Глава VII. Что было в тетради
"…Уже пятый день, как я пришел в сознание. Лежу в постели, курю, хоть врач и ругается. Перевирая мое имя, он ласково ворчит:
- Ну что это такое, дорогой мой, Андрей Михайлович… От табака только слабость да воздух плохой.
Он старый, вернее любит казаться старым, то есть мудрым и много повидавшим. Наверное, хороший врач. Все говорят, что он вытащил меня с того света. Даже не знаю, как отблагодарить. Зовут его Павел Сергеевич.
Он вдруг замолкает, присаживается рядом со мной и говорит, похлопывая меня по руке:
- Что вы, голубчик… Радуйтесь - ведь живы. Уж сколько вы там пробыли, это же счастье, что живы! А рассказы ваши… вы уж не обижайтесь, я как врач говорю, - привиделось вам, такое бывает: лес, голод, такая рана глубокая… Ну, ничего, поправитесь окончательно - все забудется. Перемелется - мука будет.
Он улыбнулся сочувственно и ласково и вышел. Я долго лежал и думал. Потом попросил у Светы толстую тетрадь и ручку. Вот теперь пишу. Может быть, Павел Сергеевич и прав, может, и привиделось, бред все, и только! Может, и правда пройдет, когда выздоровею, перестанет мучить. Но если ничего не было, почему даже во сне встает передо мной Зое как живая? Ладно, может, еще Зое - бред, мои мечты. Но не мог же я в самом деле придумать целый народ!
Разобраться у меня нет ни сил, ни возможности. Никто не хочет выслушать до конца (Мумука бы выслушал, но его ко мне не пускают). А сам чуть напряжешься - у Павла Сергеевича запикает что-то там на пульте: пациент нервничает. А пациенту нервничать нельзя, у пациента что-то такое в мозгу, что вот-вот черепную коробку разорвет. А этого никак нельзя допустить. Очень уж важная я птица - "главный специалист в стране по дельфинам", так называет меня Жорка.
Ладно, не буду я нервничать. Лучше запишу все, что было, точнее все, что еще помню. А потом разберусь. До сих пор ругаю себя, что не вел заметки там, у анулейцев, не записывал все на месте. Будто ученый во мне умер, когда я встретил Зое… Если, конечно, анулейцы и Зое были, а не привиделись мне.
Нет, я соврал сам себе. Я хочу записать не для того, чтобы разобраться, вернее не только для этого. Главное - чтобы не забыть.
Я уже многого не помню, все ускользает, теряется (может, мне какое-нибудь специальное лекарство дают?). Я хочу записать, потому что боюсь забыть. Не хочется мне забывать.
Итак. Я приехал на Лысый остров 23 мая. Строительство Поселка началось без меня, за главного был Паша Силин. Хороший мужик, порядочный, но въедливый до невозможности. Я разбирал документы, знакомился с островом и сотрудниками, наслаждался тишиной и удаленностью от всех и вся. Потом приехал Мумука, друг моего детства, которого я втянул в это дело, и привез четырнадцатилетнего сына Жорку. Стало совсем хорошо.
Мы вчетвером (я, Мумука, Жорка и Силин) проектировали здание Центра. Мумука, конечно, не утерпел, наколдовал так, что я собственный кабинет до сих пор по полдня ищу. "Теория скрытых пространств! Школа относительных координат!" В общем, чувство юмора у моего друга своеобразное. Жорка мастерил флажки и обозначал ими места, где будут вольеры и бассейны.
Первое время жизнь нам сильно портили археологи. Это все из-за Башни. Конечно, их интерес можно понять: стоит на берегу острова этакая махина из непонятного камня, неизвестно, для чего и кем выстроена. Выяснили только, что лет ей больше тысячи. Ну ладно, может быть, это действительно ценно для истории и археологии, но где вы, господа, раньше-то были? Остров ведь не вчера открыли! Но только мы начали обустраиваться здесь, как… Так, стоп, стоп. Что-то там у Павла Сергеевича запикало. Чего это я разнервничался? Ну копают что-то там в Холмах и у Башни, так и пусть копают. Тоже ведь делом люди занимаются. Да и интересно все-таки: что за Башня? А вдруг правда докопаются?
На Большой земле среди местных жителей ходит легенда, что раньше на острове жил народ - дельфиняне. Тотемом у них был дельфин. Будто бы это они построили Башню, были искусными мореплавателями и рыбаками. Куда народ делся, непонятно. Кто говорит, что их истребили в одной из войн, а кто - что правительство давным-давно выселило их в Сибирь за язычество; а еще закоренелые сказочники, вроде Мумуки, говорят, что море сжалилось над ними (все, мол, их обижали), послало дельфинов, дельфиняне оседлали их и уплыли в море. Еще есть интересная версия, что остров внутри полый, изрыт ходами, пещерами и переходами и что дельфиняне прячутся именно в них. Мумука все эти сказки записывал (восторженно, как всегда, всему веря), надо уточнить у него.
Так вот, Башня. Она огромная. Сложена из серых массивных плит, внизу метров тридцать в диаметре, кверху сужается. В прошлом веке сделали в ней маяк и метеостанцию. Маячник Фаддей Матвеевич с умненькой дочерью Ксюшей (как она похожа на мою школьную любовь, просто невероятно!), метеорологи братья Казариновы (которых, конечно же, сразу прозвали Карамазовыми), Андрей Томских и Кирилл Конаков - вот и все жители острова Лысый. Очень остроумный человек дал острову такое название. Хотя, может быть, это из-за Холмов? Среди леса и буйной прибрежной растительности они и впрямь напоминают лысину.
Но я отвлекся.
В первых числах июня приехал наконец Лист. Я давно ждал его, но он не привез ничего хорошего. Управление, вместо того чтобы выделить деньги на полноценную экспедицию в островной лес, очень мило пошутило: вы, мол, Андрон Михайлович, человек бывалый, разведайте сами, не джунгли же там у вас, просто лес. Да и пустой к тому же.
Собирался с мыслями дня три. Звонил в Управление, ругался, но их ничем не проймешь. Даже топлива для вертолета не выделили. Ух и зол я был на них! Ладно, делать было нечего, идти все равно надо. Ведь я отвечаю за все, что происходит на острове.
Почему я пошел один, никого с собой не взял? Вообще-то брать было некого: у Силина и строителей дел по горло, у Казариновых тоже. Лист увяз в бумагах. Я звал Мумуку, но он так увлекся выходами в море и общением с дельфинами на вольной воле, что только отмахнулся. Жорка, правда, просился со мной. Умолял и сердился. Но все-таки лес, а я не такой опытный турист, как это придумали себе в Управлении. Не мог я взять на себя такую ответственность. Сейчас думаю: слава богу!
Снарядившись по полной и оставив целую тетрадь ЦУ, 15 июня я отправился в путь.
Ксюша напекла мне штук сто оладий, таких вкусных, что я съел их на первом же привале.
Сейчас мне трудно описать этот путь, потому что все последующие мои скитания по лесу наложились одно на другое, перемешались и спутались. Бурелом там, конечно, страшный. Совершенно непроходимая чаща, все деревья обвиты плющом и связаны между собой стеной из хмеля и разных там вьющихся… Приходилось Мумукиным мачете прорубать лаз и протискиваться. Сколько шел, не помню, хотя точно знаю, что за временем следил строго.
Зато помню отчетливо: мелькнула тень, и тут же что-то тяжелое, горячее и пружинистое упало мне на плечи. Думал, медведь. Но оказалось, крупная рысь. Боролись долго. Хорошо, что нож из рук не выпускал. Наконец рысь ослабла, пружины в ней растянулись, и вот, еще теплая, но уже не опасная, она лежит рядом. Со страшным оскалом и мутным глазом. Помню, как ее горячая кровь пролилась мне на ботинок. И я начал медленно терять сознание. Цеплялся как мог, понимал, что обморок равен смерти. Через час на запах крови сюда соберутся все хищники леса. Я попытался перебинтовать плечо, которое поранила мне эта бестия, но в конце концов рухнул рядом с побежденным зверем.
…Очнулся я от прохлады. Кто-то был рядом. Человеческий шепот и прикосновения ко лбу легких рук. С трудом разлепил глаза. Голова гудела, но мысли не путались: я помнил и Лысый остров, и свой путь в чаще, и схватку с рысью. Но где я?
- Лежи, лежи! - услышал я шепот, и все те же руки потянули меня за шею, чтобы снова уложить на подушку. Потом крик: "Киро! Он открыл класа!"
Голос был молодой и чуть-чуть шепелявил. Но это было даже приятно. В этом была какая-то мягкость. Я подумал, что это голос девочки-подростка, такой он был звонкий, даже острый какой-то. Я не успел оглянуться, чтобы подтвердить свои догадки, не успел даже удивиться происходящему, как в комнате стало темнее - это вошел человек огромного роста. Он заслонил собой дверной проем и сказал, тоже мягко шепелявя, как рукой по бархату провел:
- Открыл класа? Ну, теперь можно не бояться…
Это и был Киро. Он подошел ко мне, нахмурил густые брови, и легкие руки тут же соскользнули с моих плеч. Киро был необыкновенно красив, будто ожившая статуя древнегреческих мастеров. Идеально прямой нос, широкий умный лоб, резко очерченный рот, золотые кудри до плеч. А глаза на удивление кроткие. Твердость черт и кротость глаз, детскость улыбки.
- Где я? - спросил я, и самому от себя стало противно, неудобно перед этим сильным человеком за свою слабость.
- Кто ты? - спросил из-за спины звонкий голос. Я хотел повернуться и посмотреть, но Киро сказал строго:
- Подожди, Зое. Ему нельзя много говорить.
С улицы зашел еще какой-то мужчина лет пятидесяти.
- Киро, Вождь совет тебя. Ити, я посмотрю.
- Отец, он открыл класа!
- Ну и славно…
Киро улыбнулся мне и ушел, как-то особенно долго посмотрев на обладательницу звонкого голоса; видимо, опасался, что она будет приставать ко мне с расспросами. Мужчина стал возиться в углу, гремя посудой и покашливая. А я наконец-то увидел ее.
Мне трудно описать Зое. Могу только сказать: как ей не подходил этот голос! Казалось, что говорит девочка, ровесница Ксюши, угловатая, резкая, неуклюжая даже… А на самом деле Зое было двадцать лет, и она была красавица. Смуглая, высокая, со светлой косой ниже пояса и васильковыми глазами. Все движения - легкие, плавные. Я смотрел на нее и думал: боже мой, куда я попал? У них что, все такие красивые, как Зое и Киро? Может быть, я умер и все это - другая жизнь?
Впрочем, бред, конечно, я так не думал. Я ученый, не верю я ни в загробную жизнь, ни в параллельные миры. Я на Лысом острове - это совершенно очевидно. И скорее всего, недалеко от места схватки с рысью. Неужели… Неужели Лысый остров обитаем, здесь есть коренное население?! Может быть, это даже дельфиняне, и рыбацкие легенды не врут, такой народ действительно существует? Как же им удается скрываться ото всех столько лет? Это непостижимо, тут пахнет величайшим открытием: целый народ! Вот о чем я думал тогда. И это так меня потрясло, что даже голова пошла кругом и страшно заныло плечо. Видимо, рана…
Приблизилась Зое:
- Польно? Посвать Киро?
- Киро - твой брат? - спросил я. Зое тихо улыбнулась и покачала головой: нет.
- Муж? - И голос мой предательски дрогнул.
Зое испуганно глянула на дверь и нахмурилась.
- Нет. Киро - ведун. Он вылечит тебя, с помощью Дождя и Солнца.
Говоря это, Зое колдовала над моим плечом, пальцы ее двигались быстро-быстро, а лицо было так близко, что я мог слышать ее дыхание. Не глядя на меня, она улыбнулась:
- Потерпи…
Совсем рядом, у моих глаз, качалась прядка ее светлых волос, выбившаяся из косы… Она задевала мою щеку.
Я пролежал у старика Хоты и его дочери Зое целую неделю. Итак, я попал к анулейцам. Видимо, это те самые дельфиняне. Они и поклоняются Солнцу и Дождю, но считают, что произошли от дельфинов. Раньше они жили у моря. Занимались рыболовством, разводили овец и коз.
Вот как Зое рассказывала мне об этом: "Далеко-далеко… за дремучими лесами…" Нет, сначала оговорюсь: у анулейцев есть одна особенность, они оглушают звонкие согласные. Не сильно, всё, в общем-то, понятно и быстро перестает царапать слух. Но вот странно: в некоторых словах, особенно значимых, звонкие остаются звонкими - "Дождь", "Солнце", "Боги", "дельфины", "Вождь", "ведун", все имена. Я очень скоро привык к такому произношению, поэтому запишу нормально, без всяких там "диалектных особенностей"".
"…В начале мира было только море и Солнце. Далеко-далеко за дремучими лесами и высокими горами лежит без границ и берегов глубокое синее море. Водится в том море рыба золотая и рыба серебряная, живут в том море Отец Дельфин, Мать Дельфиниха и много-много их детей. Однажды разбушевалось море и бушевало целый год. В этот год родила Дельфиниха-мать семь детей с руками и ногами. Дети не могли дышать в воде, и, чтобы они не погибли, Мать Дельфиниха стала землею, а Отец-Дельфин - ясным небом. Стали дети дельфинов жить на земле, строить лодки, ходить в море, рыбу ловить и крабов. Если же попадался в сети дельфин, люди всегда отпускали своего брата.
А если тонул в неспокойном море человек, дельфины из морских глубин мчались ему на помощь.
Вот так и появился на свете анулейский народ. А было это так давно, когда светило два Солнца: и днем и ночью было светло. Потом одно Солнце погасло, и пришли темные времена. С другого берега приплыли слуги крыс, страшный и сильный народ. Море не пускало их, но они были злые и жадные, и их злость и жадность оказались сильнее моря. Дети дельфинов хотели жить в мире, но слуги крыс жгли и убивали; они забирали все, что анулейцы добыли своим трудом и любовью; они разрушали дома, жгли деревья и ели дельфинов.
Анулейцы не умеют убивать, поэтому их так легко убить! Когда их осталось очень мало, Вождь Торо увел свой народ в леса. Они долго блуждали между деревьями, и душа деревьев была сокрыта от них, им неведома. Анулейцы еще не знали леса, не умели ловить зверей, они знали только рыбу, но вся рыба осталась далеко в море. Люди страдали и умирали. И тогда ведун Ло - да не забудет его Время! - стал просить деревья разрешить анулейцам жить здесь, в лесу, потому что у них нет другой земли. Ведун Ло подходил к каждому дереву и разговаривал с ним, гладил его ствол, рассказывал нашу беду. И когда он обошел все деревья в лесу, лес послал нам рысь, которая привела анулейский народ к Дому-со. Мы увидели каменное тело Человека-со, озеро около него и поблагодарили рысь и лес. Здесь была вода и можно было жить.
Анулейцы ушли далеко от моря, чтобы спастись. Они потеряли энко - душу своего народа. За это Боги наказали анулейцев - вот уже много лет мы не можем найти дорогу к морю. Слуги крыс жгли лес, думали, мы умрем. Лес горел, и ничего не оставалось после огня, только царство желтой травы. Был огонь, и Дельфиниха-мать стонала от боли и проклинала крысиных слуг. Дельфин-Отец, слыша ее стоны, горько плакал. Его слезы потушили огонь, и много деревьев спаслось. Здесь мы и остались. Но до сих пор ищем дорогу к морю, потому что без своего энко народ не может жить. Наши дети забыли вкус соли и рыбы, они не видели волн и широкого горизонта…"
Вот что рассказала мне Зое. Я спросил ее:
- А ты видела море, Зое?
- Ну что ты! - грустно улыбнулась она. - Даже мой отец не видел. Мы так давно здесь живем!
- Но, Зое… на твоих рисунках - и дельфины, и море. Очень похоже.
- Откуда ты знаешь? - встревоженно, даже резко спросила Зое. - Ты видел море?
- Я живу у моря.
Зое вскочила. Глаза ее сверкали.
- Ты… ты - слуга крыс! Ты из тех, кто прогнал нас!
- Нет, Зое, нет!
Она бросилась бежать. Но я удержал Зое, притянул к себе, погладил ее сильную руку, а потом поцеловал прямо в середину раскрытой, пахнущей глиной ладони. Гнев в глазах Зое погас. Я прижал ее ладонь к своей груди. Зое смотрела на меня широко распахнутыми глазами.
- Зое… слуг крыс давно не существует. Они… ну, вымерли. Очень, очень давно. Видишь, Боги все-таки на вашей стороне. Пусть без энко, но твой народ жив, про крысиных же слуг даже никто не вспоминает. Я… я совсем из другого народа. Да, я живу у моря, я изучаю дельфинов, я ученый.
- Изучаешь?
- Ну… как тебе объяснить? Дельфины живут в таких специальных домах, и я наблюдаю за ними, я…
- Дельфины у тебя дома? Так не бывает. Ты обманываешь.
- Нет! Просто я из такого народа!
- И дельфины слушаются тебя?!
- Мы друзья. Мы помогаем друг другу жить.
Зое долго смотрела на меня, склонив голову, потом сказала серьезно:
- Это я понимаю.
Я отпустил было ее руку, но она подняла на меня свои васильковые глаза и сказала:
- Нет, подержи еще.
…Собак у анулейцев нет. Вместо собак у них прирученные рыси. Они прекрасные охотники и пастухи. И так же верны хозяевам. По-моему, это феномен. Странно видеть домашними своенравных и гордых животных, свободно гуляющих по городу и играющих с детьми. Это при том, что в лесу вокруг полно диких рысей, и одна из таких чуть не убила меня. Прирученные и дикие рыси - это примерно как наши собаки и волки, но анулеец никогда не убьет рысь. Он относится к ней с почтением и благодарностью, помня, что именно рысь помогла ему освоиться в лесу.
Впрочем, скоро я перестал удивляться: анулейцы казались мне уникальным народом. Они строят дома из каменных глыб без всяких приспособлений. Они искусные ремесленники - я нигде не встречал таких изящных украшений, утвари. А врачебная практика Киро и его знания, накопленные поколениями, не имеют равных даже в современной медицине. Про Киро, конечно, надо рассказать подробно. Он был ведуном, то есть ведал тайны жизни и смерти, умел разговаривать с травами целебными и ядовитыми, знал, как заставить их служить людям; он был советником Вождя, то есть входил в Совет Старейшин (Совет Семи Отцов). И он был влюблен в Зое. Понял я это не сразу, потому что более тактичного и сдержанного человека я еще не встречал, хоть и повидал за свою жизнь немало. Только Хота, кажется, знал все. Хота - мудрый, добрый Хота! - видел всех насквозь: и Киро, и меня, и Зое. Зое прятала глаза и от меня, и от отца, и только на Киро смотрела открыто, с вызовом. Она знала о его чувствах, но ничего ему не обещала, потому что не любила его - хотя не могла не думать о том, что быть женой ведуна очень почетно.
Какая она, моя Зое? Такая, что я влюбился сразу, хотя до этого всерьез любил только дельфинов. Ее волосы пахли медом, полынью, сухим деревом, а руки - красной глиной, из которой Хота делал посуду.
Зое умела рисовать. Так здорово, совсем… м-м-м… цивилизованно. Совсем не похоже на витиеватые узоры, которыми украшали дома и одежду. Узоры рисовали мужчины, а Зое - людей и животных, деревья, дома. Очень любила разные сюжеты: вот пастухи выгоняют коз из загонов, вот спорят соседки, вот мальчишки играют в игру, похожую на наши городки, вот Хота за гончарным кругом, у его ног их домашняя рысь Нин, а за его спиной столпились ребятишки - смотрят. Зое бы книжки иллюстрировать или мультики делать! Но анулейцы ее не понимали. Их женщины никогда не пробовали рисовать, да еще так непохоже на традиционную живопись. Поэтому Зое не показывала свои рисунки никому, кроме Хоты, который безумно ее любил.
Я Зоины рисунки увидел случайно. Пришел в восторг. Она смутилась, быстро все спрятала и убежала, закрыв пунцовое лицо руками. Я ее догнал, отнял руки от лица и сказал, что это здорово, это чудесно, надо гордиться своим талантом. Я держал ее за кончики пальцев, а она смотрела на меня счастливыми и испуганными глазами.