- Видали - учитель! - обернулся он к ребятам. И уже Ощепкову: - Так ты, сволочь, по просьбе и убить можешь не сморгнув? Может, это ты нашего секретаря партийной ячейки вилами запорол? А? Может, и председателя сельсовета застрелил?
Ощепков побледнел, закрестился торопливо:
- Да что ты! Бог с тобой. Что говоришь-то этакую страшную напраслину? Побойся бога, сынок.
- Я тебе не сынок, иуда. И бога своего оставь!.. Ты знаешь, на кого руки поднял, гидра косматая? Думаешь, только на девку? Ты на наше общее дело руку поднял. На новую жизнь! На революцию! Ты есть контра. А с контрой знаешь как? Ревтрибунал!
- Да чего с ним толковать, - выкрикнул Колька.- Стреляй его, ребята!
Ощепков испугался по-настоящему, побледнел, упал на колени, руки сложил на груди, прогудел протяжно:
- Про-остите, ро-одныя-а!
Из избы выскочила жена, увидела это, заголосила по-страшному. Откуда-то, не то из конюшни, не то из-за завозни, выбежал с перекошенным ртом Тимоха, держа наперевес вилы. Ленька первым увидел его, выкрикнул испуганно:
- Берегись!
И вовремя. Тимоха был уже в четырех-пяти шагах от Сереги, и еще бы какое-то мгновение - и тройчатка впилась бы ему в спину.
- Ах ты, волчонок,- процедил Сашка Кувалда, перехватывая вилы, и тут же другой рукой ударил Тимоху в скулу так, что тот отлетел назад и распластался на земле.
А Ощепков гудел не переставая:
- Прости-ите меня... Прости-ите, родныя-а...
Старков и Серега одним движением поставили его на ноги.
- Нету тебе, врагу, прощения, - произнес Серега.- Вяжите его.
Сашка заломил Ощепкову руки за спину и связал туго. Старков развернул лист, что принес, продырявил его вверху и нацепил на пуговицу ощепкинского пиджака. На листе жирно значилось: "Палач юного поколения".
- Выводи его.
И не обращая внимания на рев, крики и заклинания жены и всех остальных домочадцев, вытолкали на улицу. Жена было бросилась вслед, но Серега угрожающе повел винтовкой.
- Сиди дома!
У лушниковской усадьбы "палача юного поколения" остановили. Митька и Сашка почти вынесли на улицу перепуганную насмерть Акимовну.
- Видишь? - спросил Митька, указывая на зеленого и сникшего Ощепкова.- И с тобой, тетка, то ж будет, если еще хоть пальцем тронешь Галинку. Поняла?
- Поняла, поняла, милай...- еле шевельнула Акимовна губами.
- Нынче же пошли в волость за лекарем. Поняла? И чтоб никто из ощепковской сволочи в вашу избу ни ногой. Поняла? Запомни накрепко, тетка. С нами шутки плохи. А ежели что - на самую макушку церкви затащим и к кресту привяжем, чтоб все видели, какая ты есть вражина своей дочке и народному делу. Поняла?
Акимовна уже не отвечала, а только трясла головой.
- Гляди, тетка: каждый день будем заходить к тебе и проверять. Поняла?
Ощепкова провели под ружьем и с плакатом на груди по всему селу, до самого сельсовета. Ребятишки, бабы и мужики, кто находился дома, бросали свои дела, выбегали на улицу, провожали тревожными глазами страшноватое шествие, переговаривались испуганно.
- Арестовали Кузьму, что ль?
- Должно, убил кого-сь... Ишь: "Палач" написано.
- Да ну?! Вот тебе и церковный староста!..
- Али от продналога отказался?
- Убил...
- Кого убили? Где убили?
- Да не убили никого. За Галинку Лушникову взяли. Избил ее за то, что с комсомольцами якшалась да в нардоме энтом пол мыла.
- А-а!.. Вот беда: и моя туды, в ячейку ихнюю, вчерась рвалася, а я ее за косы... Не приведи, господи, вот этак схватят да...
Во дворе сельсовета, перед амбаром, стоял захудалый сарайчик - туда втолкнули Ощепкова до приезда Лыкова.
Митька набросил щеколду, заткнул щепкой и поставил часового - Кольку, пообещав Ощепкову:
- Завтра расстреляем. Ежели вздумаешь бежать - еще хуже будет.
Невдалеке толпились две-три небольшие кучки мужиков и женщин. Подойти к сельсовету или к сарайчику никто не решался. В одной из кучек Ленька увидел хмурых Елбана и Никиту Урезкова. Они о чем-то разговаривали с Тимохой Косым, у которого морда была перевязана белой тряпкой. Ленька ходил меж парней возбужденный и гордый: пусть все видят и знают, что он тоже арестовывал этого злыдня Ощепкова, что он никого не боится: ни Тимохи, ни всяких Елбанов, потому что он, Ленька, за правду стоит, за справедливость.
Митька присел на крылечко с ребятами, закурил. От одной группки отделился и подошел к крыльцу Фома Тихонович Барыбин, как всегда, оживленный, бодрый и быстрый. Глаза его смотрели лукаво и проницательно. Подошел он и заговорил по-приятельски, на правах друга и единомышленника:
- Кажись, опять у вас какая-то закавыка? Не нужна ли моя помощь?..
Парни, как ни были взволнованы и возбуждены, улыбнулись.
- Нет, Фома Тихонович, на этот раз обошлись...
Барыбин несколько посерьезнел:
- Ощепков-то в самом деле побил дочку Лушниковой?
- Исхлестал...
Барыбин качнул головой, вымолвил негромко:
- Дурак мужик. Не ожидал. Правильно сделали, что взяли его. Авось другим неповадно будет.
И пошел. Увидел Леньку, приостановился на минутку, хлопнул его по плечу:
- Чего к нам не забегаешь, а? Моя хозяйка там тебе подарков наготовила... Приходи. Гришку проведай - хворает он.
Ленька кивнул: "Приду".
Приехал Лыков на подмарьковской подводе. Дядька Аким лихо подкатил чуть ли не к самому крыльцу и прямо-таки с шиком остановил своего серого е белой отметиной на лбу коня. Лыков устало соскочил с телеги, сказал, однако, весело улыбаясь, дядьке Акиму:
- Чувствуют, черти,- ждут! А? - И уже к комсомольцам: - Я тут кой-чего привез вам из укома комсомола - заскочил попутно. Подарочек.
И он вытащил из-под охапки сена одну за другой три связки газет и книг. Тут были несколько потрепанных букварей, задачники, политброшюры и художественные книги, которыми, должно быть, особенно гордился Лыков.
- Видали? Целое богатство. Первый вклад в нашу библиотеку. Обещали еще подсобрать. Особенно обнадежили книгами по политической части.- И вдруг умолк, внимательно глянув на Старкова, а потом на Митьку.- Чего вы кислые такие? Или случилось что?
- Случилось,- ответил Митька, вставая.- Ощепкова арестовали.
И рассказал, что произошло и как все было. Пока Митька рассказывал, лицо Лыкова мрачнело и мрачнело.
- Так,- наконец бросил он.- И где сейчас Ощепков?
- Тут, в сараюшке...
Ленька почему-то думал, что Лыков сейчас здорово обрадуется, узнав, как комсомольцы без него так ловко и быстро разделались с кулацким злыднем. Но Лыков вдруг рассердился, плюнул в сердцах:
- А, чтоб вас!.. Ну наделали делов. Не комсомольцы, а черт знает кто. Анархисты!
И тут же круто развернулся, запрыгал к сараюшке, вынул щепку, отшвырнул ее со злостью и распахнул дверь.
- Выходи.
Ощепков вышел, робко оглядываясь по сторонам.
- Развяжите ему руки.
Подошли двое: Колька Татурин и Сашка Кувалда. Ощепков понял, что пришло избавление, обрадовался несказанно. Растирая надавы на руках, он низко поклонился Лыкову.
- Спасибо, Захар Степаныч... Спасибо, родной ты наш... Век не забуду...
Лыков хмуро кивнул:
- Ладно. Иди. А там видно будет.
Когда Ощепков ушел, Лыков повернулся к Старкову.
- Ты-то куда глядел? Почему не пресек самоуправство? Секретарь сельсовета называется! Взгреть бы тебя как следует, чтоб в другой раз умом пользовался. Айда в Совет.- И больше ни на кого не глянув, стал прыгать по ступеням.
Ленька остался один - зайти со всеми не решился, а его никто не позвал. Он присел на ступеньку подождать Митьку.
Из-за дверей несся злобноватый резкий голос Лыкова: допекал, видимо, ребят. Ленька никак не мог понять: чего взбеленился Лыков? Да таких, как Ощепков, сразу надо в тюрьму. А он взял выпустил. Да еще и парней ругает.
Вскоре дверь открылась и из сельсовета вышли смущенные, но почему-то повеселевшие Татурины, Сашка и Митька.
- Ну и ну! - хохотнул Кувалда.- Без терки щеки надрал - горят.
Серега кивнул:
- Молодец мужик. По-умному дело повернул. А мы немного того, поторопились.
Митька промолчал, только вздохнул да махнул рукой, направляясь к коновязи, где стоял его конь. Ленька за ним:
- Мить, что Лыков-то?
- А что Лыков? Лыков все по путю решил... Да мне не легче от того... Тяжко... Узнать бы: послала Лушникова за лекарем?
Ленька не ответил, да Митька и не ждал ответа: вскочил на телегу, тронул вожжи.
Они молча доехали до того места, где встретились, когда Ленька бежал домой с солью.
- А где соль? - вздернулся Ленька, будто к его спине приложили горящую головешку.- Где соль?!
Он вскочил на ноги, оглядел телегу - нету соли, лихорадочно зашарил руками под травой - нету!
- Какая соль? - спросил Митька, останавливая коня.- Чья?
- Моя соль... Заковряжихина... В мешочке.. В белом таком...
Говорит Ленька, а сам чуть не плачет: голос дрожит, губы побелели.
- Вот тут... Вот сюда я ее кинул... В мешочке... В белом таком...- А сам шарит, шарит руками, все еще не веря, что мешочек пропал.
А его не было. Нигде не было: ни на охапке, ни под ней. Может, он упал по дороге? Ленька спрыгнул с телеги и понесся назад, к сельсовету.
Митька выкрикнул.
- Куда ты?
Но Ленька и не оглянулся, охваченный ужасом потери. Добежал до коновязи, где стоял Митькин конь,- нет мешочка. Куда делся? Может, упал, когда они с Митькой гоняли по селу, собирая парней? А может, кто украл, пока они ходили за Ощепковым?
Пропала соль! И только теперь Ленька отчетливо осознал, какая беда обрушилась на него. Понял, ухватился обеими руками за волосы, рванул и закачался из стороны в сторону: "Что теперя будет?! Ой, что будет? Мамонька родная, что будет-то теперя!"
И, упав грудью на бревно коновязи, он заплакал в голос.
- Ты чего это? - вдруг раздалось над ним.
Ленька вздрогнул, поднял мокрое припухшее лицо - Лыков. А рядом с ним встревоженный дядька Аким Подмарьков.
- Что случилось, Лень? - это уже дядька Аким.
Ленька рванулся к нему, обхватил руками, прижался тесно.
- Со-оль... Со-оль потерял... В мешочке была... В белом... В лавке купил... И нету... Забьет Заковряжиха...
- Да ты не вой, как по покойнику,- произнес Лыков.- Может, еще отыщется.
Ленька только головой затряс и еще тоскливее протянул:
- Забьет теперя!..
Дядька Аким торопливо гладил Леньку по голове, приговаривал ласково:
- Ну будет, будет, милок. Чего так уж?.. Поуспокойся. Авось придумаем что. Ко мне пойдем...- И словно его озарила какая-то радостная мысль, он ласково оторвал от себя Ленькину голову, заглянул в его потемневшие глаза, спросил: - Пойдешь ко мне жить?
Это было настолько неожиданно и настолько прекрасно, что Ленька перестал плакать, а только глядел и глядел в лицо дядьке Акиму: не ослышался ли?
- Что молчишь, Лень? Пойдешь?
Ленька не ответил, не мог отвечать, а только еще тесней прижался к дядьке Акиму. И тот понял все.
- Ну и ладно. Ну и славно. И поуспокойся.- Повернулся к Лыкову.- Вот что, Степаныч: заберу-ка я его к себе, а то заколотят мальчонку. Зверье. Да я говорил тебе...
- Помню. Думал я о нем. Подходящую семью подыскивал. Боялся второй раз ошибиться. Теперь - хорошо. Я рад. Спасибо, Григорьич. Сам в детстве в людях жил, знаю, что стоит доброе слово и ласка.
- Ну и делу конец,- произнес дядька Аким.
- А насчет школы завтра все обмозгуем. Забегай пораньше, Григорьич.- И вдруг засмеялся удивленно и радостно.- Однако ты голова! Такое дело надумал, а? Прямо-таки государственная голова!
Дядька Аким смущенно махнул рукой.
- Ну уж куды там! Задумка давняя, да хорошего хозяина все не было. Не ко времю, значит, дело приходилось...- Тронул за плечо Леньку, который уже несколько приободрился и старательно вытирал подолом рубахи глаза и щеки.- Ну что, Леньша, айда домой? Наша старушка, поди, совсем заждалась нас.
Глава 10.
МЕЧТА ДЯДЬКИ АКИМА
За бором, где-то еще далеко-далеко глухо погромыхивал гром. А тут нестерпимо палило солнце, раскаленный воздух будто застыл - ни малейшего дуновения.
Воз сена медленно катился по наезженной дороге, плавно покачиваясь и поскрипывая. Ленька лежал на самом верху воза и глядел задумчиво поверх лошади на медленно уползающую назад дорогу. Рядом, умостившись на бастрыке, сидел, покуривая, дядька Аким. Он совсем ослабил вожжи, изредка добродушно покрикивая: "Но, но, пошел". И покрикивал он на лошадь не для того, чтоб та шибче шла, а так, видимо, по привычке.
Вскоре из-за леса появился край черно-синей тучи. "Успеть бы до дождя домой да завершить стог,- думает Ленька.- А там пускай льет. Да посильней. Ишь, земля вон совсем высохла".
- Дядь Аким, успеем завершить стог? Дядька Аким оглянулся, прикинул что-то в уме, произнес уверенно:
- Успеем. Вон уж и село видать.
И снова тишина, лишь пофыркивает конь да тяжело скрипит телега.
Весь сенокос, почти две недели, Ленька не был в селе - вместе с дядькой Акимом жил на лугах. Хорошо пожил, весело и вольно. Однако и поработали они на славу, все вовремя успели: и скосить деляну, и скопнить сено, и вывезти. Этот воз - последний. Дядька Аким так и сказал: "Ловко мы с тобой, Леньша, управились. Впервой, пожалуй. А то меня всегда дождь застигал на покосе. Прямо как на смех".
Ленька везде поспевал, работал без устали: и сгребал валки, и копнил сено, и есть готовил. Смешно: дядька Аким, оказывается, совсем не умеет кухарить! Ленька никогда в жизни бы не поверил, если бы сам не увидел.
В первый день, приехав на покос, они ели то, что им наготовила жена дядьки Акима тетя Паша. На другой день, поужинав остатками, дядька Аким засобирался в село.
- Ты, Леньша, поотдыхай, а я за харчишками. Быстренько обернусь.
Быстренько не быстренько, а приехал он уже затемно. Привез огурцов, пшенной каши, молока, сала. Надолго ли двоим этой еды? Через день дядька Аким снова засобирался домой. Запрягает коня, а сам едва на ногах держится - в этот день он крепко намахался литовкой. Да и жарища такая была - вконец вымотала. Ленька только и знал, что бегал с ведром к ручью.
- Давайте я съезжу?
Дядька Аким чуть помедлил, раздумывая, потом решительно тряхнул головой.
- Ладно. Отдыхай.
А когда через день или два дядька Аким снова пошел запрягать коня, Ленька просто возмутился:
- Неужто охота каждый раз тащиться такую даль?
- А что поделаешь? - как-то уныло ответил дядька Аким.- Есть-то надо.
- А почему мы здесь не варим, как все? Картошку бы стушить с лучком да сальцем, супчику какого-нибудь или еще лучше кулеш, да погуще. Горячий. Дымком пахнет... А у нас даже ни чугуна, ни котелка нет.
- И верно,- как-то уж очень подозрительно обрадовался и засуетился дядька Аким, торопливо проглотив набежавшую слюну.- Молодцом, Леньша! Давай-ка и мы будем варить. А то, по правде, осточертела эта езда. Да и без горячего худо. Счас сбегаю домой, привезу, что надо.
Утром рано, до солнца, дядька Аким развел костер и принялся что-то сосредоточенно варить. Еще было прохладно, а он совсем упарился от старания - раскраснелся, вспотел.
Наконец выкрикнул бодро:
- Леньша, айда-ка щи хлебать!
Ленька вылез из шалаша, подсел к своей миске, от нее пахнуло приятным горячим ароматом.
- Вот это другое дело,- порадовался Ленька.- Тут нам на целый день хватит. А завтра снова сварим.
И он с жадностью хлебнул первую ложку - давно не ел горячего. Хлебнул, пожевал и застыл, выпучив глаза, будто подавился.
- Ты чего? - тревожно глядя на Леньку, спросил дядька Аким.
Ленька, едва проглотив эту ложку варева, тихо выдавил:
- Что это?
- Где?
Ленька ткнул пальцем в миску. Дядька Аким даже как-то обидно пожал плечами:
- Я ж говорил - щи. Скусные. Вполне...
И для подтверждения раза два-три хлебнул из миски. Хотел было состроить на лице удовольствие, да не получилось: губы сами по себе покривились, и он, не выдержав, сплюнул:
- Да, кажись, что-то не то...
Еще бы - то! Одна соль - до горечи. Капуста хрустит на зубах, а картошку и вовсе не угрызть - сырая.
- Будто все и сделал, как учила, старая,- пробормотал он, стряхивая с бороды капустину. - А оно вишь, что получилось...
И глянул на Леньку виновато и растерянно. Ленька вдруг коротко, как-то неуверенно хохотнул. Но когда увидел, как дядька Аким передернул плечами, будто в ознобе, и еще раз сплюнул, он заливисто расхохотался. Хохотал до слез, до икоты, то сгибаясь, то разгибаясь, чтобы успеть хватить воздуха. Дядька Аким начал было обидчиво поглядывать на Леньку, а потом тоже засмеялся. Ленька повалился на траву и выдавливал едва:
- Скусные... Скусные... Вполне скусные...
Наконец угомонились, сидели друг перед другом расслабленные и обессиленные.
- Да, дела...- произнес дядька Аким.- Наелись... Не умею я, Леньша, готовить. Никак. Потому вот и езжу домой. А сказать тебе будто и неловко. Постеснялся, знать...
- А как же раньше? Все время так и ездили в село?
- Зачем? В те разы мы со старой моей косили. Она и готовила... Ах, нелады! Придется, однако, тебе нынче ехать за харчишками. Пока я до обеда покошу, а ты как раз вернешься. Добро?
- Зачем? Я сам обед сварю.
- Ты? - поднялись брови у дядьки Акима.- Ты?!
- А чего ж? Сварю. Дома еще научился: тятька с маманей на работе, а я кухарю.
Дядька Аким встал, взял литовку и только потом сказал:
- Ладно. Вари. Только, это самое, ты, Леньша, ежели что, соли поменьше клади. Али совсем не клади, чтоб можно есть было. В миске посолим.
- Да уж как-нибудь соображу, - засмеялся Ленька.
Дядька Аким ушел косить, должно быть, решив, что такова его нынче судьба - работать не евши. "Да уж ладно,- подумал он о Леньке, - пущай потешится. Спасибо, что за любое дело хватается, заботится..."
А Ленька, не теряя времени, возродил костер, начистил картошки, промыл пшено и принялся кухарить.
К полудню пришел дядька Аким, взмокший, будто выкупался. Ленька помог ему умыться, потом не торопясь нарезал хлеба, наполнил общую миску, положил деревянные ложки, выщербленные по краям. Бросил на дядьку Акима лукавый взгляд:
- Кулеш. Скусный... Вполне...
Дядька Аким мотнул головой, хмыкнул:
- Ладно... Ишь, запомнил. Поглядим, что у тебя за отрава.
Ленька ждал, когда тот сядет есть. Вот он взял ложку, помешал в миске - густо и пахнет аппетитно. Для начала зачерпнул немного Ленькиного кулеша, схлебнул, поплямкал губами, определяя: съедобно или нет? Потом молча зачерпнул уже полную ложку, затем еще, еще... Похлебал он так несколько и уставился на Леньку подозрительно:
- Кто варил?
- Я варил, кто ж еще.
- Врешь.
- Я.
- Не может быть, чтоб такой клоп эдак готовил. А? Ить не может?
Ленька радостно засмеялся.
- Может, дядь Аким! Может!
Тогда дядька Аким ухватил Леньку за руку, подтащил к себе, крепко притиснул:
- Ну мастак! Ну удивил! Твой кулеш, пожалуй, получше, чем у моей старой. Скажу, чтоба у тебя поучилась.