- Нет-нет, только без этого! Я не эстрадное светило… Если понравилось - спасибо.
- Вам спасибо, - кокетливо сказала Симакова.
- В общем, спасибо всем нам, - подвел итог Наклонов. - В следующий раз встретимся после каникул. Поговорим о творческих делах… И давайте так: будете не только вы меня спрашивать, но и я вас. У нас с вами взаимный интерес: я вот возьму да и сяду за повесть о восьмиклассниках. А?.. Кстати, я давно хотел обратиться к школьной теме, материала только не хватало. На собственном сыне далеко не уедешь, он и не очень-то разговорчив. Спросишь: "Денис, что нового в школе?", а он: "Все нормально"…
Все посмотрели на Дениса Наклонова. Он сидел насупленный: то ли смущался, то ли отцом был недоволен. Потом быстро глянул из-под казацкой стрижки. На миг встретился с Егором глазами. И тогда вдруг чуть улыбнулся…
А Венька все-таки пришел на встречу с Наклоновым. Только с опозданием. Протиснулся в дверь, сел с краешку. Егор заметил его лишь в конце собрания. В коридоре они посмотрели друг на друга, и Егор неловко спросил:
- Ну и как тебе?..
Венька ответил странно:
- Написано, наверно, хорошо, но читать он, по-моему, не умеет.
- Почему? - удивился Егор. - Нормально читает.
- Ну, я не могу объяснить… Но мне кажется, он слишком какой-то уверенный. По-моему, когда человек свою повесть многим людям читает, он волноваться должен. А здесь - будто чужое декламирует…
Словно застеснявшись своей критической речи, Венька недовольно замолчал. Вздохнул:
- Пойду к второклассникам. Они там еще не кончили…
А Егор побрел по улицам. Спешить было некуда. Завтра уже начинались каникулы. Егор думал, чем их занять.
Сегодня утром подошла Бутакова и казенным голосом спросила, не хочет ли Петров принять участие в новогоднем концерте. Он сказал, что хочет. Светка ужасно удивилась. Егор невозмутимо объяснил, что собирается исполнить пляску древних жителей острова Нукагива. Из серии "Танцы народов мира". Он будет плясать в банановой юбочке и с берцовой костью в зубах. Но нужна партнерша: с побрякушками из позвонков и в бикини из кокосового волокна. Как она, Бутакова, на эту роль смотрит?
Светка сказала, конечно, как она смотрит на Петеньку и кто он есть…
Ну, а если по правде говорить, что делать на новогоднем вечере? Топтаться под "тяжелый рок"? (Кстати, "легкий рок" бывает? Чем они отличаются?) И с кем там время проводить? Так сложилось, что в классе ни друзей, ни приятелей.
А интересно, Венька пойдет на вечер? Пожалуй, что нет. В этом они, кажется, похожи. Хоть и разные, но "стороны одной медали", как выразилась Классная Роза. Изредка у нее бывают проблески точных мыслей…
Размышления были прерваны крепким толчком. Какой-то пацаненок, вывернув из-за угла и глядя под ноги, всем телом налетел на Егора. Отскочил, поднял лицо. Серые глаза-пуговицы глянули из-под бесформенной клочкастой шапки. Обветренный рот с розовым пятнышком от болячки шевельнулся - то ли в несмелой улыбке, то ли в неразборчивом слове.
Новогодняя лотерея
- Ну и манера у тебя встречаться, - сказал Егор. - Всегда головой в пузо… Ты куда это такой?
"Такой" - то есть ободранный и мятый больше, чем всегда. На Заглотыше был засаленный ватник - взрослый, до колен, с подвернутыми рукавами - и дамские сапоги с облезлым мехом по краю. Пуговиц на ватнике не было. Заглотыш запахивал его голыми, без варежек, руками. Внизу ватник разошелся, и Егор увидел полинялые трикотажные штаны. Протертые до марлевой прозрачности. На одном колене висел широкий клок, в дыру, как в окошко, смотрело колено с коричневой коростой.
Зато вокруг шеи был обмотан новый мохеровый шарф, совершенно нелепый при таком наряде.
Обозрев Заглотыша, Егор повторил серьезнее:
- Куда ты в таком балахоне?
- К тете Лизе, - полувздохом ответил Заглотыш. И как-то ищуще глянул на Егора. И глаза стали прозрачные - не пластмасса, а влажные стеклышки.
У Егора появилось неясное предчувствие хлопот и неприятностей. И чтобы их избежать, он торопливо сказал:
- Ну и топай к своей тете Лизе. И не налетай на людей…
- А ее нет, - тихо сказал Заглотыш. Запахнулся, уткнул подбородок в шарф, постоял секунду и пошел мимо Егора.
- Постой, - сказал Егор. И подумал: "Какого черта мне надо?" - Что-то я не пойму: если ее нет, куда ты идешь?
- Может, домой…
- Как это "может"?
Заглотыш объяснил монотонно:
- Она говорит: "Иди к тете Лизе ночевать, не мешайся". Я пошел. А тети Лизы нет. А она опять говорит: "Иди к тете Лизе, она скоро придет". А ее опять нет… А она говорит…
- Кто говорит? Мать, что ли?
- Ну…
- А почему она тебя из дому отправляет?
- Гуляют… - сказал, уткнувшись в шарф, Заглотыш. - А тетя Лиза не придет, она, наверно, уехала на Калиновку… к своему… Я, наверно, к Мартышонку ночевать пойду. Или к Цапе…
- А домой-то что? Не пустят, что ли, совсем?
- Гуляют же… Ну их…
По логике вещей должен был Егор сказать: "Ну, гуляй и ты. Пока…" И топать своей дорогой. Потому как что ему Заглотыш? Никаких сентиментальных чувств Егор не испытывал. И в конце концов, что с Заглотышем сделается? Не в тундре же, переночует где-нибудь… Так думал Егор и стоял.
Он глянул на себя глазами постороннего. Посторонний иронически улыбался: "Это, кажется, называется "Святочный рассказ". Перед Новым годом или Рождеством путник встречает озябшего малютку, ведет его к себе и делает счастливым…"
Вести это чучело к себе было немыслимо. Мать устроит такой скандал, что хоть сам беги! "У нас что, приют? Это дело милиции возиться со всякой шпаной! Где ты его взял? У него лишаи, он обворует квартиру!"
Ну и тем более, значит, делать нечего. Надо идти… Что же ты стоишь, кретин?
Заглотыш тоже стоял. Будто ждал чего-то. Понял, что этот большой мальчишка его теперь не бросит? "А почему не брошу-то? - подумал Егор. - Благородные чувства проснулись, что ли? Чегой-то не похоже… А… оставил бы я его раньше?"
Он уже не раз ловил себя, что разные мысли свои и поступки примеряет как бы на двух Егоров - на Кошака в "таверне" и на того, кто "после"… Егор добросовестно, детально постарался представить, как это было бы не сейчас, а "тогда". И… вот же черт!.. Кажется, не ушел бы и тогда Кошак. Скорее всего, ухватил бы Заглотыша за рукав и, кривясь от злости на себя и от отвращения к замызганному "мышонку", отвел в "таверну". Чтобы тот согрелся и поел чего-нибудь… По крайней мере, так сейчас казалось Егору.
Но что об этом думать? Нынче Егору самому ткнуться некуда. Из дома, правда, не гонят, но все равно он один. "Плохо одному, недоброе это дело…" Тоскливо стало Егору. И он вдруг подумал, что именно от такого одиночества и тоски застрелился на корабле "Надежда" лейтенант Головачев, о котором рассказывал Михаил… Рассказывать-то легко.
И все же гораздо более одиноким и неприкаянным, чем Егор, был Заглотыш… Или уже не был? Ведь он теперь стоял рядом с Егором и надеялся… "Spe fretus", - хмуро усмехнулся Егор.
Заглотыш вдруг поднял подбородок, тронул розовое пятнышко языком и спросил:
- А куда пойдем?
- Пойдем!
Егор теперь знал - куда. И злился. На старшего сержанта Гаймуратова. Привез пацана, сунул мамаше, которой тот нужен, как футбольному мячу клизма, - и привет! А дальше что?
…До Венькиного дома было недалеко. И вот удача! - дверь открыл сам Венька. Удивился, но меньше, чем Егору думалось. Быстро оглядел Заглотыша, ничего не спросил, сказал сразу:
- Проходите.
- Ямщиков… Слушай, тут дурацкий случай. Совершенно непредвиденный. Мне надо этого… субъекта отвезти в Среднекамск, к брату. А он видишь в чем… Если не окоченеет по дороге, то все равно задержат как бродягу. У вас не найдется каких-нибудь старых Ванькиных шмоток? На пару дней.
- Найдется, конечно. - Венька вроде бы совсем уже не удивлялся. - Ну, проходите… А что случилось-то?
Егор очень коротко изложил историю Заглотыша. Лишь об одном не сказал: почему он, Егор, решил везти мальчишку к Михаилу. Решил со смесью ожесточения и надежды.
Несчастный этот Заглотыш при расставании с Михаилом так цеплялся за шинель, так вопил: "Дядя Миша, не надо! Дядя Миша, не уходите!" Значит, привязался к товарищу старшему сержанту. Не к матери рвется, а к нему. Так что же вы, Михаил Юрьевич? Вот и возьмите пацана! Заботьтесь, воспитывайте…
Конечно, Михаил Гаймуратов скажет: "Ах, я не могу взять себе всех! Их вон сколько, несчастных беглецов, трудных и заброшенных". А всех и не надо! Все тяжкие вопросы на Земле один человек никогда не решит. А ты просто возьми вот этого Витька, и одним неприкаянным будет меньше…
"Легко говорить!.."
Говорить и правда легко - рассуждать о долге, бескорыстии и других благородных вещах. А ты докажи на деле. Помнишь, ты сказал, что у меня есть дом в Среднекамске? Так вот, мне не надо, я отказываюсь, пусть вместо меня будет Заглотыш! Ну?..
Егор злорадно представил, как закрутится, заотговаривается Михаил, и… в глубине души отчаянно боялся этого. И надеялся, что такого не случится. Потому что пришлось бы тогда сказать: "Значит, все твои принципы - одни слова? Что же ты их пытался вбить в меня?" И хлопнуть дверью… И думалось об этом уже не со злорадством, а с горечью.
И отказаться от жестокого своего эксперимента он уже не мог. Жутковатый соблазн разом и полностью выяснить, что за человек Михаил Гаймуратов, был сильнее сомнений… Да и как откажешься? Заглотыша-то куда денешь?
Ничего этого Егор Веньке не сказал. Объяснил коротко:
- Раз домой не пускают, единственный выход - сдать его Михаилу. Он разберется, служба такая…
- Пожалуй… - согласился Венька. - Ну, вы проходите, в конце концов.
- Да зачем? Дай какую-нибудь одежду - и мы на вокзал.
- Куда так сразу-то? - Венька посмотрел на переступающего нелепыми сапогами Заглотыша. - Он же, наверно, лопать хочет… А еще ты, братец-кролик, хочешь в туалет. - Он ловко вытряхнул Заглотыша из ватника и подтолкнул: - Топай вон в ту дверь.
Егор смотрел на Редактора смущенно и с уважением. Вот что значит иметь младшего брата. Сам Егор о таких вещах и не подумал бы… Венька покачал ватник в руке.
- Ну и хламида… Сейчас я с мамой поговорю, может, Ванюшкино старое пальто еще не распорола.
- Она дома? - перепугался Егор. Встречаться с Венькиной матерью он никак не рассчитывал. После всего, что случилось в октябре! Отец - другое дело, он мужик хладнокровный, поговорили по-деловому. А матери в тот раз, к счастью, не было…
Но Венька, не слушая, исчез, и минуты две Егор с появившимся Заглотышем переминались у вешалки. Потом вышли Венька с матерью. Она была рослая, с крупным лицом и густыми мужскими бровями. Сказала, будто знала Егора Петрова давно:
- А! Здравствуй, здравствуй, Егор… - Глянула на Заглотыша. - А это и есть путешественник? Сейчас посмотрим, что тут можно сделать… Да заходите же в комнату, наконец!
Держалась она добродушно-решительно, не удивлялась, не расспрашивала. Значит, Венька успел ей все объяснить. И видно, была его мама человеком дела.
Они разделись, разулись и в комнате увидели елку. Она подымалась в углу - высокая, под потолок. На стремянке стоял бесенок и надевал на верхнюю ветку золотисто-малиновый шар.
Бесенком был Ваня. В узком черном свитере, в черных колготках и шортиках с разноцветными заплатами. С пришитым длинным хвостом. На конце хвоста - кисточка.
Он обернулся и тоже не удивился. Расплылся в улыбке.
- Привет… - Забавный такой чертенок, светлорусый и круглолицый, с мохнатыми рожками на тонкой дужке от наушников.
Венька сказал:
- Ивану не терпится, вздумал уже сегодня елку ставить. И в костюм вырядился чуть не за неделю до спектакля.
- Это чтобы к роли лучше привыкнуть, - сообщил Ваня.
- Чего привыкать, и так бес натуральный, - сказал Венька.
- Не-а, я очень тихий ребенок.
- Ага, в тихом омуте…
Заглотыш молчал и мигал глазами-пуговицами. То ли подавлен был неясностью своей судьбы, то ли тихо завидовал чужой домашней радости. За окнами был уже лиловый вечер, горела над столом люстра, при ее свете сильно лоснилась затертая школьная курточка Заглотыша, под ней видна была грязная майка.
Венькина мама принесла стопку одежды и оглядела Заглотыша от дырявых носков до нечесаной макушки.
- Чадушко ты ненаглядное. Ты что, котельную чистил или уголь разгружал?.. Егор, как ты повезешь такого чумазого?
Егор только вздохнул. Венькина мама решительно сказала:
- Сейчас колонку зажгу. Отец недавно на кухне ванну оборудовал, благодать теперь…
Егор испугался:
- Мы же не успеем! В шесть двадцать последний поезд!
- Все успеете, еще полпятого, я его за три минуты отскоблю… Веник, надо еще картошки почистить, чтобы на всех хватило. А то чего же они голодные, в дорогу-то… Егор, а дома у тебя знают про путешествие?
- Естественно, - соврал он как можно беззаботнее. А на самом деле решил, что позвонит домой из Среднекамска. Говорить с матерью сейчас - это будет сплошной крик…
Картошку чистили здесь же, в комнате, потому что на кухне Венькина мама Анна Григорьевна "отскребала" покорного Заглотыша. Сидели на полу. Егор - делать нечего - взялся помогать Веньке. Последний раз до этого он чистил картошку в "Электронике", на привале у костра, и теперь уже через минуту сосал порезанный палец. Венька сказал:
- Вань, спустись, помоги. Успеешь с елкой до Нового года.
Бесенок скакнул со стремянки. Картошку он чистил, как фокусник. Егор сказал, чтобы скрыть стыд за свое неумение:
- До чего неохота почти пять часов трястись в поезде…
- Деньги-то есть на билет? - спросил Венька.
- Пятерка, к счастью, есть, хватит… Только бы поезд не опоздал, а то придется среди ночи бродить. Я ведь даже не знаю толком, где у Михаила дом, искать придется…
- Слушай, а ты говорил, что брат часто в командировках, - напомнил Венька. - Что, если его и сегодня дома нет?
- Ох… - Егор в запальных мыслях о своем эксперименте про такую грустную возможность и не вспомнил.
- Вень, можно я от вас позвоню? Я быстро, это не дороже полтинника, потом отдам…
- Звони, конечно!
Знакомый голос пожилой женщины (наверно, мать Михаила) суховато ответил, что Михаил Юрьевич на ночном дежурстве и будет утром. И вдруг совсем иначе, нерешительно и словно ожидая чего-то, женщина спросила:
- А это откуда говорят? Это… кто?
- Я… потом, - растерянно сказал Егор и положил трубку. Беспомощно оглянулся на Веньку. - Вот же невезуха, он дежурит… Не тащиться же к нему в приемник.
- А зачем вам переть в такую даль на ночь глядя? - спросил Венька. - Ехали бы завтра с утра. Витек твой после ванны да после еды знаешь как осоловеет! Его спать потянет.
- Да где ему спать-то!
- С нами. Наверх его положим, а сами внизу, ага, Вань?
- Нам не привыкать, - отозвался Ваня, разматывая с клубня длинную кожуру. - Позвонок три ночи у нас ночевал.
- По… звонок? - изумился Егор.
Венька нехотя объяснил:
- Ну, отец наш с его матерью решил побеседовать… про то дело. На всякий случай. Что, мол, ваш Колька задумал, с кем связался… А она такая, сразу за ремень. Он - драпать. Трое суток у нас и спасался.
- Кошак, а правда, что в "таверну" он больше не ходит? - спросил Ваня.
- Иван… - сказал Венька.
Егор скрутил в себе тошнотворную неловкость и ответил безразлично:
- Не знаю. Я и сам там не был с той поры. Говорят, вообще лавочка прикрылась.
- Вань, иди-ка лучше елку украшать, - сказал Венька.
Тот, покрасневший, сказал, сопя:
- То чисти, то украшай… Сам не знаешь… - И встал. Венька взял его за хвост и хвостом этим хлопнул по заплатам:
- Сгинь, нечистая сила.
"Нечистая сила" с облегчением показала язык.
- Я уже все игрушки повесил. А лампочки сам вешай. А я буду шиштему разворачивать. Для лотереи.
Егор, глядя в кастрюлю с картошкой, сказал:
- Ночевка эта… А что… ваша мама скажет?
- То же и скажет. - Венька подхватил кастрюлю и уволок на кухню. Вернулся он с матерью и Заглотышем. Витек был с розовым лицом и мокрыми волосами, в джинсах и клетчатой рубашке. Посмотрел на Егора и виновато улыбнулся. Анна Григорьевна с порога проговорила:
- Правильно надумали, чтобы завтра ехать. А то куда в темень-то? И электрички опаздывают, заносы на дорогах. У нас на работе Анна Михайловна есть, так у нее свекровь три часа в поезде перед самым городом просидела… Скоро наш папа придет, поужинаем не спеша, я к чаю пирог купила в полуфабрикатах.
- А я лотерею сделаю, - опять пообещал Ваня. - Вроде новогоднего спортлото… Ко… Егор! Ты тоже не уходи, мне надо, чтобы побольше участников было, а то не интересно.
Егору как раз полагалось оставить Заглотыша и распрощаться до завтра. Чего еще тут глаза людям мозолить? Но не хотелось уходить из этой теплой комнаты с большой пахучей елкой, от тихого праздника… Ну, придет он опять в свою большую, тщательно прибранную квартиру. С кем перемолвиться? Кому рассказать о Заглотыше, о своих тревогах? И елки дома нет. Мать считает, что от хвои много мусора, иголки застревают в ковровом ворсе. Правда, она ставит на телевизор сентиментальную елочку из пластмассы, но какой от нее праздник? Елка, которую в прошлом году нарядили в "таверне", и то была не в пример лучше. Мать с отцом ушли встречать Новый год к знакомым, Егор наплел, что проведет полночи у хорошего товарища (при его маме и папе) по соседству, а потом ляжет спать. И до утра обитатели "таверны" то веселились у себя в подвале, то на площади у городской елки. Тем более что портвейна был изрядный запасец…
Но сейчас что об этом вспоминать? Предчувствие одиночества опять холодком дохнуло на Егора. Ох, не хочется домой.
Словно обо всем догадавшись, Венька сказал:
- Помоги лампочки повесить. У нас две гирлянды. Папа мигалку сделал…
Распутывали провода и растягивали на елке гирлянды долго. Столько лампочек, от верхушки до пола! Егор сказал про елку:
- Какая громадная…
- Мы ее из пяти штук смонтировали, - объяснил Венька.
Егор исколол в хвое руки, запястья чесались, но это было даже приятно. От новогоднего запаха весело кружилась голова. Он стоял на стремянке и видел, как Ваня и Заглотыш растягивают какие-то проволоки, ставят на полу и подоконниках непонятные железки и колеса. Ваня включил в работу Заглотыша решительно и просто, как давнего приятеля: "Ну-ка, помогай…" Заглотыш помогал послушно и молчаливо.
Пришел отец Ямщиковых. Сказал, что задержался на заводе: с планом, как всегда в конце года, запарка. С Егором поздоровался так, словно тот заходит к ним каждый день. Одобрил елку, поглядел, как Ваня и Заглотыш монтируют решетчатое колесо на подставках и спросил:
- А кормить работников будут?
- Будут, - сказала Анна Григорьевна. - Иди-ка, помоги мне на кухне.
Видно, там она объяснила мужу все про Заглотыша, потому что, вернувшись, Аркадий Иванович ни о чем не спрашивал. Будто этот пацаненок всегда обитал тут.
Раздвинули, накрыли клеенкой стол. Егор подумал, что пришло окончательное время "намыливаться" домой. Но Анна Григорьевна сказала:
- Его-ор. Что за новости…