Зайцы добежали до перешейка и бросились по влажной дороге на большую землю. Море бурлило, вздымало водяные горы, которые разбивались вокруг них, захлестывали дорогу. Ветер был сильный и дул перпендикулярно перешейку. Заячьи шкурки пропитались соленой водой, глаза слезились, но ни один заяц не замедлил бега. Приходилось мчаться сквозь строй водяных ударов. Иного выхода не было - если они хотели добраться до безопасного места, надо терпеть.
На ровной и гладкой дороге людям стало легче управлять мотоциклами, они увеличили скорость. Зато приходилось держать обе руки на руле. Поэтому они не могли стрелять.
Внезапно высокий вал, перекатившись через дорогу, смыл одного зайца. Это был Скоропрыг. Волна унесла его в бушующее море. Оставшиеся успели увидеть, что он пытается плыть к берегу среди вздымающихся и рушащихся водяных гор.
Один из преследователей тоже попал в беду. Его переднее колесо поскользнулось на мокрой дороге, машина упала, запрыгала боком, высекая из металла искры, и обрушилась вместе с волокущимся человеком на бегущих зайцев, даже слегка обогнав их. К счастью, человек был слишком потрясен, чтобы воспользоваться ситуацией. Он сидел и тупо глядел на свой кожаный костюм, разодранный на локтях и коленях, а волны окатывали его холодным душем.
Зайцы по дуге обежали его, как раз когда он потянулся к ружью, которое отлетело вперед. Кувырок перепрыгнул через оружие - блестящее, мокрое, залитое пенящейся водой, что прыгала и танцевала на перешейке. Другой мотоциклист остановился и помог приятелю снова сесть в седло. Тем временем зайцы уже достигли большой земли. Там погоня возобновилась - сначала через поле, потом через лес.
Зайцы зигзагом мчались между деревьями, и таким же зигзагом неслись за ними мотоциклы. Вышедшие было мирно покормиться кролики ринулись к норам с испуганными воплями: на них напали объединенные силы людей и зайцев! Мотоциклы ревели и кашляли, обстреливали деревья комьями земли, выворачивали траву и мох, с непостижимой ловкостью вертелись между стволов. На какое-то время, пока зайцы перемешались с кроликами, воцарился полный хаос, никто ничего не понимал. Потом кролики исчезли в норе. На сей раз зайцы не прочь были бы последовать за ними, но инстинкт гнал их на открытое место. К тому же в нору было не пробиться - кролики теснились во всех проходах.
Лес проскочили быстро. Погоня снова переместилась в поле. Охваченные азартом мотоциклисты громко и беззлобно лаяли на зайцев. Они и про ружья забыли и думали только о том, чтобы догнать добычу. Зайцы не могли тягаться с мотоциклами в скорости, зато были увертливее и хитрее. Они могли повернуть практически мгновенно, а мотоциклу надо было описывать широкую дугу. Зайцы прыгали, петляли, скользили, уворачивались от машин. Лапы и колеса перепахивали луг.
Наконец зайцы вырвались вперед и понеслись к аэродрому. Им удалось пересечь широкую канаву у пруда. Они видели теперь свою цель - в воздухе вился большой вымпел, а скоро показалась и башня с зелеными стеклами.
Один из мотоциклистов направил машину к канаве, надеясь перепрыгнуть, но просчитался. Переднее колесо врезалось в край канавы, человек вылетел из седла, пронесся, вращаясь, по воздуху и рухнул в пруд, обдав потоком брызг зайцев, которые как раз огибали пруд, устремляясь в капустное поле. Они даже не подивились человеческому полету - думали только о том, как бы скорее добежать. Не видели они и облепленное тиной зеленое страшилище, которое вылезло, отплевываясь и откашливаясь, из пруда.
Третий и последний мотоциклист решил кровь из носа отомстить за поверженных товарищей и заполучить хотя бы одного зайца. Он не стал перепрыгивать через канаву, а осторожно направил машину по склону вниз, а потом вверх. Когда он оказался на другой стороне, зайцам оставалось около двух сотен человеческих шагов до ограждения аэродрома. Но они устали. Они бежали давно, их силы были на исходе.
Последний мотоцикл мчался на них через поле. Из-под колес летели в стороны, как зеленые отрубленные головы, капустные кочаны, фонтаны грязи вздымались во все стороны. Охваченный азартом охотник остановился, спрыгнул с мотоцикла - в тридцати шагах от забора, обогнав зайцев, - и схватил ружье, висевшее через плечо. Зайцы из последних сил кинулись от него. Многие уже спотыкались.
Ружьишко у парня было старенькое, мелкашка-одностволка. Такое оружие дальнобойностью не отличается, не то что ружье человека с трактора, и у юнца хватило выдержки не торопиться стрелять и дождаться, пока зайцы не соберутся вместе. Но одну ошибку он сделал - типичную ошибку любителя: не выбрал определенную цель, а пальнул по заячьей группе как по целому. Он, конечно, сильно волновался, а зайцы метались и не хотели спокойно подождать, пока он прицелится. Грянул выстрел.
Ни в чем не повинный кочан капусты разлетелся на мелкие ошметки, часть которых украсила спины улепетывающих зайцев.
Юнец переломил дымящееся ружье, выбросил гильзу и зашарил в кармане в поисках нового заряда.
Кувырок бежал вдоль забора, прочь от стрелка, и высматривал подходящее место, чтобы подкопаться. Грудь у него готова была разорваться, ноги были как чужие.
Наконец он обнаружил место, где земля помягче, и торопливо принялся копать. Почти мгновенно он прорыл ход, достаточно широкий, чтобы кое-как протиснуться.
Один за другим зайцы полезли в прорытую Кувырком дыру. Наконец все они оказались за забором. Юнец бежал вдоль забора, заряжая ружье на ходу, лицо его окаменело в мрачной решимости. Он твердо намеревался подстрелить зайца, хоть одного, даже если не сможет его забрать и заяц так и умрет за забором.
Ружье снова выстрелило, на этот раз дробью. Заряд попал в забор, дробинки разлетелись по всем направлениям. Несколько зайцев, в том числе Догоника и Стремглав, почувствовали резкие уколы - им в ноги или бока вонзились маленькие раскаленные кусочки свинца. Из последних сил зайцы отчаянно рванулись через аккуратно подстриженную траву, туда, где ехал на газонокосилке человек.
Когда зайцы пролетели мимо косилки, человек остановил шумную машину, повернулся, увидел юнца с большой круглой головой и ружьем в руках и грозно затряс кулаком.
Незадачливый охотник взгромоздился на свой мотоцикл и с ревом помчался прочь через капустное поле. Снова полетели зеленые головы.
Человек с косилки стоял рядом со своей пыхтящей и урчащей ярко-зеленой машиной, уперев руки в бока. Он дождался, пока мотоцикл не скрылся в канаве на дальней стороне капустного поля, потом пожал плечами и снова сел на сиденье.
Зайцы отдыхали неподалеку. Кое-кто зализывал раны - серьезных, к счастью, никто не получил. Человек посмотрел на зайцев и оскалил зубы - не зло, а так, как скалят люди, когда всем довольны. Он снова запустил свою косилку. Зайцы смотрели на облачко мельчайших травяных частичек, висящее в воздухе, и запах свежесрезанной луговой травы мешался с прочими дивными запахами весеннего утра.
Так у зайцев появился новый символ счастья - зеленая машина, срезающая траву.
Человек с трактора умер - да здравствует человек с газонокосилки!
Ближе к вечеру на аэродроме появился еще один заяц - измученный и перепачканный Скоропрыг. Он чуть не утонул. Волны выбросили его, полузадохнувшегося, на берег, и Скоропрыг дополз до дюн. Там он пролежал остаток дня, восстанавливая силы. Его до сих пор тошнило, голова кружилась - ясно было, что оправится он не скоро.
- Ну и наглотался же я воды - не знаю, когда теперь захочу пить. А противная до чего! Соленая-соленая! До сих пор этот вкус во рту. Я уж совсем обессилел, но тут меня волнища громадная как подхватит, как на берег швырнет! Лежу, а волны одна за другой, одна за другой - и все на меня! Ну, думаю, нечего тут лежать - взял и пополз. Думал, все - сейчас помру. Подойди тут лиса - конец бы мне, но лисы, видно, убрались подальше от выстрелов. Ну и вот он я, принимайте, что осталось.
На шкурке у него засохла морская соль, выглядел он ужасно и почти ничего не видел - так слезились глаза.
Но Скоропрыг был жив. А ведь все остальные члены колонии погибли.
Кувырок суетился вокруг Большеглазки. Ему так хотелось надеяться, что потрясения этого дня и долгий бег не повредили малышам! Большеглазка предупредила, чтобы он не особенно на это надеялся. Она знала, что зайчатам сильно досталось, и большинство, если не все, погибли. Но точно она ничего не могла сказать, оставалось ждать родов.
Кувырок не умел ждать. Его сжигало нетерпение, и он, мечась взад-вперед, местами полностью вытоптал траву на летном поле.
Глава пятидесятая
Только один зайчонок родился у Большеглазки живым - девочка, которую назвали Беглянкой. Кувырок не сомневался, что свет не видывал еще такого прекрасного зайчонка, и в первые дни у него не было другой темы для разговора. Он надоел всем хуже горькой редьки, и Большеглазке пришлось сказать ему об этом. Она-то с ним согласна, заверила она, но, пожалуй, будет лучше какое-то время говорить о Беглянке только между собой.
Кувырок поразился. Как это? Неужели кому-то может надоесть слушать про такого замечательного и необыкновенного зайчонка? Тем не менее он последовал Большеглазкиному совету. Она лучше разбирается в характере русаков - странные все-таки они типы, думал Кувырок, до такой степени ничего не понимать в зайчатах! Он бы на их месте, заявил он Большеглазке, восхищался Беглянкой ничуть не меньше, чем родной отец, и желал бы знать о ней все-все. Такой удивительный зайчонок! Большеглазка кивнула и сказала, что он, как всегда, прав.
На аэродроме было шумно, но безопасно. Люди занимались своим делом и на зайцев внимания не обращали. Они обихаживали самолеты. Но иногда все же замечали зайцев и указывали на них друг другу. Зайцев было уже больше сотни, и каждый день подходили новые.
Зайцы собирались на короткой траве по обе стороны бетонной полосы и смотрели, как садятся и взлетают самолеты, пока не привыкли и им не надоело. Постепенно рев железных птиц тоже стал привычен, хотя ни в коем случае не надоел - этот человеческий гром по-прежнему восхищал их.
Для русаков здесь было идеальное место - царство прямых линий. За забором тянулись распаханные поля, а внутри, на летном поле, трава была подстрижена полосами: полоса светлая, полоса темная - просто Другой мир на земле! Человека с трактора полностью заменил человек с косилки, а зеленая машина стала символом заячьего счастья. Огромный ангар, самое большое строение во вселенной, стал теперь символом здоровья, заменив красный сарай. Оплакав потерю пятибревенных ворот, зайцы избрали в качестве символа долголетия стеклянную башню. Люди сновали вокруг этой башни и внутри нее как безумные, но зеленое стекло оставалось невозмутимым, всевидящим и бесстрастным. Башня стояла твердо и непоколебимо, как и положено символу долголетия. Что же касается плодородия, то его символом мог быть только колос - тут замена была невозможна, но, к счастью, и не нужна: аэродром окружали поля пшеницы, овса и ячменя.
Для Кувырка же не было большой разницы - что эта плоская земля, что на острове. Все равно с горами по красоте и великолепию сравниться не может ничто. Пусть он живет с русаками, вкус у него останется свой. И он снова начинал грезить о вересковых склонах и узких горных долинах, о ручьях, на дне которых поблескивают самородные гранаты и лунный камень, о солнечных бликах на поверхности горного озера, о небольших усадьбах - легкий дымок курится над крышей, - о куропатках, о рыжих красавцах-оленях, о далеких недосягаемых вершинах, о старинных замках, о бородатых пастухах с посохами в руках, о древних кинжалах и горских мечах, покрытых ржавчиной, покоящихся под валунами, о каменных пирамидах-кернах, о диких кошках и золотых орлах. Большеглазка, кормя Беглянку, терпеливо слушала его рассказы о родине, и ее глаза подергивались дымкой печали, когда она понимала, как он тоскует. Она бы хотела чем-то утолить его тоску, но это было невозможно. Горец - это горец и горцем останется до конца жизни, и даже если тело его обитает на плоской земле, душа все равно живет в горах, там, где туман клубится над вереском.
Через три дня после того как зайцы обосновались на аэродроме, в гости к Кувырку и Большеглазке пришла Джитти. Она восхищалась Беглянкой ровно столько, сколько физически возможно для ежа, то есть секунды две, а потом рассказала, что произошло на острове после их ухода. Охотники перебили множество зайцев, хотя, конечно, всех истребить не смогли. Даже из Догоникиной колонии кое-кто уцелел и по-прежнему собирается под тотемом на Букеровом поле.
- Что говорить, день был шумный, - сказала Джитти, - кровавый день для кроликов и зайцев. Люди ведь потом привели терьеров и взялись за кроликов. Многие погибли. А под конец, когда терьеры начали беспокоить барсуков, пришел хозяин Бесс и облаял охотников.
- Но с тобой ничего не случилось? - спросил Кувырок.
- Естественно, ничего! Кому нужен еж? Они убивают нас только своими проклятыми машинами на дороге, да и то, я уверена, не нарочно.
- А я слышала, цыгане обмазывают ежей глиной и запекают в огне, а потом оббивают глину, и с ней вылезают все колючки, - сказала Большеглазка, меняя положение, потому что Беглянка очень вертелась.
- Может, так и бывало в старые времена, - ответила Джитти, - но сейчас цыгане питаются как все люди. Они едят кур, фазанов, кроликов, зайцев - но я не слышала, чтобы они ели ежей.
- Во всяком случае, - сказал Кувырок, - мы тут, за забором, в безопасности. Конечно, надо избегать бетонной полосы, а то нас раздавит, как… как ежа на дороге. Это мы сразу поняли. Но на бетон и незачем ходить, разве что надо перейти на другую сторону.
- Да, недурно вы устроились. Но ваша Лунная, наверное, не очень-то довольна, что у нее под началом осталось только семь или восемь зайцев?
- Она стареет, - ответила Большеглазка. - Думаю, она скоро откажется от власти. Я-то сама не хочу на ее место, но вот на эту малышку возлагаю большие надежды. Когда она подрастет… Из нее выйдет хорошая Лунная зайчиха.
Кувырок переглянулся с Джитти. Оба они знали, что русаки никогда не изберут предводительницей полукровку. Не обязательно говорить об этом Большеглазке. Кувырок был уверен, что, когда Большеглазка попривыкнет к материнству, ее амбиции умерятся. Для Беглянки гораздо лучше оставаться рядовым членом колонии и не знать бремени власти и ответственности. Бывают в жизни, хоть и нечасто, ситуации, когда необходимо принять решение, - но пусть это лучше делает кто-нибудь другой.
С наступлением утра Джитти распрощалась и отправилась домой.
Этой ночью над аэродромом разразилась весенняя гроза. Дождевые струи вколачивались в землю, как гвозди. Теперь, когда не приходилось бояться Убоища, зайцы перестали рыть норки и вернулись к прежней привычке устраиваться на ночлег в неглубоких ямках. Единственный, кто продолжал рыть U-образный туннель, был сам Кувырок. И сейчас, когда он видел, как других лупят тяжелые дождевые струи по спинам, а его защищает торфяная крыша, он почувствовал прилив гордости.
Человек все чаще подходил к клетке и рассматривал Буббу, и тот понял, что его скоро отправят отсюда. Он был рад этому, потому что возненавидел клетку. Мать никогда не держал его в клетках, в крайнем случае запирал в комнате. Впервые в жизни ему пришлось существовать в таком тесном пространстве, и ему это было отвратительно и ненавистно до глубины души. Лучше умереть, чем жить в клетке!
Когда явились два человека с другой клеткой, Бубба сразу понял, что это значит. Но даже не возражая против отъезда, он не видел причины идти навстречу человеческим желаниям, и, когда клетки составили вместе и открыли обе дверцы, он не двинулся и только крепче вцепился в насест. Люди долго уговаривали его перейти в другую клетку, и чем больше они просили, тем больше он упрямился. Когда им надоело и они пошли пропустить по рюмочке, он спокойно сдернул свое большое тело с насеста и перешел в новую клетку. Буббе очень понравилось, как они лаяли друг на друга, когда вернулись.
Один из новых людей запер дверцу новой клетки. Она оказалась гораздо более хрупкой, чем та, в которой его держал бородатый человек. Это была клетка для перевозки птиц по воздуху. Бубба побывал когда-то в такой, давным-давно, когда мать забрал его из темного душного леса и привез сюда, в страну кроликов и зайцев.
Значит, его опять повезут по воздуху?
Очень странно - летать без помощи крыльев. Хотя тогда он был одурманен, он понимал, что летит. Птица знает, когда она в воздухе, когда под ней поворачивается земля, она ощущает это каждой своей клеточкой, каждым нервом. И не только телом ощущает полет, но и душой тоже.
Бубба надеялся, что его отвезут обратно, туда, где растут гигантские деревья и текут широкие реки. Так было бы лучше всего. Здесь он почти всех поел. А в лесу будет много добычи, ведь там прыгают по деревьям твари, что похожи на людей, но с хвостами. Эти леса последнее время виделись ему в снах все отчетливее.
Клетку подняли в кузов грузовика. Машина поехала по дороге. В ушах Буббы гулко отдавался шум двигателя. Он смотрел вокруг. Поля и изгороди летели навстречу гораздо быстрее, чем раньше, когда он парил над землей. Скоро дом бородатого человека остался далеко позади. Ни лицемерную собаку, ни гибкотелых тварей у ручья, ни коршуна убить так и не удалось. Это было единственное, о чем он жалел.
Кувырок всю ночь кормился свежими пшеничными побегами, а потом часа два поспал. Он устал и чувствовал себя разбитым. Когда солнце начало сильно пригревать и в норе стало слишком жарко, он вылез и первым делом проверил, как там Большеглазка с Беглянкой. Они крепко спали, прижавшись друг к другу в ямке, которую его зайчиха предпочитала норе. Кувырок смотрел на них, и ему делалось тепло в животе.
Поблизости бродили и другие страдающие бессонницей зайцы, лениво, то тут то там, пощипывая травку. Кувырку есть не хотелось, и он подошел к краю бетонной полосы. Зайцам нравилось тут лежать. Когда самолеты садились или взлетали, они поднимали ветерок, который приятно ерошил заячий мех. Это, наверное, было небезопасно, но все зайцы так развлекались. И тут Кувырок заметил у другого края полосы нечто такое, от чего у него волоски поднялись на спине. Он подумал, не подобраться ли поближе, чтобы лучше рассмотреть чудное зрелище, но уж это наверняка было бы очень опасно. После всего пережитого у него больше не лежала душа к опасным безумствам.
Кувырок увидел штабель бумажных тюков. Один тюк лопнул, и содержимое - ярко-белые кубики - просыпалось на землю. Кувырок знал, что это такое. Жена бородатого человека однажды, когда пила черную горячую воду, дала зайцу такой кубик, а другой положила себе в чашку. Кубик был сладкий-сладкий, Кувырок в жизни такой прелести не пробовал. Он с удовольствием съел бы еще один.
Он все-таки поборол искушение. Самолеты садились и поднимались все время, а их громадные колеса запросто раздавили бы кабана, не то что зайца. Пусть уж сладкие кубики лежат где лежат. Кувырок удовольствуется свеклой, она тоже вкусная - в ней чувствуется слабая тень сладости белых кубиков. Не пойти ли в поле да не поискать ли свеклы? Честно говоря, признался он себе, идти никуда не хочется. Лень! На него напала апатия. В такие минуты хотелось только одного - спокойно лежать, почесывая пострадавшее ухо.