Помни о тех, кто проделал этот путь до тебя, сохраняй спокойствие и рассудительность, и путь не покажется тебе тяжелым. Думай о Громоноге - он первый прошел по этому пути, и никто не мог показать ему дорогу. Будь осторожна на страшных темных дорогах нижнего мира - с бездонными провалами, мосты через которые охраняют ужасные, свирепые существа, безымянные и бесформенные.
Эти существа бесплотны, но опасны. Они не разорвут тебя на куски - тела у тебя уже не будет, - зато могут лишить рассудка. Громоног не знал, что они всего лишь невещественные фантомы, но храбро пробежал через клубящуюся тьму, и призраки разлетелись, как туман.
У тебя же будут дружественные проводники, их совет утешит тебя и сохранит твой рассудок.
А хочешь знать, что ты увидишь в Другом мире? Бескрайние луга и зеленые горы - совершенство, и великолепие, и миллионы заячьих духов, резвящихся в лучах вечной зари. Ты увидишь веселых беззубых лис и добрых орлов без когтей. Да-да, они тоже окажутся там, в этом месте, имеющем много имен! Даже люди там будут. Ты встретишь там человека, безоружного, без одежды, без кирпича и цемента, без железных машин. Обнаженные люди будут гулять по заячьим полям, и ты научишься у них новой любви и новой мудрости.
Попав туда, ты поймешь сущность и смысл заячьей истории. Ты узнаешь, что некогда зайцы были громадными и топтали землю могучими задними лапами. Но их было легко заметить, таких больших, и зубастые чудовища чуть не истребили их.
И вот зайцы, не будучи свирепыми хищниками, не имея в своем распоряжении оружия, вынуждены были искать другие средства защиты. И они нашли их - обратившись к волшебству. Они стали изучать звезды, луну и солнце, землю и воду, они научились искусству и науке волхвования. Они стали волшебными зайцами, очаровали людей, и те сделали Громонога и его потомство своими тотемами. Древние люди почитали зайцев, носили заячьи маски, вырезали из дерева символические заячьи фигурки.
Первое, что сделали зайцы с помощью волшебства, - изменили свои размеры, уменьшились, приобрели идеальный рост и длину. Теперь они могли укрываться от хищников в полях, среди камней - или просто замирать на открытом месте и становиться незаметными. Они научились скрываться, мгновенно притворяясь земляной кочкой на лугу или веткой дерева. У них был благородный облик - длинные уши, сильные задние лапы.
Нашлись, конечно, как всегда бывает, и маловеры - им недостало силы духа пройти через волшебное превращение. С ними волшебство сыграло злую шутку. Из-за своего неверия они, вместо того чтобы изменить размер, окаменели, превратились в гранитные глыбы, которые люди принимали за обычные камни, напоминающие животных.
За прошедшие тысячелетия большинство этих каменных изваяний погрузилось в землю, и только их уши торчат на поверхности. Те, кому случалось бродить по болотам, горам или пустыням, нередко натыкались на выветрившиеся заячьи уши, выступающие из земли каменными монолитами, - иногда только одно ухо, если второе успело рассыпаться в песок, иногда несколько, если превращение застало нескольких зайцев, собравшихся в одном месте.
О, волшебные зайцы, скачущие по бескрайним просторам времен, слишком многочисленны, чтобы их пересчитать, слишком удивительны, чтобы описать, и их наследие принадлежит тебе, Торопыжка, все это твое - легенды и мифы, тайны и чудеса. Сейчас ты в плену, в логове убийцы, но ты убежишь туда, где он тебя не догонит, он останется в другом конце темного туннеля, а ты будешь смеяться над ним, и звуки твоего смеха будут отдаваться у него в голове и сводить его с ума, пока он не поймет, что ты победила.
Просыпаясь от этих снов и опять осознавая мучительный голод, Торопыжка мало что помнила - только главное: чувство мира, покоя и безопасности.
Вечером, когда Убоище отправилось на охоту, Торопыжка подошла к краю ослепительно светлого отверстия и посмотрела вниз, на скалы. Она заметила в стене углубления и выступы, которые ей, горной зайчихе, могли бы послужить опорой для спуска. Она ступила на один такой выступ, и ей удалось удержаться, прижавшись к стене. На следующем шагу у нее закружилась голова. Ей удалось поставить одну лапу в щель между двух камней, но она поскользнулась, пошатнулась и почувствовала, что падает. Изнуренная голодом, она почти ничего не весила, от нее остались только кости, обтянутые шкуркой, - она не столько рухнула, сколько поплыла по воздуху к земле.
Земля у подножия башни оказалась влажной и мягкой. Падение оглушило Торопыжку, но не убило, хотя она знала, что смерть совсем рядом. Она начала долгий спуск по скалам, в высокую болотную траву, к дому. Путь был длинный, и у нее не было никакой надежды дойти. Но ее встретили.
Водохлеб вышел со скованного морозом поля и увидел ее. Она лежала на подмороженной торфяной кочке, еле дыша. Исхудавшее тело с трудом удерживало последние остатки жизни.
- Водохлеб! - прошептала она, скорее почувствовав, чем увидев его рядом. - Надо было мне выбрать тебя!
- Будем считать, что выбрала, - ответил он. - Торопыжка, ты умираешь?
- Умираю. Но ты не печалься. Я знаю, куда иду. Там хорошо, Водохлеб.
Водохлеб знал, что не сможет не печалиться. Но зайцы не плачут по умершим - они их помнят.
- И не забудь, - тихо сказал он, - я буду драться за тебя этой весной.
- Я буду смотреть на тебя, - ответила она. Ее глаза остекленели, и худенькое тело замерло. Водохлеб ушел. Дух Торопыжки начал долгий путь через мрак к Другому миру, где обитают зайцы, и кролики, и все остальные создания, покинувшие мир живых. Призрачные зайцы охраняли ее.
Вернувшись ближе к ночи домой, Бубба обнаружил, что заяц исчез. Он разъярился и немедленно вылетел в темноту, ища ненавистную тварь. Он так и не нашел ее тело, хотя башня снова и снова твердила ему, что заяц умер, не мог не умереть, он был уже при смерти, когда Бубба улетал на охоту. Бубба жалел теперь, что не дождался его смерти, но прошлое изменить невозможно.
На следующий день егерь с одной из ближних ферм наткнулся на обледеневший заячий трупик и, видя, что он совсем свежий, поднял его, удивившись, какой он легкий. Человек понял, что заяц умер от голода и к столу не годится.
Вообще-то егеря очень похожи на трактористов - любят порядок и опрятность. Поэтому он не бросил мертвого зайца, а отнес к ближайшему столбу с перекладиной - такие были почти на каждом поле - и повесил. Останки Торопыжки оказались рядом с двумя ласками, горностаем, пятью кротами и тремя грачами. Ласки и горностай попали на столб по подозрению в убиении домашней птицы, кроты - за то, что портят поля своими кучками. Грачи повисли за то, чти они грачи, - строят гнезда на вершинах вязов, выкрикивают оскорбления проходящим мимо людям и каждый вечер высыпают черными стаями в небо, словно провожая в могилу умирающее солнце.
Время и его помощники быстро расправились с тем, что оставалось от Торопыжкиной плоти, но поначалу звери и птицы частенько останавливались у столба и всматривались в мордочку горной зайчихи, пытаясь прочесть ее выражение. Некоторым казалось, что они его разгадали, другие терялись в противоречиях и отказывались от попыток что-то понять.
Глава тридцать третья
Руки, которые ухватили Кувырка на винтовой лестнице, принадлежали работнику одной из ферм. Это были сильные, крепкие, мозолистые руки, обветренные и покрытые шрамами и следами хорьковых укусов. Эти руки умело управлялись с кожаной сбруей, инструментами, машинами, не раз сворачивали шею курам и кроликам. Им приходилось тянуть проволоку, забивать гвозди, валить заборы. Не такие, словом, это были руки, чтобы заяц мог из них вырваться.
Человек вытянул правую руку, в которой держал Кувырка, высвободил левую из рукава куртки, потом перебросил зайца в левую руку, снял куртку - и Кувырок оказался плотно завернутым в противно пахнущую одежду. Он гневно заскрежетал зубами и только свистеть не мог: не хватало воздуха.
Спеленутого Кувырка куда-то понесли - мимо разговаривающих людей, прочь от гулкой церковной музыки. От этого путешествия Кувырку запомнился только запах сушеной травы, которую люди поджигают, чтобы вдыхать ртом дым, застарелый запах пота и многие другие въевшиеся в ткань куртки запахи. Эта куртка видела много зим, но ни разу ее не опустили в воду, чтобы хоть немного отмыть. Во внутреннем кармане шелестели какие-то бумажки, на которых Кувырок и выместил свое раздражение, разодрав их зубами в клочья.
Когда куртку развернули, он оказался в загоне, огороженном деревянной рамой с проволочной сеткой. Фактически это была клетка размером примерно шесть прыжков на три. Пол оказался цементным, так что прорыть ход наружу было невозможно. Кувырок заметался в панике, но вскоре слегка успокоился и понял, что стачивает когти о твердый цемент. Ему хотелось пометаться еще, но тогда от его когтей скоро ничего не останется - если он освободится, нечем будет и норку вырыть. Он решил неподвижно лежать в углу. Только когда кто-нибудь подходил к сетке посмотреть на него или что-то просунуть внутрь, он отскакивал в другой угол.
По двору сновали молодые человечки. Они то и дело совали в клетку капустные кочерыжки, уговаривая зайца поесть. Но Кувырок не брал угощения - отчасти от страха, а отчасти им назло. К тому же кочерыжки пахли человеческими руками, и в любом случае Кувырку было не до еды - он был близок к отчаянию. Если бы он мог откусить себе голову и разом покончить со своими горестями, он, возможно, так бы и сделал. В клетку он попал во второй раз в жизни, и ему это понравилось еще меньше, чем в первый. Очень уж противен цементный пол, и на этот раз у него не было товарищей, чье общество могло бы хоть немного скрасить неволю.
Немало времени прошло, пока он чуть успокоился, собрался с силами и к нему вернулась способность к наблюдению и интерес к тому, что происходило за пределами загона.
Когда человечкам наконец надоело к нему приставать и они ушли играть в другой конец двора, Кувырок смог осмотреться. Цементный прямоугольник, на котором он находился, когда-то, видимо, служил полом сарая, но сейчас был открыт всем стихиям. К нему примыкала задняя стена дома с пристройкой.
Тут же стояла старомодная водокачка. Она проржавела насквозь, изогнутая рукоятка в виде буквы S выглядела так, словно к ней давно никто не прикасался, конец шланга, лежащего на ограждении загона, был забит землей.
Кувырок чувствовал запах воды. Здесь был колодец, и вода в нем оставалась хорошей и чистой. Но им давно не пользовались. Прошел не один десяток лет с тех пор, как люди прикрыли колодец каменной плитой и забросили его, и теперь воду пили только животные, заточенные во мраке глубокой ямы.
В колодце жили жабы. С тех пор как люди перестали опускать в колодец ведро на веревке и установили водокачку - новинку по тем временам, - жабы потеряли возможность выбираться на землю и остались внизу навсегда. До чутких ушей Кувырка долетали их разговоры. Это были таинственные, загадочные беседы отшельников-духовидцев.
Жабы живут долго, а передвигаются мало. Иная жаба так и проводит всю жизнь в углублении под камнем. Ясно, что такое существование порождает причудливые характеры с метафизическим складом ума, создающим экзотические философские системы и эксцентрические теории. Даже если бы Кувырок понимал язык жаб, он вряд ли понял бы мысли, которыми они обменивались в душном мраке своего неподвижного и бессобытийного мира. Что мог знать заяц о музыкальных свойствах еле заметных солнечных отблесков или осязательных отличиях многочисленных разновидностей мрака? Что понимал он в мистической поэзии стоячих вод, в поисках которой тянутся под землей корни отдаленных деревьев? Или в тайной истории камней, которую можно было узнать из шепота растений, окружающих его клетку?
Жабы из заколоченного колодца беседовали с водой, камнем и деревом, ощущали вращение земли и запах окаменевших листьев (эти листья помнили диковинные непроходимые леса под древним солнцем), слышали крики динозавров, раздающиеся из бездонной пропасти времени. Жабы давно достигли просветления, неведомого больше никому на земле, и души их, когда приходил час, отправлялись прямиком на колени к Богу. Вертикальная бездна со скользкими стенами, в которой существовали жабы, была полой сердцевиной вселенной - весь мир вращался вокруг этого цилиндра со спертым воздухом. Колодец был потаенным святилищем космоса, и сосредоточенные души жаб видели во сне вещи, невидимые большинству обитателей земли.
Водокачка возвышалась над черной пропастью колодца, как обелиск. Бесчисленные поколения жаб, возможно, будут сменяться в колодце до конца времен, изобретая сложнейшие системы, наслаждаясь глубочайшими прозрениями, создавая символы и образы, которые, может быть, ошеломили бы великих философов земли - зверей, птиц, рыб и людей, - но которым суждено навек оставаться неизвестными. Не исключено, что жабы давно превзошли все художественные достижения человеческого искусства, что их творчество содержит разгадку жизни и смерти, мира и войны, возможно, им известно, как избавиться от болезней и голода, - но никто, никто никогда этого не узнает, и все разгадки так вовек и останутся погребенными внутри колодца.
Кувырок потряс головой, чтобы не слышать бормотания отшельниц-жаб.
Двор был огорожен символической оградой, наспех собранной из кусков проволочной сетки, колышков, натянутой проволоки, кусков ржавого железа и даже верхушки кухонной плиты. В дальнем углу был небольшой огород, где целый день рылись, ища пропитания, куры. На ночь их, помня о лисах и горностаях, запирали в курятник.
Рядом с курятником стояла конура, принадлежащая лохматой черной дворняжке. Эту собаку, грязную и злобную - она рычала даже на хозяина, хотя и негромко, - никогда не спускали с цепи. Большую часть времени она лежала на земле, угрюмо оглядывая двор, и разражалась лаем, стоило кому-то поблизости пошевелиться. Спокойно она относилась только к курам и самому маленькому из человеческих детенышей. Кувырок был очень рад, что собака далеко от его загона. Она присматривалась издали к зайцу с мрачным интересом. Кувырок вздрагивал, когда ловил ее взгляд - взгляд убийцы.
По всему двору валялись разбросанные игрушки маленьких человечков. К забору был привязан самокат, сделанный из детской коляски, - дети привязали его, как лошадь, чтобы не убежал.
С одного конца двора до другого тянулась, держась на двух столбах, бельевая веревка. Она никогда не пустовала - в доме было семеро ребятишек, которых следовало держать в чистоте. Земля под веревкой всегда была влажная, со следами куриных лап. Дикие птицы тоже иногда пили тут из лужиц, когда в других местах воды было мало.
В небольшом сарайчике возле огорода жили другие пленные животные. Когда дверь сарая оставляли открытой, Кувырок мог их видеть. Хомяк, две песчанки и карликовый кролик сидели в клетках среди садового инструмента, горшков, ящиков и сухих тюльпанных луковиц, которые лежали тут невесть с каких пор. Кишели пауки, сплетая и переплетая паутину. Все углы сарая и большую часть еле видного в темноте потолка покрывали паучьи сети, путаясь и налезая одна на другую. Иной раз, когда какая-нибудь бедная муха запутывалась в прочных шелковых нитях, сигналы шли ко всем восьминогим любителям мушатины, и каждый из них мгновенно выскакивал из засады, но с разочарованием обнаруживал, что добыча принадлежит вовсе не ему, а малознакомому собрату из противоположного угла.
Кувырок видел все это, но докричаться до сарая не мог - у зайцев не слишком громкие голоса, - так что пообщаться ни с кем не удалось, даже с кроликом. Жители сарая выглядели в своих зловонных клетках довольно жалко. Они либо тупо смотрели в пространство, либо играли какой-нибудь человеческой игрушкой - у хомяка было колесо, у песчанок какие-то картонные трубочки.
Такова была обстановка, в которую попал Кувырок, и он возненавидел ее лютой ненавистью, какой не знал раньше. Озлобил его, главным образом, цементный пол. Противно было ощущать под лапами эту твердую гадость, которая жадно впитывала и прочно удерживала запах мочи и помета. И наказать ее было невозможно, она сопротивлялась самым яростным укусам. Оставалось только грызть деревянную раму ограды.
Когда дети привыкли к нему и перестали дразнить, он стал лучше к ним относиться - все же некоторое развлечение, ведь животные, сидящие в клетке, испытывают невыносимую скуку. Кувырок понимал, что если поддастся унынию и впадет в апатию, то станет похож на тех, в сарае, чьи глаза давно покинула надежда. Нет, он сделан из более прочного материала! Мысль о побеге не оставляла Кувырка. Возможно, напоминал он себе, здесь тоже любят зайцев в горшочке. Но кажется, съесть его не собирались. Поймавший его человек почти не уделял ему внимания, а кормили его так, что только-только хватало, - непохоже, чтобы его откармливали.
Может быть, люди снова собираются затеять травлю? Вряд ли. Это развлечение богатых фермеров, у которых нет земли под ногтями. А человек, у которого жил Кувырок, напоминал того, с трактора - он был намного ближе к земле, чем те, кто поймал Кувырка в первый раз.
Кроме детей, которые бегали, скакали, визжали, плакали и хохотали - иногда все сразу, отчего у Кувырка голова шла кругом, - во дворе жили куры. По большей части они ходили по двору и клевали землю. Трудами многих куриных поколений земля во дворе превратилась в бесплодную и голую, как скала, пустыню, по сравнению с которой Сахара показалась бы идеалом изобильного плодородия. Но куры продолжали ее клевать - то ли по привычке, то ли со скуки, то ли из упрямства.
В курином обществе царствовала строгая иерархия. Во главе стоял петушок довольно вредного нрава. Он изводил кур своим полным нежеланием придерживаться какого-нибудь брачного сезона. Он гонялся за ними, пригвождал к земле и делал свое дело независимо от погоды, времени дня или года - что перед равноденствием, что после солнцестояния, ему это было все равно, он знать ничего не знал, кроме своих кипучих страстей. Единственное, что спасало бедных кур от полного истощения, было их количество - при всей неуемности петуха количество знаков внимания, достающихся каждой отдельно взятой курице, лежало почти в терпимых пределах.
Впрочем, некоторым курам все же хотелось большего, и они кокетливо прохаживались перед своим владыкой, тряся грязноватыми рябенькими перьями. Но справедливости в жизни вообще мало, и куриное общество не исключение - те куры, что больше других жаждали петушиной ласки, получали ее всего меньше. Петушок пренебрегал покладистыми дамами, преследуя застенчивых и высокомерных.
Куры не обращали внимания на зайца и даже не поворачивали головы, когда он пытался с ними заговорить. Он для них просто не существовал. Их вообще мало что интересовало, кроме зерен и червей.
Время от времени какую-нибудь курицу хватал хозяин и у всех на виду сворачивал ей шею. Когда Кувырок увидел это в первый раз, он был так потрясен, что целый час потом не переставая дрожал. Его потрясла обыденность убийства. Человек вышел из дому, огляделся, выбрал жертву, подкрался к ничего не подозревающей курице, схватил ее, зажал под мышкой и свернул шею.
Кувырок испуганно оглядывался - не за ним ли очередь.