Мария хотела отодвинуть кирпич, который придерживал кухонную дверь. Ручка была сломана, дверь не закрывалась, и они подкладывали кирпич. На этот раз его не было на месте. На двери сверкала новешенькая латунная ручка.
В первую минуту Мария не могла сообразить, что за чудо такое. Она нажала ручку и тотчас отдернула руку, точно ее ударило током. Мигом сбросила с головы платок и кинулась в комнату, радостно крича:
- Никулае! Ты уже приехал?!
Но в комнате был один Михай, он стоял у печки, прислонившись спиной.
- Михай, папа приехал?
Он покачал головой:
- Нет, еще не приехал. Он, наверное, с одиннадцатичасовым приедет, - и смущенно улыбнулся, словно его уличили в озорстве.
- А я-то думала, приехал.
- Нет. Еще нет.
Больше он не мог сдерживаться, весело расхохотался, бросился к матери, обнял ее и закружил по комнате вприпрыжку - вальсировать он так и не выучился, хотя его тренер - соседка по парте - положила на это много труда.
До чего он был рад, счастлив! Нелегко досталась ему эта радость, как давно он ждал такой минуты…
В самом начале учебного года Михай Дридя записался в кружок слесарного дела во Дворце пионеров. На одном из занятий мастер, руководивший кружком, подошел к нему, смерил взглядом сквозь очки, потом спросил:
- Как твоя фамилия?
- Дридя Михай.
- Ты не родственник Никулае Дриди, монтажника?
- Я его сын.
- Ни за что бы не подумал! Я тебе поручил опилить заготовку, а ты себе пальцы опиливаешь.
Ребята захохотали. С той поры для всех членов кружка он был "Пилит-пальцы".
- Пилит-пальцы, одолжи клещи!
- Не видали, куда делся Пилит-пальцы?
- Эй ты, Пилит-пальцы, хватит тебе промерять! Давай сюда калибр!
Идиотское прозвище. Сколько времени он не мог избавиться от него! Потом он опять отличился. Во всем кружке только он один не сумел сделать ключ нужного размера.
- А еще говорил, что ты сын Никулае Дриди…
- Да, товарищ мастер.
- Так ли?
- Спросите у ребят. Они знают.
Мастер взял злополучный ключ, показал его ребятам и спросил:
- Как по-вашему, может называться сыном Никулае Дриди тот, кто варганит такие вот штуковины?
- Не-е-т! - хором ответили кружковцы.
Это "нет" было всеобщим ответом на шутливый вопрос мастера (даже и дурак понял бы!), но для Михая он был точно ледяной вихрь.
- А я говорю, да! - насупившись, крикнул он.
Он взял новую болванку для ключа и с ожесточением принялся обтачивать ее. "А я говорю, да! А я говорю, да!" - слышалось ему в скрежете напильника. Он вошел в азарт, работал стиснув зубы, не глядя на окружающих. Нагревшийся металл жег ему руки, на лбу у него выступил пот, но он ничего не замечал, весь ушел в работу. Он верил в себя: он, Михай Дридя, сын монтажника Никулае Дриди, сумеет за один час сделать такую вещицу, какой вам не сделать и за неделю. Его ключ будет самым лучшим, самым красивым, самым легким, самым…
Что-то звякнуло, как колокольчик, он опомнился - это ключ переломился пополам.
Все сразу притихли, затаили дыхание. Мастер подошел к нему, взял за плечи. Михай замер, потом вдруг встряхнулся, точно после кошмарного сна, хотел вырваться и убежать.
Но мастер удержал его.
- Постой, - мягко сказал он, - не беги. Выслушай меня, парень. Я вырастил тысячи таких ребят, как ты. Твое место здесь. В этом я разбираюсь. У тебя есть рабочая гордость. Если бы ты и убежал, все равно бы потом вернулся. Да мы бы и не поверили, что ты не способен хорошо работать. Ты бы вернулся и доказал нам, что можешь делать настоящие вещи. Ты ведь уже пытался доказать нам. Только работал со злостью. А ты попробуй взяться за дело по-хорошему, с терпением. В ремесле мастерство никому не дается сразу, нужен навык.
И, взяв его за подбородок, мастер посмотрел ему в глаза и, нахмурясь, спросил:
- Ты говорил, что ты сын Никулае Дриди?
Михай ничего не ответил. Молча подошел к ящику с материалом, взял нужную деталь и так же молча принялся за работу.
… И возможно, он хотел взять реванш за тогдашнее молчание, потому так ликовал теперь, так весело, так заразительно смеялся. Он все кружил мать по комнате и радостно кричал:
- Это я сделал ручку, мама! Я сделал! Ура, я сумел! Ты представляешь, что со мной творилось, когда ты поглядела на ручку и сразу подумала, что приехал папа?
ЖЕЛАЮ ВАМ НЕ БОЛЕТЬ!
- Не пугайтесь. У вашего сына - обычная простуда, у детей это часто бывает. Лечение - чай, аспирин, растирания спиртом, два-три дня полежать.
Школьный доктор собрался уходить. Папа подал ему пальто, мама спросила, не лучше ли поить меня липовым отваром; доктор на это сказал, что можно и отваром, значения не имеет; бабушка посоветовала ему быть осторожнее на улице, потому что гололед. У двери доктор обернулся и сказал мне:
- До свидания, молодой человек! Об уроках не беспокойся. Я поговорю с вашим классным руководителем. Послезавтра кто-нибудь из твоих товарищей навестит тебя и введет в курс пройденного. Поправляйся!
Дорогие друзья и товарищи! С вашего разрешения, я не буду описывать, как я болел и как меня лечили. Было скучно и противно. После маминых чаев я дал себе клятву, что когда выздоровею, то до самых выпускных экзаменов (сейчас я только еще в шестом классе) не возьму в рот ни капли чая. Что касается папиного аспирина, то в будущем, если мне по пути попадется аптека, я перейду на противоположную сторону улицы. А бабушкины советы я даже и вспоминать не хочу.
Наконец мне стало лучше. Постельный режим кончался, предстояло идти в школу. Я посмотрел расписание. Ага, история. Отметка мне пока не выставлена. Значит, обязательно спросят. Что задано? Я вспомнил обещание врача и решил спокойно ждать, когда меня навестят.
Часа в четыре прибыл мой добрый, дорогой, восторженный друг и сосед по парте Тудорел Кристя. Он еще не вошел, а я уже знал, что это он - громыхнула калитка (он, очевидно, открывал ее ногой), послышался веселый свист, потом завизжал Белолобый (Тудорел не щадил бедного пса и "дружески" пинал его прямо в морду), потом я услышал такое зычное "целую руку" (это он приветствовал мою бабушку), что сразу проснулся ребенок нашего соседа, который после кричал без умолку чуть не час (ребенок, а не сосед, конечно!), и наконец с треском распахнулась дверь моей комнаты.
- Аве, Мишу! Тудорел Кристя приветствует тебя! Ну как, жив-здоров? Молодец, хвалю! Я пришел просветить тебя насчет уроков. Держу пари, что тебя в первую очередь интересует история. Ну и урок у нас был, м-м! - Тудорел сложил пальцы в щепоть и звучно чмокнул их. - Красота!.. Мечта поэта!.. Восьмое чудо света!.. Речь шла о великих днях! Ах, как он рассказывал! Да что говорить! Сам знаешь, какой это лектор, наш Паску! А взгляд, а жесты! Он смотрел в глубину класса, и перед тобой представало поле битвы, он простирал руки, и ты видел, как стягивались войска, он поднимал указательный палец, и тебе слышались звуки горна… Красота!.. Поэзия!.. Мы сидим, ни гугу. Не шевелимся, не дышим… Ах, что за урок, какой урок!
Я слушал Тудорела как зачарованный, он жестикулировал, стащил с меня одеяло, кулаком наподдал абажур, сбил в кучу ковер и под конец, в пылу восторга, уронил свой портфель мне на голову.
- Ах, что за урок, вот это был урок! Изумительная эпоха! Какие героические времена!
Я уже приготовился записать тему урока, но в ту минуту зазвонил телефон.
- Это мне звонят, - сказал Тудорел и схватил трубку.
Последовал короткий разговор неизвестно с кем, и в заключение было сказано:
- Сейчас иду! Бегу, чешу, лечу, мчусь как ракета!
И мой друг, мой добрый, дорогой, восторженный сосед по парте Тудорел Кристя сгреб свой портфель, пожелал мне успешных занятий и умчался как ураган, оставив дверь настежь.
Я опомнился, когда был уже один. Что же надо учить по истории? Понятия не имел. Но мне недолго пришлось плакаться на горькую судьбу. Минут через пятнадцать после исчезновения Тудорела мама объявила, что ко мне пожаловала гостья. Точнее - Миоара Дэнеску.
Миоара робко постучалась и только после троекратного "заходи" отважилась войти. Она принесла букетик подснежников, робко протянула его мне с таким видом, точно это были не цветы, а рюмка рыбьего жира. Она наотрез отказалась сесть возле кровати, ушла в другой конец комнаты и оттуда спросила тоненьким тихим голоском:
- Как мне тебя жалко… Бедный, ты, наверное, мучился?
- Да вовсе нет!
- Значит, ты стойкий. Конечно, мучился, я знаю, ты просто не хочешь сказать. Болеть - это такое несчастье, такое несчастье…
Она достала из рукава розовый платочек и вытерла глаза.
- Ты плачешь? - спросил я, растрогавшись.
- Да, - сказала она и растрогалась еще больше меня. - Я все время думала о тебе, пока ты был болен. Пришла рассказать, что было на уроках.
- Спасибо, я ждал тебя.
- Я так переживаю, так переживаю…
- Ну что ты, не надо, - стал я успокаивать ее. - Я уже поправился, да ничего серьезного и не было, обыкновенный грипп. - Тут я сразу перешел к делу: - Скажи, что задано по истории?
Но Миоара даже не слышала вопроса.
- Грипп? - Она вздрогнула, точно я сказал ей, что у меня перелом основания черепа. - Грипп? Это ужасная болезнь, какие бывают осложнения! Бедный ты, бедный!
И она опять пустила слезу. Когда успокоилась, начала шарить в портфеле, достала оттуда записку и дала ее мне, глядя в сторону.
- Это я тебе написала на уроке истории. Прочти, когда я уйду.
- Вот спасибо, - обрадовался я, думая, что там написано задание. - Какая ты заботливая, просто не знаю, как я тебе благодарен.
- Не за что. Ты же был так серьезно болен… так серьезно…
И, прижимая платок к глазам, Миоара вышла из комнаты чуть ли не на цыпочках, наверное, боялась нарушить мой покой.
Я живо развернул записку. Вот ее содержание:
"Как ты себя чувствуешь? Я решила тебе написать. После обеда я приду и принесу задание. Ты живешь все там же? Не переехал? Миоара".
Вот и все. Больше ни единого слова.
Я разорвал записку на клочки.
Вопрос: "Что я буду делать завтра на уроке истории?" - мучил меня куда сильнее гриппа.
Я разволновался, чувствовал, что у меня начинает болеть голова, и вдруг услышал:
- Скажите, здесь живет товарищ Михай, ученик шестого класса школы номер?..
Ах, как меня обрадовал этот знакомый голос! Голос моего знаменитого одноклассника, лучшего ученика нашего класса, всегда серьезного Ганибала Ионеску, который был гордостью всей школы.
- Рад приветствовать тебя, - важно обратился ко мне Ганибал, - поздравляю с выздоровлением. Как первый ученик, я счел своим долгом прийти и рассказать тебе, что задано.
- Спасибо. Это очень мило с твоей стороны… Я даже не ожидал, что ты… - Решив не тратить времени на всякие любезности, я сказал напрямик: - Если тебе не трудно, давай начнем с истории, меня она интересует прежде всего.
- Хорошо, - кивнул он, - объясню, что задано по истории.
И мой выдающийся одноклассник Ганибал стал прохаживаться по комнате, заложив руки за спину.
- Дорогой мой, - начал он, - тема завтрашнего урока истории необычайно интересна, но прежде чем перейти к ней, я должен предостеречь тебя от некоторых неточностей. По моему непросвещенному мнению - я еще не успел обсудить этот вопрос с преподавателем, но сам поинтересовался, - было бы ошибкой считать дату 6 апреля 1787 года началом правления Николае Маврогеня. Перед тем, как идти к тебе, я побывал в библиотеке, проверил в "Исторических анналах". На шестнадцатой странице в четвертом абзаце там указывается, что, по мнению некоторых историков - не буду скрывать, таково и мое мнение, - более точной датой следует считать 5 апреля вечером.
По сути дела, мой дорогой, этот вопрос не имеет прямого отношения к нашей теме, но он проливает новый свет на Александру Морузи, сына Константина Морузи, состоявшего в родстве с Маврогенем по материнской линии. Вывод, который вытекает отсюда, не совсем приятный, если мы…
- Будь добр, - отважился я прервать его лекцию, - скажи мне все-таки, если тебе не трудно, что задано на завтра?
- Если мне не трудно? - сурово повторил Ганибал. - Я считаю оскорбительным, когда меня прерывают, просто оскорбительным! Тема урока? Ты найдешь ее в любом учебнике, можешь узнать у кого угодно. Я хотел предостеречь тебя от ошибок, дорогой мой. Но при таких условиях я лишен возможности, просто лишен всякой возможности!
И он ушел, ушел так же, как и пришел: важно прошествовал медленной поступью, глядя в пространство с глубокомысленным видом, размышляя над высокими материями, которых мне вовек не постичь.
Я позвал маму, хотел попросить у нее таблетку от головной боли. Но вместо нее - представьте себе мое изумление! - вошел мой веселый товарищ Тэсикэ Джорджеску. Наконец-то, наконец, после стольких безуспешных попыток, я узнаю, что мне учить по истории. Голова сразу перестала болеть. Я вмиг повеселел.
- Тэсикэ, друг! Тэсикэ, мой спаситель! Как хорошо, что ты пришел! Я так ждал тебя…
- Да ну? - удивился он. - Вот не знал, а то бы я еще утром прилетел. - И он заговорщицки добавил: - Я сегодня прогулял. Пришел к тебе узнать, что задали по истории. Кто-кто, а ты наверняка должен знать. Не может быть, чтобы ребята не зашли к тебе.
Словом, я заканчиваю: дорогие друзья и товарищи, бойтесь гриппа! От всей души желаю вам не болеть!
КУВЫРКОМ
Если бы кто-нибудь видел Андрея Одинкэ в тот момент, когда он сидел в полутемном сарае, то, вероятно, подумал бы: какой мрачный старик - брови насуплены, зубы сжаты, в серых глазах - тоска.
В действительности, Андрею не только в старики, а даже и в юноши рано было записываться, ему недавно исполнилось двенадцать лет. Но рост у него был что надо, плечи - тоже, метрики с него не спрашивали, когда интересовались его возрастом, поэтому ребятам он обычно говорил, что ему - тринадцать, а девочкам - четырнадцать.
- Четырнадцать, растрепы, понятно? Вы должны называть меня "дяденькой".
Он страшно любил дразнить девчонок и был очень доволен, если они сердились.
- О! Вы гневаетесь? Какая жалость! Я так огорчен! Я бесконечно виноват перед вами! - говорил он серьезным тоном, а потом хохотал и показывал им нос. - До свиданья! Нет слов… Пишите мне с курорта! Не забудьте мой адрес, девчатки: Продувная улица, город Продувнешть…
Любил дурачиться Андрей Одинкэ. Но в этот день ему было не до веселья. Из школы он пришел понурый. Проходя через комнату родителей, он остановился перед зеркалом, поглядел на себя и воскликнул:
- Ну и балда я! И в кого я таким балдой уродился?
Подумав, он заключил, что подобной характеристики не заслуживали ни мать, ни отец, ни младшая сестренка, которая училась ходить. Он показал себе язык, состроил рожу, потом стукнул себя по затылку.
- Ты что делаешь, сынок? - спросила мать, она неслышно вошла в комнату и застала его за этим занятием.
- Я… ничего… у меня что-то в горле застряло.
- Пойди пока на улицу. Обед еще не готов.
Обед! Разве ему сейчас до того? Андрей побрел на улицу, испытывая отвращение ко всему на свете. Он злился на себя: как он дошел до жизни такой! Несколько месяцев назад все было еще поправимо, а теперь…
Он заглянул в соседний двор, где жил его лучший друг и школьный товарищ Михня Драгу.
- Михня счастливец, ему что! - воскликнул Андрей.
Словно ему в ответ, на него зарычал лохматый пес Михни.
- Молчи, Ярый, я не с тобой говорю! Ты глупый и толстокожий бегемот!
В самом деле, о чем горевать Михне? По математике он один из первых. На олимпиаде получил почетную грамоту. С иксом и игреком он в дружбе. Письменные работы кончает раньше всех, отдаст учителю и до звонка решает задачи за седьмой класс, для собственного удовольствия. Задачи за шестой класс он уже все перерешал. Андрей даже советовал ему продать этот задачник.
Андрей прошелся под абрикосовым деревом, не поднял глаз, не посмотрел, какое оно нарядное в цвету. Издалека донесся заводской гудок, напомнив Андрею, что скоро придет обедать отец и надо готовиться к неприятности.
У калитки вдруг появился приятель отца и окликнул его.
- Как отец поживает? - спросил он.
- Хорошо.
- Еще бы, ему любой позавидует. Вон какой у него сын молодец! Гордиться можно. Передай от меня привет.
Андрей еще больше разозлился.
"Ну как же, прямо так и загордится! Особенно когда увидит мой табель… До потолка подпрыгнет от радости!" - подумал он, поднял камень, размахнулся и метнул его на улицу.
С третьего урока, как только он получил табель, все его мысли были об одном: что сказать отцу? На перемене кто-то из ребят поделился с ним опытом:
- Ты притворись больным. Дома все напугаются и про табель забудут, начнут расспрашивать, что болит. У меня такой метод.
- С таким методом ты далеко пойдешь, - вмешался в разговор десятиклассник. - Будешь застревать в каждом классе, протирать парту… К восьмидесяти годам ты, безусловно, чему-нибудь научишься, будешь пенсию получать.
Так что же ответить отцу, когда он спросит: "Ну, принес табель? Вчера ваш классный руководитель сказал, что сегодня вы их получите". Принести-то он принес, но разве его покажешь? По математике в первом триместре - четверка. Об этой четверке отец уже знал и высказал свое мнение. В следующем триместре опять по той же математике - четверка. Отец и о ней знал, но Андрей его заверил, что это в последний раз. И вот, пожалуйста, - в третьем триместре по математике - все та же злосчастная четверка. Четверка! По остальным предметам у него отметки хорошие, есть и восьмерка и девятка… Но с математикой у него нелады. Его одноклассники решали уравнения, а он все еще не осилил деление простых дробей…
- Как я только не ловчил! Думал, что отверчусь, не выставят мне отметки. Три раза я прогуливал математику или говорил, что простудился, и весь урок клацал зубами, а однажды пришел в школу с траурной повязкой на рукаве, плакал - бабушка умерла… - признался Андрей после уроков отличнику из одиннадцатого класса, тренеру их футбольной команды.
- Она и правда умерла?
- Да… только меня тогда еще на свете не было. Вот на какие хитрости я пускался. И все зря!
Друг и сосед Андрея Михня Драгу давно еще пытался помочь ему. Они брались вместе решать задачи. Михня объяснял и потом спрашивал: "Ну как, понял? Это же просто!" И Андрей отвечал: "Конечно, просто. Понял!" Но сам ничегошеньки не понимал, только признаться стыдился. А почему не понимал? По очень простой причине: все эти задачи и примеры были для шестого класса, а он и с программой пятого класса не разделался. В пятом у него была переэкзаменовка по математике. Лето он провел у бабушки с дедушкой, ему было не до занятий. А осенью на экзамене ему везло как утопленнику. Гоняли по дробям, а он в них ни бум-бум.
- Из-за этих дробей меня оставят на второй год… Провались они все к чертям: и дроби, и тот, кто их выдумал! - выругался Андрей.
Ярый опять заворчал на него.
- Цыть, Ярый, ну!