Мне так больно, что лучше не вставать. Совсем не хочется смотреть, во что превратились мои ладони и коленки. Со мной всегда так: если у меня что-то болит, я сразу же хочу навсегда забыть про свое тело. Я лежу на земле с еловыми иголками на лице, а коленки и ладони болят так, что не обращать на них внимания не получается - я ужасно хочу к маме и от этого реву.
Вдруг я чувствую, что кто-то гладит меня по голове, и вскакиваю как ошпаренная. Но это никакой не медведь, а Нелли, это она гладит меня. Она ничего не говорит, просто стряхивает с меня иголки, садится передо мной на корточки, задирает штанину, глядит на коленку и говорит "уй". Потом встает и смотрит на меня.
- Ты забыла снять пижаму.
Я гляжу вниз. И точно, на мне сине-белая пижама с овечками, самая детская из всех, что у меня есть. Не знаю, как это получается у Нелли, в ее присутствии я не только все время чувствую себя идиоткой, но и веду себя как идиотка. Нелли смеется. Я отталкиваю ее, она падает спиной на землю. За плечами у меня гитара, но я бросаюсь на Нелли и не даю ей встать. Она старается сбросить меня, но у нее не получается.
- Ты, - говорю я, - ты никогда больше не назовешь меня идиоткой!
- О’кей, - Нелли хочет подняться. Я держу ее.
- Ты, - повторяю я, - никогда больше не заставишь меня выглядеть идиоткой.
- О’кей, О’кей, - соглашается Нелли, барахтаясь подо мной.
Я встаю. Но не успеваю отойти и на шаг, как Нелли вскакивает и бьет меня в лицо. Я хватаю ее за волосы и тяну со всей силы. Нелли кричит, я тяну еще сильнее. Она снова бьет меня по лицу, а потом, словно нас разъял невидимый арбитр, мы вдруг останавливаемся. Из носа у меня течет кровь, в руке - клок волос Нелли.
- Думаю, нам пора идти, - пытается отдышаться Нелли.
- Хорошо, - киваю я.
- Почему нам пришлось так спешно удирать? - спрашиваю я у Нелли, когда мы бежим уже целую вечность. Она оборачивается.
- Рейнджер пришел собирать оплату. Мне кажется, мы не смогли бы заплатить.
- Ну, - говорю я, - у меня еще осталось пятнадцать долларов.
Нелли снова глядит вперед.
- А у меня двадцать.
- Ты думаешь, они кинутся в погоню? - спрашиваю я спину Нелли.
- Чепуха.
- Но мы же халявщики!
- Халя - чего? - переспрашивает спина Нелли.
- Халявщики - это типы, которые идут в ресторан и потом не платят.
- Но мы же вовсе не были в ресторане!
Нелли вдруг останавливается. Я не успеваю затормозить и впечатываюсь в нее, она чертыхается, а я снова чувствую себя жирным слоном.
Разозлиться я не успеваю, потому что Нелли произносит:
- Мы заблудились.
- Мы заблудились? - отвечаю я эхом, мне больше ничего не приходит в голову.
- Да, мы заблудились.
В таком духе можно продолжать до бесконечности: я то и дело спрашиваю "Мы заблудились?", а Нелли то и дело отвечает: "Да, мы заблудились!" Это было бы даже неплохо, потому что мы вдруг пришли к единому мнению и перестали спорить, как теперь быть.
- Мы заблудились? - спрашиваю я еще раз, но Нелли больше не играет в эту игру. Вместо того чтобы ответить: "Да, мы заблудились", она раздражается: "Ты оглохла?"
- Да.
- Прекрасно, - говорит Нелли, - я заплутала в лесу с жирной глухой немецкой идиоткой.
Слезы выступают у меня на глазах.
- Ты же обещала больше не называть меня идиоткой!
Нелли смеется.
- Ты шантажировала меня. И знаешь, ты весишь тонну!
Я не отвечаю и просто иду дальше. Через секунду слышу сзади шаги Нелли.
Убыстряю шаг. Нелли тоже. В конце концов она оказывается рядом со мной. Я гляжу на нее сбоку. Нелли упрямо смотрит вперед.
Если мы еще возьмемся за руки, то будем как второклассницы на прогулке. Тогда, в школе, нам с Нелли приходилось идти рядом, потому что у нас не было подруг, а еще мама сказала учительнице, что мне нужно заботиться о Нелли. "Тебе надо помочь Нелли в интеграции", - наставляла меня мама. Я не знала, что такое интеграция, для меня это звучало как резекция, а ее делают с верхушками корней зубов, насколько я знала. Папе однажды отрезали верхушки корней зуба, и он все повторял "эта чертова резекция" и вздыхал. Но даже если бы я знала, что такое "интеграция", я бы не смогла помочь Нелли, потому что и сама была совершенно не интегрирована в классе. Этого мама так и не поняла, но она и не виновата, потому что я ей ничего не рассказывала.
Она замечала, конечно, что каждый раз по воскресеньям я рыдала, прежде чем заснуть, но ни разу меня не спросила почему. Она только говорила, что я унаследовала папин меланхолический характер, обнимала меня и утешала. Про то, как она меня утешала, я и думала на следующий день, стоя в одиночестве на школьном дворе - и от этого становилось еще грустнее.
- Это прямо как школьная экскурсия в Германии! - говорит вдруг Нелли.
Я и раньше думала, что она умеет читать мысли.
- Ага, - киваю, - я вот только-только об этом подумала.
Мы молча идем рядом. Тогда, на школьных экскурсиях, мы тоже не разговаривали друг с другом, хотя Нелли уже сносно говорила по-немецки. Но мне было стыдно идти за ручку с Нелли, я стыдилась не других, им тоже приходилось брать друг друга за руки, а Нелли и саму себя. Чувствовать ее руку в своей и одновременно знать, что мы ни капельки не подруги и только притворяемся для учительницы - это кошмар. А потом, конечно, наши руки потели, и это было еще ужаснее - потеть в руку совершенно чужому человеку. И сейчас нам нечего сказать друг другу, даже когда мы вдвоем заблудились в лесу. Или все-таки есть?
- Почему ты не хочешь в Японию?
Нелли отшвыривает ногой пару веток.
- Потому что мне будет одиноко. Как в говеной Германии.
Я тоже отшвыриваю пару веток ногой.
- Я тебе покажу говеную Германию!
Но у меня не получается по-настоящему рассердиться. Собственно говоря, мне тоже ужасно одиноко в этой говеной Германии.
- Мы никогда отсюда не выберемся! - Нелли останавливается. Я оглядываюсь. Все вокруг незнакомое, все. Нелли права. Мы никогда не выберемся отсюда.
- Ясное дело, мы выберемся! - говорю я и тяну Нелли за руку.
Идти всегда лучше, чем стоять на месте. Но Нелли не хочет.
- Нет, - раздражается она, - нет, мы никогда не выберемся отсюда!
- Фигня! - я снова тяну ее. В конце концов она и вправду идет.
Плетется - лучше сказать. Она почти не отрывает ног от земли и пялится куда-то вниз.
Мне же совсем не страшно, со мной так часто - я впадаю в транс и думаю о чем угодно, но не о том, что может случиться ужасное. Это потому, что папа все время орет и рычит. Если тут не впадать в транс, не выдержишь.
Нелли идет все медленнее. Тогда я беру ее за руку, тяну за собой, и мы все же идем, точь-в-точь как во втором классе, взявшись за руки, через лес. Только во втором классе у меня в рюкзаке был батончик с мюсли и бутылка лимонада, а теперь нет. Я надеюсь только на то, что мы с Нелли умрем от голода с достоинством и не сожрем друг друга, прежде чем помереть. Мне в любом случае повезло - я уже знакома с этим чувством голода. Голова становится такой легкой, а руки - такими невесомыми, что впору запрыгать и забегать, чтоб избавиться от этого нервного ощущения, да только прыгать ты не можешь, потому что слишком ослабел.
Скоро и я уже иду еле-еле, уставившись в землю. Нелли висит на моей руке - кажется, она весит целый центнер. Только я хочу предложить ей остановиться и передохнуть, как между деревьями мелькает свет. Он мелькнул и снова пропал, но он точно был.
- Видела?! - вопит в восторге Нелли. - Видела?
Она выпускает мою руку и бежит к источнику света. Я несусь следом, чтобы снова не потерять ее из виду. Вот Нелли орет: "Ура!", и я тоже оказываюсь на асфальтовой дороге.
- Теперь осталось дождаться, пока мимо поедет какая-нибудь машина! - говорит Нелли.
Только вот машины нет.
Через полчаса мы решаем пойти вдоль дороги. Конечно, мы понятия не имеем, в какую сторону нам надо идти, но это все равно, наверное. Все равно, в каком направлении мы будем идти - верном или неверном - когда нас сожрут медведи. А потом я вдруг понимаю, что ужасно хочу в туалет, терпеть уже нет сил.
- Нелли, - говорю я, - мне надо в туалет.
Нелли вздыхает, точь-в-точь как мать, которой ребенок действует на нервы - ведь она-то ему уже сто раз говорила, что надо сходить в туалет дома, до поездки.
- О’кей, тогда просто иди в кусты. Или тебе тоже нужна банка?
Отвечать не хочется, я молча снимаю гитару с плеча и вручаю Нелли. Потом иду в лес - чтоб меня не было видно. Идти далеко не приходится, так густы здесь деревья, а на земле лежат замшелые стволы и бурелом. Я нахожу место, где поменьше сучьев и колючек, снимаю пижамные штаны и присаживаюсь на корточки.
Тут, правда, вот какая закавыка: я не могу писать не в туалете. Это давно так - даже если мне позарез надо, я просто не могла. Мама считает, что это все моя зажатость, но я-то знаю, что виновата во всем как раз сама мама. Когда я была маленькой, она повесила на мой шкафчик таблицу, где каждый раз ставила крестик, когда мне удавалось сходить на горшок и не описаться в подгузники. Если я вдруг три раза ходила в подгузники, крестик стирался. А если у меня собиралось пять крестов, мне можно было выбрать в магазине игрушку по душе.
Эта таблица так и преследует меня. Как только я хочу сходить не в туалет, она появляется перед моими глазами, и я просто не могу. Я просто сижу с голой задницей на холодном ветру и жду. Каждый раз, когда мне кажется, что вот-вот получится, оно не получается. Вот и сейчас, когда удача, казалось, совсем рядом, слышен крик Нелли: "Антье, Антье, где ты? Иди сюда!"
Надо же ей было крикнуть это именно сейчас! Изо всех сил стараюсь закруглиться, натягиваю штаны и бегу. Спотыкаюсь о бурелом, снова бегу, пижама трещит по всем швам, и наконец я оказываюсь на дороге.
Нелли нигде нет. На обочине стоит синяя машина, и, подбежав поближе, я вижу, что Нелли сидит внутри и машет мне. Я тоже сажусь.
- Куда ты провалилась? - шипит мне Нелли, а вслух произносит: - Это моя кузина Анни.
- Хай, Анни! - Женщина и мужчина оборачиваются с передних сидений. Они чуть-чуть постарше моих мамы и папы.
- Ты в пижаме, - замечает женщина.
- Нет-нет, - спешит возразить Нелли, - это спортивный костюм. У нее такой странный вкус.
Я чувствую, как кровь приливает к голове.
- О’кей, тогда поехали! - говорит мужчина.
Женщина то и дело оборачивается к нам и глядит с жалостью.
- Бедные крошки! - сетует она. - Потерялись в лесу! Вот ужас-то!
- Да, - вторит ей Нелли, - и самое ужасное, что мама с папой будут жутко волноваться!
У нее такой вид, словно это ее и вправду трогает.
Женщина показывает на разодранную пижаму, из которой торчат мои разбитые коленки.
- С тобой все в порядке, детка?
Я киваю.
И реву. Столько заботы зараз мне не вынести. Слезы наворачиваются моментально - от мысли, что ты только что плутала в лесу, а теперь сидишь в теплой машине и тебя жалеют.
- Не плачь, малышка! - утешает меня женщина. Нелли рассказывает, как жутко я напугалась в лесу, как все время рыдала и не хотела двигаться с места - и она с трудом заставила меня идти.
Я реву все сильнее - но теперь уже от ярости. Ты должна радоваться, что у тебя такая сильная и храбрая кузина, говорит женщина. Как только мы выберемся отсюда, моя сильная и храбрая кузина получит по морде - но этого женщине лучше не знать. Теперь мне ужасно хочется посмотреть, как у Нелли получится выбраться из этой машины - до того, как ее довезут до дома. Вряд ли эти двое высадят нас в следующем городе со словами "Берегите себя" и поедут дальше.
- Я так рада, так рада, что мы скоро будем дома! - пою я. Нелли глядит на меня. - Жду не дождусь, когда увижу тетю и дядю, - продолжаю я.
Нелли и бровью не ведет:
- Да.
Женщина оборачивается к нам:
- Вы уже почти дома! Как называется улица?
- М-м-м, - мычит Нелли, - м-м-м…
Перед моими глазами возникает написанное синей ручкой, почти стершееся из книги про Элвиса: "Беверли-драйв, 39".
- Отлично, - говорит женщина.
Мне вдруг становится страшно. Что я натворила? Сейчас они привезут нас к Лу Барду.
С другой стороны, адрес Лу Барда не хуже и не лучше любого другого.
По крайней мере, он точно живет в Эри.
- Поворачивай налево, - командует женщина. На коленях у нее карта города. Ее муж заворачивает налево. Ага, в некоторых семьях такой трюк проходит.
- Ой, не то! - Женщина сдвигает очки на лоб и держит карту совсем близко перед глазами.
Нет, не проходит.
Она поворачивается к нам:
- Вы можете просто показать дорогу? У меня плохо получается читать карту.
Нелли выглядит жалко. Теперь-то мы попались.
- Мне ужасно жаль, - говорит она, - я потеряла очки в лесу. А без них ничего не вижу. Может быть, кузина поможет.
Женщина выжидающе глядит на меня.
- М-м-м, - говорю я, - м-м-м….
Боже мой, я же не могу тоже сказать, что потеряла очки в лесу. Может быть, контактные линзы? Не. Зубную пластинку? Слуховой аппарат? Не, все это не то. Я гляжу в окно и лихорадочно соображаю, то и дело мыча: "М-м-м", чтобы женщина подумала, что я вот-вот что-то скажу. Нелли смеется.
- Моя кузина и ориентация на местности! Я всегда ей говорю: если ты совершенно уверена, что идешь правильно, развернись и иди в обратном направлении!
Нелли получит по морде два раза. Заметано.
И вдруг я вижу ее. Чудесную, красивую табличку, которую трудно не заметить. На ней выведено: Беверли-драйв.
- Поворачивайте налево! - кричу я, мужчина, не успев посигналить, закладывает вираж, и вот мы уже на Беверли-драйв.
- Молодец! - женщина улыбается мне.
- Вот, красный дом справа! - Нелли машет рукой. Мы поворачиваем направо и останавливаемся у выкрашенного в красный цвет деревянного дома.
- Огромное, огромное спасибо! - благодарит Нелли.
Женщина отстегивает ремень безопасности.
- Я пойду с вами.
- Ой, нет, - говорит Нелли, - мы и так уже вас бессовестно напрягли.
Женщина снова пристегивается.
- Хорошо. Но мы подождем тут, пока вы не войдете в дом!
Нелли выходит из машины, я беру гитару, спальник и рюкзак и иду за ней. Она, не останавливаясь, подходит к двери и звонит. Мое сердце колотится быстро-быстро. Сейчас я увижу Лу Барда. Но никто не открывает. Нелли снова звонит. Я оборачиваюсь. Женщина и мужчина все еще сидят в машине и ждут. Я машу им рукой и улыбаюсь. И никак не могу решить, что лучше: чтобы никого не оказалось дома и не пришлось бы позориться от того, что мы звоним в дверь Лу Барда, который нас ни капельки не знает, или чтобы он оказался дома и мы бы избавились от наших провожатых? Не успеваю решить и слышу шаги. Дверь приоткрывается.
- Да?
- Привет, - говорит Нелли и улыбается. - Извините за беспокойство.
Дверь открывается чуть шире.
В дверном проеме стоит пожилая дама с седыми кудрявыми волосами. Это, наверное, бабушка Лу.
- Привет, - повторяет Нелли, протягивает ей руку и наклоняется. - Нелли, а это моя кузина Анни.
Дама смотрит на нас в недоумении.
- Вы нас не знаете.
Тут Нелли права.
- Но вы ведь знаете Фидлеров из вашего церковного прихода? - Нелли показывает на машину, там сидят наши провожатые и приветливо машут. Старушка с улыбкой машет в ответ.
- Конечно, я их знаю.
Нелли снова улыбается.
- Мы с кузиной потеряли родителей в Государственном парке, а Фидлеры подвезли нас сюда. Они думали, что мы, если это нетрудно, можем от вас позвонить родителям.
- Конечно, конечно! - Хозяйка делает шаг в сторону и приглашающим жестом зовет нас в дом.
Нелли еще раз машет рукой Фидлерам, они радостно машут в ответ. Как только мы входим в дом, я слышу, как машина отъезжает. Мы идем за старушкой в гостиную, обставленную точь-в-точь как гостиная Фицмартинов: огромный диван посередине.
- Садитесь, садитесь! - Дама кивает на диван. Мы садимся. Я молюсь о том, чтоб не запачкать светлую обивку - ведь я сегодня почем зря валялась по земле в лесу. Мне вообще хочется испариться. Что будет теперь? Кому Нелли собралась звонить? Как нам выбраться отсюда?
- Хотите попить? Да вы, наверное, и голодные! - Старушка смотрит на нас сочувственно. - Вот телефон!
Она подает Нелли белую беспроводную трубку.
- Звони родителям, а я приготовлю что-нибудь поесть!
- Огромное-преогромное спасибо! - сегодня Нелли улыбается так, что можно подумать, что она ужасно мила. Как только старушка скрывается в кухне, Нелли сует мне телефонную трубку.
- У тебя есть один-единственный телефонный звонок.
- Но…
- Не задавай глупых вопросов! Просто звони!
- Ладно.
Я вытаскиваю записную книжку из рюкзака и звоню в отель. Главное, чтобы мама не услышала, как бьется мое сердце. В трубке гудит, а я представляю, как сейчас совершенно спокойно скажу "Привет, это Антье!". Вскоре снимают трубку.
- Алло?
- Привет, это…
Стоп, да кто же это? Мужской голос, но не папин. Наверное, я ошиблась номером.
- Алло?
Я уже хочу положить трубку, но вдруг слышу знакомый голос:
- Антье!
- Мама!
Мамаясбежалаотпапыинашланеллиимыпотерялисьвлесуяупалаимнебылоужаснобольноамояпижамаразорванавдрызганелливсеэтовремяужасносомнойобращаетсяасейчасмыуоднойстарушкиияхочучтобытыменяпрямосейчасзабралаиобняла…
…
- Антье?
Нет, так не пойдет.
- Привет, это Антье!
- Антье, как же я рада! Я уже стала переживать, потому что вы целый день не звонили!
Значит, папа так и не сказал ей, что потерял меня. Отлично.
- Представляешь, - говорю я, - мы нашли Нелли! Она была в Государственном парке, как я и думала!
- Антье, как же здорово! - Я слышу, как мама кому-то говорит "Они нашли Нелли".
- Мам, и…
- Да?
- Папа решил, что мы с Нелли прямиком поедем в Грейсленд. Иначе просто не успеем.
- Что-о? Ну-ка дай-ка его!
- Он пошел в "Данкин Донатс", купить чего-нибудь поесть.
- Тогда передай ему, чтобы он сразу же перезвонил мне, как только вернется. Так не пойдет! Как нам с Кларой доехать до Грейсленда? И с какой это стати он вдруг захотел в Грейсленд?
- Он говорит, это награда. Мне. Потому что я нашла Нелли.
- Ага.
- Он говорит, возьмите машину напрокат или летите на самолете.
- Антье, отговори его. Это же совершенно безумный план. Да к тому же я думала, что мы поехали в отпуск все вместе.
- Папа говорит, что хочет немного времени провести со своей дочерью.
- А что, с нами это никак не получится?
- Только со мной вместе.
- Я думала, вы нашли Нелли.
- Со мной и Нелли.
- А как Нелли попадет вовремя домой? Не могу поверить, что он такое устроил.
- А, да, он просит тебя позвонить Фицмартинам и сказать, что Нелли приедет домой на два дня позже.
- Антье, скажи ему, чтобы он мне перезвонил!
- Я передам, но ничего обещать не могу. Он так решил, а ты же знаешь, он так плохо переносит фрустрацию. Мама?
Мне приходится держать трубку подальше от уха, так громко мама орет.