Я думал, папа спрашивать будет. Как да что. Может, будет нас с Ариной ругать. Марина Ивановна нас бы уж точно ругала. Сказала бы, что у неё прямо сил с нами нет. Ну никаких сил! Уедет она от нас, тогда узнаем. Потом платок бы достала. Большой, как простыня. Но он носовой. Марина Ивановна этот платок прикладывает к глазам. А уж потом бы она стала нас обнимать.
Но папа спрашивать больше не стал. Замолчал - и всё. Обратно в ящик всё складывает. Молчит. Потом засвистел, у него такая привычка. Мы с Ариной тоже складывать стали. Помогаем, вместе быстрее. Сверху ящик курткой прикрыли, как было.
- Шустрые вы ребята, однако, - говорит папа. - Я ведь почти сразу за вами пошёл. А вы вон как много успели.
Я вижу, что папа не сердится. Он просто так свистел. А теперь он просто разговаривает. Со мной и с Ариной. Уже отдыхает, наверное. Он со мной всегда отдыхает, я знаю.
- А ты меня брать в пески не хотел, - говорю я.
- Нет, тебя надо брать, - говорит папа. - Ты прав.
- Мы приборы не успели закрыть, - говорит Арина.
- Сейчас закроем, - говорит папа.
Но мы опять не успели, потому что тут как раз все наши пришли: дядя Володя, дядя Мурад, тётя Надя и Боря. Говорят сразу:
- Всё в порядке?
- Конечно, - отвечает папа. - Не считая мелких брызг.
- А я беспокоилась, - говорит тётя Надя. И волосы свои выпустила из-под косынки. Они сразу упали на плечи. Такие большие. Я таких никогда не видел.
- Какие бывают на свете волосы, - сказал папа.
Тоже заметил.
- Теперь можно помыться, - говорит дядя Мурад. - Заработали.
- Вряд ли, - говорит папа. - Очень сомневаюсь.
Дядя Мурад бочку потрогал, в шланг зачем-то подул. Другую бочку толкнул, она звенит. Потом потряс ведро. Улыбнулся.
- Поняла, - говорит.
- Но ведь столько было воды! - удивляется тётя Надя.
Как ей не надоест удивляться! Все видят, что воды нет, но никто не удивляется. В пустыне надо к любым неожиданностям быть готовым, папа сказал. Ну, была вода! Утром. А теперь неожиданность. Нету воды!
- Значит, едем домой? - говорит Боря.
- Конечно, - говорит папа. - Едем на заправку.
- Ого, - говорит дядя Володя. - Чайник-то полный!
Он хотел чайник в кузов поставить, а чайник полный. Вот, пожалуйста, ещё неожиданность. У нас полный чайник! Мы с Ариной его не заметили, чайник стоял в стороне.
- Прекрасно, - говорит папа. - Чайку попьём и поедем.
САМОЕ ВКУСНОЕ МЕСТО ЧАЯ
Мы все лежим под машиной.
Сверху чёрное капает. Это машинное масло, говорит Боря, нечего беспокоиться. Пусть капает. Под машиной так хорошо! Бензином пахнет, я сильно-сильно дышу. Мы тут от солнца спасаемся. Солнце под машину не может залезть, где ему. Тут же тень. Тень немножко горячая, ни до чего не дотронешься. А зачем дотрагиваться? Можно просто лежать. Зато под машиной ветер. Иногда как дунет! Ветер, конечно, горячий, но всё-таки ветер. Он нас освежает. Песком только сильно бросается. А так, конечно, он освежает.
Мы все лежим. Арина на животе лежит. Дядя Мурад лежит на боку, а дядя Володя на него голову положил, тоже лежит. Папа на спине лежит. По нему ползёт муравей. Красный. Заблудился, наверное. Думает, куда это я попал? Папа тихо лежит. А тётя Надя даже немножко сидит. Я попробовал, сразу стукнулся головой. Машина-то низкая. Нам колёса мешают. Лучше бы они пошире стояли. А так - хорошо.
- Даже не верится, что где-то есть город, - говорит тётя Надя. - Где-то люди толкаются, на подножках висят, наступают друг другу на пятки, дымом дышат. Просто не верится.
- А я совсем отвык, - откликается папа. - Подлетаю к Москве иногда. Огни, бр-р! Даже страшно. Улицу не умею переходить. Жду-жду. Перешёл - и сразу милиционер: не так перешёл, адрес. Адрес, говорю, далеко. Пустыня Каракум. Милиционер говорит: "Ах, извините". Под козырёк даже взял.
- Образованные милиционеры пошли, - смеётся тётя Надя. - Пустыню Каракум знают.
- А я в поезде еду, - говорит дядя Володя. - Гюрзу везу в Ашхабад на конференцию. Вдруг пристали - в карты сыграем. Да я не играю! Нет, сыграем. Смотрю, такая компания, никак не отстают. Пришлось чемодан на секунду открыть. Сразу в купе никого, один до самого Ашхабада ехал.
- Мы с Лёдиком в Ашхабаде были, - говорит Арина. - Мороженое на каждом углу продают. В стаканчиках, но всё равно течёт.
- Можно со стаканчиком съесть, - говорю я.
- Мороженое, конечно, хорошо, - говорит папа. - У нас тут с мороженым не налажено. Канал теперь есть, а вот мороженого по-прежнему нет.
- Я до двенадцати лет барашков с отцом пасла, - говорит дядя Мурад. - Первый раз в город попала, стою на углу и плачу. Боюсь идти. Люди смеются - такой большой мальчик, а громко плачет.
- Дядя Мурад, - удивилась Арина, - разве ты плакать умеешь?
- Давно было! Тогда умела. Теперь разучился, конечно. Витя меня учит, учит. Никак не умею плакать.
- У вас работа такая, - говорит тётя Надя. - Вы всюду дома. А вот я, например, историк. Куда же мне?
Тут тётя Надя совсем неправа, так папа считает. Историк как раз всюду нужен. А то всё интересное забывается. Мы вон всё видим, а записать ничего не можем. Только свои научные статьи можем записать! Кому это нужно? Только специалистам. Вот мы тут, например, столько видим, а кто знает про это? Про Африку больше знают, чем про нашу пустыню.
- В Африке - Нил, - говорю я.
- Там пирамиды, - говорит Арина. - Такие высокие!
- Видите? А спросите любого мальчишку в Москве, такого вот, шестилетнего, вы спросите - что есть в нашей пустыне? Он скажет: в пустыне ничего нет. Один песок.
- И в шестьдесят лет то же самое скажет, - говорит дядя Володя.
- В шестьдесят лет не бывает мальчишек, - говорит Арина.
- Как раз в заповеднике очень нужен историк, - говорит папа.
Вот нам, оказывается, кого не хватает. Историка!
У нас же такой архив. Но его некому привести в порядок, просто рук не хватает. Библиотека у нас тоже в ужасном состоянии. Папа давно думает, что надо бы составить историю заповедника. В нашем заповеднике крупные биологи когда-то работали. Папа в прошлом году даже начал кое-кому писать письма. Чтобы получить некоторые материалы по истории. Но он такие письма не умеет писать, папа не специалист. А тётя Надя как раз специалист. Вот если бы она взялась!
Вот нам, оказывается, кого не хватает. Тёти Нади!
- Честное слово, Надежда Георгиевна, - говорит дядя Володя. - Не пожалеете. Мы с Лёшей сейчас большое дело задумали.
- Но вы же не уедете! - говорю я дяде Володе.
- Ты меня неправильно понял, - говорит дядя Володя. - Я никуда не собирался, запомни. Ты меня с мысли сбил, Лёдька.
Всё-таки как хорошо, что я ночью дядю Володю неправильно понял! А что с мысли сбил - это, конечно, плохо. Он свою мысль совсем забыл. Теперь замолчал.
- Это большой разговор, Надежда Георгиевна, - говорит папа. - Мы к нему обязательно вернёмся.
- Не знаю, - говорит тётя Надя. - Так неожиданно!
- Вода кипит, - говорит Боря.
Он чайник к нам под машину несёт.
- Очень уж душно, - говорит Боря. - Даже для нас. Очень уж небо синее. Не было бы грозы.
- Разве в пустыне бывает гроза? - спрашивает тётя Надя.
- У нас всё бывает…
- В прошлом году была такая гроза, - говорит Арина. - Мы с Ветой ходили на градиентные, и вдруг гроза. Мы так от неё бежали! Меня ветер на саксаул забросил.
Я помню, Арину потом кагором поили, таким специальным вином, чтобы Арина не заболела. Такая была гроза!
- Осторожней, - говорит Боря.
Я повернуться хотел. А тут чайник! Он шипит и дёргает крышкой. Его с костра давно сняли, а он всё кипит.
- Сейчас я по всем правилам заварю, - говорит дядя Мурад.
Он лёжа заварить может, если ему кто-нибудь даст зелёный чай. А то машина его всё время по голове стукает. Я, конечно, дал. Дядя Мурад этот чай по всем правилам бросил в чайник. Чайник подпрыгнул и паром на нас пыхнул. Дядя Мурад туда много чаю бросил, в городе так не бросают. Там чай щепоткой кладут, а надо горстью. Поэтому в городе пьют не чай, а просто жёлтую воду. А чай любит, когда его много. Он только тогда настаивается. И получается чай, который не стыдно пить.
Но ещё пить нельзя. Чего это Боря свою кружку протягивает?
Ещё рано пить. Дядя Мурад этому чаю ещё кайтармак должен сделать, тогда будет чай. Уж по всем, по всем правилам.
Кайтармак нужно делать так. Немножко чаю в кружку отлить и сразу вылить обратно в чайник. Потом снова отлить. И быстро вылить обратно. Потом ещё раз отлить, опять вылить.
Тётя Надя смеётся:
- Ой, это бесконечно!
- Совсем не бесконечно, - говорит дядя Мурад. - Пять раз сделаем ему кайтармак и сразу будет конец. Мой отец так всегда делала.
- Налейте, умираю, - говорит Боря.
Он совсем от жары умирает. Мы под машиной лежали, а Боря следил за костром. Ему нужно немедленно чаю дать.
- Рано, - говорит дядя Мурад.
Он этот чай хочет по всем правилам заварить. А правила ещё не все. Ещё есть такое правило. После кайтармака чай должен пять минут постоять. Он успокоиться должен и войти в силу. Тогда его пить не стыдно. Чай терпение любит. Его такие люди придумали, которые могут песчинки в пустыне пересчитать, одну за одной, и ни один мускул у них не дрогнет, пока считают. Такие терпеливые люди!
Чай, оказывается, деды дяди Мурада придумали.
- Родные деды? - спрашивает Арина.
У неё родная тётя есть, ей интересно.
- Просто - деды, - смеётся дядя Мурад.
- Какой пышный ритуал, - говорит тётя Надя. - Никогда не думала, что чай - такое серьёзное дело.
- Поживёте у нас, научитесь, - говорит дядя Мурад.
Боря около чайника лежит и на часы смотрит.
- Пять минут прошло. Сколько ещё, Мурад Сапарович? Как в магазине - не допросишься.
- У нас таких магазинов нет, где не допросишься, - смеётся дядя Мурад. И Боре первому наливает, в большую кружку.
- Ах! - говорит Боря и хочет пить губами. - Ох! - говорит Боря и дует на кружку. - Ух ты! - говорит Боря и дует себе на пальцы. Боря губы обжёг. Руки обжёг. Чай же такой горячий!
- Чай торопливых не любит, - смеётся дядя Мурад.
Мы все лежим под машиной и пьём.
Мы не торопимся. Нужно со вкусом пить, каждый глоток отдельно. С сахаром тоже не надо пить. Кто же пьёт с сахаром? Тётя Надя по привычке хотела, но сразу руку отдёрнула. Сахар у чая только вкус отбивает. Чай сам по себе чай! С вареньем его вообще не пьют. Дома мы, конечно, пили. Раз Марина Ивановна давала, мы с Ариной пили. Но не тут! Тут варенья нет. Нужно пить просто чай. Это такой чай!
- Какое блаженство, - говорит тётя Надя. - Никогда не предполагала, что простая вода может быть так прекрасна.
Но это не вода! Это чай. Он густой, прямо дымится. От него даже слёзы текут. И сразу нежарко, есть чем дышать. Я чаем дышу.
- Хорош, кто понимает, - говорит дядя Володя. - С песочком.
Песок у нас чистый. Он вкус у чая не отбивает, это не сахар. Просто он в кружки летит.
Мы все со вкусом пьём. По глоточку. Потом отдуваемся.
Но кружка всё равно очень быстро кончается.
- Ещё! - кричит Арина.
Дядя Мурад ей ещё чаю налил. Какой вкусный чай!
- И мне! - просит тётя Надя.
Дядя Мурад ей тоже налил. Всем снова налил. По кружке. Говорит:
- Не по правилам наливаю…
- Почему? - удивляется тётя Надя. - Полные кружки!
- Вот именно! А надо чуть-чуть наливать. На дне. Чтобы вы опять просили, а я опять чуть-чуть наливала. Гостю приятно налить лишний раз, меня отец так учил.
- Это правило нам не подходит, - говорит папа. - Я пью, как верблюд. Четвёртую кружку пью! А ты мне про дно толкуешь.
- Я не тебе, Лёша, сказала! Я гостю.
- Не хочу быть гостем! - говорит тётя Надя. - Хочу быть своим!
И сама себе наливает полную кружку.
- А я как верблюд! - говорит Арина. И громко пьёт свою кружку. Она так пьёт! Чмокает. Как верблюд.
- Я тоже верблюд! - кричу я. И ещё громче пью.
- Я пять кружек выдул и то молчу! - кричит дядя Володя.
- Я шесть! - кричит Боря. - Кто больше?
- А мы, случайно, не лопнем? - спрашивает тётя Надя.
- Когда мы от чая лопались? - смеётся папа. И допивает свою кружку. Залпом.
- Чая больше нет, - говорит дядя Мурад.
Он вообще-то вовремя кончился. Я больше пить не могу. У меня стал такой живот, прямо мешает лежать.
Дядя Мурад чайником подвигал, там ещё плещется. Немножко чаю, на донышке. И уже гуща стоит, на донышке.
- Самое лучшее место чая осталось, - сказал дядя Мурад.
Вот он как сказал. Мы не то, значит, выпили. Пили, пили, а самое лучшее место осталось в чайнике. Обидно, конечно, но я больше всё равно не могу. Пусть, кто хочет, пьёт.
- У нас так говорят, - сказал дядя Мурад. - Самое лучшее место чая, говорят, другу отдай.
И всё из чайника вылил в тёти Надину кружку.
- Как у вас хорошо говорят, - сказала тётя Надя. - Спасибо.
И всё выпила. Прямо с гущей.
И мы сразу стали машину грузить
КТО-ТО ТАМ ТОНЕТ
Мы едем домой через весь заповедник. Не зря съездили! Мы, конечно, не все родники почистили, просто нам не хватило воды. Но уж что успели! Зато один родник мы даже открыли. Работа тяжёлая, физическая. Не каждый выдержит с непривычки. Арина заснула прямо в кабине, на ходу. Не выдержала. А я не сплю. Я стою в кузове, рядом с папой, и смотрю вперёд.
- Держись, а то вылетишь, - говорит папа.
Боря так гонит!
Дорога неровная, вылететь можно. Мы по нашей пустыне едем, тут дорог нет. Просто пески. Жёлтые, как сквозь жёлтое стёклышко. Даже оранжевые! И немножко серые. Мы напрямик едем, кратчайшим путём. Вверх на бархан, вниз - с него. Кузов вертикально встаёт, вниз. Папа бочку ногами отпихивает, бочка катается, разболталась. Дядя Володя свои научные мешочки хватает. В мешочках змеи сидят, ящерицы. Надо их до лаборатории довезти. Дядя Володя боится, что они о борта побьются.
Ещё вверх, на бархан. Снова вниз. Опять вверх полезли. Наша машина всем телом гудит. И трясётся. Ну, это ничего, тут беспокоиться нечего. Просто мотору немножко тяжело. А вообще-то наша машина - зверь. Она всюду пройдёт. Когда ей совсем не пройти, мы выскакиваем и саксаул под колеса кидаем. Ещё лучше бы - доски! Но доски у нас не растут, а саксаула много. По саксаулу машина снова идёт. Потом опять увязнет в песке. Подъём очень крутой! Машина рычит и откатывается. Боря её толкает вперёд, а машина опять откатилась. Дрожит!
Боря нам из кабины кричит:
- Не берёт! Придётся соляркой полить!
Если песок соляркой полить, машина сразу влезет. От солярки песок твердеет! Будто дорога.
- Нечего портить пустыню, - говорит папа. - У нас заповедник!
- Ну немножечко, Никитич, - просит дядя Володя. - Боюсь, живыми не довезу. Змеи же мучаются!
Папе пришлось согласиться, раз они мучаются.
Машина как вздрогнет! И на солярке живо залезла.
И сразу вниз прыгнула, с бархана.
- Надо всё-таки было прежним путём, - говорит дядя Володя и крепко держит свои мешочки.
А тётя Надя от него отодвинулась, не совсем привыкла ещё. Ничего, поживёт с нами - привыкнет.
- Зато тут быстрее, - говорит папа. - Погляди на небо!
Я поглядел. Солнца уже нет. Во всё небо лиловая туча стоит. А на неё ещё чёрная сбоку лезет. Из тучи ветер выскакивает и бьёт прямо в песок. Крепко так бьёт, даже видно. Песок взлетает и завивается, очень красиво. Как танцует! Крутится и бежит на нашу машину. А машина от него удирает во все колёса. Но песок снова бежит, хочет машину догнать. В глаза нам летит, уже нельзя смотреть. Крутится! Хочет, наверно, чтобы мы заблудились.
Но нашего Борю песок всё равно не собьёт.
Боря вслепую может до дому добраться, он такой шофёр. Боря пустыню знает. Тут много ориентиров. Вон старый колодец - ориентир. В нём давно воды нет. В этом колодце теперь дикие голуби живут. Выскочили из него и кричат, перья на нас кидают. Мы же их потревожили! Потом опять в колодец ныряют.
Ещё большая акация - ориентир. Она даже у папы на карте есть. Эта акация самая высокая в заповеднике, выше дома. Ветер на неё как набросился! Мотает акацию, к песку гнёт. Её хоть как согни, она к ветру привыкла. Она тут родилась и выросла. Ни за что не сломается. Ветер её мотает, а она цветёт - и всё.
- Бури бы не было, - говорит папа.
- Нет, - говорит дядя Володя. - Просто гроза. Слышишь, грохочет!
- Дождичек - это хорошо, - говорит папа.
- Ещё бы! - смеётся дядя Володя. - Когда это было плохо!
- У нас так говорят, - сказал дядя Мурад тёте Наде, - даже маленький дождь, говорят, делает на душе большой праздник.
Дождь, конечно, редко бывает. Но зато мы каждый дождь долго помним. Я, например, никак не могу что-нибудь вспомнить, когда это было. Арина говорит: "Мы еще за грибами ходили!" Я тогда сразу вспомню. Значит, это осенью было, после косого дождя. Осенью был как раз косой-косой дождь, очень косо падал из косой тучи. Или папа говорит: "Это в феврале было, перед мелким дождём". Все сразу вспомнят.
Потому что дождь у нас - праздник. После дождя барашки весёлые ходят у Байрамчика на колодце, каждый день пьют. После дождя грибы шампиньоны вылезают, цветы из песка растут. Быстро так, за одну ночь. Маки. Всякие. Акация снова зацвести может, так она рада. Полынь после дождя очень пахнет. Особенно пахнет. Свежей полынью. Песок от дождя прохладный, тёмный, крепко лежит под ногой. Можно на велосипеде по нему ехать. У нас с Ариной велосипед есть, шины толстые и звонок. Я нарочно перед велосипедом бегу, а Арина нарочно звонит, чтобы на меня не наехать. Так весело! Жаль, что дождь у нас редко бывает.
- Вам просто повезло, Надежда Георгиевна, - говорит папа.
- Я вообще везучая, - смеётся тётя Надя.
Чёрная туча уже на лиловую совсем налезла. И они так гремят, ссорятся так на небе. А между ними вдруг как молния жжикнет! Длинная, через всё небо. И сразу над нами грохнуло, я чуть не оглох.
Вот это действительно гром, всю жизнь будем помнить.
И капля мне сверху на нос упала. Крупная.
- Началось! - кричит папа. - Держите брезент!
А Боря машину гонит, хочет выскочить из-под тучи. Туча всё небо закрыла. Даже Боре не выскочить. Скорости не хватает.
- Может, в кабину сядешь пока? - кричит мне папа.
Нет, я в кабину не сяду. Я в кабине уже сидел. Что там хорошего? Кругом - кабина, ничего не видать.
Жжик! Молния пронеслась через небо.
Ббах! Вздрогнул песок.
И дождь вдруг на нас упал сверху.
Какой дождь! Такого дождя нигде больше нет. Мягкий дождь. Густой. Тёплый. Он прямо на нашу машину упал. Он упал на брезент. Ветер тащит брезент у меня из рук, я не отпускаю. На папино смеющееся лицо упал. Какие у папы весёлые зубы. Он так смеётся! На мешочки дяди Володи упал, дядя Володя их сам дождю подставляет. Змеям тоже приятно! И ящерицам. Упал на тёти Надины волосы. И волосы сразу ей на плечи упали, такие тяжёлые от дождя. Брезент тоже тяжёлый, но я держу.