- Понимаю, Лариса Карловна, я все понимаю, - Надя нервно оглядывалась, очевидно дожидаясь того момента, когда она сможет отсюда исчезнуть. - Я, честное слово, утром уеду.
- Надюша, я тебе тоже хочу посоветовать: сядь и спокойно обо всем подумай: что тебя ждет дальше? Ты только посмотри, как вы тут живете, - разве это нормально? Ты вообще где-нибудь видела нормальную семью, нормальную квартиру? Может быть, в кино? Вот к этому тебе и надо стремиться, а не к развлечениям и порокам! - сейчас Софья хотела сказать девочке очень важные, какие-то главные слова, которые на долгие годы смогут стать для нее своеобразной формулой выживания, но, отслеживая свою речь, соглашалась с тем, что все это Наде непонятно и скучно. - Поверь, деточка, что мы обе очень хотим, чтобы твоя жизнь сложилась как можно удачней, но для этого ты должна сама приложить очень много усилий. Понимаешь?
- Конечно! - Надя послушно смотрела куда-то в пространство. - Я буду хорошо учиться!
Морошкина обратила внимание на то, что со стен на все происходящее взирают достойные и даже величественные лица, принадлежавшие, очевидно, предкам этой семьи, различной родне, да и тем, кто сейчас пребывает здесь в столь убогом и безысходном положении. Вот сам Кирилл, на фотографии он изображен в морской форме - наверное, во время воинской службы. И что же? Вполне нормальный, даже приятной наружности молодой человек! Да на такого даже и заглядеться можно! А что с ним теперь-то сталось и как все это приключилось? Так же, наверное, и их Артур Ревень опустился? А когда и с чего все это начинается? Знали бы о своей горемычной судьбе заранее все нынешние бомжи, смогли бы они удержаться на поверхности жизни и не опуститься на самое дно, где их постоянно караулит смерть?
А вот, наверное, сама Марья Потаповна со своим мужем: они одеты по моде восьмидесятых, на их лицах - уверенность в завтрашнем дне, да это и понятно - скоро пенсия, а значит, возможность заняться собой: подлечиться, достроить загородный дом, съездить куда-нибудь отдохнуть.
- Ладно, а Костя где? - Лариса вновь перешла в большую комнату, в которой проживали Марья Потаповна и Кирилл. - Почему он у вас опять не в интернате?
- Так он был здесь, мать честная! Только вот недавно по квартире шарился, - Кирилл стал оглядываться по сторонам, словно рассчитывая обнаружить своего младшего сына. - Мать, куда же он подевался? Слышь, Надюха, Костька-то куда убег, не видала?!
- А Костик приболел! - старуха изобразила суровость. - Он два дня температурил, вот и приехал домой. Где же ему еще лечиться, как не дома? Мы ему тут постелили, вона, у батареи, там мальчонке и теплее будет…
Гости обратили внимание на кучу тряпок, набросанных возле окна, примявших своей массой кипы старых газет и журналов, которые, очевидно, заменяли мальчику матрас.
- Послушайте, Марья Потаповна! - не выдержала Морошкина. - Одиннадцатилетний мальчик спит у вас вот в этих жутких тряпках? Вы сами-то посмотрите внимательно на то, что вы ему тут постелили! Да любому нормальному человеку сюда было бы даже собаку жалко класть!
- Сонечка, ну о чем ты с ней говоришь? Для них-то это норма! Они уже давно превратились в пещерных людей. Разве ты этого не видишь? - инспектор по опеке мягко взяла свою коллегу под руку. - Давай не будем тратить время, составим акт об условиях жизни детей и начнем заниматься лишением родительских прав.
- Давай сядем и покурим, - предложила Мультипанова, когда женщины вышли из дома. - Да вот хоть здесь, на скамеечке.
- Лучше вон там, на солнце, - согласилась Морошкина. - А то меня чего-то знобит. Кто у нас следующие, Заметновы?
- Пойдем, какие проблемы? Знаешь, Сонечка, семья Заметновых - это вообще нечто: отец инвалид, мать практически не работает, четверо детей, и, конечно, все с глобальными проблемами, - Лариса достала сигареты, но Софья ей уже предлагала угоститься из своей пачки. - Ой нет, спасибо тебе большое, но для меня они уже слишком крепкие!
- Я эту семью знаю, у меня их старшая дочь, Катя, была на учете. Мы ее еще на лечение от наркомании направляли. Она сейчас в другом районе проживает. Вроде как и замуж вышла. Ну так ей уже лет девятнадцать, наверное, - Софья прикурила от зажигалки инспектора по опеке. - Спасибо, Ларочка.
- Кате семнадцать, она сейчас в баре работает. Ну а младшие? - Мультипанова шумно выдохнула струю дыма. - Паша, четырнадцать лет, - в интернате, Вера, десять лет, - в школе, но у нее-то как раз самый тяжелый случай.
- А что такое? - майор милиции коснулась средним пальцем своей щеки, легонько прижала его, немного провела в сторону рта и отвела руку от лица. - Опять какой-нибудь криминал?
- А то, что она и по крайней мере две ее подруги уже не первый год сожительствуют со взрослыми мужчинами кавказской национальности! - Лариса машинально отследила движение собеседницы, но тут же изобразила еще большее равнодушие к ее манипуляциям. - Не веришь? На вот, почитай! Это Верочка пишет им послание, мне эту тетрадку их социальный педагог передала, говорит, если только увидите Морошкину, она женщина боевая, отдайте, пожалуйста, сразу ей, пусть она попробует что-нибудь сделать - школа пока бессильна!
Лариса протянула инспектору ОППН тонкую ученическую тетрадь. На обложке нежно-розового цвета среди веселых персонажей детских мультяшек было написано: "Вера". Под типографским словом "Тетрадь" было написано, что это черновик ученицы 6 "е" такой-то школы Заметновой Веры.
Софья перевернула обложку. Бумага была разлинована в клетку. Поля отсутствовали. На первой странице были неаккуратным почерком выведены различные слова под номерами: "пить", "молоко", "ужин". На второй странице были написаны и перечеркнуты несколько французских фраз. На третьей странице наличествовало расписание занятий. Далее следовали чистые листы. На середине тетради Морошкина обнаружила текст письма. Оно занимало целую страницу, разрисованную красными сердечками, а на соседней странице было изображено огромное сердце, внутри которого оставались незакрашенными буквы, образующие слово "Love". Софья начала читать текст:
"Превет Ариф!
Пишет тебе Вера. Как у тебя на стройке дела? Приезжай на Василеостровскую (метро) в среду на весь день. У меня день рождения. Можно будит все делать долго и как ты любиш.
Пожалуста и с Маруфом. Ксюша ждет не дождется когда ты приедишь с Маруфом. Она его любит. Она ему сделает в кайф. А я тебе. Правда.
Ариф приедит Рита не пускайте ее, у нее бельевые вши.
Ладно Ариф пока!
Пиши ответ!
Целую
Вера (простенькая неуверенная подпись).
Я сошла с ума!
Без тебя
Я люблю тебя! Ариф!
Спасибо что ты нас этому учишь! Другие этого не знают и живут как придурки а мы торчим и летаем. Делай со мной что хочешь. Я твоя. Еще раз Вера".
- Ну как тебе эта беллетристика? - на лице Мультипановой возникло торжество, она водрузила правую ногу на левую и нервно покачивала повисшей голенью из стороны в сторону. - Вот такая сексуальная революция! Что дальше-то будет?
- Ну а что, Лара, разве в наше время таких историй никогда не случалось? - Софья безразлично отбросила окурок. - Помнишь, была большая статья в какой-то газете, чуть ли даже не в "Известиях", а потом, кажется, передача по телевидению про одну такую семью, мужа и жену, которые заманивали детей, насиловали их, мучили, убивали и все это фотографировали и снимали на камеру? Это еще было при советской власти, чуть ли не в конце семидесятых!
- Ты права, Соня, конечно, все это было, но как не хочется с этим соглашаться! Ой, смотри-ка! А вон и наша Заметнова! - всплеснула руками Мультипанова. - Веруша! Подойди к нам сюда, детка! А это кто там от тебя отстал? Ксюша? Деточка, подойди тоже сюда, нам надо поговорить.
Вера, девочка лет десяти, с большими синими глазами, темными волосами и осветленной челкой, белыми пятнами на успевшем загореть на весеннем солнце лице, в поношенных, неопрятных вещах - джинсовой куртке и теплых спортивных штанах, неуверенно двинулась в сторону женщин.
- Здравствуйте! - Вера приблизилась.
- Ксюша! Иди к нам! - Морошкина вспомнила о письме, которое, по счастью, было ею уже положено в конверт, и осторожно вернула его Ларисе.
Ксюша, по виду ровесница Веры, с монголоидным, заметно отекшим лицом, смуглая, с узкими карими глазами, в облезлой куртке из серого искусственного меха, потянулась за подругой.
- Здравствуйте! - с кокетливой подозрительностью покосилась Ксюша на женщин.
- Вы это почему, интересно мне знать, не в школе? - требовательно спросила Лариса. - Вы себе по какому праву среди учебного года каникулы устроили?
Глава 5
ПРЕРВАННОЕ БЕГСТВО
Он выехал на старое шоссе, где обычно было меньше машин, и вновь поймал себя на том, что в его голове назойливо крутится фраза: "Шел Саша по шоссе…" Да, в детстве действительно ему пришлось бессчетное число раз повторять эту скороговорку, направленную на постановку шипящих звуков. Проблема состояла в том, что у него с младенчества наблюдалось эдакое смешное присюсюкивание. К сожалению, усилия логопедов так и не увенчались успехом: не всегда заметные для окружающих, но очевидные для близких дефекты речи у Кумирова сохранились до сих пор.
Сидя за рулем, он думал о разном: о том, что неожиданно для самого себя стал вдруг настоящим убийцей и теперь знает, как все это на практике легко совершается; думал о том, что он, наверное, навсегда разошелся с отцом; о том, что он, если все-таки доберется до Финляндии, уже никогда больше не сможет вернуться в Россию, потому что здесь его сразу же арестуют и осудят за убийство. Хьюстон сидела рядом, гладила его, что-то еле слышно напевала, а потом, незаметно для Саши, доверчиво засопела и уснула.
Они провели два дня в небольшом уютном отеле на берегу монументально замерзшего Финского залива. Кумиров-младший знал хозяина этого заведения, открыл здесь "кредит" и мог приезжать в любое удобное для себя время. К сожалению, в этот раз его любимый номер с окнами на скалы был занят какими-то чухонцами и они с Наташкой были вынуждены довольствоваться созерцанием сосен и елей, теснящих друг друга все дальше к горизонту. Конечно, это было тоже очень классно, во всяком случае не сравнимо с тем, что могло ожидать Кумирова в КПЗ, где он, по идее, должен был оказаться, если бы не запутал свои следы учиненным пожаром в отцовском имении…
А что ему в той ситуации еще оставалось делать? Пойти и добровольно сдаться властям? Нет уж, спасибочки! Была, конечно, мысль покончить со всем одним махом…
Я - ничто! Мне от этого больно,
Мне не хочется жить на земле,
Но ослабшие руки безвольно
Не хотят удержать лезвие.
Саша вспомнил свое стихотворение, написанное под не лучшее настроение в его жизни, и еще раз подумал о том, что да, конечно, смерть - это не лучший выход. Он уже не раз убеждался в том, что о самоубийстве очень легко думать, но совершить его на практике может отнюдь не каждый, хотя этот акт и принято почему-то считать проявлением слабости человеческого характера. Ничего себе слабость, да? Скажем, вены себе перерезать или петлю на собственном горле свить?..
Перед Сашей вновь возник сон, привидевшийся ему прошедшей ночью. Он обнаружил себя в нем вместе с Наташкой, и они оказались где-то в области. Почему-то ему мерещилось слово "Кингисепп", но это, впрочем, могло происходить и в другом месте, потому что никаких названий ни городка, ни улиц он не помнит. Перед ними возникла узкая улица, а в ее конце - старый трехэтажный дом. Хьюстон направлялась к этому дому, а рядом с ней назойливо вертелись какие-то люди. Из тех, кто запомнился, были молодые мужчина и женщина, возрастом постарше их обоих, но сами, наверное, где-то в максимальном пределе до тридцати лет.
Спутники что-то объясняли Бросовой, а она их довольно увлеченно слушала и послушно следовала навязанным ими маршрутом. Кумирову-младшему это совсем даже не нравилось. Он спешил следом, но почему-то не очень-то за ними поспевал, а тут еще и какая-то мягкая игрушка, да нет же - это Костик, ну как он тут оказался, он же сейчас должен быть в больнице, именно в больнице, хотя, по правде, они же оставили его в приюте у Федора Даниловича. Но вот, надо же, как это интересно происходит: мнится, что младший брат заперт в детской психушке, и ничего с этим не сделать, - прямо включается какое-то двойное сознание, что ли?
А почему Костик вдруг оказался у него на руках? Ну и кино! Да ладно, если так есть, значит, так оно и надо, только вот почему все происходящее не вызывает у Саши никакого, даже самого скромного удивления?
Молодые люди продолжают увлекать за собой Бросову, и вот почему-то это вдруг происходит на Театральной площади. Кумиров отчетливо видит знакомую ему с детства кондитерскую, трамвайные пути, памятник композитору - но это его тоже нисколько не беспокоит, а Наталья двигается в сопровождении двух ребят вперед, куда-то, куда он еще и не знает, но вот это опять область, и они входят в дом, а дверь за ними медленно и безнадежно закрывается.
Скорей туда! Что они ей там наговорят? Кто они вообще такие? Саше удается добраться до дома, Костя превращается в мохнатую собаку и послушно следует рядом, они вместе проникают в строение и видят перед собой роскошный банкетный зал. Ого, да это же просто дворец! Кумиров тотчас вспоминает о том, что уже бывал здесь когда-то, кажется, в некой другой жизни, в которой он был заслуженным военачальником, и он сейчас наверняка вспомнит каким, а заодно и поймет, что же тут сейчас такое творится и кто он такой в своем нынешнем воплощении. Но нет, все пропало! Он - Саша Кумиров, и это сени просторного деревенского дома, а Наташка Хьюстон где-то там, наверху, и он, кажется, различает ее беспечный голос.
Саша начал подниматься по деревянной лестнице, увлекая за собой вновь воплотившегося в ребенка Костика. Да, Наташа действительно здесь, в большой, заставленной всякой рухлядью комнате, а рядом с ней приветливые молодые люди - он и она, разодетые, но несколько по-областному, дурманящие окружение агрессивным запахом дорогого парфюма. Ребята что-то втолковывают Бросовой, которая с пониманием улыбается и одобрительно кивает.
Кумиров стоит на пороге комнаты и обращает свое внимание на большое окно, выходящее на улицу. Он смотрит на толстое пыльное витринное стекло, на котором что-то написано крупными буквами. Надписи предстают ему в обратном начертании, он читает: "Кредиты. Ссуды". Что? Куда же они попали? Ну-ка, ну-ка! Саша вновь обращается к уже прочитанному тексту и понимает, что он, видимо, только что ошибся. На стекле выведено красной краской: "Ремонт мебели". Ну что же, это уже легче. Они ведь не готовы сейчас ни к каким финансовым операциям, да и что Хьюстон в них вообще-то понимает?!
Тем временем молодые люди продолжают толковать с Бросовой, а вокруг них мельтешат еще какие-то совсем невзрачные персонажи. Пожалуй, Кумиров должен сейчас же объяснить своей любимой, что ей совершенно не следует доверять этим ребятам и тем более ввязываться в какие-нибудь коммерческие авантюры. Саша делает шаг вперед и вдруг замечает, что откуда-то слева и сверху что-то падает. Он допускает, что это происшествие каким-то образом связано с его движениями, чувствует свою возможную вину и думает, как ему себя дальше правильно повести. В этот момент следом за первым предметом падает второй и третий. Кумиров всматривается в темные пятна и различает валенки - они, связанные по паре, сыплются уже бесконечным потоком, постепенно заваливая все пространство внизу, в том числе и входную дверь, которую теперь, безусловно, будет невозможно открыть, и, следовательно, выйти отсюда. Они - в западне!
А где же Хьюстон?! Господи, да она же уехала на их машине! Саша оказывается в подвале. Отсюда можно выбраться через окно, и он умело использует этот шанс. Кумиров бредет по вечернему городку, вглядывается в прохожих, пытаясь угадать знакомых, провожает взглядом машины, в которых тоже могут очутиться необходимые ему сейчас люди. Он видит девушку, которую вроде бы знает. Они вместе отправляются на поиски Наташки. Наконец-то останавливается та машина, на которой они смогут поколесить по этому несчастливому для Саши городку.
Кумиров-младший задумывается над тем, что его ожидает, если он не отыщет Бросову. Где он, например, сможет переночевать без риска быть ограбленным или даже убитым? Мыслей много, они путаются, он понимает, что это всего лишь сон, но не знает, как его прекратить, чтобы вновь вернуться в реальность…
…Саша уже давно заметил, что у него кончается бензин, и решил, что пора заправиться. Он хотел затормозить перед первой же попавшейся АЗС и уже начал искать глазами обозначение заправки, как вдруг увидел, что двигавшийся ему навстречу желтый "ушастый" "Запорожец" лихо обогнала поношенная иномарка и резко затормозила перед его наверняка испуганной мордой. Из иномарки выскочили четыре рослых мужика в камуфляже и побежали к "Запорожцу", из которого вышел миниатюрный старичок с седой бородкой, одетый в темное пальто и темную шапку-боярку с каракулевой отделкой.
Кумиров затормозил и стал наблюдать за сценой в зеркало заднего вида. Бойцы бодро окружили старикана и кинулись на него, а он даже не двинулся с места, только набычился и поднял согнутые в локтях руки. Когда мужики облепили старика, он сделал несколько резких, коротких движений, и нападавшие посыпались в разные стороны. Собравшись с силами, они вновь ринулись в бой, но теперь старик, видимо, применил к ним более суровые приемы, потому что до Саши доносились их отчаянные вопли, а сами они уже больше не решались нападать и лишь отступали от воинственного пенсионера, который преспокойно сел в свой "запор" и покинул место стычки.
Кумиров также поспешил отправиться дальше и вскоре въехал на территорию АЗС. Он вышел из машины, обошел ее, открыл лючок, вставил пистолет и нажал на рычаг. Все это молодой человек делал машинально, о чем тут же вспоминал, отслеживая свои движения, несколько секунд назад уже безнадежно ушедшие в прошлое. О том, как все внезапно происходит и становится безвозвратным, Саша начал всерьез задумываться, кажется, только в последние дни. Заполнив бак, он вернул пистолет на колонку и пошел в павильон, чтобы расплатиться.
Зайдя внутрь, Александр поневоле окунулся в здешние звуки, среди которых доминировала негромкая музыка, сменившаяся дикторской речью. Стоя возле кассы, Кумиров уловил свою фамилию и вдруг понял, что речь идет о его отце, а именно о том, что он убит в собственном офисе… а убийство может быть связано с предвыборной кампанией на пост губернатора Санкт-Петербурга.
Диктор понес какой-то бред про то, что Игорь Кумиров взял в заложники свою бывшую одноклассницу, а ныне инспектора ОППН Софью Морошкину, а до этого, по предположению следствия, сам совершил тяжкое убийство. Да что же это такое? Они там, на радио, совсем, что ли, охренели?