Из-за носа я не мог принимать участия в тренировке, но все равно остался - сидел и смотрел на других. Где-то я читал, что, если хочешь чего-то достичь в спорте, надо тренироваться примерно десять тысяч часов. По моим расчетам выходило, что у меня на бокс ушло всего сорок часов, за которые я только-только научился наносить удары. Так что еще девять тысяч девятьсот шестьдесят - и, возможно, я смогу участвовать в чемпионате Норвегии. Однако даже за ничтожно малое время моих занятий боксом мне уже сломали нос, наставили синяков и наградили шумом в ушах.
Впрочем, вполне может случиться и так, что мне захочется потратить эти девять тысяч девятьсот шестьдесят часов на что-нибудь другое. Правда, оперным певцом с круглым животом и в театральном костюме я себя тоже не представляю. Кем бы таким стать, чтобы не тратить уйму времени на тренировки? Может, почтальоном?
По пути домой я пел - беззвучно, но широко разевая рот и размахивая руками. Со стороны я наверняка выглядел чокнутым, но на этом пути я редко встречаю своих знакомых. Я включил плеер погромче, и звуки в моих ушах ревели, как ураган. Остановившись на мосту, я смотрел на город и долго-долго вслушивался в музыку.
Вечером на меня навалилась ужасная усталость, хотя в этот день я не пел и не тренировался. Я улегся перед телевизором и стал смотреть документальный фильм о людях с редкими заболеваниями. Даже если тебе очень плохо, в мире обязательно найдется кто-нибудь, кому еще хуже. И, хотя я никому не желаю зла, это по-своему утешает.
- Нам это обязательно надо видеть? - спросила бабушка.
- Сегодня как раз да.
Школьные ворота для меня - все равно что дорога в ад. Шаг вперед - и некто рогатый-хвостатый набросится на меня и навечно бросит в кипящую смолу. Сегодняшний день уж точно будет не самым приятным, но, когда ко мне направилась Ада, я не смог удержаться от радостной улыбки.
- Как хорошо, что ты пришел… - начала она и осеклась. - Что это с тобой?.. - спросила она, дотронувшись до собственного носа.
- Ударился о… то есть… ни обо что я не ударялся. Это Август мне нос сломал.
- Но за что?
- Он явился к моему дому с Габриелем и Ионни. Думаю, они решили посмотреть, как я живу, а заодно проверить, действительно ли моя мама такая толстая, как говорят.
- Что-о? Неужели правда?! - ужаснулась Ада.
- И когда Август высказался о моей маме оскорбительно, я хотел его ударить, но промахнулся. Зато он нет.
Ада не знала, что сказать, и только тяжело дышала. Она сощурилась, взгляд ее заметался, словно она расстроилась, разозлилась и растерялась одновременно.
- Н-но… - выдавила она.
- Да, дело дрянь.
- Я могу тебе чем-нибудь помочь? Я вроде как тоже виновата…
Вообще-то хороший вопрос. Для всех остальных Ада своя, никому никогда и в голову не придет к ней цепляться. Если бы мы с ней гуляли, держась за руки, и я иногда целовал бы ее в щеку, она вывела бы меня в "высшую лигу". Впрочем, просить ее об этом - ни в какие ворота не лезет. Но я придумал кое-что другое. Меня осенила мысль, на первый взгляд довольно злая. Однако чем больше я ее обдумывал, тем сильнее убеждался, что жестока она в самую меру - и кое-кто это вполне заслужил. Если, конечно, все сработает.
- Ты можешь кое о чем пустить слух? - спросил я.
- Ну конечно.
- Тогда расскажи всем, что мою маму положили в больницу.
- Ага… Значит, надо просто сообщить всем, что твоя мама в больнице. А почему она там оказалась, тоже говорить?
Я немного подумал.
- Скажи, что Август столкнул ее с лестницы.
- Да ладно! Неужто так?
- Слухи не всегда правдивы. Мама действительно лежит в больнице, но Август тут ни при чем. Мама не из-за него туда попала. Август наверняка захочет похвастаться, что разбил мне нос, но, если поползут разговоры, что он еще и чужих мам с лестниц спихивает, возможно, храбрости у него поубавится.
Ада улыбнулась.
- А ты не похож на других, Барт. По-моему, ты…
- Злой?
- Нет, просто другой.
- Хороший, но по-другому?
- Лучше, чем злой.
Ада отправилась распускать слухи, и я остался посреди школьного двора один. Все, кто проходил мимо, таращились на меня, словно на музейный экспонат. Но я отнесся к этому спокойно - ничего, пластырь на лице только сперва выглядит чудно, а потом все привыкнут.
Прозвенел звонок, и я поспешил в класс. Вскоре туда вошел учитель Эгиль и воззрился на меня. Вопросы, которыми он меня засыпал, были вполне предсказуемы: "Что случилось? Тебя кто-то избил?"
Я ответил, что вытирал с люстры пыль и свалился со стремянки, но весь класс уже знал, что это вранье.
- Ты точно хочешь сегодня присутствовать на уроках? Звонила твоя бабушка и сказала, что мама твоя попала в больницу.
Мои одноклассники насторожились: им уже была известна история о том, что Август столкнул мою маму с лестницы.
- Все в порядке. Я после школы к ней зайду.
- А как же выступление? - забеспокоился учитель. - Ты сможешь петь?
- Да, конечно.
Это, похоже, его обрадовало.
- Отлична. Это хорошо, просто прекрасно! Надеюсь, твоя мама скоро поправится. Пожалуйста, передавай ей от меня привет. От нас от всех.
- Спасибо, передам.
Эта перемена была не похожа на все другие. Ко мне подошли несколько девочек, чтобы узнать, как я себя чувствую. Не решив, как лучше ответить - хорошо или плохо, - я сказал, что умею терпеть боль.
Бросив взгляд на Августа, я несколько устыдился. Он начал день как герой и отважный боец, а теперь растерянно стоял в стороне, сунув руки в карманы. Известное дело, опровергать сплетни - все равно что плевать против ветра.
А может, он испугался, что его вызовут к директору. Или боялся, что к школе вот-вот подъедет полицейская машина. Уж не знаю, догадался ли он, что всю эту кашу заварил я. Время от времени он погладывал в мою сторону, но подходить не стал.
- Все идет как надо, - послышался у меня за спиной Адин голос.
- Да, спасибо тебе.
- Не за что, я перед тобой в долгу.
Потом я рассказал Аде о своей придумке для праздника, хотя и сильно сомневался, что она сможет держать язык за зубами. Но мне было очень важно узнать ее мнение.
- Идея неплохая.
- Ты правда так думаешь?
Ада помолчала и улыбнулась.
- По-моему, лучше бы ты спел.
После школы мы с бабушкой поехали в больницу. Мама сидела на постели и жевала бутерброд.
- Сынок! - воскликнула она с набитым ртом и попыталась протянуть ко мне руки, но ей с трудом удалось приподнять их. Я подошел к кровати, и мы обнялись. Мама гладила меня по спине как раз так, как надо, и шептала мне в ухо всякие ласковые слова.
- Хочешь доесть мой бутерброд? - спросила она.
- Нет, спасибо, я не голоден.
Тогда она спросила, как прошел день, сделал ли я уроки, чем собираюсь заняться, вернувшись домой, и что собираюсь смотреть по телеку. В общем, обо всем, что обычно она спрашивает. А потом мама умолкла. Палата была чистой и светлой, мама была одета во что-то вроде ночной рубашки, но выглядела она в этом наряде не очень. Бабушка вышла в туалет, поэтому мы с мамой просто молча сидели рядом. Сквозь приоткрытое окно в палату светило солнце. Я мог бы сказать что-нибудь про погоду.
- Барт, послушай… - начала мама.
Она собиралась сказать что-то важное - вероятно, что все изменится. И это было ей не под силу.
- Сегодня прекрасная погода, - выпалил я.
- Э-э… Это да, но послушай…
- С каждым днем становится теплее!
- Барт, выслушай меня.
- Мне подарили велосипед.
- Велосипед?!
- Да, потому что я устроил субботник. Осталось только научиться крутить педали.
И я принялся рассказывать маме про субботник. Сколько народу пришло и как бабушка проявила себя прирожденным организатором. Мама улыбнулась.
- Нам больше нельзя жить как прежде, - сказала она. - Когда это со мной случилось, я испугалась. Теперь мне нужно сделать операцию, чтобы… в общем, мне сделают операцию. И мне станет лучше. И еще я похудею.
Я посмотрел в окно. На дереве сидела птица - воробей, или дрозд, или что-то вроде того, точного ее названия я не знал.
- Мне нужно бросить пить, Барт.
Я перевел взгляд на мамино полное лицо.
- Совсем бросить?
За последние годы мама очень много чего успела наобещать, но об этом никогда не говорила. У нее всегда находилась веская причина для того, чтобы забежать в паб и чтобы в течение нескольких дней себя в этом оправдывать.
- Да, я совсем брошу пить. Пьяной меня больше никто не увидит.
Прежде слово "пить" мама произносила только в сочетании со словами "молоко" и "морс". А слова "пьяный" я вообще никогда от нее не слышал.
- Я знаю, что иногда нарушаю обещания, но мама тебе нужна… живой.
- Да, было бы неплохо.
Мама расплакалась. По ее щекам потекли слезы, я не нашел чем их отереть и потому вытер пододеяльником.
- Барт, ты заслуживаешь маму получше, чем я.
- Меня и ты вполне устраиваешь.
- Спасибо, Барт. Но я исправлюсь, обязательно.
- Вон на том дереве птица, - сказал я, ткнув пальцем в окно.
- Обещаю!
- Вон она полетела!
Дома я уселся на диван и задумался: как же глупо давать обещания, которые не сможешь сдержать. По телевизору рассказывали о том, что, если необходимо удержать тепло и не замерзнуть, надо писать в штаны. И я подумал о маме. Нет, в штаны она не писает, но пообещала слишком многое, а удержаться не в силах. Неужели на этот раз и вправду она выполнит, что сказала? И тут я решил, что буду верить в маму. Ведь специально делать то, от чего точно умрешь, может только полный тупица. А мама у меня умная и хорошая.
А если она не сдержит своего обещания, я от нее уйду. Не знаю куда, просто уйду, и все. В этом я почти уверен.
- Ты что такой задумчивый? - спросила бабушка. Я встал и посмотрел на нее. А потом запел.
Песня рождалась где-то внутри, в животе. Звуки заполнили комнату и пробирали меня до костей, словно мороз.
"Щщас умрру! Щщас умрру!" - завопил Гудлайк. Я не стал запираться в туалете, а выбежал из квартиры, не обращая внимания на окликавшую меня бабушку. На лестнице сидел Гейр. Он что-то крутил в руках и, увидев меня, попытался это спрятать.
- Здорово, парень, - сказал он, выронив что-то из рук.
По ступенькам покатился шприц. Игла лежала в пластиковом колпачке - Гейр, взглянув на меня, поднял ее и сунул в карман. В другом кармане я заметил столовую ложку и зажигалку.
- Ключи от берлоги куда-то подевались. И я совсем отчаялся.
Я уселся возле Гейра.
- Я тоже немножко отчаянный, - сказал я.
- Desperado, oh, you ain’t gettin’ no younger, - запел он, - your pain and your hunger, they’re drivin’ you home. And freedom, oh freedom well, that’s just some people talkin’. Your prison is walking through this world all alone.
Голос у Гейра довольно слабый, но песни всегда звучат красивее, когда поешь на лестнице.
- Обожаю "Eagles", - сказал он.
- А я даже не знаю, нравятся они мне или как. Я ведь только от тебя их и слышал.
- Да уж, лучше на диске слушать. Как там велик - катаешься?
- Сегодня вечером собирался покатать его чуток.
- Покатать? Велик?
- Ездить-то я не умею.
- Ох, черт. Ты, парень, обязательно научись.
- Наверное, придется.
- Отец тебе нужен.
Мне тоже трудно представить маму или бабушку, бегущих за велосипедом и придерживающих его за багажник.
- И где выдают таких отцов? Не знаешь случайно? - спрашиваю я.
Гейр растянул губы в улыбке, показывая гнилые зубы.
- Не, я не знаю. Но, если найдешь такое местечко, закажи и для меня.
- Кажется, мой отец воевал в Ираке и его там ранили.
- Дану?
- Он потерял там обе ноги.
- Вот те на! Паршиво.
Оказалось, что какой-то знакомый Гейра тоже лишился обеих ног, но не на войне, а потому что в рану попала инфекция. И вот между нами с Гейром вроде как завязалась беседа. Мы говорили обо всем на свете и замолкали, только когда мимо кто-нибудь шел. Обсудили, какого полицейского молено считать приличным, как проще стянуть что-нибудь из магазина и что такое хорог шая музыка. Вот так мы и болтали.
На Гейре старая футболка с надписью "Все сплетни - это правда", и он то и дело нервно почесывал ноги и шею.
- А ты знаешь, в чем секрет успеха? - вдруг спросил он.
- Не-а.
- Вот и я не знаю.
Моя одиннадцатая глава
На следующее утро я получил мейл из США. Сперва я испугался, что это автоматическая рассылка вроде тех, где написано, что ответят потом, когда найдут время. Не сразу открыв его, я сидел и думал: а вдруг там действительно сообщение, которого я так жду?
Я осторожно кликнул мышкой.
Дорогой Барт!
Мы связались с мистером Джоном Джонсом и с сожалением сообщаем тебе, что он никогда не бывал в Норвегии и совершенно точно не является твоим отцом. Джон Джонс - очень распространенное имя в Соединенных Штатах.
Желаем тебе удачи и надеемся, что ты непременно найдешь своего отца!
С наилучшими пожеланиями, Джошуа Адамс, Ассистент издательства
P. S. С днем рождения!
Где-то в мире у меня есть папа, и у него, как положено, две ноги. Я, можно сказать, даже обрадовался, что моему отцу не придется остаток жизни провести с протезами. Я вновь погуглил Джона Джонса: сперва почитал немного про жившего в XVI веке святого с таким именем, а затем вдруг наткнулся на страницу с контактами некоего Джона Джонса, живущего в Норвегии, всего в нескольких кварталах от нашего дома. А что, если папа вернулся в Норвегию и разыскивает своего пропавшего сына? Я забил имя и адрес в телефонный каталог в интернете и быстро нашел нужный мне номер.
Знаю - надеяться глупо. И тем не менее я никак не могу избавиться от надежды. Прямо как Гейр - тот тоже хочет завязать с наркотиками, но от дозы героина ему делается так хорошо, что он не в силах без нее обойтись. По телевизору рассказывали, что некоторые люди быстрее других делаются зависимыми - от выпивки, от наркотиков, от азартных игр… Или от поисков папы. Разумеется, про пап там ничего не говорили, но я уверен, что это такая же зависимость, как и все остальные, ничуть не менее слабая.
Предположим, что я буду проверять 365 Джонов Джонсов в год. По одному возможному папе каждый день. Тогда за следующие десять лет получится 3650 Джонов Джонсов, а когда мне исполнится тридцать три года - 7300. Я не имею ни малейшего понятия, сколько в мире Джонов Джонсов, но, если забить это имя в поисковик, получишь столько результатов, что хватит на население очень большой страны. Мама говорила, что они познакомились в Осло, поэтому неплохо бы раздобыть список всех Джонов Джонсов, побывавших в Норвегии, - это значительно облегчит поиски. Может, сводить маму к полицейскому художнику? Тот составил бы фоторобот, а я выложил бы картинку в "Фейсбуке".
Я заперся в туалете и набрал на мобильнике номер. Сердце колотилось как сумасшедшее. В трубке послышались гудки, а потом раздался мужской голос - он ответил по-норвежски, но с сильным американским акцентом. Голос показался мне смутно знакомым. Он был будто бы похож на мой собственный, только взрослый.
Ладно, позвоню этому Джону Джонсу еще раз после школы.
- Я тебе кое-что вкусненькое с собой положила, - сказала бабушка и погладила меня по голове.
- Спасибо.
В коридоре я открыл коробочку для завтрака - кроме двух бутербродов и банана там лежали три кекса с джемом. Мне захотелось вернуться и обнять бабушку, но до начала уроков оставалось всего девять с половиной минут.
Понять девчонок невозможно - даже и пытаться не стоит. Наверняка с возрастом это становится только сложнее. Ада встретила меня на пороге школы, словно долгожданного гостя.
- Ты почему ничего не сказал? - спросила она.
- В смысле?
- Ты же пойдешь на концерт?
- На концерт?
- Да, он сегодня вечером выступает у нас в городе! Не в силах понять, о чем она, я молча пялился на Аду.
- Ты же сам мне дал его послушать! Его зовут Брин Таффель, верно?
- Что-о? Брин Терфель?
- И я знаю, в каком отеле он остановился! - с торжествующей улыбкой заявила Ада.
- Отеле?
Я силился понять, о чем она мне толкует. Ведь я не дурак, просто слегка заторможенный. Сегодня вечером будет концерт Брина Терфеля! У нас в городе!!! Ада знает все, чего не знаю я. Но зачем она сказала про отель?
- Фанаты вряд ли станут ломиться к нему в номер. Как думаешь? - не унималась Ада.
- А откуда ты знаешь, где он остановился?
- Мой папа директор этих отелей.
- Ясно.
- Давай прогуляем уроки?
Я уставился на нее, наверное, самым идиотским взглядом в мире. Но на самом деле я лихорадочно обдумывал ее план. Ничего разумного в голову не приходило. А потом мы с Адой уже бежали по улице, и я опять подумал: кто их разберет, этих девчонок? Даже пытаться не стоит.
- Где твой рюкзак? - спросил я, когда мы настолько запыхались, что вновь перешли на шаг.
- Дома.
- Ты что же, все заранее решила?
- У тебя мама болеет, поэтому тебя вообще не спросят, куда ты подевался.
- А тебя?
Ада пожала плечами.
- Мы просто возьмем и заявимся к нему в отель? - спросил я.
Ада кивнула.
- И что мы ему скажем?
- Спросишь совета, как тебе отучиться от ужаса перед публичным выступлением.
- Но у него-то таких проблем нет.
- Может, раньше были.
Ада подбежала к киоску и купила нам по мороженому. Сама она без умолку болтала, поэтому я съел свое намного быстрее. Вскоре мы уже стояли перед стеклянными дверями отеля, обсасывая палочки от эскимо.
- Давай сядем вон на ту лавку и будем ждать, когда он выйдет, - предложил я.
- 304.
- Что-о?
- Он живет в триста четвертом номере. И, возможно, он сейчас там…
- Но…
В животе у меня заскребло - так бывает, когда мне надо перед кем-нибудь петь. Ясное дело, Брин Терфель не станет разговаривать с двумя чокнутыми норвежскими подростками. Вдруг он как раз сейчас моется… и обрушит на наши головы сотни децибел гнева?
Однако когда Ада ухватила меня за рукав и потащила внутрь, я не сопротивлялся. Мы, словно желанные посетители, прошли перед стойкой администратора, поднялись по лестнице на третий этаж и отыскали дверь, на которой висела металлическая табличка с номером 304. Мне жутко хотелось, чтобы там никого не оказалось. И в то же время мне казалось, что вот-вот исполнится то, о чем я даже и мечтать не смел. Поговорить с обладателем таких мощных легких - от одной только мысли об этом у меня подгибались коленки.