"Пытки" - явно не то слово, которое поднимает настроение, и вопросов больше никто не задавал. Все были напряжены до предела, каждый старался загнать страх в самую глубь души.
Серафин вел их по запыленным коридорам, таким узким, что приходилось идти гуськом. Они крались мимо незапертых камер, откуда шел отвратительный запах, хотя уже давно в них не помещали арестантов.
За стенами Дворца разливалась весенняя свежесть, а здесь, под свинцовым потолком было нечем дышать. Застойный жаркий воздух свинцовых камер врывался в легкие, как струя горячей воды. Только Лалапея, чей львиный народ вышел из знойных пустынь, была свежа и бодра. Они с Ункой иногда перешептывались, но Серафин не мог расслышать ни слова.
Наконец они добрались до большого пустого помещения - бывшей камеры пыток. Серафин подошел к узкой железной двери с зарешеченным оконцем. Дверь была заперта, но он тут же открыл ее кончиком кинжала. Там оказалась узенькая крутая лесенка, ведшая вниз и, видимо, прорубленная внутри стены.
- Эта лестница упирается в одну из деревянных панелей на стене зала в верхней части Дворца, - прошептал Серафин. - Теперь идите молча и готовьтесь увидеть шикарный фейерверк.
- Серафин! - схватил его за руку Тициан.
- Чего тебе?
- А когда мы это сделаем… ну, если живы будем, как мы отсюда выберемся?
Серафин с шумом втянул в себя воздух - не потому, что там трудно было дышать, а потому, что давно боялся этого вопроса. С другой стороны, он был даже рад покончить с этой темой. Он бросил на Лалапею быстрый взгляд, но она всего лишь ободряюще кивнула, словно поручая ему ответить. И, понятное дело, взять на себя всю ответственность.
Серафин вздохнул и сказал:
- Всем вам известно, что смертью Фараона дело не кончится. Нас будут преследовать его телохранители, а внизу ко Дворцу через пару минут подоспеют воины-мумии. Не говоря уже о жрецах Хоруса и… - тут он снова взглянул на Лалапею, - о военачальниках-сфинксах.
Боро не то хрипло хохотнул, не то взвизгнул, но на него никто даже не оглянулся.
- Значит, всем нам крышка.
Серафин пожал плечами.
- Возможно. А может быть, и нет. Все зависит от нашей ловкости. Если удастся вернуться, будем отступать этим же путем. Мимо камер вниз по винтовой лестнице к подземным ходам.
- А потом?
- Потом - кто куда.
- Нет, - возразила Унка. - Не совсем так. Внизу нас будет ждать помощь. Вы помните о старом лодочном причале под улицей Фузери? Мы только что проходили мимо водного резервуара, помните? - Ребята кивнули. - Там нас будут ждать и помогут скрыться.
Дарио присвистнул:
- Русалки?
Унка не ответила, но все поняли, что так оно и есть.
Все уже вынули свое оружие. У каждого был шестизарядный револьвер и полный патронташ. Кроме того, у Дарио, Борой Тициана были сабли. В руке Унки сверкал нож, совсем небольшой, но, по мнению Серафина, острее любого клинка.
У Лалапеи никакого оружия не было. Однако Серафин был уверен, что у нее найдется средство защитить себя. Она ведь сфинкс, существо волшебное. Это она свела их всех вместе и - хотелось ему надеяться - знает, как покончить с Фараоном.
В конце лесенки они натолкнулись на дверь, высокую и широкую, которая должна была служить задней стороной одной из панелей в стене зала. В панели не было ни замка, ни задвижки, и открывалась она, понятно, с помощью секретного механизма из зала.
Лалапея отступила на шаг и встала за спинами ребят. Так было нужно. Ей требовалось некоторое время, чтобы ее магия подействовала на Фараона. Мальчишки остановились. Но через полминуты Серафин и Дарио переглянулись, кивнули друг другу и вместе ринулись на деревянную преграду. Панель с глухим треском вылетела из стены и рухнула на пол с той стороны.
Взвилась пыль, раздался грохот. Серафин на миг оцепенел, но тут же с диким воплем бросился вперед, перепрыгнул через упавшую панель и очутился в зале. Рядом были Дарио и Унка, а за ними - Тициан и остальные.
Тотчас на них кинулись воины-мумии, словно только их тут и ждали. Эти два воина стояли на посту у больших двустворчатых дверей, которые вели в следующий зал. Высокие створки были инкрустированы золотом, искрившимся в свете многочисленных газовых ламп. Казалось, что по дереву шныряют золотые змейки в веселой игре отраженных бликов.
Тициан первым всадил пулю в одного из воинов-мумий, но попал ему в плечо. Только следующее прямое попадание в лоб вывело мумию из строя.
Ребята палили из всех стволов. Боро чудом уклонился от серповидного ятагана. Клинок скользнул по волосам и слегка задел голову. Кровь залила лицо, но Боро изловчился, прицелился и выстрелил. Пуля не попала в цель и вонзилась в золотые двери. Тут подскочил Дарио, взмахнул саблей и снес мумии череп с плеч.
Первая преграда была преодолена. Серафин бросился к золоченым дверям.
В мгновение ока Унка снова оказалась рядом. Он хотел распахнуть двери, но его остановило громкое рычание, доносившееся от главного входа в зал. Из широкого коридора к вратам спешило подкрепление. Только бы не жрецы Хоруса. А если военачальники-сфинксы - и того хуже.
Серафин не стал мешкать, вышиб правую створку золоченой двери и ринулся внутрь с револьвером в руке. У него не было ни малейшего опыта в обращении с огнестрельным оружием, но он надеялся на свою ловкость - или на удачу - и не сомневался, что не промахнется при встрече с Фараоном и его визирями.
Посредине второго зала стоял диван, покрытый ягуаровыми шкурами. У стен никого не было, зато в центре зала Серафина встретили четыре сфинкса, мрачно глядевшие на него. Они были вооружены ятаганами, еще более длинными, чем у воинов-мумий. Сфинксы стояли неподвижно, как изваяния; только один из них шевельнул хвостом, словно бы мух отогнал.
"Ишь ты, мух отгоняет! - промелькнуло в сознании Серафина. - А мы тут жизнью рискуем. Или зверюга нас за мух считает?"
В это мгновение Серафин потерял всякую надежду.
Мысль об измене явилась вдруг, внезапно и не была связана ни со сфинксами, ни с тем, что они, по всей видимости, ожидали вторжения незваных гостей, а всего лишь - с легким, едва заметным взмахом львиного хвоста.
"Да, мы мухи! - снова пронеслось у него в голове. - И больше ничего".
Сзади раздался дикий вопль, и Серафин краем глаза увидел, как в разбитую дверь вломилась еще дюжина воинов-мумий. Их встретили Боро и Тициан, которые мощными ударами сабель раскроили черепа передним воинам. Взвилось серое облако пыли, оседавшей на плечи сражавшихся.
Серафину странным образом вдруг стало казаться, что все происходит в каком-то замедленном темпе, что время едва-едва идет. Словно бы сражение происходит где-то под водой. Движения у всех какие-то вялые и неспешные… На секунду его охватило чувство безумной радости.
"Волшебство Лалапеи! Наконец-то она пришла на выручку!"
Но тут же пришел в себя. Нет, это - не магия. Вовсе не магическое действо. Это ему самому все так привиделось, словно время замедлило бег, потому что на миг он отключился от действительности и был словно в шоке. Шок - и осознание страшной реальности.
"Сражение проиграно"
Дарио косил воинов-мумий одного за другим с непостижимой легкостью, но шансов на победу у него не было никаких. Врагов было слишком много, и рано или поздно ему пришлось бы уступить их натиску.
Серафин отразил нападение воина-мумии, подкравшегося к нему сзади. Но все происходившее уже не воспринималось как настоящее и казалось ирреальным, потусторонним и даже нелепым, как нелепы и его собственные действия. Словно бы он смотрел на свое махание саблей со стороны… И тут вдруг понял, какой промах они допустили - он сам, и Унка, и все остальные.
Они доверились предателю.
Лалапеи нигде не было видно.
Серафин заорал так неистово, что даже воины-мумии остановились. Он рванулся к ним, подхватил упавший ятаган и обрушил его на череп первой попавшейся под руку мумии. Унка прикончила еще одну. И вот тогда-то пришли в движение сфинксы и подступили ближе. Серафин успел заметить, что ягуаровый диван был пуст. Не было там и визиря.
- Лалапея! - взревел он в ярости, но никто ему не ответил.
Дарио обернулся на крик, и в его взгляде сквозила такая безысходность, такое безразличие, будто чья-то невидимая рука загасила в глазах парня последние проблески надежды.
Унка схватила Серафина за руку и увлекла его назад, в первый зал. Там стоял Тициан с револьвером и, уже не целясь, неистово отстреливался, пока Дарио не вышиб у него оружие из руки - шальная пуля могла задеть своих.
Лалапеи нигде не было видно. Ни следа.
Через главную дверь в зал ворвалось несколько воинов-мумий, которые отрезали им путь к отступлению. Серафин оглянулся, ища спасения. И увидел, как Боро выхватил из-за пояса фляжку и быстро втянул в рот ее содержимое. Он раздул щеки, но жидкость не проглотил. В миг чиркнул спичкой и выпустил изо рта струю прямо на подступавших воинов-мумий. Он не почувствовал боли от охватившего руку огня и даже не оглянулся на Дарио и Аристида, чтобы предупредить их о своем намерении до того, как взметнется столб пламени.
- Бежим! - крикнула Унка, когда перед ней выросла стена огня, бушующий хаос, откуда выскакивали горящие фигуры, перенося огонь на других.
Передняя часть зала мигом превратилась в кромешный огненный ад.
- Назад! - завопил Серафин, но Боро его не слышал и продолжал опрыскивать врагов своей огненной слюной. Он только тогда очнулся, когда пламя охватило его ноги. Быстро повернулся, увидел друзей, спасительную дверь и хотел бежать.
Но было поздно. Один из сфинксов выпрыгнул из большой двери и, стараясь не попасть в пожар, охвативший уже ползала, догнал Боро, когда тот в горящей одежде подскочил к выбитой потайной двери. Кривой ятаган размером с большой древесный сук взметнулся вверх и опустился на голову парня.
Серафин вскрикнул и бросился было назад, в зал, но туда уже ввалились другие мумии. Тут его кто-то увлек в открытый проход, и он понесся вслед за Ункой вверх по лесенке, за ним прыгали по ступеням Тициан с Аристидом. Оглянувшись, Серафин увидел, что сфинксы, что-то злобно выкрикивая, переминаются с ноги на ногу у нижней ступеньки: лесенка была слишком узка для огромных львиных тел. Даже если бы они попытались сунуться туда поодиночке, было бы нетрудно с ними расправиться.
Но об этом никто из беглецов не думал. Даже Серафин, которому несметное число раз приходилось спасаться бегством, был во власти страха, леденящего душу. Не чуя под собой ног, он пронесся мимо камер пыток, добрался до винтовой лестницы и сломя голову помчался вниз по ступеням. Если бы их внизу поджидали враги, то могли бы взять их голыми руками: только у одного Дарио еще была сабля. Тициан хотя и размахивал револьвером, но патроны все расстрелял. У Аристида вообще не было оружия, и он на бегу зажимал ладонями уши, словно бы отгораживаясь от ужасов внешнего мира.
Один за другим мальчики вместе с Ункой нырнули в люк и оказались под землей. Никто из них и не подумал задвинуть за собой крышку люка: египтяне и так поймут, куда они скрылись.
- К причалу! - хрипло распорядилась Унка.
Никто не спрашивал о Лалапее. Ее с ними не было, и все, казалось, понимали - почему. Теперь, когда они бежали друг за другом в темноте по тайным ходам, шлепая по лужам и едва не разбивая лбы о низкие перекрытия и опоры, Серафину впервые пришла в голову мысль, что он, он сам мог воспрепятствовать катастрофе. Не допустить того, что произошло. С самого начала судьба ребят была в его руках. Если бы он только прислушался к голосу инстинкта и не согласился на просьбу женщины-сфинкса, если бы он не положился на вмешательство сверхъестественных сил и если бы не поверил Унке, убеждавшей, что Лалапее можно доверять. Да, если бы тогда послушался своего внутреннего голоса и прислушался к себе один только раз, - Боро остался бы жив.
Серафин в какой-то мере кривил душой. Он не только чувствовал, но знал, прекрасно знал, что затея была очень рискованной, не сравнимой с его былыми воровскими вылазками. Но ему льстило, что женщина-сфинкс выбрала именно его, чтобы проникнуть во Дворец. И он попал в западню, поддался ее сладким уговорам.
Он поднял голову и взглянул в темные глаза Унки. Взгляд русалки был, как всегда, непроницаем. Она сорвала платок с лица и обнажила свою акулью пасть.
- Подожди, не спеши ее обвинять, - сказала она. Без платка и маски ее голос звучал четче и резче.
- Не… Не обвинять? - повторил он недоверчиво. - Ты, наверное, шутишь.
Но Унка не ответила, повернулась и побежала догонять опередивших ее ребят.
Серафин тоже прибавил шагу, пока снова не поравнялся с русалкой. Что она хотела сказать? Как могла она требовать, чтобы он не винил Лалапею за измену, за то, что Боро сгорел во Дворце, да к тому же и сами они с минуты на минуту могут погибнуть? И во всем этом Лалапея не виновата?
Он бежал из последних сил и дышал, как загнанная лошадь, а иначе громко рассмеялся бы. И еще ему очень хотелось наорать на кого-нибудь, на Унку или на кого другого, и сорвать поднявшуюся в нем злость, причинить кому-нибудь такую же боль, какую испытывал сам.
- Успокойся, - сказала Унка на бегу, пригнувшись под низким сводом коридора. - Это не поможет.
Он понял, что ей приходят в голову те же самые мысли и она испытывает такую же ярость и такое же разочарование.
Они все были обмануты. Лалапея всем воткнула нож в спину.
Совсем выбившись из сил, они добрались до подземного причала. Здесь прорытый под землею канал соприкасался с сухопутным ходом. На воде покачивалась лодка, то и дело ударяясь о каменную стенку. Она была очень странной формы, гораздо больше и кругже, чем весельный ялик, а про длинную, стройную гондолу и вспоминать было нечего.
- Морская черепаха, - заметила Унка, - Точнее сказать, ее панцирь. Это все, что от нее осталось после гибели на дне морском.
Повернутый на спину черепаший панцирь достигал в диаметре нескольких метров и был глубок, как огромная суповая миска.
Унка торопливо распорядилась:
- Живо! Влезайте туда!
Дарио замешкался.
- Куда? В эту черепаху?
- Да, черт побери! - Глаза Унки пылали гневом, - Некогда языком болтать!
Перебираясь через кучи гниющих водорослей и хрустящих под нотами останков всяких морских животных, стараясь не дотрагиваться до зловонного подземного мусора, мальчики по очереди влезли в панцирную лодку.
Унка последней забралась в этот плавающий черепаший щит и села рядом с ними на дно. Шершавая внутренняя поверхность панциря холодила Серафину ноги, но он ничего не замечал. Потому что холод проник ему в сердце и он превратился в ледяного истукана, которого уже ничто не трогало.
Внезапно вокруг их импровизированной лодки в воде показались чьи-то головы. Сначала только лбы и глаза - большие красивые глаза. Затем на поверхности появились и лица русалок. В полутьме их зубы поблескивали на воде, как осколки луны.
Их было восемь - вполне достаточно, чтобы отбуксировать тяжелый черепаший панцирь по лабиринту каналов в открытое море. Аристид что-то бормотал себе под нос и не мог отвести взор от ближайшей русалки, хотя едва ли можно было различить в темноте что-либо, кроме раскинувшихся на воде длинных волос, которые медленно поплыли вперед. Русалки потащили сквозь тьму подземелий этот странный, но надежный роговой плот, на котором спасались беглецы. Воздух был насыщен запахом подгнившей рыбы и прелых водорослей.
Серафин взглянул на Унку. Русалка сидела, опершись локтями о край панциря, и смотрела на темную воду. Вероятно, ей очень хотелось скользить вместе со своими сестрами в холодной глубине и вместо ног иметь чешуйчатый рыбий хвост.
Русалки то подталкивали панцирь, то протаскивали его через бесчисленные повороты и изгибы, везли сквозь низкие тоннели и по открытым каналам, пролегавшим вдоль домов с закрытыми окнами, мимо каких-то садов и меж-заброшенных зданий. Серафин потерял всякую ориентацию. Впрочем, дорога его мало интересовала.
У него из головы не выходила Лалапея и все то, что они из-за нее пережили. Он не мог понять причину ее поступка. Почему ей надо было возглавить восстание, а потом так бессмысленно их погубить?
"Подожди, - сказала Унка, - не спеши ее обвинять".
Ему очень хотелось узнать, что она имеет в виду, но расспрашивать было не время. Ни у кого не было ни сил, ни настроения разговаривать. Хотя, если бы они выговорились, было бы легче стерпеть боль поражения. Но в те минуты никто об этом не думал. Все сидели молча, уставившись в одну точку, - кроме Аристида, который продолжал что-то бормотать и напряженно смотрел куда-то в темную пустоту.
Конечно, одно дело слушать о воинах-мумиях, о сфинксах, о страшной мощи кривых ятаганов, и совсем другое - видеть смерть друга и сознавать, что свою жизнь он отдал за них.
Серафин не был уверен, что сейчас они смогли бы постоять за себя, если бы на них напали враги. Только в сказках бывают герои, которые сражаются день и ночь, а если и спасаются бегством, то с победным криком на устах.
Нет, в жизни так не бывает.
Они все поставили на карту и проиграли. Боро погиб. Пройдет немало времени, прежде чем они перестанут об этом думать. Даже Унка, отважная, решительная, жестокая Унка, не может скрыть своей печали.
По знакомым силуэтам крыш Серафин понял, что они пересекают квартал Канареджо в южном направлении. Если русалки намерены вывезти их из Венеции, это - самый правильный путь, потому что на севере начинается твердая земля, материк. Но он прекрасно понимал и то, что в Лагуне, в открытом море они станут легкой добычей египтян. Даже если осада снята, ибо город был взят, - там оставались патрульные суда, которые их очень скоро обнаружат.
Но ему не хотелось говорить, и он молчал. Вконец обессиленный, он был только рад, что кто-то заботится о сохранении его жизни и будет, конечно, впредь действовать разумнее, чем до сих пор действовал он сам.
Вскоре перед ними открылся выход из последнего тоннеля прямо к морю. Над Лагуной нависало все еще черно-бархатное ночное небо, а звезды отражались на поверхности воды мерцающими бликами. Открывшаяся панорама вселяла едва ли не благоговейный трепет перед необозримостью пространства. Ночной ветерок обдал беглецов свежестью, наконец они вздохнули полной грудью.
Черепаший панцирь медленно выплывал из тоннеля. В ста метрах от них из темной воды поднимался остров Сан-Микеле, где находилось венецианское кладбище. Желтоватая стена, окружавшая остров, казалась при слабом свете звезд серой и грязной, будто сложенной из костей тех, кто за ней похоронен. С давних пор это место было отведено умершим, чьи имена были выгравированы на многих тысячах надгробий и памятников.
Во тьме над островом, не шевелясь, висел трупосборник.
Дарио хрипло выругался. Остальные не могли проронить ни звука. Умолк даже Аристид, ранее бормотавший что-то себе иод нос.
Трупосборник черным треугольником рисовался на звездной картине неба. Колоссальная, внушающая ужас пирамида повисла на высоте нескольких десятков метров над островом. Днем вокруг нее, конечно, носились бы солнечные лодки, но теперь, в темноте, они не могли взлетать в воздух.