33
КЛЫК
Лучше его меня никто не знает (это и хорошо, и плохо)
Стопроцентно ему доверяю (более или менее)
Помогает вынести любые трудности
Ему, как и мне, плевать на вежливость. Мы оба некоммуникабельные
Насквозь меня видит. Это плохо
Раздражает меня - не то слово как
Он мне почти как брат
Замкнутый и скрытный
Убей меня бог не знаю, как с ним себя вести
Ни разу не сказал, что меня любит. Прощальное письмо - не в счет. Трус, мог бы и в лицо сказать
Сильный, сосредоточенный. Движется так, что мне хочется до него дотронуться
Все время вспоминаю, как мы целовались
Не знаю, где он сейчас, потому что он отвалил к чертовой бабушке
ДИЛАН
Только недавно со мной встретился (меньше возможности меня шантажировать)
Кажется, ему можно доверять (пока)
Помогает признать, что мне не под силу любые трудности
Вежливый до потери сознания. Отвешивает мне комплименты даже за мою некоммуникабельность
Рядом с ним я ничего не вижу. Это плохо
Еще как меня раздражает
Он мне совсем не брат
Вываливает на меня все свои эмоции
С ним легко
Любит меня и постоянно об этом твердит. Совсем достал
Сильный, красивый. Смотрит на меня так, что я краснею
Все время вспоминаю, как мы целовались
Рядом со мной. Сейчас, всегда
Это более или менее полный список. Когда не спится, такие списки сами собой в мозгу вертятся. Кладу блокнот, поворачиваюсь на бок и нахожу на полу точку, чтоб уставиться в нее и думать.
Дилан тоже повернулся на бок. Только лицом в другую сторону. Он все время во сне елозит, и одеяло у него в ногах совсем сбилось. Не то что Клык. Клык спит - всю ночь ни разу не шелохнется. Может, добавить в мой список про сон? Нет, не стоит. Это не важно.
Дилан опять шевелится. Раскинул в стороны руки. Ему, наверное, неудобно… Может, ему холодно?
- Эй, ты не замерз? - шепчу я, свесившись с кровати.
Он молчит. Смотрю, как он спит. Слышу, как дышит, ровно и глубоко. Футболка на животе задралась, и видно, как мышцы поднимаются в такт дыханию. Стараюсь подстроить под него и свое дыхание. Куда там! Самой противно слушать мои судорожные вдохи-выдохи.
Не понимаю, какой черт меня дернул, но я вдруг, завернувшись в одеяло, спрыгиваю с постели. Наверно, мне его жалко. Вот именно, жалко. Чего он там на полу валяется и мерзнет? Любой нормальный человек пожалеет.
Пол под ногами - просто ледяной. Прошлепала пару шагов к Дилану и осторожно пристраиваюсь у него под боком. Он зашевелился, закашлялся. Я замерла. Подождала две минуты, убедилась, что он спит, и снова прижалась к нему потеснее, закрыв нас обоих своим одеялом. Чувствую его тепло, его дыхание, и волосы у меня на шее тихонько шевелятся.
Мы сложились, как кусочки пазла. Как нам это и предназначено. Что за устройство с половинками…
Поди разберись…
Но знаете что? Думаю, все мои страхи, страсти и страдания по поводу любых половинок надо сейчас задвинуть подальше. Не лучше ли попросту порадоваться, что сейчас мне тепло и спокойно? Прямо с ума сойти, как тепло.
И с этой мыслью я закрываю глаза и медленно-медленно погружаюсь в сон. Не помню, когда я в последний раз спала так сладко.
Я совсем не уверена, что когда-нибудь хочу проснуться.
34
Как и следовало ожидать, на следующий день в школе разразился сущий кошмар.
Но на сей раз не связанный со мной. В кои веки раз у меня все нормально. А вот Надж досталось. Ее насмерть затравил Слоан - перед всеми девицами над ней потешался. Не прошло и минуты, как и Фейсбук, и Твиттер захлебывались от новой сплетни.
Восемь часов спустя я колочу в ее дверь кулаками. Едва мы пришли из школы, Надж заперлась у себя в комнате и даже обедать не вышла. Я ее понимаю, мне бы тоже никого видеть не хотелось.
Надо было вчера сразу накостылять этому кретину, чтобы неповадно было слухи про нас распускать.
- Надж! Открой! Давай воздушную кукурузу сделаем.
- Уходи, - раздается из-за двери ее слабый голос. - Не хочу на эту тему ни с кем разговаривать.
- А мы и не будем разговаривать. Обещаю. Я просто хочу на тебя посмотреть. Как ты там? Я тебя очень-очень прошу. Я тебе какао сделаю.
После минутного молчания слышу шарканье ног по комнате. Дверь открывается.
Лицо у нее опухло от слез. Она целый день в школе сдерживалась, а дома теперь весь вечер рыдает. Глаза красные, по щекам реки туши размазаны.
Ума не приложу, что с ней делать. Кукурузу и какао я уже предлагала. На большее фантазии у меня не хватает.
- В школе с каждой минутой все хуже и хуже становилось, - стонет Надж. - Утром все началось с дурацкой сплетни. А к концу дня я в какую-то парию превратилась. Они теперь говорят, что мне только в цирке выступать. Или в зоопарке меня показывать!
- Не обращай внимания, - бормочу я и обнимаю ее. - Я понимаю, противно, когда все нас, мягко говоря, за уродов держат. Но они же круглые дураки. У них одни сплошные предрассудки. А своего ума нет. Мы все это уже сто раз слышали. - Кладу ее голову себе на плечо. Надо было бы сначала полотенце подстелить. Но ничего, потом просохну. - Жалко, конечно, что Слоан таким кретином оказался, - утешаю я ее. - Зачем он тебе сдался! Ты себе лучше найдешь. Того, кто тебя с крыльями любить будет, такую, какая ты есть.
В глазах у нее такая тоска, что мне даже не описать.
- Да-а-а… Тебе легко говорить. Тебя сразу двое любят. - Она смотрит на меня вопросительно, а мне и сказать ей в ответ нечего. - А меня никто не любит. Никто.
Я почему-то чувствую себя ужасно виноватой.
- Это неправда. Мы тебя любим, вся стая. - Только сказала, как сама поняла, какую я чушь сморозила. Какая бы стая расчудесная ни была, какое тут может быть сравнение! Когда на тебя парень дышать боится, ходит за тобой по пятам, глаз с тебя не сводит - это… совсем другое дело.
Быстро стараюсь прогнать мурашки, вдруг побежавшие по спине при мысли о проведенной рядом с Диланом ночи.
- Послушай, мы отсюда скоро свалим, и ты этих кретинов больше ни разу в жизни не увидишь. До тех пор пока мы не станем богатыми и знаменитыми и они не прибегут к тебе просить у тебя автографы. А ты им жирную фигу покажешь. Тогда и посмотрим, кто над кем посмеется. - Я улыбаюсь и снова притягиваю ее к себе.
Но Надж моя идея явно не позабавила.
- Да когда ты наконец поймешь, что я никуда не хочу отсюда "сваливать". И "фигу им жирную" тоже не хочу показывать. - Она в воздухе рисует кавычки и сердито кричит: - Когда ж ты это поймешь наконец! Я только хочу… Хочу… - Голос у нее дрожит, и она снова захлебывается слезами. - Я только хочу им нравиться. - И, отвернувшись к стенке, она безутешно рыдает.
Опять. Что за черт!
- Солнышко мое. - Я сама понимаю, что сказать мне ей нечего. Я-то никогда никому не старалась нравиться. - Перестань, успокойся, все образуется. Сядь, посидим тихонько. - Я пытаюсь ее обнять и тут замечаю, что вся ее кровать усеяна обрезками смятой бумаги. Добрая половина ее глянцевых журналов для подростков искромсана, а рядом лежат раскрытые ножницы.
- Надж, это что?
Она хлюпнула носом и показала на стопку вырезанных фигурок:
- Это для моего альбома.
Беру несколько и рассматриваю - сплошные картинки смазливых моделей, лучезарно улыбающихся в камеру. И каждая в каком-то блестящем наряде и меховых сапогах. Фу! Перебрала всю стопку - модель за моделью, - и все-все одинаковые. Как она их только различает?
- Что ты такое в своем альбоме делаешь? - осторожно допытываюсь у нее.
Верхняя губа у нее предательски задрожала:
- Я хочу быть, как они, как эти девочки…
Я поднимаю брови:
- Ты хочешь стать моделью?
- Нет, я еще не совсем спятила. - Она смотрит на меня, как на сумасшедшую. - Я просто хочу быть нормальной. Я хочу быть как все. Мне надоело быть выродком.
- Надж, ничего хорошего в том, чтобы быть как все, нет, - начинаю я. Сдается мне, мы с ней на эту тему уже не раз беседовали.
- Скажи еще раз, что это слабость, хотеть иметь друзей, хотеть, чтобы тебя целовали, хотеть обычной человеческой жизни. - Она горько рассмеялась. - Что-то мне твои речи белохалатников напоминают. Думаешь, от того, что над нами в лаборатории экспериментировали, нас усовершенствовали? Ошибаешься. Никакие мы не усовершенствованные - мы мутанты-уроды. Вот и все.
Вот это да! Где та послушная славная Надж, с которой у меня никаких проблем никогда не было? Почти никогда. Передо мной фурия, разъяренная предательством понравившегося ей мальчишки и затравленная сворой размалеванных девиц подросткового возраста. Хорошо, она хоть в огнедышащего дракона не превратилась.
- К тому же были бы мы нормальными, никто бы за нами не гонялся и не пытался убить.
- Тут, скорее всего, ты права, - соглашаюсь я. - Но я тебе гарантирую, в школе все равно кого-то обязательно будут травить без всякой причины. Так уж жизнь устроена.
Надж отчаянно трясет головой.
- Нет! Не будут! Я знаю! У всех этих проблем только одно решение.
Ничего хорошего она сейчас не скажет.
- Какое же?
Она молча хватает ножницы с таким отчаянным видом, что меня захлестывает паника.
- Надж! Ты что?
Она отворачивается от меня и упирается взглядом в афишу на стене - вся стая с распростертыми крыльями кружит в воздухе. Надж хранит ее со времен наших авиашоу. Стремительно, будто перед ней свора ирейзеров, она метнула в постер ножницы. С глухим стуком ножницы вспороли ее крыло на картинке и пригвоздили его к стене.
В горле у меня застрял ком, а крылья под курткой дрогнули.
Надж схватила вырезанную из журнала стопку бумажных девчонок и прижала ее к груди.
- Выход только один: избавиться от крыльев, - говорит она подозрительно спокойным голосом. - Избавиться от них, раз и навсегда. Клянусь тебе, Макс, я это сделаю.
35
Клык открыл мутные глаза. Над ним чистое высокое ночное небо, усеянное миллионом крошечных сияющих звезд.
Вокруг тишина и покой. Почему же он проснулся? Звук какой-нибудь его разбудил или какой-то угрожающий шорох?
Он сел и настороженно огляделся.
Ничего.
Ему все еще странно просыпаться в полном одиночестве. До недавнего времени, едва он проснется, на него тут же обрушивались сутолока и хаос, поднятые стаей.
Стая… Клык думал, со временем привыкнет жить без них. Получается, он ошибся. Думал, они без него обойдутся, думал, им даже лучше без него будет, а ему самому, если не надо о них беспокоиться, будет проще достичь цели, какую бы он себе ни поставил. Похоже, он и тут промахнулся.
А потом случилась эта свистопляска с его командой. Клык вздохнул и бесшумно улегся на спину на мокрую от росы траву. С чего он, спрашивается, взял, что с командой что-то получится? Зачем взялся за это дело? Из-за него Майя погибла.
Клык закрыл глаза. Майя умерла. Она не Ари. Это только Ари по сто раз воскресать может. А Майя, он уверен, ушла навсегда.
Он и остальных подвел, Холдена, Рэчета. Клык нахмурился, поплотнее запахнул на себе куртку и повернулся на бок. Раньше oн никогда никого не подводил. Наоборот, всегда кого-то выручал. Он думал, коли он будет один, он за все сам будет в ответе. И не понадобится вечно за Макс следовать. А что вышло? Оказывается, самая большая проблема, если не с кем решение обсудить.
"Признайся себе, идиот. Дело не только в этом. Признайся, тебе ее не хватает", - думает Клык.
Он вздыхает и опять поворачивается на спину. От всех этих мыслей силы у него совершенно иссякли. Но заснуть снова все равно не удается.
"Ты ей не нужен, - твердит он себе. - У нее теперь есть этот Крылатый Красавчик. A ты просто не справился с одиночеством".
"Гнать надо от себя эти мы…"
- Клык.
Клык дернулся, вскочил и уставился в темноту, всматриваясь в черные кусты.
- Клык, там никого нет.
Господи! Это не чей-то нормальный голос. Это Голос.
Его собственный внутренний Голос.
Интересно, это тот же самый голос, который у Макс, или другой? Откуда он взялся? И почему именно сейчас? Наверняка у них у всех время от времени внутренний Голос прорезается. Но ему совершенно неохота, чтобы этот непрошеный гость задерживался с ним надолго.
"Ладно, послушаем пока, что он нам скажет", - думает Клык.
- Чего тебе?
- Клык, пора возвращаться, - отвечает Голос. - Ты ей сейчас нужен больше, чем когда бы то ни было раньше.
- Кому я нужен? - спрашивает Клык. Но ответ ему и так ясен.
- Пора домой, к Макс.
36
- Она в опасности? С ними беда? - сыпет вопросами Клык. Он сел в темноте и словно сам с собой, в полном одиночестве, разговаривает. - Что происходит? Скажешь ты мне наконец или нет?
Но Голос молчит. Клык помнит, как Макс всегда злилась, когда Голос в самый нужный момент пропадал. Вот и его Голос пропал, и когда снова появится, никому не известно.
- Иди домой к Макс, - наконец повторяет он спустя вечность.
Клык понятия не имеет, что произошло. Но игнорировать Голос он тоже не может. Макс советы Голоса более или менее всегда слушала. А теперь Голос сказал ему, что он, Клык, ей нужен.
При одной мысли о возвращении сердце у него стучит со скоростью света от возбуждения и от беспокойства. Но Клык старательно делает вид, что все нормально, что ничего не происходит.
Заменивший его Крылатый Красавчик наверняка все еще там, со всеми своими диллинизмами. И наверняка будет бросать на Клыка испепеляющие взгляды. Плевать. Разве у Клыка есть выбор? Нет! Выбора у него нет. Ему охота с места в карьер вскочить и броситься назад, к стае. К Макс. Собственными глазами удостовериться, что с ними все в порядке. Но крыло у него болит все больше и больше. Приходится признать, в воздух ему не подняться.
Значит, надо набраться терпения. Надо найти ближайший город и там отыскать Интернет. Надо не лететь сломя голову к той, от кого он столько раз старался уйти, а поискать о ней хоть какую-то информацию.
Спустя два часа, когда солнце только-только начало подниматься над вершинами деревьев, Клык уже сидел в интернет-кафе, прихлебывая кофе из пластикового стаканчика.
Дождавшись, когда загрузится Гугл, он впечатал в поисковое окошко: "Максимум Райд".
37
За сорок три сотые секунды Гугл выкинул миллион семьсот четыре тысячи восемьсот девяносто результатов поиска. Самая первая сноска отправила Клыка к статье под названием "Крылатые дети посещают частную школу". Так-так. Похоже, их всегдашняя тактика сидеть тихо и не высовываться осталась в далеком прошлом.
Клык кликнул на сноску и погрузился в чтение статьи из школьной интернет-газеты Ньютон Ньюс. Ничего особенного в ней не было - обычные преувеличенные и приукрашенные описания крылатых, страшно пошлая фотка всей стаи перед школой под вывешенным над входом транспарантом "Ньютонцы приветствуют Максин и Ко". Клыка чуть не стошнило от отвращения. И тут он увидел, что на фотке Дилан небрежно положил руку на плечо Макс.
Поразительно, как, оказывается, ему тяжело это видеть. Особенно после того, как Газзи в Париже известил его, что Дилана специально для Макс "сконструировали", чтобы в конце концов они с Макс свили гнездо и вывели там маленьких Максят и Диланчиков. Идея эта до сих пор у него поперек горла стоит. И до сих пор от нее во рту горький привкус.
Клык вышел из сети, выключил компьютер и выбросил в урну стакан с недопитым кофе. Дурацкая статья все же оказалась полезной. По крайней мере, теперь он знает, где искать стаю.
Голос приказал ему возвращаться к Макс, хотя, судя по Ньютон Ньюс, не похоже, чтобы она в нем особо нуждалась. Школка-то вроде ничего, безопасная. И Красавчик ее при ней. Неужто Голос не знает, как тяжело ему ее видеть? Неужто Голосу не понятно, сколько боли Клык причинял ей каждый раз, когда от нее улетал?
Может, и знает. Может, это сейчас не важно. Может, что-то должно случиться, рядом с чем померкнут все их личные драмы и страдания.
Так или иначе, но Голосу Клык перечить не станет.
Он вернется к Макс. Хочет она этого или нет.
38
Даже самому себе Клык не хочет признаться, что при одной мысли о возвращении на душе у него теплеет. К стае. Домой. Он так долго старался выкинуть Макс из головы. Не думать о ней. Забыть. Но "дом" для него всегда будет там, где Макс.
Утро только занимается. Ему муторно от того, что лететь он все еще не может, от того, что придется опять тащиться на шоссе и там голосовать.
Тут же вспомнился Ари и его прихлебатели. Он не удивится, если за его голову уже назначили огромную цену, если заморочили мозги всей средней Америке. Любой водила в любой тачке может оказаться смертельно опасен. Клык понимает: голосуя, он страшно и глупо рискует. Но с изувеченным крылом выбора у него нет. Потому что он в страшной глуши - здесь ни самолетов, ни даже автобусов. Тачку спереть - и то негде. A ему надо к Макс. И точка. Вот и получается, надо голосовать. Размышлять тут нечего.
Полтора часа он топчется на обочине с поднятой рукой. Редкие машины проносятся мимо. Наконец вдалеке по асфальту снова зашуршали колеса. Навстречу ему несется грохочущая тяжелым роком желтая гоночная машина.
На сей раз тачка, рыкнув тормозами, остановилась прямо рядом с ним. Трое чуваков с мясистыми затылками и одинаково бритыми головами глянули на него из-за опущенных стекол, и у Клыка заныло под ложечкой.
"Не делай глупостей", - слышит он внутренний голос. Но невозможно разобрать, который из них его предостерегает, его собственный голос разума или тот, другой, недавний Голос.
- Тебя подвезти, кореш? - Водила перекрикивает несущийся из колонок грохот ударников.
Клык глянул на пустую дорогу:
- А вы куда? B западном направлении?
- В западном, в западном.
Клык вздохнул. До ближайшего города миль двадцать. Или ему здесь еще незнамо сколько торчать, или придется рискнуть.
- Раз в западном, то спасибо. - И он залезает на заднее сиденье.
Он еще даже дверь закрыть не успел, а водила уже газанул на пятой скорости. Клыка отбросило назад, и он всем телом впилился в больное крыло.
- Эй, потише нельзя? - вспылил он, но водиле хоть бы хны: скривил плотно сжатые губы и продолжает себе жать на газ.
Оба других чувака пристально смотрят на Клыка. Тот, что на переднем сиденье, обернулся к нему всем корпусом. Оба поигрывают бицепсами под туго обтягивающими руки футболками, а лица у обоих застыли в какой-то странно зловещей маске.
В глазах у них горит голод и нетерпеливая жадность. Такие же, как у… У Клыка в голове промелькнуло воспоминание об ирейзерах. Но он его быстро прогнал. Может, ему все это только кажется. Он теперь вообще ничего не понимает. После предательства Кейт и Звезды ему все и вся подозрительны.
Он внимательно вгляделся в прыщавое лицо соседа и украдкой перевел взгляд на мощную шею, едва прикрытую круглым вырезом футболки.