Вконец расстроенный Андрей ушел в сарай и опять принялся обдумывать, что же сказать отцу. Увильнуть не удастся, это ясно. Андрей знал, что отец не станет бить его, драть за уши, - наденет очки и молча посмотрит на него. Ни слова не скажет, и все равно Андрей догадается, что думает отец, и будет сгорать со стыда.
Думитру Одинкэ, отец Андрея, был вообще неразговорчивым. Кто мало знал его, решил бы, что он угрюмый и нелюдимый. Возможно, кое-когда он и бывал угрюмым, не в том дело. Он прожил суровую жизнь, вот отчего он был скуп на слова. Детей он любил, ему хотелось, чтобы их жизненная дорога была прямой и верной. И он надеялся, что именно школа выведет их на эту дорогу. Сам он не проучился и пяти лет, а его отец даже не видел, какая она есть, школа.
Андрей не забыл те слова, которые слышал от отца всего один раз. Отец не повторит их, промолчит, когда посмотрит его табель, но подумает опять то же:
"Нас было четверо, мал мала меньше. Когда настала пора посылать нас в школу, у нас на четверых была одна пара обуви и одна мало-мальски приличная рубашка. Двоих нас отдали в школу. Один учился в первую, другой во вторую смену, вот так мы и обходились одной рубашкой и одной парой обуви на двоих, по очереди носили. Проучились четыре года, и все. Нас уже считали взрослыми, мы сами должны были зарабатывать себе на хлеб. Э, да что толку об этом говорить! Ты, как я вижу, сам отрезаешь себе дорогу к учению. Туфли у тебя есть, пальто - какого и ввек не износишь… мама тебя пирогами потчует… Вот как оно в жизни бывает. Я рвался к учению, оно от меня отвернулось, школа тебя встречает, как дорогого гостя, а ты удираешь в окно, на улицу, как самый…"
Андрей уселся на бочонок лицом к двери. В крошечное дверное оконце пробивался тусклый свет.
Немного погодя со двора послышался голос матери:
- Андрей, иди обедать!
Он не откликнулся. Даже не шевельнулся. Решил не обедать, наказать себя.
- Андрей, где ты? Иди скорее, папа пришел!
Андрей присвистнул: "Уже пришел?!" Нет, обедать он не пойдет. До вечера просидит в сарае. Ну а вечером? Вечером как? И ночевать не пойдет домой. Будет в сарае спать. А завтра? Послезавтра?
И тут его осенило. Решено. Он уйдет из дома совсем. Другого решения быть не может. Только так. Уйдет - все равно куда. Он - крепкий, здоровый, скажет, что ему четырнадцать лет, и его примут на работу. Должны принять. Уйдет и будет работать. До упаду, дни и ночи, без отдыха! Все прямо испугаются, как он будет работать. Трое или даже четверо суток без сна. Чтобы не тратить время на обед, он будет брать с собой бутерброды… За семерых будет работать. Домой он вернется, когда уже прославится, когда все о нем заговорят, все только и будут хвалить: "Посмотрите! Это товарищ Андрей Одинкэ! Человек, каких мало! Лучше не бывает!" Вернется он с кучей подарков. Отцу купит трубку и целую коробку душистого табака, чтобы мама не отсылала его курить на кухню и не ругала, что он ей все шторы продымил. А маме купит шелковый нарядный платок, она давно мечтает о нем и все никак не соберется купить. Сестренке привезет соску… нет, зачем же соску… ей она уже ни к чему будет. Лучше самокат, новенький красный самокат.
Андрей чуть не заплакал от умиления. Какой он добрый, какой щедрый! Обо всех подумал, никого не забыл, каждому привез подарок. И почему таким людям не везет в жизни?! Ну ничего, он не пропадет, начнет работать - и все увидят, каков Андрей Одинкэ.
Побеседовав с самим собой, он окрылился, уверовал в свои силы. В доказательство, что способен работать за семерых, он чуть было не взялся за топор. До вечера можно переколоть все дрова, что есть в сарае. А потом и соседям помочь. Но сам продолжал сидеть на бочонке и даже не взглянул на топор в углу.
"А как же мама? Если меня не будет, кто ей поможет по хозяйству? И с кем оставить малышку, если надо пойти в магазин?"
Ответ нашелся сразу. Можно попросить Михню. Неужели он откажется помочь? Это же лучший друг, да и живет рядышком. Только перелезть через забор, и все. А что, если прямо сейчас пойти к нему и попросить?
Андрей посмотрел в дверное оконце - во дворе ни души. Он осторожно приоткрыл дверь, прошмыгнул к забору, перелез и очутился во дворе Михни.
Михня был дома, лежал на ковре и читал книгу. Андрей вошел с похоронным видом и молча остановился среди комнаты.
- Показал дома табель? - спросил Михня.
- Нет! - крутнул головой Андрей. - И не покажу!
- Все равно ведь спросят.
- Не успеют.
Михня засмеялся.
- Не чуди! А завтра что? Конец света?
- Я уеду.
- Да ну? На курорт? - И, вспомнив приговорку друга, смеясь добавил: - Пиши мне с курорта. Не забудь мой адрес: Продувная улица, город…
Андрей сурово осадил его:
- Нашел время острить, когда я…
- Что - ты?
- Я проститься пришел, и потом, у меня к тебе просьба: ты уж позаботься тут о моей маме…
У Андрея навернулись слезы. Михня перепугался.
- Да что случилось? Не плачь… Будем мужчинами… А то и я заплачу. Ты скажи толком, что случилось?
- Я ухожу из дому… Совсем… Куда-нибудь уеду. Ты - мой друг, и ты меня поймешь. Хотя ты здорово разбираешься в математике, ты мне посочувствуешь. Ведь если я не уеду, меня оставят на второй год. Я просто не могу показаться отцу на глаза. Вот я и решил уехать.
- Куда?
- Пока еще не знаю. Устроюсь куда-нибудь на работу. Прибавлю себе года, и меня возьмут. Верно ведь?
- Почем я знаю? - усомнился Михня.
Но Андрей не допускал никаких сомнений:
- Определенно возьмут! Я буду работать день и ночь. Надо уехать… Ты меня понимаешь ведь, правда?
- Что ж поделаешь. Понимаю, - скрепя сердце сказал Михня и потом смущенно добавил: - Значит, ты это серьезно? Уезжаешь? Да? Эх, прямо даже не знаю, что и сказать. Мне без тебя невесело будет.
- Я тебе напишу…
Оба замолчали, потупили глаза, но каждый чувствовал, что в эту минуту друг думает только о нем. Они были старыми друзьями, с детского сада. Любили припоминать всякие случаи, происшествия…
- А помнишь, в детском саду у тебя был фартучек с уткой на кармане?
- А у тебя - с поросенком…
- Ты мне чернильницу разбил, когда мы учились в первом классе.
- А кто мою тетрадку потерял, не ты ли?
Андрей сказал:
- Я подарю тебе на память свою рогатку.
- Рогатку? - У Михни заблестели глаза. Такого великодушия он не ожидал от Андрея. - Подаришь рогатку? Разве она тебе не нужна?
- Мне?! - Андрей даже оскорбился. - Сообразил тоже! Я буду весь день работать… Когда мне там из рогатки стрелять?
- Вот спасибо! А я подарю тебе ножик. Сейчас у меня его нет, отец отобрал и спрятал. Когда он придет с работы, я попрошу.
- Ножик? - изумился Андрей. - Тот самый ножик, который ты и одолжить не хотел?
- Ага.
- Спасибо!
Андрей растрогался чуть не до слез. Вот до чего щедрый, какая добрая душа: рогатки не пожалел для Михни! И Михня тоже, обещал ножик подарить.
- Скажи, а вещи ты уже собрал? - с любопытством спросил Михня.
- Какие вещи?
- А что же, ты прямо так поедешь, руки в брюки?
- Ну а как же? Я ведь втихаря еду, наши ничего не знают.
- И даже свой пуговичный футбол не возьмешь?
- Нет… Когда вернусь, буду в него играть.
- Ведь у тебя и денег-то нет… Два лея я могу одолжить.
- Спасибо. У меня наберется банов семьдесят пять. До первой получки обойдусь.
- Если ты будешь экономить, не ходить по воскресеньям в кино, то хватит.
- Не стану в кино ходить. На воскресенья я буду брать работу домой. Эх! - Андрей со вздохом поднялся. - Трудно мне будет, конечно. Но я уже решил. Завтра утром еду.
- А сейчас куда?
- Потихоньку проберусь домой и притворюсь больным.
- А как же с табелем?
- Скажу, что мне его завтра дадут. Ну, а завтра я фьють… К тебе-то я еще зайду. Попрощаться. И рогатку принесу.
Оставшись один, Михня опять взялся за книгу. Улегся на ковре в прежней позе, но, пробежав глазами несколько строк, убедился, что не может сосредоточиться. Он захлопнул книгу. Значит, Андрей, лучший его друг, уходит из дому. "Гм, что ты будешь делать с этой математикой! Одни без нее жить не могут, другие шарахаются от нее, удирают во все лопатки. Сложный вопрос! Бедняга Андрей! А в школе-то что поднимется! Только об Андрее и будут говорить. Девчонки, уж во всяком случае, те и на уроках шептаться будут: "Ой, ты знаешь!.. Ты слыхала… Ты представляешь?"… Что ты будешь делать с этими девчонками! Андрею хорошо, он теперь избавится от этих трепух".
Когда Матей Драгу пришел с работы, он застал Михню все в той же позиции. Спросил, что нового, сказал, что мать задержится, и если Михня хочет есть, может разогреть себе обед, потом разделся и прилег отдохнуть. У него был тяжелый день. В обточку шли детали, над которыми приходилось корпеть. И хотя дело подвигалось нормально, он не испытывал удовлетворения, как обычно. К тому же его расстроил один молодой токарь, работавший кое-как. Мастер стал выговаривать этому парню, что он гонит брак, а тот только пожал плечами, и все. Матей Драгу не удержался, заметил ему: "Плохо тебя воспитали". "Ну и плевать! - нахально ответил тот. - Своего воспитайте лучше, а я как-нибудь проживу и без ваших наставлений".
- Папа, ты спишь? - услышал он сквозь дремоту.
- Пробую…
- Можно тебя попросить…
- Пожалуйста.
Михня сел на край кровати. Отец приподнял голову.
- Папа, мне бы ножик… мой перочинный ножик…
Матей вспомнил, что он прибрал этот ножик в свой шкафчик с инструментами, вспомнил и почему.
Дело было давнее. Как-то на родительском собрании он сел за парту сына. Вся крышка парты была изукрашена инициалами "М.Д.", вырезанными ножом. Придя домой, Матей отобрал у Михни ножик и сказал: "Насколько мне известно, пока еще ни один человек не прославил свое имя тем, что вырезал его на партах или писал на заборах".
Он не стал напоминать сыну о том разговоре, только спросил:
- Зачем он тебе?
- Нужно… - Улыбаясь, Михня добавил скороговоркой: - Ты только не думай, он мне совсем не для того нужен…
- Ничего я не думаю. Я просто так поинтересовался. Ты знаешь, чей это ножик?
- Знаю, прежде был дедушкин.
- То-то…
Михня заколебался, сказать отцу или нет, зачем ему ножик. Конечно, если и не говорить, отец все равно отдаст. Но он, наверное, очень обрадуется, когда узнает все. Ножик был дедушкин, а дедушка в свое время тоже отправился странствовать по свету, искать счастья. Он работал батраком, много всякого вытерпел, нуждался, вот и решил бросить это дело, найти что-нибудь получше. Правда, счастья он так и не нашел, но все же в конце концов устроился в городе работать. Андрей ведь тоже хочет делом заняться, значит, пойдет по стопам Михниного дедушки. Так что ножик по праву должен достаться ему. Отец будет рад, что дедушкин ножик попадет в хорошие руки.
- Ну так как же? - спросил отец. - Что ты намерен с ним делать?
- Хочу подарить другу, Андрею Одинкэ.
- У него день рождения?
- Нет… У него в июле… а в июле Андрей будет… ого, как далеко!
- Да неужели? Где же это, интересно знать? Может, его назначили послом за границу? Я что-то не читал в газетах. Видимо, пропустил…
Михня улыбнулся, но потом нахмурился.
- Эх, папа, ты ведь ничего не знаешь. У Андрея такие дела - не до смеха. Такой тяжелый случай… запутанный…
- Ну что ж, давай распутаем!
- Нет, мы не сможем… Он мне дарит на память рогатку, а я ему ножик. Кто знает, когда-то мы опять увидимся?
- Вон что? А почему так вдруг?
- Сейчас я тебе все расскажу…
Матей Драгу с любопытством слушал его.
Под конец Михня спросил:
- Теперь ты мне его с радостью отдашь. Правда ведь?
Однако ответ был совершенно неожиданным:
- С радостью? Без всякой радости!
И тон был не такой, как обычно. Ничего похожего на шутливость. Отец смотрел на него строго, говорил совершенно серьезно и даже жестко. Михня был озадачен.
- Но… я не понимаю, папа… при чем тут я? У меня по математике еще не было четверок. У меня десятка.
- Эх, смотрю я на тебя, парень, и горько мне. Вот состаримся мы с матерью, нам тогда и надеяться не на кого. Ты, очевидно, и тогда будешь так же рассуждать, как сейчас. Люди скажут тебе: "Ты бы проведал своих стариков… Может, им помощь какая нужна…" А ты ответишь: "Не понимаю! При чем тут я? Я живу хорошо, мне ничего не нужно. У меня все есть".
- Папа! Ну как ты можешь говорить такие вещи? - обиделся Михня. - Вот увидишь, как я…
- Спасибо! - перебил отец. - Это когда еще будет. Пока что я вижу другое. Ну-ка дай мне портсигар со стола! Или нет, не надо, ты же не куришь, зачем ты будешь утруждать себя?
- Ох, папа!
Михня подал портсигар, отец закурил. Не дожидаясь, когда отец попросит, Михня принес и пепельницу.
- Ну за что ты рассердился на меня, папа? - начал он. - Я же ничего плохого не сделал. Андрей Одинкэ тоже хороший. Но отец у него такой человек… как бы сказать… он не шутит, как ты. Если Андрея оставят на второй год, тогда все! Ему домой и показываться нельзя…
- А почему он должен остаться на второй год?
- Так он же в математике ни бум-бум.
Матей Драгу примял сигарету. Михня услужливо взял у него пепельницу и отнес на стол. Потом посмотрел по сторонам, не надо ли еще что сделать. Поправил ковер на полу, разгладил скатерть на столе, сдул пепел с подушки.
- Ишь какой ты сразу усердный стал! - иронически заметил отец. - Жалко, что у тебя друг лентяй!
- Неправда! - так и вскинулся Михня. - Андрей вовсе не лентяй. Только по математике…
- Тем хуже для тебя!
Михай вытаращил глаза.
- Для меня?
- Именно, для тебя. Не будем спорить. Я дам тебе твой ножик, подари его Андрею и скажи: "Дорогой друг, это все, что я мог сделать для тебя. Дарю вот эту безделицу… железку… старый ржавый ножик. Я не сумел помочь тебе и не сумею. Я слабый человек и эгоист". Можешь свалить все на меня. Скажи: "Я не виноват. Меня отец так воспитал". Одним словом, я не я, и лошадь не моя.
Никому бы не пожелал Михня испытать то, что испытывал он. Ему хотелось плакать, но слез не было, хотелось кричать, но он не мог из себя выжать ни звука. Он поддал ногой угол ковра, который сам же недавно расправил, хотел сдернуть скатерть со стола, но вовремя одумался. И сам себе удивлялся, как это вдруг он собрался с духом и заговорил:
- Теперь все равно уже поздно, папа… Что я могу сделать? Завтра Андрей уезжает.
Отец пожал плечами.
- Мда… Его родителям, это, конечно, безразлично. Так выходит? Уезжает или остается, им все равно? Ну сыночек! С таким не соскучишься! Да что ж я? Как говорится, смеялся черепок над разбитым горшком! Словно мой сын из другого теста.
- Но что я могу сделать? Теперь поздно…
- Дело твое!
- Андрей уезжает, а я…
- Дело твое!
- Ох, папа!..
- Поздновато вздыхаешь, сынок. Раньше надо было. Да ведь ты сейчас только так, для виду, вздыхаешь. Хочешь, чтобы я пожалел тебя, сказал: "Не надо, сынок, зря расстраиваться! Плюнь на все и береги здоровье! Стоит ли горевать из-за таких пустяков?"
- Папа, ну как ты можешь думать такое?
- Э! Я много чего не думал, и вот вам, пожалуйста! Твой друг Андрей уезжает, а ты сидишь тут и вздыхаешь.
- А что же мне делать? Уехать с ним?
- Дело твое!
- Значит, и мне уехать? - повторил Михня умирающим голосом.
- Дело твое!
- Тогда… я уеду…
- Дело твое!
Эх, где то времечко, когда, бывало, Михня шутил, по примеру друга: "Едешь на курорт? Не забудь мой адрес: Продувная улица…"
Не глядя на отца, Михня поднялся:
- Уеду…
- Дело твое!
Михня вышел из комнаты. На дворе он остановился. А теперь куда? В какую сторону? Он подфутболил консервную жестянку, она покатилась, ударилась о забор, Михня погнался за ней и возле забора подумал: "Пойду к Андрею".
Ему открыла дверь мать Андрея.
- Андрей себя неважно чувствует… Он лег.
- Я знаю. Можно мне зайти к нему? Поговорить надо…
- Пожалуйста! Он, наверное, не спит.
… Андрей уткнулся носом в подушку, укрылся с головой одеялом и, чтобы приманить сон, считал в уме… 754… 755… 756… Скрипнула дверь, кто-то вошел. Андрей насторожился. Подумал, что это мать. А ведь просил ее не беспокоиться, отказался от чая, отговорил ее ставить банки - и так все пройдет! Видно, материнское сердце не вытерпело, вот и зашла проверить, как он тут.
- Андрей!
Что это? Сон? Голос был Михнин.
- Андрей!
Он легонько куснул себя за палец. Нет, не сон. Он сбросил одеяло. Посреди комнаты стоял Михня и мрачно смотрел на него.
- Ты чего пришел? - напугался Андрей.
- Пришел сказать…
Из соседней комнаты донесся плач сестренки Андрея, потом голос матери:
- Молчи, милая, мне сейчас не до тебя!
- Я пришел сказать тебе… - продолжал Михня, - что я не смогу выполнить твою просьбу, помогать твоей маме.
- Как так? Что ты сказал?
Андрей не верил своим ушам.
- То и сказал.
Михня пододвинул стул к кровати, сел боком и оперся подбородком на спинку. Он прислушивался к бою часов в соседней комнате, но не мог сосчитать, сколько пробило. Да и какое все это имело значение? Он вскинул глаза на друга.
- Знай, что не только у тебя горе… Я тоже расстроен.
- Ты? - удивился Андрей.
Подумав, он сообразил, в чем дело. Конечно, Михня не смог выпросить ножик у отца. Ладно, не велика беда! Он и не такое пережил. Высказав другу свою догадку, Андрей добавил:
- Ты не горюй. Рогатку я тебе и так отдам.
Михня рассвирепел. Тут он мог дать себе волю, кричать, возмущаться. Это с отцом надо было говорить спокойно, хотя ничего похожего на спокойствие он тогда не испытывал.
- Рогатка? При чем тут рогатка? Мне она ни к чему.
- Что вдруг? Я же ничего не прошу взамен.
- Я знаю… Мне она не нужна, мне тоже не до игр будет. Я уезжаю.
- Куда?
- С тобой… куда-нибудь.
- Новое дело! - недоверчиво воскликнул Андрей. - С чего это ты вдруг надумал?
- Так нужно. Я тоже решил. Поеду с тобой.
- Да ты что, в своем уме? - Андрей глянул на него свысока и насмешливо сказал: - Как ты себе это представляешь? Может, думаешь, я еду в игрушки играть? Я, мой милый, работать собираюсь.
- Я тоже хочу работать.
- Ты? Кто тебя возьмет?
- Я скажу, что я старше.
- Так тебе и поверили!
- Поверят! Когда я войду в отдел кадров, я привстану на цыпочки и потом сразу сяду. Когда сидишь, не видно, какого ты роста.
- Думаешь?
- Уверен.
- Ну что ж, - согласился Андрей. - Тогда возьму тебя с собой.
- А куда мы двинем? В летчики нас не возьмут?
- И не думай. Мой двоюродный брат пошел проситься в летчики. Его не взяли. Там один усатый дядя дал ему носовой платок и сказал: "Мальчик, вытри нос и отправляйся в школу".
- А он что? - спросил Михня.
- Это уж я не знаю. Платок он, правда, не взял. Теперь в седьмом классе учится. Но он - совсем другое дело.