- Немножко неточный адрес: ищите нас в самом селе Шарчино. Позавчера выбили кулацкую дружину. Понял?
- Еще бы!
Костя помолчал, с интересом оглядывая Артемку.
- А Дубова откуда знаешь?
- Вот спросил! - засмеялся Артемка.- Так ведь он вместе с тятькой моим воевал. А потом в отряд, к Небораку, меня переправил.
- А Лагожу, случайно, не знаешь?
Артемка даже рукой махнул:
- Как не знать! Что ты, в самом деле? Про тебя рассказывал, как ты убежал от беляков.- И глаза Артемки вспыхнули восхищением.- Ну, смельчак же ты! Одного убил, а другого в степь угнал.
Костя смутился:
- Врет твой Лагожа. Это он сам меня выручил. Если бы не он - сгинул бы, как комар, Константин Печерский...
В это время где-то поблизости раздался тихий переливчатый посвист. Артемка замер, а Костя осторожно глянул поверх кустов и вдруг весело сказал:
- Вот он, легок на помине. Беги, Космач, встречай своего Лагожу. Должно быть, учуял тебя, коли сюда пришел.
Дед Лагожа сначала чуть не упал от удивления, увидев Артемку, а потом обнял, поцеловал.
- Вот так штука! Откеда взялся такой шустрый?
Артемка хотел было расспросить про маму, про бабушку, но дед ласково остановил его:
- Ты прости, Темушка, меня старого. Опосля поговорим, а сейчас дело у нас с ним важное...- кивнул на Костю.- Признал, поди, его. То-то, голова зеленая.- И уже Косте торопливо: - Ты, Сергеич, скажи Коляде: пусть не медлит. На конзаводе готовы к перегону в Камень семьдесят лошадей. В Тюменцево уже приехал отрядишко, человек пятнадцать. Завтра, должно, на конзавод двинут. Коней надо отбить. Нам самим такие лошадки сгодятся. Чистокровные скакуны. Как получше это сделать, Митряй скажет. Идем, Сергеич, к нему. Он ждет нас в дальнем колке.- Лагожа обернулся к Артемке: - Приду - поговорим. Жди меня тут. Один в село не смей. Я мигом обернусь.
Костя обеспокоился:
- Вы бы, Севастьян Иванович, поосторожней были. Без опаски ходите. Можно и в лапы к белякам угодить.
Лагожа беспечно засмеялся:
- Понимаю, чай. Я в села только ночью забегаю. А днем ни-ни! У меня, Сергеич, помощников цела куча. Они-то и делают дела да мне говорят.
Костя качнул головой:
- Все равно...- Потом решительно сунул руку в карман, достал наган.- Возьмите-ка на всякий случай, а себе я быстро добуду.
Лагожа махнул рукой:
- Не нужно, Сергеич. К чему он мне? Я и без пистоля повоюю... Спрячь. Лучше идем побыстрее. Время дорого.
Костя подошел к Артемке:
- Ну, до встречи, Космач. Поболтали бы, да видишь, дело не терпит. Приходите к нам в отряд. На гармонике сыграю. Интернационал слыхал?
- Нет,- грустно ответил Артемка, опечаленный расставанием: уж больно хороший парень. Веселый.
- Приходи. Патронов дам к браунингу. Сохранились. Две обоймы. Салом угощу...- И шутливо хлопнул Артемку по плечу.
И снова Артемка один. Сидит в кустах, тоска берет. Рядом с домом, а не пойдешь. Уже солнце склонилось к верхушкам деревьев, а дед не возвращается. Ждал, ждал - надоело. Решил податься поближе к селу. Добрался до самого Спирькиного огорода, выглянул осторожно из-за буйного черемушника. Пусто в огороде и во дворе. Вот и банька, в которой схватили тогда Костю. Совсем близко. Не зря Костя забрался в нее. "Может, и мне?" - мелькнула мысль. Но Артемка отогнал ее - уж очень неприятное воспоминание оставила в памяти эта закопченная баня.
Нелегко сидеть в кустах, когда Спирькина изба - вот она, рядом. Можно проскочить - никто не заметит. Удерживало одно - вдруг у Гусевых кто чужой есть!
Терпение совсем покидало Артемку, когда неожиданно увидел Спирьку. Тот лениво бродил по двору, не зная, наверно, чем заняться, медленно поскреб затылок, побрел к калитке, на улицу. Артемка заерзал от досады: не мог глянуть на реку!
Хлопнула калитка. Артемка живо вскочил, обрадовался. "Ага, вернулся! Видать, ребят на улице нет". Спирька помыкался, помыкался по двору и пошел, к Артемкиной радости, в огород. Остановился, вырвал морковку, вытер о штаны и стал громко хрупать.
- Спирька! - тихо позвал Артемка, выставив голову из кустов. Не слышит. Громче: - Спирька!
Но тот, как козел, с хрустом разжевывал морковь и - никакого внимания. Тогда Артемка схватил кусок глины, запустил в Спирьку и угодил прямо по спине. Спирька ойкнул, выронил морковку, испуганно заоглядывался. Тут-то его глаза и натолкнулись на голову в старом картузе. Артемка не успел даже поманить Спирьку рукой, как тот, взвизгнув, бросился из огорода.
- Стой! Куда? - приглушенно закричал Артемка.- Спирька!
Спирька остановился, дико оглядел кусты, снова увидел картуз и подзывающую руку.
- Да иди же ты сюда!
Наконец Спирька узнал Артемку, кинулся прямо по грядкам:
- Артеха, ты?!
- Я, я...- И совсем как Костя: - Тише, не люблю шума.
Спирька шмыгнул под ветвь, сел и будто застыл: смотрит на Артемку не мигая.
- Ну, чего уставился?
- Чудно! Как из-под земли ты выскочил. Я попервось испужался, думал - вор. Аж ноги дрожат... Откель?
- Издалека, Спирька. Вот о маме да бабушке узнать забежал... Как они?
- Бабушка жива-здорова. А мать в каталажке все.- И тут же: - Как ты солдата застрелил? Где револьвер взял? Куда убег? Ведь искали везде, а ты как в воду канул.
Пришлось Артемке рассказывать. Не все, конечно, а так, чтобы только отвязаться. Знал: поведай ему какую ни есть тайну - выболтает.
- А у вас тут как дела?
Спирька вздохнул:
- Без тятьки худо. Я рыбалю. Щуку надысь агромадную выудил. С пуд будет! Вот те крест. Даже Гнутый позавидовал. А бабки свои у Мотьки я отыграл. Ух и злился! А Гришаня-то Филимонов - не узнать! Руку с веревки снял, уехал было в Камень, а теперь вернулся с солдатами. Все на конях. Голубыми уланами кличут их. Злые - ужас. Так и норовят шашкой хрястнуть. Теперь у нас скушно. На гулянье никто не ходит. У Серьги на той неделе мать померла. А Драный все с беляками якшается. С Мотькой дружит. Катает на тележке да игры разные придумывает. Я с Пашкой Суховерховым теперь в друзьях. Вместе рыбалим. У меня знаешь какие крючки? Всамделишные. Недавно в тятькином сундучке нашел. Прямо без червя рыба глотает.
- Сладкие они, что ли?
- Зачем сладкие! - горячо воскликнул Спирька, но, увидев усмешку, сник: - Не веришь, да?
Слушает Артемка Спирькины новости - и совсем равнодушен. И бабки, которые Спирька выиграл у Мотьки, и всамделишные крючки, и Пронька - все это теперь мало интересует. Почти одногодки они со Спирькой, но кажется Артемке, что он намного старшего своего дружка. Смешно и даже почему-то жалко Спирьку.
- Ты матери-то помогаешь?
Спирька шмыгнул носом:
- А что ей помогать? Хозяйства-то нет. Дров, бывает, поколю, воды принесу... Думаю вот голубей завесть. Ох и знатные голуби! Вертячие. Взовьются в небо, а потом оттуль кубырем. Аж дух захватывает. Только денег нет... Мотька купил. Три пары. Гоняет их сейчас целыми днями...
Артемка нетерпеливо перебил Спирьку:
- Ладно об этом. Мне бы с бабушкой свидеться. У вас дома чужих нет?
- Откуда они?..
- Если я к вам зайду, мать не заругает?
Спирька нерешительно пожал плечами:
- Хто ее знает...
- Иди спроси. Махнешь рукой... Только гляди, Спирька, больше никому ни слова, что я здесь.
- Не дурак, чай! - И побежал к избе, а через минуту уже махал руками, как ветряная мельница крыльями.
Артемка вздохнул облегченно, осмотрелся и быстро перебрался во двор, вскочил в сени. Сказал отрывисто Спирьке:
- Сходи за бабушкой.
Она прибежала, смятенная радостью. Ни о чем не спрашивала, бросилась к Артемке, обняла и, всхлипывая, целовала в лоб, в щеки, в глаза...
- Голубенок мой, родименькой мой. Пришел!.. Голубенок... Темушка...
Бабушка так жалобно причитала, так ласково и нежно гладила Артемкины космы, что тетка Гусева прослезилась, произнесла горько:
- Где-то мой Иван... Господи, хоть бы глазком поглядеть на ево. Жив ли? Здоров ли?..
Бабушка, продолжая всхлипывать, рассказывала, что почти каждый день ходит в волость, просит, чтобы ей дали свидеться с дочерью, да все бесполезно. А Кузьма Филимонов сказал: "Когда твоего гаденыша Артемку поймаем, Ефросинью выпустим. Не поймаем - пусть подыхает в каталажке".
- Худо, Темушка, ой худо, внучек! Совсем из сил выбилась, покой потеряла. Слепнуть от слез стала...
Артемка, понурив голову, трудно сглатывает ком, который подступил к горлу. Горькие вести. От них плечи гнутся, будто на каждое взвалили по кулю зерна...
- В Камень, сердешную, отвозить собрались, да тюрьмы там битком набиты. Оставили пока... Нонче и в нашей каталажке народу тьма-тьмущая: почитай, со всей волости понабрали... Боже, когда наши муки кончатся!
Чем помочь? Что сказать? Ясно одно: не его нужно утешать, а их - бабушку, тетку Гусеву. Поднял голову, сказал, сдвинув брови:
- Народ шибко недоволен. Мужиков много в партизаны идет. Авось одолеем колчаков...
- Дай-то бог,- прошептала бабушка.
Тетка Гусева вздохнула:
- Скорей бы уж... Может, и мой Иван вернется.
А Спирьке свое:
- Слышь, а пушки у вас есть?
- Пушек нет, да скоро будут. Все будет, Спирька.
Глянул Артемка в окно - совсем смерклось. Как время-то бежит незаметно! Сказал:
- К Суховерховым сбегать бы. Поклон от дяди Ильи передать.
- Где свиделись-то? - спросила бабушка.
- В одном отряде с ним.
- Сожгли у них избу. На другом краю села теперь живут, у своей родни...
- У кумы,- уточнила Гусева.- Все спалили, ироды. Даже одежу не дали спасти. Кузьма со своими псами жег. Он сейчас начальником кулацкой дружины. В погонах ходит... Нонче Филимоновы подняли высоко головы: Кузьма Тюменцево зажал в кулак. Гришаня со своими "голубыми" всю волость в страхе держит...
Слушает Артемка, а у самого перед глазами доброе, заросшее лицо дяди Ильи. "Как я ему скажу о беде? Ведь ждет добрых вестей..." Глянул на Гусеву:
- А они-то, Суховерховы, здоровы?
- Сама болеет. С горя, должно быть...
Артемка совсем расстроился:
- Ты, Спирька, увидишь их - скажи, чтоб не беспокоились о дяде Илье.
Спирька торопливо закивал - обрадовался, что хоть Пашке порасскажет об Артемке и заодно поклон от отца передаст. Вот ахнет Пашка! Спирька даже заерзал на скамейке - так и подмывало бежать к Суховерховым немедленно. Но он сдержался: вдруг Артемка еще будет говорить о партизанах.
Но Артемка больше ничего интересного не рассказывал. Торопливо поел горячих щей, стал собираться. Гусева положила ему в котомку хлеба. Бабушка принесла из дому несколько коржиков. Снова заплакала:
- Когда еще свидимся, Темушка?
- Скоро... Ты только не плачь.- И обнял худенькие бабушкины плечи, прижался к ее мягкой морщинистой щеке.- Маме бы передать, чтоб не горевала: дескать, жив-здоров...
- Постараюсь, Темушка, постараюсь как-нибудь...
Артемка уже было пошел к двери, да отчаянный возглас Спирьки словно ножом ударил в спину: "Ботало с дружинником! В ограду зашли!" - И, как обожженный, Спирька отскочил от двери, забегал по горнице.
Все застыли в ужасе.
Первым опомнился Артемка. Он лихорадочно огляделся и полез в подпечье, куда складывали ухваты. Оно было длинным, но узким. Артемка изо всех сил втискивался в эту тесную темную и пыльную нору. Едва влез, едва Гусева успела прикрыть вход в подпечье ведром да корытом, вошли Ботало и дружинник.
- Кто у вас был? - резко спросил Ботало. Гусева еле шевельнула одеревеневшими губами.
- Никого не было...
- А почему дрожите все?
- Как не дрожать,- подала голос бабушка.- Вы, чай, с добром не заходите...
- Цыц, старая! Кто такая? - спросил у Гусевой, будто не знал старушки.
- Соседка наша. Гостить пришла...
- А ну марш домой и сиди там, не вылазь!
Бабушка не двигалась, боясь оставить Артемку. Тогда к ней подошел дружинник и вытолкал за дверь:
- Мотай, пока цела.
Спирька прилип к стене и был белее снега. Не за Артемку боялся, не за себя - за маму. Вдруг убьют.
Боталу, видимо, нравилось, что его боятся. Он наслаждался этим: ходил по избе, заглядывал всюду, рявкал. Вдруг остановился, поднял с полу впопыхах брошенную Артемкой котомку. Глянул на Гусеву пристально:
- А это чья?
- Наша, наша это,- залепетала Гусева...- Сынок с ней ходит. На рыбалку... Вот и сейчас собирался, да вы пришли.
Ботало отшвырнул котомку, сказал дружиннику:
- Осмотри сени и двор.
Они вышли. За ними выбежали Спирька с матерью.
Артемка задыхался. Пыль и сажа лезли в рот, в нос, в глаза. Стенки давили бока, словно клещами, а в грудь и в живот до боли впились железные рожки ухватов.
Наконец хлопнула дверь и послышался нетерпеливо-требовательный голос тетки Гусевой:
- Вылазь скорее! Ушли, ироды!
Но не так просто оказалось выбраться обратно: ни согнуться, ни упереться. Пятился, обдирая бока и руки. Гусева ждала, ждала - тащить стала за ноги. Вытащила потного, грязного, вымазанного сажей. Не дала ни прийти в себя, ни умыться:
- Уходи, уходи скорее!
Артемка опешил:
- Куда?
- Куда хочешь!.. На реку, в кусты, в другой двор - мне все едино. Только уходи от нас... Освободи душу. И так ни жива ни мертва.
Говорит, а сама сует Артемке котомку, подталкивает к двери.
- Обождать бы,- растерянно произнес Артемка.- Поймать могут.
- Иди, иди. Хватит и того, что пережила тут из-за тебя. Своего горя много... Уходи, богом прошу.
Спирька стоял у печи и кивал головой:
- Беги, Артеха. А то попадет нам... По всем дворам шарят. Ищут кого-то... Беги.
Вот что страх с людьми сделал! Артемка усмехнулся:
- Ну, соседи...
- Ладно, уматывай! - зло выкрикнула Гусева.- Ишь, обсуждает ишшо!
И вытолкнула в сени. Думать было некогда. Выглянул во двор, оглядел огород-никого. Проскочил до первой грядки и пополз по меже к речке. В кустах затаился, прислушался. С соседнего двора доносились шум, крики, стоны, чьи-то рыдания.
- Тута, тута где-то он! Ищите, робяты.
- Кузьма Елистратьич, вели по огородам, по речке прочесать.
Чей-то визгливый голос надрывался:
- А ентово, ентово куды девать?
Бас раздраженно кричал:
- Свяжи руки, да и пусть лежит! Чего глотку-то драть?
По огородам к речке бросилось несколько дружинников. И сразу же невдалеке затрещали кусты, и на тропку выбежал без пиджака, без картуза, бледный, растрепанный дед Лагожа. Бежал медленно, задыхаясь, прижимая руку к левой стороне груди. В тот же миг раздался злорадный торжествующий вопль: "Вот он! В кустах!" И грохнул выстрел.
Все это произошло так быстро, что Артемка не успел как следует испугаться. Забыв об опасности, он привстал над кустами, крикнул приглушенно:
- Деда, деда, сюда!
Лагожа вздрогнул, увидев Артемку, остановился.
- Возьми это,- прохрипел,- и беги!
Артемка схватил сверток, сунул за пазуху.
- На тот берег айда! Там овраг есть!..
Но Лагожа лишь рукой махнул: дескать, все равно не уйти.
- Беги! Беги, Темушка!
А сам повернулся и пошел обратно, навстречу дружинникам.
Артемка только потом понял, почему Лагожа сделал это. Из-за него, Артемки. Побоялся, что дружинники увидят и схватят его. А сейчас, глядя на удаляющуюся спину деда, он жалостно звал:
- Куда? Зачем? Деда!..
Лагожа уже не слыхал Артемки: с криком и бранью набросились на него человек пять, скрутили руки, принялись бить.
- Попалась, старая лиса! - раздался ликующий голос Потала.- Петлял, следы заметал и - попался! От меня не уйдешь! - И тут же совсем другим тоном, подобострастным: - С удачей вас, Кузьма Елистратьич!
"Ну, погоди, Ботало проклятое! - зло шептал Артемка, размазывая слезы по грязным щекам.- Погоди, Кузьма Елистратьич!"
Лагожу увели. Вскоре все стихло. А Артемка сидел и сидел на прежнем месте, переживая новое горе. Не заметил, как смерклось. Выплыл серпик молодой, будто умытой, луны. Где-то весело заквакали лягушки, а по кустам прошелестел прохладный ветерок.
Подполз Артемка к берегу, умылся, вытерся подкладом картуза. Нет, сейчас он так просто не уйдет из села. Отомстит за деда. Подумал: "Жаль, патронов нет, а то бы показал!" Но тут же решительно: "Ладно, и без них обойдемся!"
Огляделся Артемка и настороженно пошел по берегу к центру села, к мосту. Добрался быстро. Прислушался: тихо, спокойно. Торопливо принялся шарить руками по земле, отыскивая камни-голыши. Набрал штук десять, крупных, гладких. Рассовал по карманам, выбрался из-под моста на дорогу и пошагал через площадь к дому Филимоновых. Шел не прячась, не оглядываясь, с какой-то необъяснимой уверенностью, что его никто не увидит, не остановит, не схватит. И чем ближе подходил к Филимоновым, тем спокойней был. Появилась даже какая-то удалая беспечность и веселость.
Вот и дом. Четыре больших окна бросали световые дорожки на улицу. По занавескам ползали огромные тени: то головы, то руки, то спины. "Все собрались. Жрать готовятся...- И усмехнулся: - Сейчас вот подавитесь".
Остановился Артемка прямо против окон, деловито выбрал четыре самых крупных, тяжелых голыша, размахнулся и с силой запустил первый. Треснула, разорвалась тишина. С жалобным звоном рассыпалось стекло. В двух окнах сразу погас свет: наверное, в лампу угодил. В доме поднялась суматоха, ругань, крики. Раздался Мотькин плач:
- Тятька, тятька, боюсь!
Артемка злорадно засмеялся, а сам бил по всем окнам расчетливо и быстро. Потом, уже из озорства, пронзительно свистнул и помчался по улице к окраине.
Это была его улица. Каждая ямка, каждый камешек, каждая щель в заборе - все здесь знакомо. Он бежал стремительно и легко, едва касаясь ногами земли. Был уже далеко, почти у своей усадьбы, когда Филимоновы опомнились: грохнули один за другим выстрелы, раздались крики. Артемка смеялся: "Стреляйте, орите, хоть тресните". Впереди услышал испуганный голос:
- Опять стреляют!
Сразу узнал - Настенька. И тут же увидел двух девчонок, сидевших на бревнышках возле Черниченковой избы.
- Здорово, девчонки!
Настенька, узнав Артемку, вскрикнула взволнованно:
- Темка?! Откуда ты? Не за тобой ли гонятся?
В темноте в самом деле тяжело бухало несколько ног. Артемка заторопился:
- Побегу, пожалуй...
- Неужто домой? - испугалась Настенька.
- Ну, глупая!.. На вот, возьми на память.- И сунул Настеньке оставшийся в кармане круглый голышек.
Вот и Густое. Теперь Артемка вольная птица. Теперь ему ничего не страшно: в лесу и в степи никто его не увидит, не поймает. Здесь он хозяин, здесь каждый кустик и холмик за него - укроют, не выдадут.
...В деревушку, где стоял отряд, Артемка пришел в назначенный срок.
- Молодец! - сказал Неборак.
Эта скупая похвала была дороже любой награды.