А Ирина Игнатьевна и мама наговорили невесть чего.
Юлька терпеть не могла когда на кого-то возводили напраслину. Хулиган. Ворует. Ходит с ножом. Кто видел, что он ворует? Никто. Неправда это. И про нож неправда. И про хулиганство. Ну, спилил яблони… Когда это было? Может, человек стал совсем другим, а его так всю жизнь будут считать хулиганом.
Лёжа ничком на кровати, Юлька долго размышляла в темноте о людской несправедливости. В квартире было тихо. Отец, наверное, сейчас читает газету. А мама вяжет свитер - она давно уже вяжет Юльке шерстяной свитер и торопится закончить до каникул.
Свитер Юльке нравился. Голубой, пушистый, с белыми полосочками. Такой наденешь под лыжную куртку, и не страшен ни ветер, ни мороз. Но в обиде и ожесточении Юльке не хотелось думать ни о чём хорошем. Даже хорошее она старалась вывернуть наизнанку. "Вяжет целый год, - подумала она о матери. - Свяжет к лету. Нужен мне к лету её свитер!"
Юлька резко села на кровати. Слабый свет от уличного фонаря пробивался в окно сквозь тюлевую занавеску. Учебники беспорядочно валялись на столе. Юлька вспомнила, что ещё не собралась в школу. Вздохнула, встала и включила свет.
Она укладывала в старый портфель без ручки книги и тетради, а сама всё думала о своих неприятностях. Целую неделю без кино! Ничего себе. За что? Опоздала на контрольную. Ну и опоздала. "Вот ещё двойки начну получать. Буду учиться на двойки и ходить в кино. На самый последний сеанс".
Юльке ужасно хотелось сделать сейчас что-нибудь навред всему свету. Маме. Ирине Игнатьевне. Отцу. Нет, отец ни при чём… Ни при чём? А почему он не заступился? Почему он не сказал, что это глупо - лишать человека кино?
Если провинилась, так сразу казнить?
"Вот возьму и пойду в кино, - подумала Юлька. - Сейчас же. Который час?.. Половина десятого. Как раз успею. Билет Пашка купит. Раз приглашал, значит, купит". - "Не надо, - сказал Юльке робкий внутренний голос. - Не ходи". Но Юльке сегодня казалось, что все её зажимают и угнетают, и даже свои собственные разумные мысли вызывали возмущение и протест. "Вот ещё! - с капризным упрямством возразила Юлька тому внутреннему голосу. - Захочу и пойду! И пойду. Да, пойду!"
- Мама! - крикнула Юлька, выбегая в столовую. - Мама, я…
Мать подняла голову, руки её замерли на спицах.
- Что такое?
- У меня задача по тригонометрии не получается. Пойду к Марине, вместе решим.
- Ведь скоро десять, - хмуро сказала мать. - Какая тебе Марина в ночную-то пору?
- Что же мне, двойку завтра схватить? - с возмущением проговорила Юлька.
Так натурально она возмущалась, точно и в самом деле собиралась к Марине.
- Что ж ты раньше-то? - недовольно, но уже не так категорично сказала мать.
- Думала, сама справлюсь.