3
Оська в детстве неосторожно заигрался на русской печке, свалился вниз и набил себе горб. После этого Оська рос медленно и неизвестно куда, так что лет через десять все увидели маленького (один метр сорок сантиметров) двугорбого человечка, невообразимо высокомерно смотревшего на мир. Так получилось, что постепенно выросло в Оське и неумолимое презрение к людям и очень большое мнение о себе. А так как Оська был остёр на язык и нехорошо насмешничал над деревенскими, его в Озёрных Ключах не любили. Колька Музин даже побить собирался, искал Оську однажды целый день, но так и не нашёл. Многие об этом жалели, но где же было Оську найти, если он даже не в своём погребе спрятался. Особенно доставалось от Оськи Курдюмова мальчишкам. Он не мог, например, равнодушно пройти мимо играющих ребят, обязательно кого-нибудь больно щипнёт, дёрнет за ухо или даст крепкого подзатыльника. А тех, кто ещё поменьше, Оська запугивал всякими небылицами, и запугивал до такой степени, что ребятёнки, завидев его во сне, на стенки лезли. По этой причине Оську приглашали в сельсовет и долго разговаривали.
Вот к этому-то Оське и отправились Серёжа с Васькой за голубями.
Жил Оська вместе с матерью и младшей сестрой в небольшом домике с плоской крышей, покрытой пластами и густо поросшей поверх пластов полынью и чертополохом. Домик этот походил на тот, про который говорят: "на курьих ножках", и как-то очень хитровато поглядывал на улицу маленькими оконцами из-под своей земляной крыши.
Войдя во двор, ребята замешкались, потом Васька осторожно постучал в окно.
Окно, вросшее в землю, было на уровне колен, и для того, чтобы заглянуть в него, Ваське пришлось согнуться в три погибели. Но, едва он согнулся, чтобы посмотреть, в доме Оська или нет, как от окна навстречу ему метнулось что-то тёмное и страшное. Васька отлетел в сторону, едва не сбив Серёжу, и тут же появился Оська.
- Чего подглядываешь? - Голос у Оськи тонкий, высокий, смахивающий на крик молодого некормленного петушка.
- Так я... это... тебя посмотреть. - Васька с опаской покосился на окно, но там, как и у всех в деревне, стоял горшок с геранью, лежали три большие луковицы и ножницы.
- Посмотреть... Нечего там смотреть. - Оська важно прошёлся по двору, далеко назад откидывая маленькую голову. - Зачем пришли?
- Голубей посмотреть, Ося, - заискивающе ответил Васька, стараясь как-то сжаться, усохнуть перед Оськой, чтобы не раздражать его.
- Это тебе не кино, чтобы глаза пялить, - отрезал Оська, - давай, выметайтесь отсюда.
- Ось, мы купить хотели, - поспешно объявляет Васька.
- Купить? - Оська настораживается и подозрительно смотрит на ребят. - А ну, покажьте деньги.
- Вот. - Они показывают деньги, и Оська, мельком взглянув на зашамканные разными руками рубли, садится на чурку посреди двора. Достаёт плотную коробку "Казбека", открывает и, понюхав, протягивает ребятам. В коробке с синим всадником на коне лежат разные окурки, начиная с махорочных самокруток и кончая толстыми беломоринами. Обкуренные концы у окурков тщательно заплёваны, и спёкшаяся зола прочно удерживает табак в бумажных оболочках.
- Курите, шмакодявки, - с барской щедростью разрешает Оська. - Только, чур, беломорину не трогать, - предупреждает он потянувшегося к коробке Ваську.
- Не-е, - поспешно успокаивает Васька, - я люблю сигареты.
- Ну, а ты? - Оська суёт коробку Серёже. - Особого приглашения дожидаешься.
- Я не хочу, - отступает на шаг Серёжа.
Оська удивлённо поднимает голову и маленькими пронзительными глазками пристально смотрит на Серёжу.
- Брезгуешь, что ли? - вкрадчиво спрашивает он и не спеша убирает коробку.
- Да он не курит, - говорит Васька так, словно Серёжа немного того и его сейчас нет здесь, - совсем не курит, с детства...
- Не люблю таких, - сообщает Оська, и его маленькая голова недовольно вертится между двух горбов, - маменькиных сынков.
Васька хмуро затягивается и, сильно вздохнув, переламывается в поясе от кашля, машет руками перед широко открытым ртом, стараясь захватить побольше свежего воздуха. Оська не смеётся и не подначивает, и лишь в глазах у него появляется странный лихорадочный блеск.
- Д-давно не курил, - с трудом выговаривает Васька, отворачивая в сторону от нахмурившегося Серёжи красное лицо, - отвык.
- Ничего, привыкнешь. - Оська встаёт с берёзового чурбака, поддёргивает аккуратно наглаженные брюки. - Значит, за голубями пришли?
- Да.
- Ладно, пошли смотреть.
4
Голубей Оська держит в маленьком и низком пригоне, при входе в который даже Ваське с Серёжей приходится пригибать голову.
Из пригона на огород пробито крохотное оконце, в которое без всякой рамы вставлено и обмазано глиной мутное стекло, почти не пропускающее свет. Поэтому, войдя в пригон, ребята некоторое время ничего не видят. Но постепенно их глаза привыкают к полумраку, и они различают десятка два клеток, прибитых к стенкам невысоко от пола. Лицевая часть клеток с дверками сделана из проволочной сетки, с прорезью для подсыпания корма.
Ребята переглядываются, и Васька шепчет на ухо Серёже:
- Сетки-то он с тока упёр, я там их на веялках видел.
- Эй, чего там шепчетесь? - В темноте голос у Оськи особенно тонкий, неприятно высокий.
- Ось, а в Малышевке голубей на чердаках держат, - говорит Васька, неуверенно ступая вперёд.
- Ну так и покупай в Малышевке, если ты такой умный. - Оська открывает одну из клеток и запускает туда длинную руку. - Они как раз с тебя пятёрку за пару сдерут.
- Я же просто, Ося, видел и тебе говорю.
- Нечего мне говорить. А только моим голубям и в пригоне неплохо.
- В темноте они чаще парить садятся, - опять шепчет Васька.
На этот раз Оська тут же оказался рядом и крепко смазал Ваське по затылку. Глаза его по-кошачьи кругло и зло высвечивали из полумрака.
- Ты чё дерёшься, ты чё! - попятился Васька, хватаясь рукой за голову. - Сдурел, да?
- Не болтай лишнего, - выпятив передний горб, Оська стоял в боевой позе, готовый в любую минуту вновь броситься на Ваську.
- А чё я болтаю, чё?! - частил Васька, однако тоже спружинясь на боевой лад.
- В какой это темноте голуби чаще парят?
И только тут ребята понимают, что у Оськи необычайно острый слух, и Васька тут же сдаётся:
- Я же просто так, Ось, честное слово. Больше не буду, вот увидишь.
- Смотри мне.- Оська обмяк передним горбом и деловито спросил у Серёжи:
- Каких брать-то собираешься? Сизарей?
- Н-нет, - быстро отвечает Серёжа. - Я пионеров хочу.
- Много ты понимаешь в голубях, - ворчит Оська и протягивает длинную руку с тонкими костистыми пальцами. - Деньги давай.
Серёжа отдаёт деньги и облегчённо вздыхает, так как устал держать их во взмокшем кулаке. Оська аккуратно разглаживает и складывает рубли, прячет в карман по-детски игрушечных брюк. Потом долго переходит от клетки к клетке и наконец выбирает одну. Достаёт голубя и зачем-то смотрит ему под крылья. Потом второго.
- Обдёргать? - спрашивает Оська, и голова его неожиданно сильно поворачивается между двух горбов.
- Не надо.
- Что? - Оська удивлён и подозрительно смотрит на Серёжу. - А если улетят?
- Нет... У меня тоже клетка есть, - говорит Серёжа.
- Смотри. - Оська недоволен. - Уговор такой: если улетят, я не возвращаю. Даже можешь не приходить.
- Хорошо.
- Держи. - Оська отдаёт голубей, и Серёжа, бережно прижимая птиц к груди, чувствует их тепло и тревожное биение сердец где-то под зобом. - Голубятник, - ворчит Оська, - держать правильно не умеешь. Под крылья надо брать.
- Я сам знаю, как надо, - хмурится Серёжа.
Оська, словно не услышав Серёжу, обращается к Ваське:
- А тебе каких? Или ты будешь в Малышевке покупать?
- Да нет, Ось... Мне бы тоже пионеров.
- Гони три рубля.
- Ось, честное слово, - начинает Васька, но Оська тут же перебивает его:
- Что, денег нет? Приходи в другой раз, когда будут.
- Ось, у меня два рубля, а рубль я тебе завтра отдам, вот честное слово,- чуть не плачет Васька.
- Завтра и голубей возьмёшь. Пошли.
- Ось...
Голуби пригрелись на груди у Серёжи, и он уже видит, как высоко и красиво парят они над селом, а потом, сложив крылья, лодочкой, плавно и стремительно планируют на крышу. Видит он и голубят, большеклювых, неуклюжих, но с каждым днём становящихся всё больше и, наконец, вылетающих из клетки.
- Ось, - просит Васька, - я же не обману. Ну, хочешь, я тебе чего-нибудь из дома принесу?
- Больно надо. Потом греха не оберёшься с матерью. Ладно, пошли, пошли...
Уже у самых дверей Серёжа вдруг останавливается, смотрит на хмурого Ваську и вдруг говорит Оське:
- Забирай назад своих пионеров. Мне не надо, - и протягивает голубей Оське.
- Что-о!? - Оська невольно отступает.
- Ты это что? Зачем? - вытаращил глаза Васька.
- Не надо мне его голубей... Пусть подавится...
- Но-но! - вскрикивает Оська, но вскрикивает как-то неуверенно и тихо...
И вновь идут ребята по промёрзшей улице, и деревья, уронившие листья, слабо качают ветками над ними. Воробьи, опечаленные близкими холодами, молчаливо сидят под крышами.
- Ты зачем голубей отдал? - спрашивает Васька, всё ещё не в силах понять поступок товарища.
- А ну его, - машет рукой Серёжа, - не хочу...
Они идут дальше, до Васькиного дома, а потом Серёжа идёт один, и только переходя мост, он замечает у себя на груди голубиное пёрышко. Серёжа осторожно опускает его за перила и смотрит, как долго, кругами, летит оно в воздухе и тихо опускается на молодой лёд.
ЗА ПОДРАНКАМИ
1
Их трое. Васька на вёслах, Серёжа сидит на корме, а Колька Корнилов устроился на носу лодки и первым высматривает подраненных уток. Поворот за поворотом разворачивает перед ними Ванькина протока, проплывая вместе с лодкой мимо низких, затопляемых в половодье берегов. Время от времени ребята меняются местами, и тогда Серёжа гребёт, Васька высматривает подранков, а Колька Корнилов отдыхает на корме. Светит ровное сентябрьское солнце, низко над водой летят паутинки, и плывут по протоке первые жёлтые листья.
Не так-то это просто найти подранка. Если кто думает иначе, пусть попробует сам. Во всяком случае, вот уже второй час пробираются ребята между кочковатыми берегами Ванькиной протоки, а подранков ещё и в глаза не видели. Да и как тут увидишь, если вплотную к воде подступает трава в пояс высотой, в которой не только утка, а и годовалый телёнок так может спрятаться, что ввек не отыщешь. Но и это ещё не всё: над самой водой нависли подмытые течением кочки, и под любой из них может скрыться даже такая большая утка, как кряковая. Вот и смотрят ребята во все глаза на проплывающие мимо жёлтые берега, а ничего пока не видят.
Тишина вокруг. Такая стоит тишина, что обронил с весла каплю и за версту слышно, как тягуче шлёпается она в воду. Благодать на протоке: не досаждают ни комар, ни овод, лишь настырный мокрец жмётся поближе к траве. Отпорхали беззаботные стрекозы. Изредка на солнечном припёке оробело проскрипит кузнечик да тут же и смолкнет, словно напугавшись своего нечаянного голоса.
Прощаясь с летом, совершают торопливые облёты угодий пчёлы, недовольно поводя в разные стороны тонкими усиками. Да и как тут быть довольным, если лишь кое-где на высоких стеблях колышутся бордовые головки кровохлёбки, синеют редкие колокольчики да в укромных зарослях золотится пижма.
Теперь гребёт Колька Корнилов, неумело зарывая вёсла в мутную воду. Лодка у него рыскает в разные стороны, идёт скачками, и Васька, не выдержав такой муторной езды, сердито шипит в самое Колькино ухо:
- Ты чего скачешь но воде, как блоха по крапиве? Не можешь ровно грести, так я быстро научу.
Колька старается изо всех сил, и у него получается ещё хуже.
Серёжа лежит на носу вниз животом. Ему очень хочется первым увидеть подранка, и он так пристально, не мигая, смотрит на каждую кочку, заглядывает под неё, что у него начинают болеть глаза. Серёжа трёт их кулаками и некоторое время совсем ничего не видит, а лишь белое зарево с какими-то непонятными прожилками стоит перед застывшими зрачками. И опять кочка за кочкой, вокруг которых, словно тёмно-бурые бусы, покачиваются пустые водяные орехи, или, как ещё называют их, чилимы. Странные это орехи, если видишь их в первый раз: на толстой тёмно-бурой кожуре ореха выступают два, а то и четыре рога с острыми зазубренными концами. Попробуй кто проглотить такую рогульку - не поздоровится. Но Серёжа знает, что если чилим поджарить на костре, то и не враз отличишь его от печёного картофеля...
- Стоп! - громко говорит Васька, и Серёжа вздрагивает от неожиданности, цепко хватаясь за борта лодки.
- Ты чего? - сердито шепчет он Ваське.
- А что толку, - машет рукой Васька, - едешь, едешь... Так мы и до самого озера доедем.
Колька Корнилов облегчённо бросает вёсла и разглядывает худые покрасневшие ладони.
- Надо лучше смотреть, - не очень уверенно говорит Серёжа. - Их же здесь прорва, только мы не умеем смотреть.
- Вот бы бинокль,- робко мечтает Колька.
- А телескоп не хочешь? - зло отвечает Васька и сплёвывает в воду.
Некоторое время они молчат и тогда становится слышно, как кормится в осоке рыба. То там, то тут всплескивают верхогляды, и по ровной глади Ванькиной протоки расходятся широкие круги.
- Лучше бы червей накопали да с удочками, - вздыхает Васька. - Рыба вон что делает - беленится.
И опять они слушают, как причмокивают и шуршат камышинками рыбы.
2
- А лучше вот что, - говорит Васька, и глаза его радостно блестят. - Давайте пойдём пешком?
- Как - пешком? - не понимает Колька, удивлённо приоткрывая большой рот.
- Так вот - пешком! Ты, Колька, будешь грести на лодке, а мы с Серёгой пойдём берегом. Они как услышат, что кто-то по берегу идёт, так и начнут из-под кочек вылетать. Понятно?
Васька выпрыгивает из лодки на правый берег протоки, Серёжа - на левый. Он сразу же почти по пояс проваливается в какую-то яму и больно укалывает босые ноги о водяные орехи. Но это ничего, всё это можно перетерпеть, лишь бы попался им хоть самый захудалый подранок. И Серёжа, прыгая с кочки на кочку, раздвигая перед собою жёстко шуршащий камыш, двигается вперёд. Но вскоре не выдерживает и кричит на ту сторону протоки:
- Ва-ась, у тебя есть?
- Нету,- недовольным голосом не сразу отвечает Васька.
- И у меня нет.
- Может, они попередохли все или их вороны давно заклевали? - предполагает Васька.
- Тогда чего? - вмешивается в разговор Колька.
- А ты, Ротан (так дразнили Кольку Корнилова за большой рот), греби давай. А то вмиг на моё место по кочкам прыгать пойдёшь, - многозначительно обещает Васька и добавляет уже для Серёжи: - Давай ещё немного пройдём, а?
- Давай...
Высоко над ними проносятся косяки уток. Заметив лодку, утки берут ещё выше и осторожно облетают её. "Все утки уже учёные, - думает Серёжа, - их не проведёшь. А дед говорит, что когда-то утку можно было и палкой добыть. Конечно, если ты далеко и метко кидаешь. Только теперь хоть как ты кидай, хоть на сто метров, в утку тебе не попасть. Куда там, если она даже от дроби уныривает. Увидит огонь из ствола и успевает нырнуть. Где уж тут с палкой, пока она, палка-то, летит, утка и снестись успеет... А ещё рассказывает дед, что уток в волосяные петли и сети ловили. Как поднимутся они над озером, говорит дед, так и неба не видно. Чего же их тут палкой не бить? Только не ленись за палкой бегать..."
Здесь, в кочке, полно мокреца, и вскоре ноги и руки у Серёжи так и горят, чешутся - спасу нет. И ничего нельзя поделать, потому как мокрец настолько мелкий и многочисленный, что напоминает Серёже серую деревенскую пыль, и от него только одно спасение - ветер. Ветра мокрец боится и сразу же прячется среди осоки, так что внутренние стебли её из зелёных становятся серыми.
"Хорошо Кольке, - невольно завидует Серёжа, - он в лодке, сухой, и мокреца там почти нет..."