И всегда вокруг нее все сверкает чистотой. Из пустячных предметов - ящичков, досочек, тряпочек - она умеет сотворить такое, что все ахают. Она и шить умеет, охотно обшивает своих подруг. У нас много лет валялись без применения разноцветные моточки шерсти - остатки. Маму они раздражали, она даже подумывала, не выбросить ли их - вязать она не умеет, мотки остались еще от бабушки. Рита однажды обнаружила эти мотки в пакете с нафталином и связала мне ко дню рождения такой красивый свитер, что, когда я его надеваю, все обращают внимание.
Нет, конечно, я могу понять Алешу.
Но иногда мне кажется, что Рита Алешу и не любит вовсе. Что он для нее всего лишь "перспективный муж". Это слово - "перспективный" - она часто повторяет. В перспективе не только кандидатская, но и докторская диссертация. В перспективе кооперативная квартира, машина и общество ученых, в котором Рита будет блистать.
А Алеша? Он работает, работает с каким-то ожесточением. Раз в неделю он ездит в город - ведет литературный кружок в Доме культуры машиностроительного завода. Он переводит с английского рефераты для Института научной и технической информации. И потом - статьи и диссертация.
Он не замечает в Рите никаких недостатков, потому что влюблен в нее, она для него - все на свете.
Для Риты он испортил мой овраг. Этот овраг лежал между домом отдыха и деревней - глубокий, с крутой тропинкой, по сторонам которой разросся ольховый кустарник. Об этой тропинке мало кто знал, дачники ходили прямой дорогой, через мост. И я сама сделала эту глупость - показала ее Рите.
После дождей тропинка становилась скользкой, и однажды, совершая свой обычный "променад" к дому отдыха, Рита поскользнулась и чуть не упала. И вот из-за того только, что она чуть не упала, Алеша взял лопату и вырубил по всей тропинке широкие ступени. Овраг сразу потерял свой прежний необитаемый вид, стал каким-то прилизанным. Ступеньками я принципиально не пользовалась, спускалась и поднималась сбоку, по траве, даже после дождя, когда трава была мокрая. А лопату с обломанным черенком, которую Алеша забыл в овраге - или оставил нарочно, чтобы подновлять ступеньки, - я забросила в кусты.
В общем, моя нынешняя жизнь, несмотря на одиночество, имеет некоторые преимущества перед прежней, лагерной жизнью. Я могу купаться где хочу. Могу переплыть речку - она неширокая, но у того берега глубина с головкой, поэтому в лагере нам запрещалось плавать на ту сторону. На том берегу густейшие заросли спелой малины. Правда, тут полно и крапивы, а я в купальнике, и стебли крапивы попадаются выше моего роста. Но болезненны только первые два-три ожога, а потом ничего.
Наевшись малины, я выхожу из зарослей, ложусь на теплый солнечный пригорок, где среди нескошенной, слегка уже увядшей травы краснеют листики земляники. Грустная ягода никнет под собственной перезрелой тяжестью. Мне жаль эту ягоду. Ведь не для того она наливалась соком, чтобы, перезрев, упасть и сгнить на земле.
Стебелек радостно подпрыгнул вверх, когда я сняла с него тяжелую, исчерна-красную земляничку, оставившую во рту несравненный вкус августовского лета.
...Лежа на животе, я разглядываю травинки, весь зтот крохотный и огромный мир, который мы топчем своими ногами. Мне хочется в этот момент стать маленькой и невесомой, потому что и под моей тяжестью страдает этот мир и я ничем не могу ему помочь.
Я переворачиваюсь на спину, и надо мной другой мир - огромный, голубой и белый, далекий-далекий. Какие-то слова и строчки возникают в моей голове - это еще не стихи, но это как бы предчувствие стихов. И тревожное ощущение охватывает меня, словно я вот. сейчас, в эту минуту, остановилась перед тайной.
Укус муравья возвращает меня к действительности. Я тру укушенную ногу и вдруг вспоминаю, что давно уже настало время обеда, а я забыла о своей обязанности - не принесла из дома отдыха судков, и, значит, послали Алешу, да еще наверняка настропалили его против меня, что вот шляюсь неизвестно где, а им приходится волноваться.
Я бегу, натянув сарафан на влажный купальник. Бегу через поле, через овраг, в котором Алеша прорубил ступеньки для своей "котички", и меня заранее разбирает досада при мысли, что увижу сейчас постную рожу Ядвиги Васильевны и недовольное Ритино лицо.
Но, уже подходя к дому, я поняла, что никакой ругани не будет. Приехали гости! Алешин школьный товарищ Боря с женой Катей, про которую я только слышала, а видела в первый раз. Она мне сразу понравилась. Высокая - выше Бори, - худенькая, коротко стриженная, она держалась как мальчишка - резковато и независимо. А Боря за то время, что я его не видела, слегка растолстел и отпустил усы кончиками вниз. Боря - художник, иллюстрирует детские книжки, у нас уже три книжки с его рисунками и с дарственными надписями. Рисунки, по-моему, замечательные. И Катя тоже художница, но ее рисунков я еще не видела.
- Кто бежит! - закричал Боря, раскрывая объятия мне навстречу. - Иль это только снится мне?
Он обхватил меня одной рукой, приподнял и сделал оборот вокруг собственной оси. Потом поставил на землю, отступил на шаг и поглядел на меня, приложив ладонь козырьком к глазам.
- Все правильно! - сообщил он. - Все идет по четкому графику. Когда мы с тобой виделись в последний раз? Зимой? Точно, зимой. Ты была тогда ни бэ, ни мэ, ни кукареку. А теперь что-то такое из тебя вылупляется. Ей-богу. Вот познакомься с моей супругой Катькой.
"Супруга Катька" пожала мне руку и спросила:
- А речка далеко?
- Близко.
- После обеда пошли на речку?
- Пошли! - с готовностью согласилась я.
Ядвига Васильевна с любезной улыбкой накрывала на стол. Рита ей помогала.
- Что же ты опаздываешь? - мягко заметила она. - Пришлось Алеше с Егором идти за обедом.
- И Егор приехал? Вот здорово!
В тот же момент я увидела Алешу и Егора. Они шли со стороны дома отдыха.
- Салют! - сказал мне Егор.
- Салют! - ответила я. - А почему ты не в военной форме?
- А что, так я тебе не нравлюсь?
- Почему, нравишься, - сказала я и смутилась.
- Нет, ты честно скажи. Режь, не бойся. Если в штатском я для тебя недостаточно красив, то я поеду переоденусь в парадную форму.
Егор говорил очень серьезно, даже с беспокойством, поэтому было еще смешнее.
До чего же я была рада! Только сейчас я почувствовала, как соскучилась по веселой компании, как это все-таки тоскливо - проводить дни в одиночестве.
У крыльца валялся рюкзак с прислоненной к нему Бориной гитарой и толстый оранжевый рулон - свернутая палатка. Это значит, что вечером мы будем жечь костер, а потом гости останутся ночевать, и завтра я опять целый день буду с ними!
Но кажется, больше, чем я, радовался Алеша. Я уж и не помню, когда в последний раз видела его таким счастливым.
- Старик, ты похудел, - сказал Боря, - женитьба тебе не в пользу. Бери пример с меня. - И он самодовольно похлопал себя по животу.
- А потому что он меня не слушает! - сказала Рита. - Я ему все время говорю: отдохни, отдохни! А он как ошалел со своей работой. У него ум за разум скоро зайдет.
- Слышишь, что жена говорит? - строго спросил Боря.
Я подумала: услышал бы он разговор о сапогах за сто двадцать рэ - понял бы, что к чему.
- Все! - решительно сказал Алеша. - Полный отдых! К черту! Устал как собака.
Егор развязал рюкзак и передавал Рите привезенные продукты: сыр, шпроты, пучки лука и свежей редиски, три маленькие желтые дыньки, белые батоны. Впервые за столом было очень весело. Мне хотелось, чтобы этот обед подольше не кончался. Но он кончился, а праздничное настроение осталось. Боря сбегал к колодцу за водой, все вместе как-то быстро и незаметно всё убрали, вымыли посуду и отправились на речку. Ядвигу Васильевну из вежливости тоже пригласили, но она сказала, что хочет подремать после обеда, против чего, конечно, никто не стал возражать.
На обочине дороги валялась покрышка от колеса - я сколько раз проходила мимо нее, не обращая внимания. Но Боря, увидев эту старую покрышку, очень обрадовался, выкатил ее на дорогу, и оказалось, что эта никому не нужная штука при наличии фантазии может доставить массу удовольствия. Боря пытался ехать на ней верхом и даже стоя, перебирая ногами и балансируя. У него это не получалось, он падал, а Егор и Алеша отпускали шуточки по поводу Бориной медвежьей грациозности. Так и прикатили круг на речку. А уж на речке он оказался просто как нельзя кстати. Его торжественно спустили на воду и стали изображать, будто это корабль, а Егор - адмирал.
- На абордаж! - кричал Боря, и они с Алешей пытались выпихнуть Егора из колеса, а тот сопротивлялся - я просто визжала от смеха, глядя на их возню.
Рита села на полотенце и стала смотреть на купающихся. Я уж Риту достаточно изучила и видела: она недовольна тем, что никто не обращает на нее внимания. Она привыкла быть в центре, а тут о ней вроде все забыли.
Через некоторое время, наигравшись, все вышли на берег.
Алеша сказал:
- Эх, ребята, завидую вам! Мне бы тоже в палатку... Вспомнить былое.
- Что значит - завидуешь? - сказал Боря. - А вы разве не останетесь?
Алеша нерешительно посмотрел на Риту:
- Котичка, как ты на это?
- Ну, если это общее желание... - начала Рита и выразительно взглянула на Егора.
- Насильно никого не удерживаем, - сказал Егор.
Рита засмеялась, а глаза у нее стали злые - ну точно Ядвига Васильевна, только моложе.
- Лично я не вижу никакой радости спать в палатке, - сказала она. - Да и Лешке ни к чему.
Боря сочувственно хлопнул Алешу по спине и шутливо сказал:
- Нечего, нечего! Дома ночуй, ты теперь человек семейный.
- А ты? - с досадой спросил Алеша.
- Ну, я. Я бы, может, и рад ночевать в собственной постели, да ведь меня Катька насильно вытащит на ландшафт.
- И вытащу, - подтвердила Катя. - Не дам жиры нагуливать.
- Такая жизнь! - вздохнул Боря и развел руками.
И было видно, что он ничего не имеет против такой жизни, что она ему очень нравится.
Да и кому может не понравиться? Я жалела каждую уходящую минуту, мне хотелось, чтобы этот день никогда не кончился.
Алеша отвел Риту в сторонку и что-то горячо ей доказывал, уговаривал остаться. Потом они втроем - Егор с ними - ушли в деревню за палаткой и рюкзаком, а мы с Борей и Катей натаскали хворосту и разожгли костер на самом берегу реки, на песчаном мыске. Солнце заходило, лес на том берегу потемнел, а огонь нашего небольшого костерка отразился в воде. Боря сказал:
- Эх, перенести бы все это на холст и умереть.
- Ты лучше живи, - сказала Катя. - Все равно не перенесешь.
Вернулись Егор с Алешей и принялись ставить палатку.
- А Рита где? - спросила Катя.
- Да что-то захандрила. Не захотела идти, - ответил Алеша.
Я так и знала. Наверно, на Егора обиделась. Ну и очень хорошо. Без нее лучше. Вот только Алеша сник и время от времени поглядывал на часы, стараясь, чтобы никто этого не заметил. А я забыла о времени. Так хорошо было сидеть у костра, петь песни под Борину гитару, выкатывать из костра пропеченную картошку и, обжигаясь, есть ее.
Алеша вдруг встал, помялся немного и сказал:
- Знаете, ребята, я пойду. А то Рита обидится.
- Да брось, старик! - возразил Егор. - В кои-то веки собрались вместе.
- Самому неохота, но, знаете, она ведь...
- Очень уж ты как-то... Ну и пусть один раз обидится! Ты уж извини, Леха, но слишком она тебя взнуздала.
- Да нет, вы не понимаете... Не в этом дело... Да и Вальке спать пора.
- Что-о? - взорвало меня. - Ну уж я-то тут ни при чем! Никуда не пойду!
- Не отпустим Вальку, - поддержал меня Егор. - И тебя не отпустим! Борька, держи его за ноги!
- Ребята, ну правда, они меня ждут! - отбивался Алеша. - Они без меня спать не лягут!
- Днем отоспятся! - отрезал Боря и повалил Алешу на песок, а Егор уселся на Алешины ноги и спросил:
- Ну? Сдаешься?
- Сдаюсь! - весело ответил Алеша. - Подчиняюсь превосходящей силе! Слезь с меня, бегемот, ты мне ноги отдавил.
Он был очень доволен, что его не отпустили.
- А на будущее учти, - сказал Егор, отряхивая песок с колен. - Нельзя позволять женам садиться себе на шею.
- Ты слышала? - громко спросил Боря у Кати.
- Вот подожди, - пригрозил Алеша. - Женишься - запоешь по-другому.
- Я женюсь только на той, - сказал Егор, - которая даст клятву, что не будет вмешиваться в мужскую дружбу. И вообще, надо мной слишком много командиров, чтобы я позволил еще и жене над собой командовать. Жена должна быть послушной, аки овца.
- Таких теперь нет, - заявила Катя.
- Ну и не надо, - сказал Егор. - Останусь холостым. Еще позавидуете мне. А ты чего смеешься? - спросил он, оборачиваясь ко мне.
Я ничего не смогла ответить - просто каждое слово Егора вызывало у меня приступ смеха, сама не знаю почему. Егор вдруг посмотрел на меня внимательно и как бы оценивающе.
- Алексей, - сказал он задумчиво. - Сестра-то у тебя, кажется, юмор понимает. А как она в смысле послушания?
- Как раз то, что тебе надо! - обрадовался Алеша. - Послушная, аки овца. Вернее, аки волк в овечьей шкуре.
- Нет, серьезно? - обернулся ко мне Егор. - И клятву послушания не побоишься дать?
- Не побоюсь! - еле смогла я ответить сквозь смех.
- Вот на ком я женюсь! - удовлетворенно произнес Егор. - Все, вопрос решен. Садись со мной рядом и отгоняй от меня комаров.
Я села рядом и хлопнула Егора по лбу, на котором сидели два комара.
- Братцы! - завопил Егор, валясь на песок как бы от моего удара. - Сколько нежности в этом прикосновении! Валентина, я люблю тебя! Дай я тебя поцелую!
Он подтащил меня к себе и поцеловал.
Мне стало вдруг совсем не смешно. Может, если бы он мне не нравился, я бы не смутилась. А он мне очень нравился. Всю жизнь. Даже когда я была совсем маленькой и они с Алешей приходили забирать меня из детского сада. Да, еще с тех пор. Сейчас я стала почти взрослой, но для него-то я все равно маленькая. Вот он со мной и не церемонится.
- Она на меня обиделась! - сокрушенно сказал Егор.
- А ты не расходись! - сказал Алеша.
- Валька! - сказал Егор. - Я же просто пошутил.
Конечно, он пошутил. Я почувствовала, что сейчас разревусь.
Вскочила и побежала в темноту.
Луна была совершенно круглая, и под этой луной освещалось все далеко вокруг. Это был ночной серебристый, таинственный свет, луна дрожала, а звезды казались тонкими золотистыми полосками, потому что я смотрела на них сквозь слезы.
Что же мне теперь делать? Пойти в деревню? Я представила себе нашу избу, храп Ядвиги Васильевны... Нет, ни за что. Лучше буду бродить одна всю ночь.
Вдруг я увидела: от костра мне навстречу быстро шел Егор. Он остановился передо мной, повернул меня к свету и несколько секунд внимательно изучал мое лицо. Потом вытер мне щеки теплой большой ладонью и виновато сказал:
- Я как-то, знаешь, привык думать, что ты еще маленькая. Помнишь, как мы с Лешкой тебя уронили в лужу?
Я засмеялась. Еще бы мне не помнить. И как они с Алешей дома торопливо переодевали меня, заметая следы преступления, чтобы мама ни о чем не догадалась. А мама все равно догадалась, потому что они надели мне колготки наизнанку.
Мы подошли к костру. Я села с Катей на спальный мешок, а Егор подбросил в костер хвороста и сел по другую сторону от Кати. Никто нас ни о чем не спросил. И шуточек никаких не отпускали.
Судки стояли на перилах крылечка, а из комнаты, сквозь открытое окно, доносился раздраженный голос Ядвиги Васильевны:
- Единственное дело ей поручено! И она каждый раз опаздывает, словно назло! А какое у нее при этом лицо! Можно подумать, что она делает всем нам величайшее одолжение! Уйти на всю ночь! В ее возрасте! И этот вернулся чуть ли не под утро! Заботливый муж, называется...
Я взяла судки и пошла в дом отдыха. У раздаточного окошка стояло несколько курсовочниц, среди них - Вавочка, Ритина подруга. Я поздоровалась. Она спросила с сочувственным выражением:
- Ну как она?
- Кто?
- Риточка. Ей лучше?
- Лучше? А что с ней?
- Как? Ты ничего не знаешь? Рите вечером стало плохо! Мы с Ядвигой Васильевной до двух ночи возле нее сидели, ждали Алешу. Свинство все-таки с его стороны! Никакого чувства ответственности.
- К нему друзья приехали! - резко ответила я. - Имеет он право уйти? Раз за все время!
- Имеет, но не тогда, когда...
Подошла ее очередь, она передала судки в окошко и замолчала. И я не стала продолжать. Ну ее, неохота связываться. Я еще задержалась у столовой, чтобы не возвращаться вместе с ней.
- Почему так долго? - недовольно спросила Ядвига Васильевна. - Ты же знаешь, что мы тебя ждем.
Я ничего не ответила.
За столом - мрачная, враждебная атмосфера. Рита брезгливо ковыряет вилкой квадратик омлета. Ядвига Васильевна, прихлебывая кофе, изрекает:
- Единственное, что еще действует благотворно на мой организм, - это кофе.
Никто на эту фразу не реагирует.
- Боже, как я вчера переволновалась! - продолжает она. - Я выкурила три лишние сигареты.
Я не выдерживаю, усмехаюсь.
- Опять она усмехается! - вдруг возбужденно говорит Рита. - Не могу больше видеть этой усмешки! Что ты выпендриваешься? Что ты строишь из себя?
- Валентина, - сдержанно говорит мне Алеша. - Твое высокомерное поведение нас всех раздражает.
- Как хочу, так и усмехаюсь! - говорю я брату. - Ходить, как ты, по струнке не буду!
- Вот уж это тебя совершенно не касается!
- Касается! Может, мне противно смотреть, как они тебя в раба превратили! А ты рад! Ах, Риточка! Ах, котичка!
- Нахалка! Ну, нахалка! - задыхается Рита.
- От такой слышу!
- Извинись сейчас же перед Ритой! - заорал Алеша. - Никто тебе не дает права хамить.
- А ей кто дает право меня нахалкой обзывать?!
- Ты нам весь отпуск испортила!
- Это вы мне испортили каникулы!
- Тихо! - говорит Ядвига Васильевна. - Прекратите сейчас же! Сюда идут!
- Доброе утро! - сказала Катя, открывая калитку. - Приятного аппетита.
Мы улыбаемся, киваем. Как будто не было только что этой безобразной сцены. Но улыбаемся мы напряженно, неловко. И гости тоже смущены. Конечно, они слышали нашу ругань. Ядвига Васильевна приглашает гостей выпить кофе.
- Спасибо, - отвечает Катя. - Мы уже пили чай. Мы попрощаться зашли. У Бориного папы сегодня день рождения, нужно пораньше приехать, помочь...
- Лешка, проводишь нас до автобуса? - спрашивает Боря.
- Леша, ты, кажется, собирался сегодня статью заканчивать? - обращается Рита к Алеше.
- Понимаете, ребята, я...
- А, ну если такое дело...
- Да нет, ребята, понимаете, я действительно опаздываю с этой статьей...
- Понятно, понятно, - ободряюще говорит Боря. - Чего нас провожать, дорогу, что ли, не знаем? Ты когда в город собираешься?
- Во вторник.
- Позвони.
- Конечно.