Квартира, верхний этаж высокого дома викторианской постройки, была оборудована по-спартански. В ней не было центрального отопления и лишь необходимая мебель. Моя одежда занимала один угол в большом потемневшем шкафу, а вещи Адама были сложены в углу спальни, все еще не распакованные. Ковры были потертыми, шторы тонкими, а на кухне над маленькой плитой висела лампочка без абажура. Мы редко готовили и каждый вечер ели в маленьких, слабо освещенных ресторанчиках, прежде чем вернуться на высокую кровать к горячим объятиям. Я почти ослепла от страсти. Все казалось расплывчатым, нереальным - все, кроме меня и Адама. До сегодняшнего дня я была хозяйкой самой себе, планировала свою жизнь и точно знала, что собираюсь делать. Никакие связи никогда не сбивали меня с пути. Теперь же я ощущала себя беспомощной, потерянной. Я бы бросила все ради того, чтобы почувствовать его руки на своем теле. Иногда, в ранние утренние часы, просыпаясь первой и лежа как неприкаянная в постели незнакомца, пока он еще пребывал в таинственном мире снов, или уходя с работы, когда я еще не видела Адама и не чувствовала его неистощимого восторга, я пугалась. Полное растворение в другом человеке.
Этим утром я пострадала. В зеркало в ванной комнате я увидела, что по моей шее вниз сбегает свежая царапина, а губы распухли. Адам зашел в ванную и встал позади меня. Наши глаза встретились в зеркале. Он облизал палец и провел им по царапине. Я завернулась в одежду и повернулась к нему.
- Кто был до меня, Адам? Нет, не нужно просто пожимать плечами. Я серьезно.
Он минуту помолчал, словно взвешивая возможные варианты.
- Давай договоримся, - проговорил он. Эти слова прозвучали ужасно официально, но в тот момент я считала, что так и должно быть. Обычно детали чьих-то прежних любовных похождений всплывают в ночных исповедях, после занятий любовью, в виде кусочков информации, которые служат знаками близости или доверия. У нас такого не было. Адам протянул мне куртку. - Мы устроим по дороге поздний завтрак, потом мне нужно будет пойти кое-что прикупить. А затем, - он открыл дверь, - мы опять встретимся здесь, и ты сможешь рассказать мне, кто был у тебя, а я расскажу о тех, кто был у меня.
- Обо всех?
- Обо всех.
* * *
- ...а до него был Роб. Роб был графиком-дизайнером, он считал себя художником. Он был намного старше меня, и у него была дочь от первой жены. Он был довольно тихим, но...
- Что вы делали?
- Что?
- Что вы с ним делали?
- Ну, знаешь, кино, пабы, прогулки...
- Ты понимаешь, о чем я.
Я понимала, о чем он спрашивает, конечно, понимала.
- Боже, Адам. Было по-разному, как ты понимаешь. Это было много лет назад. Детали я уже не помню... - Ложь, конечно.
- Ты его любила?
Я с тоской вспомнила доброе лицо Роба, некоторые приятные моменты. Я боготворила его - по крайней мере какое-то время.
- Нет.
- Продолжай.
Это начинало тревожить. Адам сидел передо мной, нас разделял стол. Он сцепил пальцы, глаза неотрывно смотрели на меня. Мне всегда было трудно говорить о сексе, не говоря уже об этом допросе.
- Был Лоуренс, но с ним продолжалось недолго, - промямлила я. - Лоуренс был смешным и совершенно безнадежным.
- Ну?
- И Джо, с которым я когда-то работала.
- Вы сидели в одном кабинете?
- Что-то вроде того. Но нет, Адам, мы не занимались этим на ксероксе.
Я нехотя продолжала свой рассказ. Я ожидала, что это будет взаимная эротичная исповедь, которая закончится в постели. Однако все превращалось в холодный, сухой рассказ о мужчинах, имевших и не имевших для меня значение в смысле, о котором я не хотела говорить Адаму за этим столом.
- А до того была школа и университет, ну, ты понимаешь... - закончила я. Мысль о том, что придется вспоминать довольно короткий список парней и одну ночь, проведенную в пьяном беспамятстве, была отвратительна. Я глубоко вздохнула. - Что ж, если тебе так хочется. Майкл. Потом Гарет. И Саймон, с которым я встречалась полтора года, и еще мужчина по имени Кристофер, с которым мы переспали один раз. - Он посмотрел на меня. - Еще один мужчина, чьего имени я так и не узнала, с ним мы занимались любовью на вечеринке, на которую я не хотела идти. Вот.
- Это все?
- Да.
- Значит, с кем ты трахнулась впервые? Сколько тебе тогда было лет?
- По сравнению со своими приятелями я была старушкой. Это Майкл, тогда мне было семнадцать.
- Как это было?
Этот вопрос почему-то меня не смутил. Возможно, потому, что все было так много лет назад и девушка, которой я была, казалась незнакомкой для женщины, которой я стала.
Это было изумительно. Странно. Захватывающе.
- Ужасно, - ответила я. - Больно и неприятно.
Он навалился на стол, но не прикоснулся ко мне.
- Тебе всегда нравилось заниматься любовью?
- Гм, не всегда.
- Тебе когда-нибудь приходилось притворяться?
- Каждой женщине приходилось.
- А со мной?
- Никогда. Господи, нет.
- Трахнемся сейчас? - Он по-прежнему сидел поодаль от меня, выпрямившись на неудобном стульчике.
Я выдавила из себя смешок.
- Нет уж. Теперь твоя очередь.
Он вздохнул, откинулся и начал загибать пальцы, вспоминая свои романы, словно счетовод.
- Перед тобой была Лили, с которой я познакомился прошлым летом. До нее я пару лет встречался с Франсуазой. До нее была... э-э...
- Так сложно вспоминать? - насмешливо спросила я, но голос мой подрагивал. Я надеялась, что он не заметит.
- Нет, не сложно, - возразил он. - Лайза. А до Лайзы была девушка по имени Пенни. - Последовала пауза. - Неплохая альпинистка.
- Сколько времени у тебя продолжалась связь с Пенни? - Я ожидала длинного перечня побед, а не тщательно составленного списка серьезных романов. Я почувствовала, как у меня в душе растет паника.
- Восемнадцать месяцев, где-то так.
- Ого. - Мы посидели в тишине. - Ты был им верен? - заставила я себя спросить. На самом деле я хотела спросить, были ли все его девушки красивыми, красивее, чем я.
Он посмотрел на меня через стол.
- Да что ты. Они не были единственными в своем роде.
- Сколько раз ты им изменял?
- Ну, встречался с другими...
- Сколько раз?
Он нахмурился.
- Давай же, Адам. Один, два, двадцать, сорок или пятьдесят раз?
- Примерно.
- Примерно сорок или пятьдесят?
- Элис, иди ко мне.
- Нет! Нет... это... я чувствую себя ужасно. Мне подумалось, а чем я лучше их? - Мысль поразила меня. - Ты не...
- Нет! - резким голосом ответил он. - Господи, Элис, неужели ты сама не видишь? Неужели не чувствуешь? Сейчас у меня, кроме тебя, никого нет.
- Откуда мне знать? - Я поняла, что кричу. - У меня такое ощущение, что я опоздала на вечеринку! - Его жизнь была наполнена женщинами. У меня не было ни единого шанса.
Он поднялся, обошел столик. Поднял меня со стула и взял в ладони мое лицо.
- Ты же знаешь, Элис, ведь так?
Я потрясла головой.
- Элис, посмотри на меня. - Он заставил меня поднять глаза и заглянул в них, глубоко-глубоко. - Элис, ты будешь мне доверять? Сделаешь для меня кое-что?
- Смотря что, - надулась я, словно капризный ребенок.
- Подожди, - сказал он.
- Где?
- Здесь, - сказал он. - Я вернусь через минуту.
Правда, он отсутствовал не минуту, а несколько минут.
Я едва успела допить чашку кофе, как прозвенел дверной звонок. У него есть ключ, сказала я себе и не пошла открывать, однако он не вошел, а позвонил еще раз. Тогда я вздохнула и спустилась вниз. Я открыла дверь, Адама не было. Внезапно раздавшийся гудок заставил меня подскочить от неожиданности. Я огляделась и увидела, что он сидит за рулем в машине какой-то старой непонятной марки. Я подошла, нагнулась к окну.
- Как тебе?
- Это наша? - спросила я.
- На сегодня. Садись.
- Куда мы поедем?
- Доверься мне.
- Ладно уж. Мне запереть дом?
- Я запру. Мне еще нужно кое-что взять.
Я вполне серьезно подумывала о том, чтобы не послушаться, но все-таки подошла к пассажирскому месту и села в машину. Тем временем Адам вбежал в дом и минуту спустя снова появился.
- Зачем ты ходил?
- За кошельком, - ответил он. - И за этим. - Он бросил на заднее сиденье "Поляроид".
"О Боже..." - подумала я, но ничего не сказала.
* * *
Я бодрствовала достаточно долго, чтобы заметить, что мы выехали из Лондона по дороге Ml, но потом, как всегда в машине, я уснула. Когда на мгновение открыла глаза, то увидела, что мы съехали с шоссе на заросший кустарником пустынный проселок.
- Где мы? - спросила я.
- Это таинственное путешествие, - с улыбкой проговорил Адам.
Я снова провалилась в полузабытье, а когда окончательно проснулась, то заметила старинную саксонскую церковь, возвышавшуюся у дороги среди местности, в остальном ничем не примечательной.
- Эадмунд, который пишется с буквой "а", - сонно проговорила я.
- Он потерял голову, - раздался рядом со мной голос Адама.
- Что?
- Он был королем англосаксов. Викинги захватили его, убили, потом разрубили на куски и разбросали части его тела по всей округе. Подданные не могли отыскать своего короля, и тут произошло чудо. Голова стала кричать: "Я здесь", пока ее не нашли.
- Если бы так же поступали связки ключей. У меня часто возникает желание, чтобы ключи от дома тоже кричали: "Я здесь", - тогда мне не приходилось бы каждый раз выворачивать карманы, чтобы их отыскать.
У развилки дороги стоял богато украшенный и увенчанный орлом памятник времен войны, посвященный летчикам королевских ВВС. Мы свернули направо.
- Вот мы и на месте, - сказал Адам.
Он съехал на обочину и выключил двигатель.
- На каком? - поинтересовалась я.
Адам взял с заднего сиденья камеру.
- Пойдем, - сказал он.
- Мне нужно было захватить ботинки.
- Нам нужно пройти всего пару сотен ярдов.
Адам взял меня за руку, и мы пошли по тропинке прочь от дороги. Потом свернули с тропинки к группе деревьев и стали подниматься по склону холма, скользкого от опавших листьев. Адам был молчалив и задумчив. Я чуть не вздрогнула, когда он заговорил.
- Несколько лет назад я поднимался на К-2, - сказал он. Я кивнула и пробормотала что-то утвердительное, но он, казалось, был погружен в свои мысли. - Многие из великих, по-настоящему великих альпинистов так и не смогли этого сделать, многие великие альпинисты погибли, пытаясь это сделать. Стоя на вершине, я понимал разумом, что это почти наверняка станет моим самым большим достижением как альпиниста, но ничего не чувствовал. Смотрел вокруг, и... - Он сделал пренебрежительный жест. - Я оставался там в течение пятнадцати минут, поджидая Кевина Дойла. Я рассчитывал время, проверял снаряжение, распределял в уме запасы продуктов, обдумывал путь вниз. Поэтому, даже когда я осматривался вокруг, вершина представлялась просто проблемой, которую нужно решить.
- Так ради чего ты это делаешь?
Он нахмурился.
- Нет, ты меня не поняла. Гляди. - Мы выходили из кущи деревьев на покрытое травой пространство, почти вересковую пустошь. - Вот мой любимый пейзаж. - Он обнял меня. - Я здесь уже однажды бывал и думаю, что это один из самых красивых уголков, которые я видел. Мы находимся на одном из самых населенных островов на земле, но вот мы на клочке травы, лежащем в стороне от троп, путей, дорог. Взгляни на это моими глазами, Элис. Посмотри вниз. Церковь, которую мы проехали, так уютно вписывается в местность, словно сама выросла. И посмотри на поля, которые расположены ниже ее, но словно замыкаются вокруг нее: стол из зеленых полей. Подойди и встань тут, у куста боярышника.
Адам аккуратно установил меня на месте, а сам, поглядывая на меня, принялся озирать окрестности, словно стараясь определить точное местоположение. Я ничего не понимала и пребывала в смущении. Как это все связано с десятками его измен?
- И вот здесь ты, Элис, моя единственная любовь, - проговорил он, отойдя назад и разглядывая меня, словно роскошное украшение, которое он выставил в витрине. - Тебе известна история о том, что все мы разделены надвое и всю жизнь заняты поиском своей второй половины. Каждый наш роман, как бы глупо и тривиально это ни звучало, несет в себе частицу надежды на то, что это, быть может, и есть твоя вторая половина. - Его глаза вдруг потемнели, будто поверхность озера, когда на солнце набегает облако. Я поежилась, стоя у куста боярышника. - Они могут заканчиваться очень плохо, так как появляется чувство, что тебя предали. - Он огляделся по сторонам, потом взглянул на меня. - Но с тобой, я знаю...
Я почувствовала, что мне стало трудно дышать, глаза повлажнели.
- Не двигайся, я хочу тебя сфотографировать.
- Господи, Адам, не будь таким странным. Просто поцелуй меня, обними меня.
Он покачал головой и поднес "Поляроид" к лицу.
- Мне хотелось сфотографировать тебя здесь, на этом месте, в тот момент, когда я предложу тебе стать моей женой.
Сверкнула вспышка. Я почувствовала, что меня не держат ноги. Я опустилась на влажную траву, он подбежал и обнял меня.
- С тобой все в порядке?
Была ли я в порядке? Во мне возникло ощущение ни с чем не сравнимой радости. Я поднялась, засмеялась и поцеловала его в губы - крепко, как обещание.
- Это означает "да"?
- Конечно, да, дурачок. Да. Да, да, да.
- Смотри, - сказал он, - вот и она.
И в самом деле, появилась фотография, где я стояла с открытым ртом и выпученными глазами, изображение становилось все четче, цвета глубже, линии резче.
- Вот, - сказал он, передавая фотографию мне. - Всего мгновение, но это тоже обещание. Навсегда.
Я взяла снимок и положила его в сумочку.
- Навсегда, - сказала я.
Адам взял меня за запястье с настойчивостью, которая напугала меня.
- Это правда, Элис? Я отдавал себя и прежде. И обманывался. Потому и привез тебя сюда, чтобы мы могли дать друг другу обет. - Он пристально посмотрел мне в глаза, словно угрожая. - Этот обет важнее любой женитьбы. - Он смягчился. - Я не вынесу, если потеряю тебя. Никогда тебя не отпущу.
Я обняла его. Гладила по голове и целовала его губы, глаза, щеки и впадинку на шее. Я говорила, что принадлежу ему, а он мне. Я ощущала у себя на коже его слезы, горячие и соленые. Моя единственная любовь.
Глава 12
Я написала матери. Для нее это будет большим сюрпризом. Сообщила только, что мы расстались с Джейком. Прежде я даже не упоминала об Адаме. Я написала письмо и Джейку, пытаясь подобрать точные слова. Мне не хотелось, чтобы он услышал об этом от кого-то другого. Я познакомилась со многими друзьями и коллегами Адама - людьми, с которыми он ходил в горы, с кем делил палатку, кочевал, рисковал жизнью, - и где бы мы ни были, я всегда ощущала на себе оценивающий взгляд Адама, от которого зудела кожа. Я ходила на работу, сидела за своим столом, разомлевшая от воспоминаний и от предвкушения предстоящего удовольствия, готовила какие-то бумаги, присутствовала на совещаниях. Я собиралась позвонить Сильвии, Клайву и даже Полин, но почему-то все время откладывала. Теперь нам почти каждый день звонили и молчали. Я привыкла держать трубку на некотором удалении от уха, слушая хриплое дыхание на другом конце провода, а потом без слов, опускать ее на рычаг. Однажды нам в почтовый ящик засунули мокрые листья вперемешку с землей, но мы на это также не обратили внимания. Если время от времени я начинала тревожиться, то беспокойство тут же тонуло в вихре других эмоций.
Я открыла, что Адам великолепно готовит карри. Что телевизор ему докучает. Что ходит он очень быстро. Что он с большой тщательностью ремонтирует одежду - ее было совсем немного, - которую носит. Что он любит небольшие порции солодового виски, хорошее вино и пиво и ненавидит жареные бобы, костлявую рыбу и картофельное пюре. Что его отец еще жив. Что он не читает романы. Что он почти в совершенстве знает испанский язык и говорит на ломаном французском. Что он умеет вязать узлы одной рукой. Что прежде он боялся замкнутых пространств, пока не излечился от этого, проведя шесть дней в палатке в ложбине глубиной два фута на склоне Аннапурны. Что он не нуждается в том, чтобы спать долго. Что отмороженные ноги временами дают о себе знать. Что он любит кошек и певчих птиц. Что у него всегда теплые руки, как бы холодно ни было на улице. Что он не плакал с двенадцати лет, когда умерла его мать, до того дня, когда я согласилась выйти за него замуж. Что он не любит, когда крышки лежат отдельно от посуды и когда остаются открытыми ящики в шкафу. Что он по меньшей мере дважды в день принимает душ и подстригает ногти по несколько раз в неделю. Что он постоянно таскает в кармане бумажные носовые платки. Что он может удерживать меня одной рукой. Что он редко улыбается, смеется. Я просыпалась, а он лежал рядом и смотрел на меня. Я позволяла ему себя фотографировать. Позволяла смотреть на меня, когда принимала ванну, сидела в туалете, делала макияж. Я позволяла ему привязывать себя. Наконец я почувствовала, что меня словно вывернули наизнанку и весь мой внутренний мир, все, что принадлежало только мне, вылезло наружу. Я думала, что очень, очень счастлива, но если это было счастье, значит, никогда прежде я не была счастлива.