- Да нет конечно! Это мне как-то бабушка про старинные русские обычаи рассказывала: если гости еще желали пить, то чашку на бок ставили, а если все, то вот так ее переворачивали, - значит, можно уносить, - Морошкина нежно посмотрела на юношу. - А сейчас не обижайся; если захочешь, я тебе потом все объясню. Ты уже большой, умный, но сейчас тебе нужно от всего отключиться. Я надеюсь, что Настя останется в приюте?
- Да, Данилыч ее вчера забрал и сказал, что никому ее не отдаст, - Ремнев поставил свою чашку так же, как Софья. - Хорошо, я пойду.
- Вот и молодец! - Морошкина встала. - Я здесь потом приберусь. Товарищ старший лейтенант, задание ясно? Вопросы есть?
- У матросов нет вопросов! - Эльдар подошел к дверям. - Ваня, айда за мной!
- Тогда выполняйте! Где мои ключи? А, вот! Отлично! Пойдемте, ребята! - Софья открыла дверь и вышла в коридор. - Значит, вы дуйте домой, а я отправлюсь на встречу с мадам Мультипановой.
Они вышли из отдела милиции на набережную Лейтенанта Шмидта и окунулись в мелькание и гул транспорта.
- Ванюша, ты иди, а я Эльдару еще два слова скажу, - Морошкина придержала Драхматулина за локоть. - Я тебя прошу его проводить, потому что просто боюсь за него. Ты же знаешь, что последние дни творится. Зачем рисковать?
- Конечно! - Эльдар понимающе поджал губы, хотя, судя по выражению его лица, у Драхматулина накопилось много вопросов, которые он просто не решался озвучить. - Хорошо, я все сделаю! Тут идти-то всего два шага!
- Вот в том-то и дело: два шага, а мало ли что может случиться? - покивала головой Софья. - Все, до вечера!
Третьим участником рейда по неблагополучным квартирам, в которых проживали несовершеннолетние, состоящие на учете в ОППН, мыслилась муниципальный инспектор по опеке и попечительству Лариса Карловна Мультипанова. Именно эта особа собирала информацию о несовершеннолетних, обитающих в недрах "социально-уязвимых слоев населения". Свой вердикт о возможном решении детской судьбы Мультипанова выносила на заседание муниципального совета, где имели право голоса только избранные год назад муниципальные депутаты. Инспектор была наемным работником и могла оказывать на ход событий только косвенное влияние, последнее же слово оставалось за народными избранниками.
Лариса Карловна должна была также подойти к отделу милиции, но вот почему-то задерживалась, а Ваня с Эльдаром уже приближались к 9-й линии. Морошкина поежилась от порывистого холодного ветра, огляделась и пошла в сторону 7-й линии. Дойдя до угла, она всмотрелась в перспективу линий и различила знакомую фигуру инспектора Мультипановой. Женщины пошли друг другу навстречу, встретились напротив сквера, примыкающего к Академии художеств, и приветливо поздоровались. Лариса, оказывается, заходила на рынок кое-что купить больному сыну, вот потому и задержалась. Они направились в сторону первого намеченного адреса, на ходу обмениваясь последними новостями.
Об инспекторе по опеке и попечительству Ларисе Мультипановой говорили самое разное. Недоброжелатели обвиняли Ларису Карловну в получении и даже вымогании взяток за выдачу различных справок, соучастии в продаже детей иностранным усыновителям и склонении к невыгодному, а иногда криминальному обмену жилья, принадлежащего их, как правило, обнищавшим и не совсем адекватным новым условиям жизни родственникам.
Поклонники Ларисы Мультипановой представляли женщину как бесстрашного и бескомпромиссного борца за детские судьбы, готовую противостоять любому ведомству и любой бандитской группировке. Эти люди поражались тому, как Ларису Карловну до сих пор не уничтожили ее бесчисленные и достаточно могучие противники, которых она нажила за годы своего несомненного подвижничества.
- Пока этот дом не рухнет, его, наверное, и не расселят? - Лариса Карловна с болью в выпуклых, словно постоянно испуганных глазах посмотрела на Софью Тарасовну. Очевидно, у Мультипановой не все благополучно обстояло с эндокринной системой, что и заставляло ее зрачки плавать в глазном яблоке, не соприкасаясь ни с нижними, ни с верхними веками. - Представляешь, чего стоит провести в таких жутких условиях свое детство? Мне кажется, если ребятишки в эту стену футбольным мячом посильнее ударят, так он и насквозь пройдет.
- Когда я смотрю на наш старый фонд, то каждый раз думаю: сколько же, вообще-то, нужно денег, чтобы все это привести хотя бы в относительный порядок? А если этим делом сейчас не заняться, то через несколько лет уже наверняка будет поздно. И что тогда? - поддержала Морошкина обеспокоенную спутницу. - Допустим, снести половину старых домов? А где же тогда жить? Да и снос, наверное, тоже немалых денег стоит?
- Ты знаешь, Сонечка, я никогда не была особым партийным активистом, хотя партбилет имела и, надо сказать, этого никогда не стеснялась, - тряхнула головой Лариса Мультипанова, что полагалось у нее в качестве нервного тика. - Но если честно говорить, то когда лучше всего строили? При Иосифе Сталине, правда? И никто, кажется, этого до сих пор пока не отрицает? А что при Никите Хрущеве построили, а при Леониде Брежневе? Да это же было просто форменное издевательство над человеческим достоинством, я такой, мягко говоря, архитектуре просто не нахожу иного определения!
- Это правда, Лара, и все мечтают жить именно в сталинском доме, - согласилась Софья. - У меня вот сколько есть друзей и знакомых, которые себе приличное жилье ищут и, главное, могут себе это удовольствие позволить, - так все они только на сталинские квартиры и нацеливаются! Ну вот еще немецкие дома всегда в моде - это те, которые пленные строили. Да ты их знаешь! Они и на улице Савушкина, и на проспекте Энгельса до сих пор стоят, и ничего им не делается! А строили-то когда? Тоже при Иосифе Виссарионовиче!
- Ну! А я что тебе говорю?! - понимание и поддержка воодушевили Мультипанову, и она еще несколько раз коротко дернула головой, словно дирижер, подчинивший все свое существо воплощаемой им музыкальной гармонии. - А что, скажите мне на милость, воздвигли при товарище Андропове, а при Черненко, а при Горбачеве? Сейчас, конечно, очень много строят, и я с этим нисколько не спорю, - но сейчас, согласись, настало совсем другое время, и это совсем другое строительство, это уже рынок! Шутка ли, по триста баксов за один метр брать?! Ну что, пойдем в хату, посмотрим, что там у нас творится с нашими горемыками?
- Да, сейчас об этом многие говорят. Правда, Лара, я уже не раз слышала похожие мысли, да и сама думаю примерно так же. Наверное, многие люди, которые хотят понять, что же сейчас происходит, приходят к подобным выводам, - вновь согласилась Морошкина. - Взять хотя бы тех же Торчковых. Они ведь когда-то жили как все нормальные люди, ни в чем не нуждались, а теперь? Одни долги и никакого просвета!
Мультипанова стала инспектором по опеке и попечительству в конце восьмидесятых, когда ради спасения детей она покинула пост директора весьма благополучной школы. "Вы только посмотрите, как она обращается с ребятишками, - умилялись сторонники Ларисы Карловны. - Она им и конфетку предложит, и даже денежку, пусть небольшую, но и это для обездоленных малышей немало! А насколько Мультипанова чуткий и внимательный человек в отношении родителей да всяких там бабушек-дедушек: на стульчик посадит, чайку предложит, а кому-то даже и лекарства накапает (у иного пенсионера сейчас и на валидол-то денег не найдется!)".
Сама Лариса Мультипанова объясняла свой выбор очень просто и, как всегда, предельно скромно: "В наше время, когда многие люди стали настолько злыми и бессовестными, что посягают на самое святое - на наших детей, - кто-то ведь должен и за них заступиться, правда? Вот я и решила стать таким человеком. Конечно, мне иногда бывает очень страшно, да я этого, кажется, ни перед кем и не скрываю. Мне уже сколько раз и по телефону страшными голосами угрожали, и стекла в окнах били, и дверь входную поджигали, а я все никак не унимаюсь! Такая я уж, наверное, дуреха! А как это еще назвать? Живу, можно сказать, себе во вред, а изменить ничего не могу!"
Флигель, к которому приближались женщины, стоял во дворе, защищенный от проезжей части огороженным сквером. По периметру сквера высились тополя, а глубже, ближе к флигелю, виднелись кусты. Было заметно, что когда-то сквер был неплохо обустроен: посредине площадки для отдыха темнел разрушенный фонтан, по сторонам торчали бетонные основы исчезнувших скамеек, в глубине уныло маячили бревенчатые остовы каких-то конструкций.
Около флигеля скопилось с десяток машин, большинство из которых было явно не на ходу, а от нескольких остался только гниющий кузов. Посреди этого обилия металла блуждали кошки, чьи глаза были, наверное, слепыми, а морды изъедены лишаем. Здесь же топтались голуби, очевидно не очень обеспокоенные соседством искалеченных хищников. Птицы выглядели тоже безнадежно больными: большинство из них были странно взъерошены и даже как будто чем-то облиты, один же голубь безучастно сидел возле спущенного колеса, а его глаза почти полностью затянулись подрагивающей полупрозрачной пленкой.
Морошкина и Мультипанова подошли к флигелю, из недр которого раздавались различные коммунальные звуки: играла музыка, причитала старуха, надрывался младенец.
- Так, квартира три, - Лариса внимательно посмотрела на перечень квартир, выведенный черной краской на неаккуратно обрезанном фанерном листе, прибитом к дверному косяку. - Это на втором этаже. Ты здесь уже бывала?
- Да, несколько лет назад, у меня же Сережа Торчков на учете состоит, - Софья остановилась рядом с Мультипановой. - И в первой квартире один неблагополучный паренек жил. Он сейчас в колонии. Письма пишет. Вроде исправляется.
- А там исправляются? И ты в это веришь? - Лариса помахала перед носами просительно потянувшихся к ним кошек своей изящной замшевой сумочкой. - Брысь! Брысь!
- Стараюсь верить, хотя на практике с положительным результатом сталкивалась крайне редко, - Морошкина подняла правую ногу, преграждая путь бело-серой облезлой кошке. - Кыш, гадость противная, пошла!
Еще не войдя в парадную, женщины почувствовали очень неприятный запах.
- Так здесь всегда, - покачала головой Мультипанова. - Словно где-то крыса сдохла. Да и у них там, наверху, не лучше, хоть дезиком перед собой прыскай, чтобы не стошнило.
- Ты знаешь, у меня у одного неблагополучного подростка папаша в морге работает, - Софья вступила в дом вслед за своей постоянной напарницей в решении детских судеб. - Так вот, когда этот папаша ко мне на прием приходит, от него иногда примерно так же попахивает. Причем, говорят, он весьма не бедный человек, а вот избавиться от дурного запаха у него никак не получается. А может быть, он это и не пытается сделать. Кто его знает?
Они поднялись по расшатанной деревянной лестнице на второй этаж и остановились возле дверей с нарисованной мелом цифрой "три". В дверях зияли две дыры, унаследованные от снятых замков. Сама дверь была приоткрыта. От звонка здесь остались только завитки проводов. На дверной филенке было написано маркером: "Званка нет, стучити!!!" Мультипанова постучалась и, распахнув дверь, вошла в квартиру.
Из глубины квартиры по узкому коридору навстречу женщинам двигалась, покачиваясь и подволакивая левую ногу, женщина лет семидесяти.
- Здравствуйте, Марья Потаповна! - приветствие Ларисы прозвучало бодро и обнадеживающе. - Как вам тут живется-можется? Не мерзнете?
- Здравствуйте! - Софья периодически наведывалась в квартиру Торчковых и каждый раз отмечала новый уровень нищеты, в которую впадала семья. - Извините, что мы вас побеспокоили!
- Здравствуйте, - прищурилась пенсионерка. - Да ничего-ничего, что ж нас беспокоить! Как мы тут живем? Да покамест еще все не перемерли! Ой, что это вы к нам пожаловали? Никак малые опять что-нибудь натворили?!
- Здравствуйте, Кирилл Иннокентьевич, - обратилась Мультипанова к мужчине с обнаженным дистрофичным торсом, одетым в полуистлевшие тренировочные штаны. - Как у вас дела? Потихоньку поправляетесь?
- Здравствуйте, Лариса Карловна! - воинственно закинул голову Кирилл. - Ну как у нас дела?! Опять сижу без работы! В сорок три года выброшен на свалку! Кому сейчас инвалид нужен? Сами знаете!
- Здравствуйте, Кирилл! - инспектор ОППН вошла вслед за своей спутницей. - Как вы сейчас, не болеете?
- Здравствуйте! Конечно болею! А как мне не болеть, когда меня никто не лечит?! - изможденное лицо мужчины приняло капризное и обиженное выражение. Он быстро, негромко и не очень внятно заговорил, адресуя свои слова, возможно, больше самому себе, чем окружающим. - А что анализы, какие анализы, когда все платно, и это у них хозрасчетом называется?! А то, что люди с четырех часов утра за их бумажкой на улице стоят, мерзнут, с ног валятся, - это к кому обращаться?! А что вы все на нас, спрашивают, жалуетесь? А как мне на вас, я им отвечаю, не жаловаться, если у вас такой бардак в медицине? А что, наша дорогая милиция себя лучше ведет? Тоже совсем обнаглели! А эти депутаты? Ты их кормишь-поишь, а они что? А ничего! Только о себе и заботятся!
Марья Потаповна тоже о чем-то очень быстро говорила, но ее речь была еще менее разборчива, чем у сына.
Софья заметила то, что хозяева квартиры не удостаивают ее никакого внимания, словно бы ее здесь и нет вовсе, да и на Мультипанову реагируют постольку, поскольку она их все еще продолжает будоражить своими расспросами.
- А где Сережа, Надя, Костя? - Лариса двигалась по вытянутому коридору, на ходу оглядываясь по сторонам. - Куда это, Марья Потаповна, ваша молодежь подевалась?
- Да кто их знает, где они теперь целыми днями шастают? Лучше бы что-нибудь по дому сделали! - лицо пенсионерки еще больше сморщилось, а глаза заслезились. - Труба в ванной течет, месяц уже течет, а он мне говорит, этот мастер: дашь мне, бабуля, триста рублей - тогда починю. А где ж я ему возьму эти триста рублей, нам всем жить-то тогда на что? Сын вот инвалид, пенсии у нас маленькие, дети тут же кормятся, а сами-то еще ничего не зарабатывают, да и на лекарства, чтобы для себя, уже забыла, когда тратила. Говорят, идите, бабушка, в собес, вам там денег дадут, а они ничего не дают, говорят, идите в Совет ветеранов, а те меня к депутатам послали - они, мол, вам какую-нибудь денежку подкинут. А они мне так ничего и не дали. А там еще где-то у них муку давали, вроде как из Америки, что ли, для нас, стариков, прислали. Так мне чего-то и того не досталось.
- Вы знаете, это, может быть, вам надо в Совет ветеранов обратиться? - Софья наклонилась к прозрачному старушечьему уху. - Вы в войну где были?
- Здеся, в Питере, мы и были: и зажигалки тушили, и окопы рыли - все исполняли, что нам, деткам, велели! - хозяйка сжала сухие кулаки, выставила их впереди себя и затрясла ими. - Меня вон и президент наш кажный раз со всякими праздниками поздравляет, а что мне с этого толку - он бы лучше мне пакет картошки прислал! Иль сахару! Бог-то, Он все видит и со всех их на том свете по первое число спросит! Вот тогда пусть и вспомнят, как они больному человеку в лицо плевали!
- Да, Марья Потаповна, не думали вы, наверное, не гадали, что так будете старость встречать? - Лариса Карловна устроила свои блистающие украшениями руки на узкие, едва заметные плечи Торчковой и ласково посмотрела ей в глаза. - Милая вы моя бабуся! Работали всю жизнь, воевали, в блокаду голодали, и вот вам за все на старости лет какая благодарность, да?
Марья Потаповна попыталась что-то ответить, но ее речь стала вдруг совершенно бессвязной и вскоре перешла в вой - пенсионерка запрокинула голову и, глядя на гостей сузившимися глазами, из которых западали слезы, заголосила, судорожно искривив свой беззубый рот. Старуха указывала на что-то руками, очевидно, на то, что ее теперь окружало, на ту нищету и безысходность, из которой для нее уже не было никакого выхода, кроме недальней уже и, о ужас, желанной смерти.
- Да вы посидите, голубушка, придите в себя! - инспектор по опеке бережно обняла Торчкову за талию, подвела к какому-то предмету, стоящему в прихожей, возможно ящику, покрытому газетами, усадила ее и углубилась в квартиру. - Как теперь страдают люди, как страдают!
- А где же все-таки ваши ребятки, Кирилл Иннокентьевич? - Мультипанова обратилась в пространство, предоставленное ей первой комнатой, в которую они вошли вместе с Морошкиной. - Обрати, Сонечка, внимание: в таких квартирах не осталось ни одной стоящей вещи - все продано или пропито. Господи, до чего наши люди обнищали! Так где же молодежь, кто-нибудь это знает? Мы, вообще-то, как бы к ним и пришли.
В комнате действительно имелась только старая ломаная мебель: бельевой шкаф пятидесятых годов, сервант шестидесятых без ножек, стоящий на четырех кирпичах, засаленный диван, из которого по краям вылезал поролон, тоже без ножек, устроенный прямо на полу, два стула с прорванными сиденьями, несколько фанерных и картонных коробок, из которых выбивались цветастые тряпки. С потолка свисали струпья древней побелки, и на нем желтели пятна хронических протечек. Обои на стенах давно выгорели, полопались и местами свернулись, словно пытались обрести свой изначальный товарный вид.
- Молодежь? Где наша молодежь? - Кирилл Иннокентьевич с заискивающей улыбкой посмотрел по сторонам. - Да здесь кто-то вроде прыгал. Надя, Надюха, ты еще здесь или нет? Слышь, Надюха, отзовись, а?
- Ну здесь! - раздался нервный девичий голос, и на пороге возникла девушка лет четырнадцати. - Здравствуйте, Лариса Карловна!
В облике девушки было много азиатского: темно-карие глаза, черные с блеском волосы, смуглая кожа. Лицо у Нади было словно вырублено, и в этом читалась некоторая неполноценность: было заметно, что девушка очень похожа на дауна.
"Она-то, наверное, еще кого-то и сможет родить, а вот ее детки уже вряд ли добьются потомства", - подумала Морошкина и вспомнила семнадцатилетнего Надиного брата, который тоже выглядел несколько необычно, словно "недоделанный", отчего, наверное, подобных людей так и называют. В Сереже Торчкове было меньше восточного, но на его лице имелось постоянное раздражение, и он готов был скандалить и драться по любому, казалось бы, самому пустяшному поводу.
"Да они, наверное, и не родные вовсе, - заключила свои рассуждения Софья. - Их мамаша, Анна Торчкова, давно славилась своей телесной доступностью и даже имела в свое время два срока за проституцию и содержание притона, но это еще тогда, когда за такие дела привлекали к уголовной ответственности".
- Здравствуй, Надежда! Ты что, опять интернат прогуливаешь? Смотри, придется тебя поставить на учет к Софье Тарасовне, - Мультипанова погрозила девочке пальцем, на котором узко блеснул камень. - Небось знаешь ее, да? Сережка-то ваш у нее уже не первый год числится. Надо, девочка моя, учиться, а то будешь потом так же, как твои старшие, страдать. Хочется тебе так страдать, скажи мне, очень это весело?
- Не хочется! - Надя Торчкова виновато потупилась. - Да я, это, ну, короче, малёхо приболела, вот и задержалась дома, а завтра опять в Пушкин поеду, обещаю вам! Правда!
- Ты мне лучше ничего не обещай, а просто делай то, что тебе сейчас в первую голову необходимо делать. И все у тебя тогда будет хорошо, - Лариса внимательно осматривала комнату, в которой, судя по вещам, обитал старший сын Торчковых. - Ты меня как, хорошо понимаешь?