Я вдруг заметил, что мы стоим посреди города, на Белой дороге, и вокруг нас уже стали собираться люди. Зое оглянулась, глаза ее наполнились веселым ужасом, она вырвала руки и опять убежала. Я растерянно посмотрел на людей, окруживших меня, и внезапно со всей силой понял про нас с Зое, понял, что уже ничего нельзя остановить. И тут же увидел в толпе Киро. Лицо его было бледным, глаза горели…
…Мы разговаривали с Зое обо всем. У нее был пытливый ум и чуткое сердце. Ей было интересно все! В каком доме я живу, какие деревья растут рядом с домом, в какие игры я играл в детстве, как я разговариваю с дельфинами, почему ростом я меньше анулейских мужчин, а голос у меня такой громкий (она имела в виду отсутствие анулейской шепелявости, как я понял), откуда у меня шрам на руке и как я смог победить рысь.
Сначала мне казалось странным, что ни Зое, ни старика Хоту не интересуют мои вещи, все те мелочи цивилизации, которые, судя по книгам, так нравятся диким племенам. Я показывал им компас, термос, зеркало, фонарик, но не встречал с их стороны восторга.
- Хорошие вещи, помогают человеку, - говорил Хота и возвращался к гончарному кругу.
Зое смотрела терпеливо и вежливо, тихо улыбалась и вела меня смотреть на гнездо ласточек, на маленькие водопады, на логово рыси с новорожденными котятами. Но больше всего нам нравилось бывать у Человека-со. Так анулейцы называли скальную гряду, которая тянулась вдоль города. Это было хаотичное нагромождение гигантских камней, таких же, из которых построены все дома в городе. Будто великаны играли в кубики разной формы и размера. Похожая каменная гряда была недалеко от Поселка, мы называли ее Хребет Дракона, Жорка любил с нее нырять. Интересно, сколько еще таких "Людей-co" разбросано по острову? Если верить легендам анулейцев, Мать Дельфиниха родила семерых детей.
Зое взбиралась с глыбы на глыбу с ловкостью горной козы, мне было стыдно отставать от нее. Пришлось преодолевать страх и инстинкт самосохранения. Мы забирались на вершину, садились на горячий от солнца белый камень и смотрели на город внизу и лес, лес без края. Только где-то правее горизонта желтела тоненькая полоска. Видимо, это Холмы. Если добраться до них, то Поселок найти нетрудно. Но когда мы сидели с Зое здесь, на носу Человека-со, было ощущение, что мы с ней далеко-далеко от всего мира, на другой планете. Что нет рядом ни молчаливого Хоты, ни красивого Киро, ни Центра и моих дельфинов. Никогда в жизни никого я так не любил, как Зое. Может быть, только маму.
Еще одна анулейская легенда про Людей-co. Это первые люди на земле, те, которых родила Дельфиниха-мать. Они были огромного роста, выше деревьев, такие большие, что лбами доставали до Дома Богов. Люди-co были мудры и терпеливы.
Они быстро научились слушать ветер и понимать море, языки трав, птиц и деревьев. Они нашли огонь и заставили служить себе. Они знали, как делать из букв слова. Трудна была жизнь первых людей на земле, но они никогда не враждовали, не ссорились и во всем помогали друг другу. Они жили так дружно, что темные силы, позавидовав им, наложили заклятье на их детей, и дети их стали малы ростом, и каждые новые рождались все меньше и меньше. Люди-co с высоты своего роста уже не могли разглядеть их. Одно движение Человека-со могло раздавить около десятка его детей и внуков. Чтобы избежать этого, Люди-co замерли. Они так долго лежали и сидели без движения, что в конце концов окаменели. Их тела превратились в камень, камень много веков терпел ветер и воду, порастал мхом и кустарником, покрывался снегом, обливался дождем. Сейчас уже трудно увидеть в очертаниях каменной гряды гигантского человека.
Семерых детей родила Дельфиниха-мать, семь каменных хребтов на Лысом острове. Да, то, что мы называем Хребтом Дракона, тот самый, что висит над морем недалеко от Поселка, - это тоже скелет Человека-со, только поменьше. Когда мы впервые летели над островом на вертолете, то видели разбросанные повсюду каменные нагромождения, хребты, разрезающие лес. С высоты они и впрямь напоминают великана, который лежит на земле, раскинув руки и подогнув колени…
…Я сильно путаюсь и сбиваюсь. Память стирает даже то, что дорого человеку и что он не хочет забывать. И видимо, все-таки милейший Павел Сергеевич колет мне что-то, от чего мозг тупеет и не хочет работать. Отдыхайте, мол, Андрон Михайлович, не тревожьтесь…
Забыл вот рассказать. Прошло недели две, как я покинул Поселок (я уже совсем окреп и мог ходить), и вдруг однажды утром послышался стрекот и шум, еще далекий, странный и знакомый. Он волной надвигался на Город, и в Городе началась паника. Матери хватали детей, уводили в дома, запирали окна и двери, тушили костры и печи. Не прошло и десяти минут, как Город опустел, словно вымер. Я рванулся было на гору убедиться, что не ошибся, что это действительно вертолет, но Зое, прибежавшая с улицы, втолкнула меня в дом, стремительно захлопнув дверь.
- Тушите огонь, громкая птица!
Хота уже потушил огонь в печи и был сейчас невозмутим. Он обнял испуганную Зое и поцеловал ее в макушку, будто с поцелуем желал передать дочери часть своей твердости и спокойствия.
- Это за мной, - растерянно сказал я, понимая, что Лист и Мумука волнуются. Я растерялся, потому что не предполагал, какой переполох поднимет в городе обычный вертолет. Я хотел выйти, но Зое вцепилась мне в руку. В глазах - сплошной ужас. Она лепетала что-то так быстро и взволнованно, что я даже не мог разобрать слов.
В общем, те минуты, за которые летчик мог заметить меня, окажись я на улице, были потеряны, гул мотора утих…
Я стряхнул руку Зое, потому что был зол, но она так смотрела на меня, что стало стыдно.
Город скоро снова ожил, но анулейцы ходили настороженные, притихшие, детей из домов не выпускали, не разводили костров, ничего не обсуждали. Весь день было непривычно тихо, тревожно и как-то грустно. Я понял, что с вертолетом, который здесь называли громкой птицей, связана у анулейцев какая-то давняя беда, переосмысленная и умноженная поколениями, но говорить о нем было нельзя. Я пытался расспросить Зое, но она отмалчивалась. Тогда я пристал к Хоте, и он сказал:
- Не надо вспоминать плохое и говорить об этом вслух, тем более к ночи. Даже если это было давно.
Я не смог добиться от него ни слова. Вертолет еще несколько раз тревожил анулейцев. Чем дольше я здесь жил, тем чаще меня искали. Меня мучила совесть: обо мне волновались в Поселке, и я сильно нарушал покой анулейцев.
Зое как-то после очередного "налета" спросила:
- Ты сказал тогда, что птица прилетает за тобой?
- Да. За мной.
- Она хочет тебя убить?
- Нет, Зое, нет! - Я поцеловал ее. - Это не совсем птица, это… Ну как же объяснить? Это такая машина, вроде той, на которой твой отец делает горшки, только она умеет летать…
- Нет! Ты не знаешь! Она убивает! Она сеет смертоносный туман! Мать моего отца умерла от этого тумана, и ее братья, и ее отец! И много людей, хороших и честных! Громкая птица убивает без разбора, как подлая змея, как голод!
Какая-то страшная страница истории была связана у них с вертолетами. Но кто мог объяснить мне, что произошло на самом деле, если даже упоминание о "громкой птице" заставляло анулейцев дрожать от страха?
- Зое… когда-то давно, может быть, такие птицы принесли вам много горя, но эта птица другая… Ну вот, смотри! У тебя в доме живет рысь, она добрая, ты можешь ее погладить, она ест с руки и помогает вам пасти коз. А в лесу живут злые рыси, одна из них чуть не убила меня! Рыси разные, и птицы разные. Понимаешь?
- Да… - не сразу ответила Зое. - Ты приручил эту громкую птицу?
- Не я… мои друзья. Они волнуются за меня. Думают, что я погиб в лесу, и вот ищут.
- Зачем искать, если погиб?
- Ну… вдруг не погиб. Они надеются.
Зое как-то отодвинулась.
- Они любят тебя.
- Да. Наверное.
- А… там есть женщина, которая тебя любит?
- Нет, Зое, нет. Там никого нет. Только друзья и дельфины…
…Много узнал и увидел я, живя у анулейцев. Хота научил меня лепить горшки. Оказалось, что это очень непросто, и Зое посмеивалась над моей неловкостью и кривобокими кувшинами. Зато, когда получилась более или менее приличная посудина, Зое бережно взяла ее и сказала:
- Оставь это мне. Ты уйдешь, я буду гладить и целовать кувшин, ведь его сделали твои руки.
И тогда я вспоминал, что надо возвращаться.
Еще помню два случайно подслушанных разговора. Первый - Хоты с молодым Вождем.
- Хота, - сказал Вождь сурово, - зачем ты хочешь, чтобы люди считали тебя слепым? Зачем ты притворяешься, что видишь хуже, чем на самом деле?
- О чем ты, мой Вождь?
- Ты знаешь, не лукавь. Твоя дочь и чужеземец.
Хота долго молчал, потом заговорил спокойно и вдумчиво:
- Мы не властны в своем сердце, мой Вождь. Даже ты, даже я. Что уж говорить о юной девушке, души которой впервые коснулась любовь. Разве я своей властью отца или ты, властью закона, сможем остановить движение солнца или ветра? Никогда. Их сердца - как солнце, как ветер. С самого начала я видел, что происходит, но только и смог, что наблюдать за движением их сердец.
- Но он из другой земли! Он, может быть, даже из крысиного народа!
- Чужеземец говорит, что крысиного народа давно не существует. Боги наказали их за злость, и они вымерли. Их теперь даже никто не помнит.
- Радостная весть, но все-таки… - голос Вождя смягчился. - Зое красавица, она может найти себе лучшего мужа среди своего народа, зачем ей чужеземец?
- Зачем ночь сменяется днем, а день - ночью? Ты задаешь не те вопросы, Вождь. Скажи лучше: что мне делать, если он уйдет и заберет с собой мою единственную дочь? Как я буду жить один?
Вождь помолчал, а потом сказал, и его голос был похож на голос размечтавшегося мальчишки:
- А как было бы хорошо, если бы Зое полюбила Киро!
Киро! Это имя прозвучало, как выстрел.
С тех пор как я окончательно поправился и красавец ведун перестал ежедневно меня навещать, я успел (на фоне своего счастья от первой взаимной любви) забыть о нем. Иногда мы встречались в Городе, улыбались, прикладывали правую ладонь к сердцу, в знак уважения, изредка он спрашивал, как я себя чувствую, не гнетут ли меня злые духи. Но все это время я был так по-детски счастлив с Зое, что совсем не думал, что ее и Киро может что-то связывать. Но вот Вождь упомянул его имя, я вспомнил глаза Киро, когда он смотрел на Зое, и как однажды Хота сказал грустно:
- Киро - лучший человек нашего народа… Они дружат с Зое с детства, растут вместе.
Зое вспыхнула и шепнула мне:
- Не слушай!
Но теперь не слушать и не думать я не мог.
Потом я случайно услышал еще один разговор. Я сидел за домом Хоты, в зарослях дикого шиповника, и вдруг увидел сквозь ветки Зое. Она не видела меня, шла к лесу. Я хотел было уже выйти навстречу, как внезапно услышал:
- Зое!
Из-за деревьев вышел Киро. Он подошел и протянул ей руку, но Зое спрятала руки за спину.
- Зое, - укоризненно и вместе с тем жалобно сказал Киро. - Ты убегаешь от меня, прячешься, проходишь мимо, даже глаз не поднимаешь.
- Я просто не видела тебя, Киро, - в смятении сказала Зое.
- Нет, Зое, неправда. Ты чувствуешь себя виноватой за что-то… ты… ты знаешь, что я люблю тебя!
- Нет, нет, Киро, молчи! - Зое зажала уши. - Я не хочу ничего слушать, не хочу знать!
- Зое!
- Нет, Киро! - Голос Зое вдруг стал строгим, сердитым. - Мы выросли вместе, да, это правда. Ты брат мне, и как брат ты сделал лучшее для меня: ты увел от смерти человека, которого Боги послали той женщине, что живет во мне…
Я заметил, как испугался Киро. Видимо, то, что сказала Зое, значило по-анулейски очень много. Может быть, то, что мы с Зое теперь как муж и жена. Я хотел выйти, но понял, что поздно. Невозможно было выйти сейчас и прервать их разговор. Киро вдруг сжал кулаки, глаза его были страшны.
- Зое, ты не можешь! Он уйдет в свою землю, он оставит тебя!
- Замолчи! Ты ничего не понимаешь, - в бешенстве закричала Зое. - Ничего не знаешь! Он никогда не оставит меня!
Она сорвалась с места и убежала. Я сидел в укрытии, боясь дышать. Мне было стыдно, тепло и горько.
Стыдно, что подслушал чужой, такой личный разговор. Тепло, потому что Зое любит меня. Горько, потому что Киро прав: мне в самом деле придется когда-нибудь уйти. Киро спас мне жизнь, а я забрал его невесту - вот что еще мучило меня. В полном смятении я пошел искать Зое, мне было необходимо увидеть, почувствовать ее. Я побродил по лесу и вернулся в дом, и Зое тут же встретила меня улыбкой.
- Зое, - сказал я и замолчал, не зная, что сказать. - Зое!
- Что? - улыбнулась она.
Я прижал ее к себе, повторяя:
- Зое, Зое!
Я видел, что она тоже еще под впечатлением от разговора с Киро, и я звал ее, хотел вернуть, боялся потерять - боялся, что она поверит Киро.
- Ну что, что? - рассмеялась Зое, потом посмотрела мне в глаза, и ее глаза потемнели в ответ. - Что с тобой?
- Зое… ты любишь меня?
Зое замерла, растерялась, опустила глаза.
- Ты задаешь вопросы, которые мужчина не должен задавать женщине.
- Почему?
- У слов большая сила. Если я скажу "да" и ты скажешь "да", мы совершим клятвенный обряд, мы станем мужем и женой и будем принадлежать друг другу всю жизнь.
- Разве мы уже не муж и жена? Зое… ты любишь меня?
- Да.
- Да. Я люблю тебя, Зое. На всю жизнь.
Я поцеловал ее глаза.
- Ты скоро уйдешь, - уверенно сказала Зое.
- Почему ты так думаешь?
- Твои дельфины… Ты сказал, что вы помогаете друг другу жить, значит, без тебя они умрут.
- Дельфины… они очень сильные, Зое.
- А я слабая, - вдруг всхлипнула Зое. - Я умру без тебя!
- Уйдем со мной! Уйдем к морю! Это далекий путь, тяжелый, но я вижу: ты умеешь ходить по лесу, как рысь. Мы справимся.
- А мой отец? Он умрет один, ведь у нас никого нет… Ты не можешь забрать нас всех? Вывести к морю?
И я понял, что именно это я и должен сделать, что в этом весь смысл моей жизни: вывести анулейцев к морю, вернуть прекрасному народу его энко! Но я не мог решить это один. Я тут же представил, как в Поселок выходит около сотни лесных людей, высоких, красивых, странных, как они видят Башню, свою древнюю святыню, море, дельфинов в вольерах. Я представил, что будет с Силиным и Листом, с Мумукой, когда я скажу им, что эти люди будут жить здесь, потому что имеют больше прав на Побережье, чем мы. Я представил, что скажут в Управлении. Надо будет где-то разместить их всех, построить хижины, дать пропитание…
- Я не могу решить это один, Зое. Мне нужно встретиться со своими… со своими Вождями.
- У вас тоже есть Совет Отцов? - удивилась Зое.
- Ну, вроде того, - посмеялся я над Управлением.
- Я думала, ты самый главный, - не смогла скрыть разочарования Зое, - ты ведешь себя, как Вождь.
В тот миг я решил бесповоротно: я выведу анулейцев к морю. В конце концов, я обязан им жизнью!
- Но для этого нам нужно ненадолго расстаться.
- А если твои Отцы не позволят нам вернуться к морю?
- Я уговорю их, я докажу, что вы достойны этого, что вы заслужили.
Зое вдруг выскользнула из моих рук, метнулась вглубь дома, зашумела там, будто что-то искала. Это что-то она спрятала за спиной, когда подошла ко мне. Она старалась быть серьезной и торжественной, но не могла скрыть лукавого блеска в глазах. Как ребенок, который придумал что-то замечательное и не может удержаться и не рассказать.
- Муж мой! - сказала Зое, и я вздрогнул. - Ибо теперь ты муж мне, ведь мы любим друг друга. Я знаю, тебя ждет дорога, трудная дорога через лес. И ты прав, что уходишь. - Глаза ее померкли, она продолжала уже грустно-трогательно. - Я бы считала тебя злым человеком, если бы ты оставил дельфинов, которые привязались к тебе. Я бы считала тебя глупым человеком, если бы ты принял такое важное решение, не спросив совета своих Отцов. Я… я бы считала себя недостойной дочерью своего народа, если бы удерживала тебя, ибо, пока ты здесь, громкая птица не перестанет летать под солнцем, и наши дети будут плохо спать ночами, а матери - бояться за них. Я была бы недостойной и слабой, если бы ушла с тобой, как ты просишь, оставив отца и свой народ. Нет! Я останусь с ними. А ты пойдешь к своему народу, поговоришь со своими Отцами и вернешься (ведь ты вернешься?), чтобы отвести наш народ к морю, а меня - в свой дом. Любимый мой! Твой путь тяжел и долог, но ты придешь назад. Я знаю. Я дам тебе Ханжалик. Он поможет тебе вернуться. Он поможет тебе найти меня, где бы я ни была…
И Зое подала мне на вытянутых руках нож невиданной красоты.
Я всегда спокойно относился к холодному оружию (несмотря на дружбу с Мумукой), но сейчас, честно признаюсь, у меня даже дыхание перехватило.
Вытянутый обоюдоострый клинок серебряно мерцал в ее ладонях. Рукоятка служила продолжением клинка, была обтянута берестой и кожей. Весь нож, длиной в две мои ладони, излучал такую благородную, древнюю, полную достоинства силу, что я сразу понял: он не раз бывал в схватках, он принадлежал настоящим героям и с ним ничего не страшно.
- Мои предки со стороны матери были лучшими оружейниками, - сказала Зое. - Они умели делать такие ножи и топоры, которые сами рвались в бой и защищали хозяина, как самая верная и бесстрашная рысь. За это ножам давали имена, как людям и рысям. Этот нож - последний нож моего деда, маминого отца. Он достался ему от его отца, но никто не знает, кто его сделал, может быть, сами Люди-co. Этот нож зовут Ханжалик. Все умерли из той семьи, я одна, но я не мужчина и не могу ковать оружие и владеть им. Возьми Ханжалик, он поможет тебе вернуться, найти дорогу и защитит от любого врага.
- Зое…
Я хотел сказать, что это очень ценная вещь, что это семейная реликвия, что Хота будет ругать ее, но ничего не сказал. Все слова были бессмысленны. Зое не станет их слушать. Ведь мы муж и жена, и, отдавая нож мне, она не уносит его из семьи.
Я взял с рук Зое Ханжалик. Я не могу забрать Зое с собой, раз она не хочет идти. Я знаю: я вернусь в Поселок, на меня навалится куча дел. Я знаю: Управление не поймет меня, не отпустит, может быть, даже отстранит от должности, но за последние дни я понял и решил для себя: ни дельфины, ни наука, ни карьера - ничто не дорого мне так, как Зое. Я хотел прожить с ней всю жизнь. С анулейцами так с анулейцами. За два месяца жизни у них я увидел, насколько их общество разумнее и гуманнее нашего; насколько честнее и логичнее построена вся их жизнь; насколько каждый из них добрее, смелее, чище нас. Будто они сохранили в сердцах огонь Людей-co, данный Солнцем. А блага цивилизации никогда для меня много не значили, я и приехал-то на Лысый, потому что устал от городов. Но я не могу позволить друзьям и родным оплакивать меня. Это было бы жестоко и нечестно.
Я вернусь, потому что никого никогда не любил так, как Зое. Потому что, когда она смотрит на меня своими синими глазами, весь мир вокруг звенит, а сердце мое сжимается до точки. Потому что ни с кем я не чувствовал такого единения. Потому что, если я не вернусь, каждый дельфин будет напоминать мне о ней. Потому что мне тридцать лет, я хочу семью, я хочу сына, такого же красивого и сильного, как Зое.