Жолт и Дани молчали как каменные.
- В общем, ты победила, - выдавил наконец с отвращением Дани. - Поздравляю!
- Спасибо, - сказала Ольга. - А почему ты скорчил такую кислую мину? Мы подурачились, только и всего. Вы уже уходите?
- Мы спешим, - сказал Дани. - В Тёрёкмезё нас дожидается дедушка. Привет!
Жолт от девочек уходил с трудом. Их эксперимент, по правде сказать, произвел на него впечатление. Головастики щекочут пятки - неплохо! Он бы охотно испробовал это ощущение на себе и посмотрел, сколько может выдержать. Но время бежало стремительно, и Дани уже вышагивал берегом ручья. Жолт простился и бросился его догонять.
- Тринадцать часов ноль-ноль минут! - с упреком сказал ему Дани. - Придется прибавить работы копытам, ты слышишь меня, глухарь?
- Для чего? Дедушка от нас не уйдет, ему спешить некуда.
- Тратить время на каких-то глупых девчонок! Головастики! Блеск!
Дани выхватил из кустов рюкзак и сердито пошел вперед.
- Интересны не головастики, - сказал Жолт. - Та, в синем, девчушка-экстра!
- Девчушка? Да она на голову выше тебя!
- Ну и что? Моя подруга жизни тоже громадина.
- Кто?
- Я же сказал. Рост можно нагнать потом. Девчонки вообще сперва растут быстро, а потом у них рост затормаживается.
Дани залился всхлипывающим смехом. Но, оглянувшись, увидел, что Жолт совсем не смеется. Может быть, он не шутил?
- Что ты такое сказал?
- Ничего, - буркнул Жолт.
Дорога вела их вдоль прохладной лесной опушки, поодаль виднелся чудесный луг, где трава доходила до пояса и мягко волновалась под ветром. Там вилась тропинка, и Жолту страшно хотелось по ней пойти, но из солидарности он трусил вслед за Дани.
"Он весь уже взмыленный. Но пусть потерпит еще четверть часа", - подумал Жолт и тихонко сошел с лесной дороги. Теперь из высокой травы видна была только его черная мускулистая спина. Дани, огорченный донельзя, вытирал залитые соленым потом глаза и старался о Жолте не думать. А Жолт, идя лугом, занялся своеобразной игрой. Бросившись на шмеля, он хватал его носовым платком и долго-долго исследовал золотисто-желтое бархатистое брюшко и головку в форме топорика. Потом ловил мотылька, изумленно разглядывал его небесно-голубые крылышки и, не в силах оторваться от изящного черно-серого узора, наблюдал за их ритмичными взмахами, повторявшими, словно в замедленной съемке, все движения и приемы полета. По лугу прыгали мириады крохотных лягушек. Время от времени Жолт какую-нибудь ловил, сажал на ладонь, позволяя ей прыгнуть, затем дотошно вымерял длину прыжка.
Было уже половина второго. Черепашьим шагом друзья двигались в Тёрёкмезё. Если б они думали о приказе родителей, то именно сейчас им бы следовало повернуть назад. Но они ни разу о нем не вспомнили.
В конце луга Жолт взял у Дани рюкзак.
- Не такой уж он и тяжелый, - сказал он небрежно.
- Ну конечно, - отдуваясь, с благодарностью отозвался Дани и вытянул руки вверх, стараясь расслабить онемевшие мышцы. - Скоро начнется короткий подъем, - сказал он затем в утешение.
Но Жолту не нужны были утешения. Он вышел вперед и широким шагом пошел по тропе, которая сворачивала в чащу леса.
От радости и облегчения Дани запел:
- "Я яблоко ем, оно хрустит у меня на зубах…"
Сперва он отбивал ритм руками, хлопая себя по ногам, а потом с помощью двух засохших сучков сымпровизировал барабанный аккомпанемент.
- Так как там твоя подруга жизни? - спросил он погодя. - Передай ей от меня почтительнейший привет.
- Не могу. Мы с ней в разводе, - сказал Жолт, и по глазам его вновь метнулось темно-синее облачко.
Дани это заметил.
- Ну и цирк! А причина?
- Предательство.
- Кто кого предал?
- Сам понимаешь, что предателем стал не я. Ли?ви меня предала: переметнулась к одному восьмикласснику. Пучеглазому. Знаешь, старик, глаза у него, как шары из стекла.
Дани не рискнул рассмеяться, хотя в горле у него першило от смеха.
- Видишь ли, Йожо, - продолжал Жолт, пронзив друга колючим взглядом, - в классе "Б", откуда меня в прошлом году отфутболили, у каждого приличного парня была подруга жизни.
- А для чего тебе нужна подруга? - зло спросил Дани, обидевшись из-за "Йожо".
- Знаешь, старик, ростом Ливи - настоящая телебашня, но по красоте из девчонок третья в классе. Третья из двадцати трех. Имей это в виду.
- Что же вы с ней делали?
- Да ничего, - неохотно ответил Жолт, так как терпеть не мог что-нибудь объяснять.
- А если ничего, то зачем подруга?
Жолт, не желая отвечать, шагал упорно и быстро. Лес был густой, и они шли в полумраке, похожем на сумерки.
Вдруг он резко остановился, прислонившись к дереву, поправил рюкзак, и на руках его резко обозначились мышцы. Он свысока посмотрел на Дани:
- Подруга, старик, очень нужна! На экскурсии, например. Или на вечеринке. Ливи живет на Си?ладифашор.
- И свадьба была?
- Еще какая! С венчанием.
- А кто венчал?
Жолт густо сплюнул.
- Священник с красно-бело-зеленой лентой на рукаве. Все было как полагается. В толстую книжищу записали, что такой-то и такая-то "друг и подруга навеки". И знаешь, кто был священником? В этом заключен для меня горчайший момент: тот, из восьмого "А", с шарами навыкате. Я потом его так отделал, что он неделю не появлялся в школе.
- За что? А-а, понятно: Ливи переметнулась к нему.
Жолт сердито и растерянно заморгал. Бывали минуты, до странности непонятные, когда простейшая, элементарная истина сбивала его почему-то с ног - эту слабость он сам за собой замечал, - и в эти минуты он все с ожесточением отрицал.
- Вовсе не из-за этого!
- Из-за чего же тогда?
- Да просто из-за его прекрасных глаз.
- И ты его за это избил?
- Терпеть не могу пучеглазых.
Объяснение было неубедительным, и Дани в знак сомнения подвигал ушами. У него это получалось великолепно. И по этому движению Жолт отчетливо понял, что Дани ему не верит. Ну, и не надо, с холодной злостью подумал он.
- Если хочешь знать, мы и сейчас еще по-настоящему не в разводе, - сказал Жолт.
- А почему?
- А потому, что разводит только священник.
- Все ясно, - сказал Дани и, так как многие из привычек Жолта были ему прекрасно известны, не стал настаивать на продолжении разговора. - Здесь родник с одиннадцатью скотопоилками, - заметил он.
Но Жолт не пожелал менять тему:
- А ведь Ливи экстра-малютка!
Дани молчал, и тогда Жолт поправился:
- Не малютка, но экстра.
Они уже одолевали крутой подъем, и, казалось бы, чрезмерное напряжение должно было оборвать разговор. Но Жолт упрямо продолжал говорить, чувствуя в горле какой-то набухающий ком. Ему хотелось сгладить неловкую увертку, с помощью которой он пытался уклониться от истины, но получилось совсем неуклюже, и оба знали, что лишь из ревности, мести он поколотил пучеглазого.
- Но несмотря ни на что, - сказал Жолт, - я найду себе другую подругу.
- Ну конечно! - скупо ответил Дани.
- Папа тоже женился дважды, - продолжал Жолт, - и оба раза на Магдах. Здорово, правда? - Он принужденно засмеялся.
Дани молчал.
- Обе Магды вполне приличные жены. Каждая, конечно, по-своему.
Дани было уже просто невмоготу. Он давно потерял нить разговора.
- Поправилась тебе девочка в синем? - спросил он.
Жолт ухватился за вопрос моментально:
- Девочка-экстра…
- Я сочинил про нее стихи. "Синяя девочка высотой с телебашенку, щекочут пятки ее головастики". А теперь давай ты.
Жолт мигом нанес ответный удар:
- "Даже вообразить невозможно причину, отчего Дани такой дурачина!"
- Старо, - пренебрежительно бросил Дани. - Рифма давным-давно известная.
Жолт не возразил ничего.
*
Крутой подъем кончался. А вон и дом для туристов, похожий на охотничий, но громоздкий и слишком парадный.
Друзья стремительно промчались мимо него. Место было удивительно живописное, однако их оно привлечь не могло. Там повсюду были туристы. Одни, осоловев от еды, расположились на траве. Другие, развалившись на стульях, сидели за столиками, покрытыми красными скатертями, пили пиво и кока-колу.
Через несколько минут ходьбы туристы из виду исчезли. Ребята подошли к плато Ко?пар. Оно походило на лысый человеческий череп с остроконечной макушкой. Вокруг зеленели мохнатые леса, а на плато отважились взобраться лишь одинокие буки да за серовато-белую каменистую почву цеплялась чахлая, уже пожелтевшая трава. Туда вели отдельные тропинки, но они обрывались у подножия плато, словно путешественники, испуганные видом серого лысого черепа, в нерешительности останавливались и поворачивали назад.
Друзья даже не взглянули на эти неровные, внезапно обрывавшиеся тропки и продолжали идти вперед.
- Слева должна быть земляничная поляна, - сказал неуверенно Дани.
- Какая еще земляничная? - не желая признаться, что он ее забыл, агрессивно откликнулся Жолт.
Он шел, не сбавляя шага, уверенный в том, что инстинкт его не обманет. На плато его, правда, покачивало, будто он шел в полусне, и он не чувствовал даже тяжести рюкзака. А когда они добрались до вершины, Жолт на секунду остановился и повернулся лицом к ветру, гнавшему облака. Облака были белые и цвета дождя и стлались над землей низко-низко. Лицо и руки Жолта омывала легкая прохлада.
- Ветер южный, - опрометчиво сказал он.
- Западный, - поправил немедленно Дани.
В другое время Жолт стал бы спорить, потому что давно и очень хотел, чтобы в этот день дул южный ветер. Но сейчас замечание Дани всего лишь на миг вытряхнуло его из состояния восторженности и счастья.
Остро пахло сосной, небо было так близко, что его можно было, казалось, коснуться рукой, и каждой клеточкой своего существа Жолт чувствовал, что знакомое "корыто" близко - на южной стороне плато. "Корытом" была впадина, похожая на круглую комнату, где в прошлом году из камня был сложен очаг. Еще немного - и в очаге запылает огонь, затрещит сосновый валежник, зашипит на вертеле сало…
И нет на свете большего счастья, чем знать, что все это будет и будет сделано своими руками. Грязными от сажи, исцарапанными руками сгребет он сухую сосновую хвою и станет поддерживать в очаге огонь; одежда его измажется, лицо вспотеет; он будет бродить по лесу, выслеживать косуль, разыскивать гнезда фазанов, собирать птичьи яйца: голубые, в крапинку… Да не все ли равно какие… Главное же, самое главное, что никто не будет на него наседать: "Жолт, Жолт, Жолт, перестань, умойся, перевяжи палец, иначе тебе грозит сепсис". Здесь, в Тёрёкмезё, ничего этого нет! Здесь, в Тёрёкмезё, не надо никому подчиняться.
Дани умница, но командует в Тёрёкмезё не он, здесь Дани сделает все, что ему прикажет Жолт. Тёрёкмезё громоздится над миром, Тёрёкмезё - царство свободы, и это царство - в полном владении Жолта.
И вместе с тем в душе Жолта шевельнулось смутное недовольство: небольшой клочок земли под названием "Тёрёкмезё" превратился для него в нечто космическое. Конечно, если сравнить его с домашней клеткой, где свобода раздроблена на минуты, где он связан по рукам и ногам ко всему глухими приказами… В общем, нынешняя свобода, эта крохотная свобода, хороша, очень хороша, она прекрасна. Но где лихие собачьи упряжки Джека Лондона, где разумные дельфины, где Алиса, где прирученный лев, где саванны, джунгли, моря, где ошеломляющая, головокружительная высота, с которой словно бы начинает развертываться географическая карта мира! Он как-то видел в кинематографе съемки, сделанные с вертолета, и сердце его дрогнуло тогда от восторга. Мир распахивался с высоты, пугая и восхищая; поля, города, Дунай - все-все претворялось именно так, как под портативным японским микроскопом ножка блохи; он прилепил ее к стеклу и не ждал ничего особенного, а потом… Он едва сдержался, он чуть не взвизгнул, когда в черной лохматой палочке вдруг открылись алые ручейки, пульсирующие облачка, сверкающие золотом ниточки паутины, какие-то черные головки, похожие на головы мостовых опорных быков, и, наконец, озерцо, освещенное желтым светом, и на нем стройные лодочки и даже погруженные вглубь весла. "Ага, - со злостью пробормотал тогда Жолт, - я уже долго живу на свете, а такого еще не видел". И он не мог оторвать глаз от открывавшегося под микроскопом совсем нового, неведомого ему мира, от нежданных чудес, когда под увеличивающей в триста раз линзой он рассматривал то лепесток цветка, то щепотку муки, то нитку, то капельку крови.
Вполне возможно, что именно микроскоп породил в нем страх, подобный тому, какой бывает от грянувшего внезапно мощного громового раската, страх, который непрерывно его подгонял, заставлял мчаться туда, где он мог познать новые ощущения, где что-то есть, происходит, но происходит и есть без него.
Во время прогулок, которые ему разрешали или которые он совершал самовольно, Жолта огорчала лишь быстротечность времени. Он считал бы себя очень несчастным, если бы постоянно таскал с собой в памяти скучные приказания отца. Но он поступал с ними иначе, он выбрасывал их из головы на первом же перекрестке, как выбрасывают ненужный хлам, но всегда с чувством неясной горечи: нет, он от них не избавился, на обратном пути они снова окажутся с ним.
И не было еще случая, чтоб он не ощутил бега времени. Как бы ярко ни светило, ни жарило солнце, после двенадцати оно пускалось по небу вскачь и неожиданно, вдруг скрывалось. И тогда наступали сумерки, а за ними падала темнота.
Жолт все прибавлял шагу, и Дани намного отстал. Вот уже показался знакомый хвойный лес, а потом и овражек в виде корыта.
- Жолт, - сказал запыхавшийся Дани. - уже четверть третьего. - В его голосе звучал вполне понятный испуг.
- Не беспокойся. Будет и больше.
- Мы опоздаем на поезд.
- По-твоему, Даниэль, существует всего один поезд? Их множество, поездов, которые идут в Будапешт. Надеюсь, старик, ты не наобещал своим какой-нибудь глупости.
- Да нет же. Я просто сказал, что вернусь домой вечером.
- Вечером. О'кэй. Ручаюсь, что к вечеру ты будешь дома. Но если ты очень волнуешься, отправляйся назад. Зеленый указатель…
- Нет, нет! Пойдем вместе, - сказал быстро Дани.
- Тогда подправь очаг.
Жолт бросил ему на прощание предостерегающий взгляд и помчался к хвойному лесу.
Дани немедленно принялся за работу. Усердием он старался искупить свой прошлогодний грех. Был грех или не был, но то, что произошло, остро врезалось в память обоих. Стоит Дани проявить теперь хотя бы тень колебаний, черные глаза Жолта сразу суживаются. Они как будто бы говорят: "Я тебя, заяц, знаю! Мы с тобой тогда решили бежать, но у Холодного колодца ты просто струсил и подло бросил меня одного. Одного на произвол судьбы. Вот именно, на произвол судьбы! В том и беда твоя, Дани, что никогда у тебя не хватит духу выкинуть настоящее коленце".
Случилось это в прошлом году. Но и сейчас достаточно было пронзительного взгляда Жолта, чтоб у Дани перед глазами возникла драматическая картина: рыдая и закрыв руками лицо, он поворачивает назад, а Жолт зовет его, уговаривает, потом в отчаянии кричит: "Дани!" И тоже начинает рыдать и бежит в неизвестность один.
Теперь Жолт уже точно знал, что о возвращении домой нет и речи. Придет время - и они отправятся в обратный путь. Но как летит, мчится время, он чувствовал остро. И потому принудил себя заняться делом. Он собрал в кучу валежник, исследовав попутно паучью норку, и, делая на земле отметки, неслышно, крадучись продвигался вперед в прозрачной и хрупкой, как стекло, тишине хвойного леса. Порой он застывал на месте: а вдруг покажется козел или косуля? Его ожидания сбылись. Вдали, на опушке лиственного леса, неожиданно появились два детеныша-косуленка. Они щипали траву, вскидывая время от времени головы. Детеныш с полосатой спиной был моложе и глядел по сторонам удивленно и жадно. Жолту казалось, что он уставился прямо на него, на самом же деле косуленок ничего не заметил. Изредка он подпрыгивал и застывал на месте в скульптурной и чуть гротескной позе. Потом Жолт увидел, как что-то блеснуло: у косуленка была белая грудка.
Жолт хотел позвать Дани, но передумал. Продираясь сквозь кусты, Дани наделает шуму, и косули исчезнут, словно видения: были и нет. И вдруг, неожиданно для себя, Жолт закричал:
- Дани! Смотри!
Дани взглянул, успел лишь заметить быстро мелькнувшее ржавое пятно и замахал от счастья руками.
Когда Жолт вернулся к "корыту", огонь уж пылал вовсю, на грубошерстном одеяле лежали две очищенные от коры заостренные палочки, а Дани резал ломтями сало.
Жолт молча разложил коробки, где барахтались и жужжали жуки, подбросил в костер две сухие ветки и зачарованно, словно видел пламя впервые, уставился на золотистые и голубые языки огня.
- Я видел, - сказал Дани, переполненный восторгом.
- Что?
- Косулю. Она только-только бросилась в чащу, и в этот миг я ее увидел.
Жолт молча взял в руки хлеб и стал нарезать тонкими, ровными ломтиками. Лезвие его огромного комбинированного ножа было черным, серебристо поблескивало лишь одно острие.
Дани сорвал очки, близоруко прищурился, и его голубые глаза сделались до смешного маленькими. Лицо стало странно беспомощным, и он моргал так взволнованно, будто окружавший его мир вдруг исчез, и он хотел его отыскать немедленно.
- Может, это была не косуля? - спросил он смиренно.
- Нет, - бросил Жолт и подумал, что без очков Дани попросту слеп.
- А кто же?.. То, что прыгнуло, было по величине вот таким..