- Так она же умеет!
- Разучилась. Днем ходит, а ночь проспит и опять забывает. С тобой такого не было?
Он переводит взгляд с меня на Таню. И еще больше удивляется, когда Таня, проснувшись, наконец спрашивает:
- Куда ночь ушла?
- В другой дом.
Толька пожимает плечами. Видимо, он не уверен, что присутствует при разговоре нормальных людей. Сестренка тянет меня к двери, канючит:
- Пойде-е-м в другой дом.
- Нельзя, Танечка. Видишь, Толька пришел, мне в школу надо.
Она протягивает руку к колбасе. Колбасу Толька поспешно прячет за спину. Но тут же, устыдившись своей жадности, отламывает кусок. Таня берет колбасу обеими руками.
- Это зачем? - упрекаю я ее. - Бяка, тебе нельзя.
- Колбаса бяка? - недоверчиво переспрашивает она и задумывается. Потом они с Толькой садятся прямо на пол и оба аппетитно завтракают. Меня угостить Толька не догадался.
- Сейчас пойдем к бабушке Анне. Она тебе сказку расскажет, - начинаю я подготавливать сестренку, а то такой рев устроит, хоть уши затыкай.
- Длинную сказку?
- Самую длинную, какая бывает.
- А какая бывает?
Вопросам ее нет конца. Но вот готово. Таня одета. Мы идем к бабушке Анне и застаем ее очень расстроенной. С самого утра над ней подшутил дядя Ваня Филосопов.
- Хуже, чем подшутил, посмеялся над старухой, - с обидой говорит бабушка Анна.
Он заявился к ней невыспавшийся, с распухшей щекой и сказал, чтобы она ровно через десять минут была у него. Бабушка Анна удивилась и стала спрашивать, что такое случилось и почему надо придти ровно через десять минут. На это дядя Ваня ответил, что любопытство не порок, а большое свинство.
И вот ровно через десять минут, снедаемая любопытством, она бежит к дяде Ване, рывком открывает дверь - и на нее обрушивается залп всевозможных ругательств.
- Старая кочерга! - кричит дядя Ваня. - Что, вежливость твою корова языком слизнула? Добрые люди сначала постучатся - и входят. А из тебя серость пошехонская наружу прет. Не видишь, я тут эксперимент произвожу?!
Он сидит на стуле перед дверью, держится рукой за щеку и раскачивается от боли. А на суровой нитке, привязанной к дверной скобке, болтается почерневший коренной зуб. Дядя Ваня надумал, как избавиться от больного зуба. Самому вырвать духу не хватило. Он привязал к скобе, бабушка Анна рванула дверь, и все получилось как бы не нарочно.
Дядя Ваня хоть и ругается, но по глазам видно, что "эксперимент" удался как нельзя лучше.
- Уж такой шутник - не приведи господь, - сокрушенно сообщает бабушка Анна. Потом, вспомнив, зачем мы пришли, торопливо говорит:
- Посижу с Танюшкой, как не посидеть. А вот уж уйду на пенсию, все время буду ее к себе забирать - и мне веселее. А сейчас я во вторую смену. Придешь, чай, к этому времени, не забудешь?
- Не забуду. Уроки кончатся - я мигом.
Бабушка Анна одобрительно смотрит на меня, она тоже чувствует, что я хозяин, все на мне теперь.
- Значит, ушла, сердечная, - говорит она о Вере и, указывая на Тольку, продолжает льстиво: - Его отца надо благодарить, на хорошее место устроил. Ткачи больше зарабатывают.
То, о чем говорит бабушка Анна, похоже на правду. Ни за что бы Вере не попасть в ткацкий цех, не будь там Алексея Ивановича. Рабочие туда не требовались, а Вера тем более: ей еще пока нет восемнадцати лет и по закону она не имеет права работать в ночную смену. Таких, как она, считают невыгодными работниками и берут неохотно, потому что им надо создавать особые условия. Но Алексей Иванович сказал Вере:
- Закон что телеграфный столб: перепрыгнуть нельзя, а обойти можно. Так что приходи без всяких…
И теперь Вера будет работать как все. Она очень довольна и говорит, что покажет себя, вот чуток пообвыкнет.
- Верно - его собираются выдвинуть кандидатом? - спрашивает Тольку бабушка Анна.
Тот пожимает плечами, ему ничего не известно.
- Уж такой подходящий - строгий и уважительный. Справедливости ему не занимать, - продолжает она льстить, не обращая внимания на то, что Толька смущается.
Раз бабушка Анна слышала, можно не сомневаться, что так и есть - быть Алексею Ивановичу кандидатом. Она дотошная до новостей. Правда, и впросак попадает, как, например, с диким человеком.
Мы оставляем Таню и идем в школу. Мороз щиплет щеки, скрипит под ногами снег. Чтобы согреться, катаемся по гладкой, раскатистой дороге. Здесь-то я не хозяин, солидность мне ни к чему.
В этот день я дежурный по классу.
На первой перемене только открыл форточки и собрался протереть доску тряпкой, в дверь просунулась мальчишечья круглая мордашка с челочкой на широком лбу и пропищала:
- Можно вас спросить?
- Попробуй, - отозвался я.
- Скажите, пожалуйста, вы будете Сема Коротков?
- Угу, - подтвердил я, начиная догадываться, в чем дело. - Заходи давай. Ты один?
- Не… мы все.
Мальчуган шагнул от двери и следом за ним, толкаясь, еще четверо, все такие же круглоголовые, с любопытными глазами. "Три мальчика, две девочки из первого "б" класса, - вспомнил я, что говорил Лева Володской. - Народ куда как замечательный: то покажи, это сделай".
- Что же вам показать? - озабоченно спросил я.
Они переглянулись и засмеялись.
"Видали! - рассерженно подумал я. - Еще насмехаются!".
Я совсем не знал, как с ними быть.
- Может, вам чего-нибудь сделать?
Первоклашки сразу оживились, глазенки у них заблестели.
- Ага, сделать, - Сказал тот, что заглядывал в дверь. - Флажки на парту сделать.
- Это еще зачем?
Ребятишки опять переглянулись и уставились на меня явно неодобрительно: экий, мол, ты недотепа.
- Мы играем. Нет троек - флажок на парте; получил когда - спрятывай обратно, ставить нельзя, пока четверку не дадут.
- Молодцы! - искренне похвалил я и пожалел, что, когда учился в первом классе, такой игры не знал. - Будут вам флажки. На большой перемене сделаем временные, из бумаги. А потом настоящие принесу… Теперь говорите, кого как звать, познакомимся.
Круглоголовый, что, заглядывал в дверь, был, по всей вероятности, заводилой. Едва я пригласил знакомиться, он выступил вперед, ткнул пальцем себе в грудь и важно сказал:
- Меня Федя. А вот Андрейка и Олег, а потом еще Наташи - Соколова и Ильченко. А всего у нас в классе семь Наташ.
- Семь, - подтвердили Наташи.
Всю большую перемену я раскрашивал бумагу, вырезал флажки и наклеивал их на палочки. Первоклассники охотно помогали. Чтобы флажки не падали, я вылепил из булки аккуратные треугольнички, нечто вроде основания. Хоть неказистые флажки, но получились. Октябрята остались довольны.
Еще больше они обрадовались, когда после четвертого урока я примчался в раздевалку.
Одевать малышей я умел: ведь мне приходилось часто гулять с Таней.
Глава четвертая
Голубое платье
Два раза в год - в октябрьские и майские праздники - по всей главной улице поселка, где проходит трамвайная линия, развешиваются портреты лучших рабочих фабрики. Под каждым портретом - фамилия и цифра, насколько человек выполняет месячную норму.
Люди едут на трамвае и любуются теми, кого знают в лицо, обсуждают, кто похож, а кто не очень.
Раз нарисовали дядю Ваню Филосопова. Не так уж здорово получился он: какой-то тощий, с лохматыми бровями, но дядя Ваня был доволен. Если случалось ему проходить с кем-нибудь мимо, он, оживленный до суетливости, показывал на свой портрет и говорил:
- Чем не начальник, я извиняюсь. Смотри, взгляд какой! Хо-хо! Даем стране угля, хоть мелкого, но много.
И добавлял страстно: - Мы еще выявим себя!
И выявил. По словам Марьи Голубиной, прославился на весь поселок. Но лучше рассказать по порядку.
Скоро будут выборы в местные Советы. Я хоть и не голосовал ни разу - лет мало, но знаю, как это делается.
В день выборов жители поселка от восемнадцати лет и старше идут на избирательный участок в нашу школу.
Ровно в шесть открывается участок. На длинных столах, покрытых красной материей, расставлены по алфавиту крупные буквы. С какой буквы начинается твоя фамилия, к тому месту и подходи. Там тебя отметят и дадут список кандидатов в депутаты. Пока избиратели еще не проголосовали - в списке кандидаты, а как голосование закончится, они уже депутаты.
Получишь список и иди с ним в маленькую комнату-кабину. Если какой кандидат тебе не нравится, можешь его вычеркнуть, это разрешается. А чтобы ты лучше знал своих кандидатов и не вычеркивал при голосовании, для этого перед выборами устраивают встречи с ними, а на стенах домов развешиваются их биографии и портреты.
Перед выборами все жители нашего поселка стали толпиться у расклеенных листков. Шутка ли, на листке портрет Алексея Ивановича Уткина и описание всей его жизни.
Вот что там было написано:
"Алексей Иванович Уткин родился в 1912 году в семье крестьянина деревни Высоково Ярославской области. По окончании начальной школы работал в хозяйстве отца. В 1935 году тов. Уткин поступает на фабрику слесарем по ремонту машин. За короткий срок он продвинулся от рабочего до начальника крупнейшего цеха, показал себя способным руководителем.
Всю свою сознательную жизнь тов. Уткин проработал на производстве честно и добросовестно, тем самым заслужил почет и уважение коллектива. В первые годы Великой Отечественной войны он находился в рядах защитников Родины, за что награжден орденами и медалями".
Теперь я, как иду из школы, обязательно заверну к листку, где об Алексее Ивановиче написано. Всю биографию наизусть выучил.
Раз смотрю - у листка стоят двое, разговаривают. Одного я сразу узнал - доктор Радзиевский, второй был неизвестный.
- Это который Уткин? Что-то не разберу.
- Что вы, доктор! Вам-то, старожилу, не к лицу путать. Почти сосед ваш.
- Сосед? У нас здесь Уткиных семейств пять. Все соседи. Это те, что приехали недавно?
Собеседник доктора весело рассмеялся.
- Для вас два десятка лет - сущий пустяк. Они еще до войны приехали сюда.
- Да, время, - вздохнул доктор. - Ну что ж, в добрый путь.
"Добрый путь, дядя Леша!" - повторил я понравившиеся слова.
Прихожу в этот день к дяде Ване Филосопову. С Алексеем Ивановичем они вместе работают. Раньше, пока Уткин не стал начальником цеха, они, говорят, друзьями были. Теперь дружба распалась. Конечно же, дядя Ваня радуется, что его бывшего друга выдвинули кандидатом! На эту тему мне очень хотелось с ним поговорить.
- Читали про дядю Лешу? Вот человек, а? Поискать!
- Так, - мрачно проговорил дядя Ваня. - А я, по тебе, не человек? И другие, что без чинов ходят, тоже не люди?
- Нет, - растерялся я. - Почему? Все-таки здорово…
- Куда здоровей!
- Он всю свою сознательную жизнь работал и на производстве отличный мастер.
- Языком чесать он мастер.
Разговора явно не получалось. Сегодня дядя Ваня что-то не в духе. Даже не обернулся ко мне, не пригласил посидеть. Он подшивал свои старые валенки и хмурился. Наверно, потому, что валенки были заплата на заплате.
Пришел день выборов. Утро ясное, морозное. По радио, не переставая, передают праздничные марши. На улице люди идут приодетые, с веселыми лицами.
У нас на столе дымится пышный пирог. На мне чистая рубашка, белая, с вышивкой. У Тани новый передник. А Вера в своем самом лучшем платье в клеточку.
- Сегодня мы пойдем в кино, - объявляет Вера, и Таня радостно хлопает в ладоши. Ее хлебом не корми, лишь води в кино.
Соседи с утра очень вежливые. В коридоре то и дело слышится:
- С праздничком. Еще не голосовали?
- Собираемся.
Или:
- Уже! И концерт посмотрели.
В такой день грешно сердиться. Забываются все обиды. Но вот появляется бабушка Анна и начинает ругать дядю Ваню.
- И как сдурел, право! Хоть ты, Верочка, образумь его. Тебя он послушается. Сама знаешь, последние недели на ножах с Уткиным. Сегодня шлея под хвост попала, вот и куражится.
Как упустить такой интересный случай! Бегу к дяде Ване, который, по словам бабушки Анны, хочет голосовать против Алексея Ивановича.
С первого взгляда догадываюсь, что у него праздник. На столе бутылка водки, банка кабачковой икры и крупно нарезанный хлеб. И сидит за столом дядя Ваня один. Что поделаешь, если он бобыль, никого у него нет. Даже разговаривать приходится самому с собой.
- Ты мне достойного подай, - говорил дядя Ваня. - Или такого, которого я не знаю, не видел. Может, он покажется достойным. А Уткина Лешку я знаю… В войну очень хорошо узнал, цена ему имеется. Право мое, хочу быть среди тех, без которых никогда не бывает ста процентов…
Дядя Ваня взглянул в мою сторону, подумал что-то, широко улыбнулся и, похлопав ладонью по свободному стулу, сказал:
- Садись. Гостям завсегда рады. Жаль, что ты ничего не понимаешь.
Дальше он понес такую чепуху, что я никак не мог разобрать, что к чему.
Наверно, он так бы и просидел за столом весь день, если бы о нем не вспомнили на избирательном участке. Дверь открылась, и вошла девушка в черной шубке. Что-то было в ее лице знакомое. Я присмотрелся внимательнее и вспомнил: та самая из фабкома, что приходила к нам после смерти мамы, Тося Пуговкина. В руках у нее был ящичек-урна.
Она думала, что дядя Ваня болеет, не может сам прийти, но он сидел перед ней совершенно здоровый. Поэтому девушка крепко осердилась.
- Что вы, гражданин Филосопов, ясановщину разводите? - с укором спросила она. - Вас там ждут, а вы… Стыдно!
Ну и интересные дела потом начались! Разводить ясановщину - намек на то, что ты, как две капли воды, похож на семью Ясановых, которая прославилась в поселке своим вздорным и скандальным характером. Самое обидное оскорбление у нас!
С кем его сравнивают! Дядя Ваня даже задохнулся от злости. Будь перед ним мужчина, ох и задал бы он ему! Но перед ним стояла девушка в шубке с очень светлыми, чистыми глазами. Что ей сделаешь? Потому-то дядя Ваня только и сказал:
- Не ожидал от вас, я извиняюсь!
Лицо у него сумрачное, на лбу складки.
Правда, и девушка оказалась на редкость настойчивой.
- Долго будете задерживать? - сердито спросила она. - Надо бы понять, что и мы отдыхать хотим.
Но дядя Ваня остался непреклонен:
- Не уговаривайте. Пусть за него голосуют другие.
- Это вы про кого? - подозрительно спросила девушка.
- Алешку Уткина, героя вашего! Вот про кого.
- Гражданин Филосопов! Во-первых, товарищ Уткин ваш кандидат. Вы его выдвигали? Во-вторых, если так желаете, ваша воля, вычеркивайте его. Все равно ваше мнение не сыграет роли.
Лучше бы не говорить ей этого. Говорят, умен, кто сначала подумает, а потом промолчит.
- Не сыграет! - возмутился дядя Ваня. - Вот еще как, я извиняюсь! Можете идти, Филосопов с вами разговаривать не хочет.
Я уж думал, этим все и кончится, она обидится и уйдет. Да не тут-то было, плохо еще дядя Ваня знает людей.
Девушка приблизила к нему свое раскрасневшееся лицо и почти прошептала:
- Запомните! Не быть по-вашему.
Дядя Ваня только руками развел. Он, наверно, и сам залюбовался ею, потому что глаза его заблестели, на лице появилась добрая ухмылка. Но вдруг он прижал руки к груди и заохал:
- Проклятое сердце!.. С чего так… Ох, душит, не могу…
- Пить не надо, - безжалостно вставила девушка.
- Ваша правда, не надо… Да что же это такое! Ох, черт возьми!..
Теперь девушка перепугалась. Она кивнула мне:
- Мальчик, дай воды! Живей!
Воды в комнате не оказалось. Схватив кружку, я бросился в коридор к крану и там столкнулся с бабушкой Анной и Марьей Голубиной. Они направлялись к дяде Ване. Видно, бабушка Анна захотела переполошить весь поселок.
Когда я возвратился, увидел такую картину. Тетка Марья стояла перед дядей Ваней и ругалась на чем свет стоит. Тот виновато моргал и пытался спорить:
- Можешь не принимать всерьез. Только против воли я не пойду. И у меня есть на это право…
- Меня то интересует, - с укором говорила тетка Марья, - почему ты, как рыба, молчал при обсуждении? Кого боялся? Всегда отмалчивался, когда не надо, а потом разговоры по сторонам. Если твоя критика верная, разобрались бы… Отсталыми настроениями живешь Иван Матвеевич.
- Сплошной пережиток, - подтвердил дядя Ваня.
Я поднес ему кружку, но он отстранил ее рукой.
- Уж от кого другого, но от тебя, Иван Матвеевич, не ожидала. Ты же серьезный человек! Говорю я с тобой не как доверенное лицо выдвинутого кандидата… Мы с тобой не один год вместе работаем.
- Хватит Марья, - смущенно увещевал ее дядя Ваня. - Хотел созоровать. Пусть останется между нами.
- Эх, Иван Матвеевич! - с сердцем сказала тетка Марья. Махнула рукой и направилась к двери. Дядя Ваня тоже стал одеваться.
- Бывают же такие люди - все чем-нибудь недовольны. Посыпься манна с неба и то скажут - не густо. Выдвинули хорошего человека кандидатом - и опять не так.
Я сразу вспомнил, как у нас рассказывали про одну женщину. Она все время к месту и не к месту говорила: "Кошмар! Кошмар!" Однажды ей говорят: на рынке картошка подешевела. "Кошмар!" - заявила она и пошла покупать эту самую картошку.
- Хорошо, Толька, когда отец депутат?
- Не все равно - депутат или не депутат.
- А все-таки?
- Что ты пристал! Ничего хорошего нету. - Он засмеялся чему-то своему и заявил: - Ляльку спрашивай, она скажет.
- Почему я должен Лялю спрашивать? Я у тебя узнать хочу.
- А мне говорить нечего. Конечно, поздравляли. Знакомые приходят и говорят ему: "С тебя прочитается. Большим стал". Папа только смеется. А Лялька - та хитрая. Вечером говорит: "Большим стал, а дочке купить ничего не можешь!" На платье выханжила. Папа ей: "Откуда я тебе денег возьму? Да и платьев у тебя дюжина. Куда больше? Подожди хоть до получки". А она отвечает: "Пусть будет чертова дюжина - тринадцать". Предрассудков она не боится. Ну, раз ей, и мне пообещал на фотоаппарат "Зоркий". А у меня уже скоплено порядком. Представляешь? Куплю "Киев" - лучше.
- Вот, а говоришь - не все равно…
- Конечно, все равно! Он мне и до этого никогда не отказывал. И еще к нам бабушка Анна приходила.
- Врешь, Толька! Она-то зачем?
- Вдруг понадобится что, к кому идти - к депутату, по знакомству все сделает. За этим и приходила, не смотри, что она такая, - она хитрая.
Расспросил его обо всем и позавидовал. Вот люди живут! Интересно, весело. А ты!.. По вечерам скука невыносимая. Таня рисует квадратики и линии, шепчет про себя: "Вот лошадка! Вот человечек!" Вера занимается по хозяйству или шьет. Сейчас она кроит зимнее пальто сестренке, старое совсем износилось. Пальто нужно к утру. С завтрашнего дня Таня идет в детский сад.
Сестренка похудела, стала строже, а в глазах появилась грустная теплота. Видно, нелегко ей на фабрике, да и хозяйничать еще не научилась - денег до получки не хватает. Веру я очень люблю, особенно последнее время, когда мамы не стало. Вот пойду работать - возьму ее с фабрики, пусть доучивается в техникуме. Я непременно буду много зарабатывать, чтобы денег хватило на всех. На эту тему мы разговариваем часто.
- Сему мы на инженера выучим, - говорит Вера.