…Я ушел рано утром. Зое провожала меня. Я был уверен, что если найду в лесу то место, где меня ранила рысь, то найду и дорогу в Поселок. Наверное, тропинка, вырубленная Мумукиным мачете в чаще, еще не совсем заросла, да и зарубки на деревьях я делал добросовестно. Зое шла первая, я смотрел ей в затылок. Мне не было грустно, я знал, что вернусь, вернусь скоро, что бы там ни решили в Управлении.
…Больше года я вел войну с Управлением. Сначала (по возвращении) мне устроили пышную встречу (ведь они меня почти похоронили), потом дали крепкий нагоняй. За выдумки и сказки. Нет такого народа в этнической карте мира, нет, и все тут. Никто мне не поверил, да и слушать не стал. А Мумука, как назло, уехал домой, ведь началась осень, Жорке надо было идти в школу. Меня отправили к врачу, тот выписал успокоительные.
На меня свалилось столько забот - я как-никак оставался директором научного центра! - что ой-ой-ой!
Я и работал, и решал проблемы, и даже написал две статьи в научный журнал. Поселок расширялся, строился, приезжали новые люди, интересные, молодые. У Листов даже сын здесь родился (так стремительно родился, что не успели на Большую землю). Славный такой мальчишка, глазастый. Сережка. Я смотрел, как Надя с ним гуляет, как встрепанный и невыспавшийся Лист вдруг во время серьезного опыта расплывается в улыбке, как малыш меняется день за днем, и все думал и думал о Зое.
Так прошло больше года. Центр работал стабильно, отлаженно. Нет, проблем, конечно, хватало, особенно с финансированием, но это были проблемы привычные и решаемые. Хуже было у меня внутри, в сердце. Пора было садиться за книгу: я давно заключил контракт с одним научно-популярным издательством, и времени оставалось все меньше. Я ушел в творческий отпуск (Управление расщедрилось, дало целых два месяца!). Я написал первые две главы. А потом собрал рюкзак, сдал полномочия Силину и уехал якобы к маме, в деревню. Там, мол, спокойнее.
Я ушел в лес.
Никто не бывал в этом диком лесу, кроме меня. Никто не знает, что я здесь. Никто не будет меня искать. Если я не сумею убедить Зое пойти со мной, я останусь у анулейцев. И даже совесть меня не мучила (надо будет только маме сообщить).
Это был тяжелый путь. Гораздо тяжелее, чем в первый раз. То ли рюкзак был большой, то ли лес в этом году разросся гуще, то ли теперь я просто очень боялся сбиться с пути. Лишь на пятый день вышел я к Городу.
Здесь и ждало меня самое ужасное. Сначала я даже не понял: может, идет Совет Отцов? Тогда и мне надо переждать, обычай запрещает ходить по Городу, пока Отцы совещаются. А потом подумал: уж не вертолет ли испугал анулейцев? Но я не слышал никаких звуков, кроме лесных. Недоумевая, я перелез через каменную стену и пошел по священной дороге.
Вокруг не было никого. Ни человека, ни костра, ни рыси, ни одной козы. Абсолютно пустой город. Ничего не разрушено, все дома целы, и дорога, и коло - место священного костра. Но было очевидно, что люди ушли отсюда, и случилось это не вчера. Они покинули город не в спешке, а тщательно собравшись. Они ничего не оставили после себя, кроме пустых домов, похожих на каменные глыбы.
В растерянности я обходил Город. Здесь мы с Зое первый раз поцеловались, а здесь жил Киро, вот беседка Отцов, вот обменная площадь. Господи, да что же случилось?
Я зашел в дом Хоты и Зое. В мой дом. Два месяца, что я здесь прожил, стали важнее всей прежней жизни. Тихо и чисто. Зое тщательно убрала дом, прежде чем покинуть его. Ничего не осталось, только мебель да забытая чашечка - маленькая, разукрашенная, будто для ребенка, одиноко стоящая на полке.
Я сел на кровать, на которой спал, когда болел, кровать Хоты. Напротив - кровать Зое. Когда мы ложились спать, то долго смотрели друг на друга, уже лежа, в темноте, почти ничего не видя - все равно смотрели.
Я вздрогнул. Со стены напротив на меня смотрел… я. Зое (кто же еще?) нарисовала меня. Прямо на стене над своей кроватью. Было очень похоже, я как в зеркало смотрелся. Серьезный такой. Ох, Зое, Зое! Где тебя теперь искать? Я подошел к своему портрету поближе и поразился еще больше. Это был не рисунок! Мое лицо было выбито в каменной стене. Барельеф. Так тонко, ювелирно, даже не понять издалека. Каким бы скульптором она стала!
Я пробыл в Городе около суток. Переночевал в доме Хоты, а утром опять вышел в лес. Конечно, надо было вернуться в Поселок. И если бы не мой портрет на стене и не отточенный Ханжалик, что болтался у пояса, я бы, наверное, так и сделал. Где искать теперь анулейцев, я не знал. Они не кочевники - это очевидно. Может быть, они ушли искать море? Тогда, раз я не встретил их по дороге и они не вышли к Поселку, нужно идти на дальнюю сторону острова и искать их на том берегу. Я постоял немного рядом с коло. Может быть, круг священного костра даст мне силы отыскать мою жену. Так вот и превратишься из ученого в язычника.
Нет смысла писать о поисках в лесу. Лес и лес. Деревья, заросли, трава с мой рост. Костры, чтобы отпугивать хищников. Однажды чуть не наступил на гадюку. Ненавижу змей.
…Только что приходил Павел Сергеевич, интересовался, что это пишу все время.
- Да вот… Обещал одному издательству книжку для детей. Про дельфинов.
Он одобрительно потряс седенькой бородкой.
- Вы пишите, пишите. Быстрее поднимитесь.
А в глазах: быстрее забудете ваши бредни.
- Только прошу: не перенапрягайтесь. Вам сейчас это крайне вредно.
- Ладно…
В общем, проблуждал я в лесу порядочно, теперь уже не знаю сколько. Вышел однажды на тропу. Был, кажется, уже сильно измучен. Еда кончилась, вода, правда, была (я нашел в лесу озеро и два родника!). Тропа теперь означала не только встречу с Зое, но и жизнь. Я знал анулейцев, они не дадут мне умереть, хотя и не уверен, что будут мне очень рады. Относились ко мне настороженно, чужеземец все-таки. А Зое? Ждет ли она меня? Может, красавец ведун убедил ее…
С такими тяжкими мыслями поплелся я по тропе. Скоро увидел стену, окружавшую Город, такую же невысокую, как там, в брошенном селении. Пошел быстрее. И тут я увидел ее! Она бежала ко мне, моя Зое, мое счастье, бежала по дороге, коса хлестала ее по спине и плечам, лицо ее сияло, но… Она бежала ко мне будто не просто так, а чтобы о чем-то важном предупредить, защитить, уберечь… Хотя, может быть, это сейчас мне так кажется.
В первую секунду я даже не понял, что случилось. От голода и усталости голова моя плохо соображала, все было как в тумане. Я увидел, как из-за стены медленно встают и наводят на меня луки Хвосты (Хвосты у анулейцев - это что-то вроде полиции. Длинные волосы они убирают в высокие хвосты, поэтому их так зовут).
- Не-е-ет! - услышал я крик Зое.
Через секунду она прижалась ко мне, но тут же кто-то (Хота, наверное) стал оттаскивать ее назад.
- Уходи! Уходи!
Зое рвалась ко мне, а я стоял чурбан чурбаном, ничего не соображая. Уже шагнул было к ней, но тут засвистели стрелы, все смешалось, из Города к нам бежал народ, все кричали. Я ничего не понимал - будто анулейцы вдруг стали разговаривать на другом языке. На мгновение Зое высвободилась, схватила меня за руку.
- Уходи, уходи по тропе в Старый город.
- Пойдем со мной!
- Я приду! Я приду ночью! Уходи, а то тебя убьют!
Ее оттащили. Я видел, как Хота схватил ее за талию и поволок к стене, туда, где стрелы не могли их достать.
- Я люблю тебя! - крикнул я и побежал. Было бесполезно что-либо выяснять. Случилось что-то такое, отчего путь к анулейцам мне заказан. Я бежал, задыхаясь, по тропе, уходя все дальше от Города, от стрел, от Зое, и в висках у меня все стучало: что случилось?
Когда я был уже далеко, до меня донесся крик. Мне показалось, что кричала Зое, но все смешалось, спуталось, и я упал…
Очнулся я уже в сумерках. Вспомнил, что сказала Зое: иди по тропе в Старый город, я приду ночью.
О Господи! Скоро ночь. Где искать этот Город? Я встал и шатаясь побрел по тропе. Не прошло и трех часов, как я увидел стену Старого города. Не было сил даже удивиться. Я-то плутал вокруг несколько дней! В доме Зое я выпил свою последнюю воду и провалился в сон.
Спал я очень долго. Проснулся днем от боли: в мочевом пузыре и в ноге. С первым мы быстро разобрались, а с ногой пришлось повозиться: одна из стрел, оказывается, меня задела. Я дошел до колодца, промыл рану, вспомнил, сколько уже не ел, и тут же услышал:
- Здравствуй.
Я обернулся: Хота. Секунду мы смотрели друг на друга, потом Хота прихрамывая пошел в дом. Я заковылял за ним. Из раны снова потекло, но я все равно шел. И удивлялся: как изменился Хота! Вчера я не успел его рассмотреть, но неужели за год можно так постареть? Из бодрого пятидесятилетнего человека превратиться в дряхлого старика? Что же случилось у них за этот год… И тут меня обожгло: почему не пришла Зое?!
- Садись, Арон (так звала меня Зое и все анулейцы). Садись. Зое не пришла… об этом потом. Вот тебе хлеб и мясо, вот молоко нашей козы. Ты голоден, я вижу.
До сих пор стыдно вспомнить, как я набросился на еду. Пока ел, Хота сходил куда-то, вернулся с мясистыми тугими листьями. Велел приложить к ране.
- Это заживлятка, быстро пройдет.
Я вспомнил, что такой же травой лечил меня Киро, и спросил:
- Зое не пришла, потому что она жена Киро?
- Зое не пришла… - медленно проговорил Старик. - Нет, она не жена Киро. Женщина не может быть женою двух мужчин. Она твоя жена. А Киро давно умер. Наступил на подлую змею, когда собирал травы. Видишь, Город-то пустой.
Я не понял связи, Хота терпеливо объяснил:
- Если ведун умирает не от старости, значит, место это проклято и здесь нельзя жить. Мы должны были уйти отсюда. Ты же видел: в том Городе даже домов нет, все в шалашах живут.
Ни черта я не успел увидеть из-за такого "теплого" приема. Так и Хоте сказал.
- Разве ты ждал другого? Киро погиб отчасти из-за тебя, и ты, как и этот город, проклят. Наши охотники следили за тобой.
- То есть как? - возмутился я. - При чем тут я?!
Мне пришла в голову страшная мысль: Киро сам себя убил, потому что Зое не стала его женой.
Хота покачал головой:
- Я не могу тебе этого объяснить. Зое любила тебя, Киро любил Зое. Он любил ее так сильно, что если бы не ты, то она в конце концов стала бы его женой, на радость всем. Ничего не спрашивай, чужеземец, нет у меня ответов.
- Что же делать? - растерянно спросил я. - Ведь я пришел к вам, к Зое. Я хотел…
Вдруг Хота заплакал. По его лицу тихо катились слезы. Но сказал он строго:
- Молчи, чужеземец! Ты больше не увидишь Зое. Или вас обоих убьют. Она передала тебе еду на обратный путь и вот еще…
Он вынул из кожаной сумки три дощечки с рисунками Зое. На одной был Старый город, на другой - Хота, на третьей - младенец под боком у рыси.
- Сказала: на память.
Я взял рисунки. Взял сумку с едой. Чувство обиды и отчаяния раздавило меня. Зое не хочет меня видеть. Но почему? Из-за Киро? Или ей запрещают законы народа? Или сам Хота? Я вспомнил, как она бежала ко мне вчера. Нет-нет, дело не в Киро, не в Хоте, она просто боится за меня. Или тут что-то, чего я не знаю.
- Хота… Позволь мне забрать ее с собой.
- Нет, Арон, уже поздно. Уходи один.
- Я могу вывести вас к морю!
Старик помолчал.
- Да, Зое говорила мне. Но не сейчас. Надо, чтобы все забылось. Прошу тебя, уходи. Так будет лучше для всех.
- И для нее?
- И для нее.
И тогда я, безмозглый дурак, решил уйти. Хота понял это и поднялся. На пороге он обернулся:
- Ты принес мне много горя, чужеземец, но Зое всегда любила тебя, и я тоже буду любить тебя, пока жив. Прощай.
Тогда я ничего не понял. Обида грызла меня. Я! Все бросил! Я пришел к ним! Хотел вывести к морю! Я плюнул на карьеру! На свою привычную жизнь! А они… так… Хотя, конечно, совесть услужливо подсказала: дело еще и в твоем самолюбии, Степанов. Хотел вывести анулейцев к морю и Управлению и всем-всем доказать, что твои рассказы про них не выдумки.
Я перебрал рюкзак, мысленно поблагодарил Зое за еду в удобной кожаной сумке, набрал воды и отправился в обратный путь.
Я быстро сбился с дороги. Почему, сам не знаю, ведь шел здесь уже четвертый раз. Нога болела страшно, заживлятка не очень помогла.
Тогда я понял, отчего хромал Хота: его случайно ранили Хвосты, когда он оттаскивал от меня Зое. И уже позже, когда совсем заблудился, когда съел все запасы и выпил всю воду, когда не шел, а полз, когда лес наконец расступился и засияла бесконечная холмистая степь (а мне показалось - мираж), теряя сознание, я понял, что Зое умерла…
…Меня подобрали археологи - так мне сказали потом. При мне не было ни рюкзака, ни куртки, ни обуви. Только чудесный нож болтался на поясе разорванных штанов с пятнами крови и пустая кожаная сумка лежала рядом. Я бредил и звал кого-то.
Археологи перевезли меня в свой лагерь, потом на Большую землю. Скитался я, как выяснилось, три недели.
…Все уверяют меня, что ничего не было. Все привиделось. А нож? Повезло вам, Андрон Михайлович, такая находка! Мы копаем, копаем, одни черепки да осколки, а тут - законченная работа, и как новенькая, и вязь-то по ножнам такая же, как на черепках и Башне…
На этом записи обрывались.
Мы долго молчали.
- Значит, Степанов - отец Лойко… - сказал наконец Максим.
- Бедная Зое! - дрогнувшим голосом сказала Роська. - И Степанов бедный…
- И Лойко, - сказал Максим.
- И Хота, - добавил я.
- Смотрите, ребята, здесь еще кое-что, - сказал Максим, перелистнув пару чистых страниц.
Страница за страницей шли непонятные формулы - кажется, химические, но я не уверен. Потом - схемы и чертежи. И вдруг Максим воскликнул:
- Это же "Ласточка"!
- Значит, это Степанов хотел построить самолет? Он хотел лететь за Зое!
- Нет, - сказала Роська. - Он бы тогда об этом написал. И смотрите, здесь же совсем другой почерк - и в формулах, и на схемах. Это Игорь.
Да, наверное, это был Игорь. Украв у Степанова тетрадь, он понял, кто кроме дельфинов может стать его оболочкой для бомб. И начал готовиться. На одной странице мы увидели нарисованную карту и узнали дорогу к Запретной зоне. Там же был план Центра. Со всеми домами, вольерами, лабораториями.
- Почему же он не полетел на самолете? - удивился Максим.
- Может, не смог собрать? - предположил я.
- Скорее, передумал, - заметила Роська. - Понял, что анулейцы боятся громкой птицы.
- А скорее всего, он нашел вот это. - И Максим ткнул в еще одну схему.
Мы сразу узнали Маяк. Под ним стоял красный крестик, от которого шла стрелка к Зеленому холму и дальше, через холмы и лес, к Старому городу, где на месте коло стоял еще один крестик. И снова стрелочка, даже две. Одна вела к Новомутороду и дальше, вторая - на восток, к Человеку-со, но не к тому, что был здесь, в городе, а к другому. Вокруг Нового и Старого городов стрелочки - подземные ходы - разветвлялись, пересекая друг друга и путаясь, прерывались, заканчивались вопросительными знаками. Все было прорисовано четко и понятно. Всего на схеме было обозначено четыре Человека-со. Вверху листа стояли три вопросительных знака.
- Он искал другие скалы.
- Получается, все Люди-co связаны вот такими подземными ходами?
- И один из них ведет в Поселок. К Маяку.
Мы не стали оставлять тетрадь в тайнике. Теперь мы боялись с ней расстаться. У Максима на штанах были такие большущие карманы, что, по словам Вероники, в каждом могло поместиться по ведру картошки. В одном Максим всегда носил блокнот с ручкой и пачку ванильных сухариков, которые обожают шуршуны. Во второй карман он положил тетрадку: так надежнее.
- Надо вернуть ее Степанову, - сказал Максим.
- Бедный Степанов, - опять вздохнула Роська…
Глава VIII. Побег
1
Прошло три дня, а Лойко все не появлялся. В городе не беспокоились. Наверное, это было принято, что ведун уходит надолго.
Утром пришел старик Хота, дед Лойко. Он правда был очень стар. Сгорбленный, худой, весь седой. Но что же тут удивительного?
Хота долго не мог заговорить.
- Дедушка Хота, - сказала Роська, подсаживаясь к нему. - Вы что-то хотели сказать нам, да?
Хота положил руку на Роськину голову - видимо, погладить хотел.
- Наш ведун… - сказал он шепотом, - так давно ушел он и все никак не вернется. Я уже ходил в Старый город, но его там нет. Что мне делать?
- Но он же ведун, - осторожно начал Максим, - что с ним случится?
- Что угодно может случиться с неопытным мальчишкой в лесу. А Лойко такой невнимательный, такой рассеянный!
- Лойко?! - вскричали мы почти хором.
Старик вдруг усмехнулся и весело посмотрел на нас:
- Вы думаете, я не знаю? Лойко тоже думает, что не знаю. Глупый мальчишка! Разве цветом кожи обманешь того, кто тебя вырастил? Я знаю Лойко лучше, чем он сам себя. Не пойму, зачем он обманывает весь народ, и Отцов, и Вождя. И пока не узнаю, буду молчать. Но… его так давно нет! А лес такой страшный!
Тут мы не выдержали и все ему рассказали. Хота слушал, молчал, только седая голова его опускалась все ниже.
- Пойду за Лойко, - сказал Хота и у самого выхода добавил: - Сегодня Совет. Может, у вас хватит смелости рассказать все Отцам, если вы не верите, что этот человек - Посланник Богов?
Когда Хота ушел, мы вдруг услышали отдаленный гул. Тут же в Городе поднялась страшная суета, все прятались по домам, гул нарастал.
- Это… это вертолет! - закричала Роська. - Мальчики, это нас ищут!
Мы рванулись к выходу, но тут два Хвоста вбежали к нам в шалаш. Они были очень напуганы. На их обычно невозмутимых лицах был написан ужас.
- Громкая птица! - крикнул один, другой сгреб рвущуюся Роську и меня и повалил на пол. Он ладонями прижал наши головы к земле так, что мы чуть не задохнулись!
Гул вертолета было слышно еще какое-то время, потом все стихло. Хвосты отпустили нас и безмолвно вышли.
У нас не было сил ни плакать, ни возмущаться.
- Теперь нас никогда не найдут, - сказала Роська.
- Значит, надо выбираться самим, - сказал Максим.
Легко сказать! После вертолета нам запретили гулять. Один раз мы услышали, как пришли Ботко и Ола, как они требуют пустить их к нам, но их не пустили.
Когда начали сгущаться сумерки, к нам в шалаш пришел Игорь.
- Ярослава Андреевна, вас вызывает Совет Отцов. Даже не знаю, почему только вас, - едко усмехнулся он. - Держитесь достойно, дитя мое. И помните: спасти вас может только Посланник Богов, Игорь Онтов будет бессилен.
До чего же противная у него улыбка! А раньше я считал его симпатичным! Роська растерянно оглянулась на нас. Максим пожал ее руку и еле заметно кивнул: держись, мол.