- Уроки - это правильно, - пробасил дядя Патрик. - Одобряю! Всегда тебя ставлю своим обормотам в пример: смотрите, говорю, вон как вкалывает, а вы только и знаете, что перед компом задницы просиживать да на киношку деньги клянчить.
Марта вежливо покивала и сбежала в ванну, помыть руки.
Ну ладно, вообще-то не только за этим. Просто ей было интересно, что так долго можно делать на кухне.
- …да, хорошо, - говорила Элиза отцу. - И хлеба купи, раз уж всё равно выходишь.
А когда закрылась дверь, добавила, совсем другим тоном:
- Вот так оно и было. Все последние годы. Понимаешь?
Тётя Мадлен промолчала - видимо, просто кивнула.
- Когда я выходила за него замуж… Господи, он же был совсем другим! Ты ведь помнишь… Что с ним случилось? Что с ним случилось, Мадлен, а?
- Ты это не застала, - тихо произнесла тётя. - Это после гор. Наверное, не стоит мне так говорить, но… но это правда. Гиппель ведь тоже изменился. Знаешь, когда-то давно, в прошлой жизни… ну, я ведь готова была выйти за Элоиза.
Марта стояла, вода текла, из крана текла и по лицу тоже.
Это всё было неожиданно. Как будто предательство родного человека.
Нет, подумала она, не как будто, это и есть предательство. Но почему? Почему тётя такое говорит?
- …все соки из меня выпил. Не ругался, не скандалил. Просто молчал. Чуть что не так - ходил и молчал, понимаешь? И вот теперь ещё это.
- Ну, ничего. Что мы можем? Надо как-то пережить, Элиза. У других вон… хуже, намного хуже.
Мачеха рассмеялась сухим смехом, сняла с плиты чайник.
- Тебе с сахаром? "Хуже"… Я не знаю, как у других, Мадлен. Если честно, на других мне плевать. А я ведь надеялась, представляешь. Думала, он вернётся другим. Клин клином, как говорится.
Она снова лязгнула чайником, помолчала.
- Ладно, - сказала тётя, - что есть - то есть. Мой тоже, знаешь, не подарок. Давай разбираться: что они тебе сказали? С какими там документами проблемы, чем аргументируют?
Марта вытерла лицо, закрутила краны и вышла из ванной, даже не глянув в сторону кухни.
- Ну хорошо, - закинув руку на спинку стула, возражал дядя Патрик, - а вот, допустим, мы закроем на это глаза. Допустим, махнём: живите как хотите, не наше дело. Так? Так да не так! Поскольку, в конечном счёте, всё в мире взаимосвязано, и если мы вспомним историю - да вот взять хотя бы тех же драконов!..
Гиппель уже пересел на диван; с рассеянной улыбкой, царапая ногтем какое-то пятнышко на покрывале, где спинка, он слушал и невпопад поддакивал.
Марту эти двое даже не заметили - к её величайшему облегчению. Вряд ли они обратили бы внимание на покрасневшие глаза, но могли ведь начать обычные расспросы - про школу, про кем мечтаешь стать.
А она сейчас мечтала стать настоящей ведьмой. Такой, чтобы превращала в жаб и уховёрток одним только взглядом.
Захлопнув дверь, Марта присела на кровати и крепко впилась пальцами в матрас. Её трясло, от ярости и бессилия, и от страха перед чем-то, чему она сама ещё не могла найти названия. Она смотрела на постер с Джимом "Пернатым Псом", висевший на двери, на несколько детских рисунков, подаренных ей воспитанниками Инкубатора, на паззл в рамке: принцесса Мельюсина принимает клятву верности у вассалов, репродукция древней фрески. Вся комната казалась ей сейчас чужой, не комната - музей. Облупившаяся фреска, анахронизм, паззл из прошлой жизни.
Из жизни, в которую ей никогда, никогда не вернуться.
Она упала навзничь и закрыла глаза, заставила себя расслабиться, дышать носом. Думать о чём-нибудь, блин, хорошем. О чём-нибудь, чтоб вы все сдохли, позитивном. Светлом, ага. Добром.
И тут прямо у неё над ухом мобильный врубил на полную "Марш негодяев": "Эй, красотка, мир будет нашим, всё будет так, как мы скажем!.."
- Чистюля?
- Марта, привет! Ты там одна?
- Слушай, извини, я забыла. Да и не вышло бы сегодня: у нас тут гости и всё такое. Тебе совсем срочно их перемолоть?
- Чего? - удивился Чистюля. - А, ты про кости! Да нет, это ладно, день-другой подождёт.
- Вот и класс. Ну так а звонишь тогда зачем?
- Насчёт костей.
- Стоп. У кого-то из нас проблемы с памятью. Ты мне сейчас что…
Чистюля шумно вздохнул:
- Дай сказать, а? В общем, так: ты когда в последний раз виделась с Губатым Марком?
- Когда виделась - не помню. Говорила - часа полтора назад. А тебе-то он зачем сдался? Или решил ему сплавить свою долю?
Чистюля засмеялся нервным смехом:
- Да уж слава богу, что нет. Его взяли.
Марта встала, подошла к двери и прислушалась. В комнате было тихо, голоса - все четыре - долетали из кухни.
- Что значит "взяли", в каком смысле?
- Я пока сам толком не знаю. Выложили ролик, кто-то случайно рядом оказался, когда егеря выводили его из "барсука". Уже с наручниками. В комментах пишут, что обвиняют в незаконной добыче и перепродаже драконьих костей.
- …
- Эй, чего молчишь?
- Я не молчу, - медленно сказала Марта. - Я думаю. Он мне звонил, понимаешь? Вот на этот самый мобильный.
- И не в первый раз?
- Не в первый.
Чистюля присвистнул.
- Соображай тогда, и быстро. На фига ты ему была нужна. Один бы раз - ну, ошибся номером. А так… Может, скажешь, когда будут спрашивать, что клинья к тебе подбивал?
- Иди ты!
- А не зря Стефан-Николай говорит, что у тебя заниженная самооценка. Хотя, конечно, с другой-то стороны…
Марта неожиданно для самой себя засмеялась:
- Ну ты и трепло!
- Трепло там или нет, а насчёт клиньев идея годная. Если надо, мы подтвердим. Думай, в общем. И про наш запас… его бы перепрятать, наверное.
Тут Марта вспомнила про услышанное за столом. Чистюля выслушал её, настороженно сопя в трубку, но перебивать не рискнул.
- Посоветуемся, - сказал. - Раньше воскресенья всё равно ведь никак не выберешься.
Марта прикинула: теперь-то она Губатому завтра вряд ли понадобится. А на то, что у него там наклёвывалось, рассчитывать не приходится.
- Почему же, - возразила. - Очень даже могу. В школе обсудим.
Весь вечер она ждала, что ей позвонят или даже возьмут и явятся за ней в дом. Делала уроки, а вполуха прислушивалась к разговорам в кухне и к тому, что творилось во дворе. Пару раз, когда подъезжали машины, когда хлопали дверцы, - не выдерживала, выглядывала в окно.
Но егеря не ехали, а гости разговаривали с Элизой слишком тихо, словно нарочно. И задачки, что самое гадское, категорически в таких условиях не решались.
В конце концов все разошлись. Дядя с тётей поспешили на электричку, чтобы к ночи быть в Истомле, Гиппель взялся их проводить. Отец помог мачехе убрать со стола и снова лёг в гостиной. Марта слышала, как скрипит под ним диван.
Она тоже легла, но не могла заснуть.
Поэтому слышала, как он встал. Постоял, вздохнул, словно на что-то решаясь.
Скрипнула дверь спальни, аккуратно закрылась.
Марта лежала в темноте, делала вид, что пытается заснуть и совершенно не вслушивается в тишину. Не различает едва слышные голоса - мужской и женский. Скрип пружин. Удивлённый, сдавленный вскрик.
Утром, когда она шла, полусонная, шаркая тапками, на кухню, отец был всё там же - на диване. Уже не спал, просто лежал, уставясь в потолок. И кажется, улыбался.
Глава четвёртая. Осмотр и выводы
- Про осмотр слышала? - первым делом спросил Стефан-Николай.
Он ждал Марту во дворе: бросил сумку на лавочку и с живым естественнонаучным интересом разглядывал какого-то пёстрого то ли жука, то ли клопа.
- У Губатого дома? - уточнила Марта.
- А? Да нет, в школе. Медицинский, балда ты, осмотр. А что с Губатым?
Марта рассказала.
Стефан-Николай наконец отвлёкся от насекомого.
- Что ж ты ссылку на ролик не прислала? Так, и какой план?
Ответить Марта не успела - со стороны дворов примчался Чистюля: волосы вздыблены, подмышками растекаются тёмные пятна, дыхание как у спаниеля-астматика.
- Губатый раскололся? - предположил Стефан-Николай.
- Типун тебе… на… фу-у-ух… на язык… - Чистюля упёрся ладонями в колени и глотал, глотал воздух, не мог наглотаться. - Марта! Ключ от гаража с собой? Тогда давай… быстро, надо уносить…
- Ноги? - вскинул бровь Стефан-Николай.
- Кости!.. - Чистюля махнул на них, мол, что с вами, дубинами, разговаривать, и двинул обратно, к гаражам.
- Ты отдышись уже и объясни нормально! - догнала его Марта. - Опаздывать к Жабе как-то не хочется, знаешь ли.
Жаба вела у них биологию - и была крайне злопамятной тёткой.
Чистюля фыркнул на это, однако ж перешёл с рыси на бодрый шаг.
- Значит, - сказал, - обстановка такая. Я вчера полночи рубился в "Космоковбоев", мы как раз ломанулись в рейд на один астероидец - и тут бац, наш ванхелсинг заявляет: "Дальше без меня, форс-мажор, сорри. И вам, - говорит, - советую, если у кого-то есть по гаражам на Трёх Царей что-нибудь такое… не очень законное - перепрячьте до обеда".
- В обед, - мрачно сказал Стефан-Николай, - это всё превратится в тыквы, ага.
Чистюля на него даже не взглянул.
- Губатый, думается мне, имён им не назвал, струсил. Он же наверняка завязан на деятелей позубастей. Которые в случае чего где угодно его достанут.
- И что угодно отгрызут.
Марта стукнула Стефана-Николая в бок.
- А гаражи тут при чём?
- А в каком-то из гаражей, именно у нас, на Трёх Царей, этот придурок устроил склад. И егеря подозревают - не в одном. Наш ванхельсинг говорит так: на обыск им ордера никто, конечно, не даст, но ЖЭК выпишет разрешение на проверку, типа, подозрение в нарушении пожарной безопасности. К обеду они вызывают хозяев и начинают проверять.
- Слушай, - не поняла Марта, - но если без ордеров - что они могут? Зашли-вышли, разве нет?
- Без ордеров - зато с огн и выми собаками!
Огнивых собак Марта вживую никогда не видела, только по телевизору. Это были громадные, с телёнка, твари - чёрные, с лемурьими глазами и клыкастыми мордами. Драконьи кости, токсичные или нейтрализованные, они чуяли лучше, чем свинья трюфели.
- Насыщенный вторник намечается, - сказал Стефан-Николай. - И каков, снова спрошу, план?
Чистюля вкратце изложил, пока Марта отпирала замок. Кости следовало немедленно унести из гаражей и перепрятать. Поскольку же у Чистюли их прятать не было никакой возможности - вот очень удачно рядом оказался Стефан-Николай.
- Как там твоя сеструха? Ты вроде говорил, пошла на поправку?
Тот посмотрел на часы:
- Пошла - а в данный момент, думается мне, уже и вошла под кров нашей благословенной школы. Куда, к слову, хотелось бы попасть и мне… ну, хотя бы к середине первого урока.
Только Стефан-Николай в таких случаях вообще являлся на урок, любой нормальный школьник переждал бы во дворе или в парке напротив. Но спорить или переубеждать толку не было, это Марта с Чистюлей уже давно усвоили.
Они спешно разобрали вавилонскую башню, загрузили трофеи в сумки - а Марте, чтобы всё утащить, пришлось поменять свою обычную школьную сумку на позапрошлогодний рюкзак, висевший здесь же, на вешалке.
Навели творческий беспорядок, заперли гараж и поспешили по маршала Нахмансона, затем свернули у парка, срезали через школьный стадион, выскользнули через дырку в заборе…
- Марта! - крикнула Ника. - Ну Марта же! А я тебе и звонить собиралась!
Дальше вдоль забора, у въезда в школьный двор, стоял приземистый автобус с табличкой "ДЕТИ". В него медленно, словно арестанты, входили одиннадцатиклассники. У квадратной его морды стояли Штоц и Жаба. Жаба пыжилась, багровела бородавками, вздымала подбородки и пучила глаза. Штоц, судя по его тону и жестам, был вежлив и непреклонен.
- Мы же чуть не уехали! - подбежала Ника. - Потом бы сами добирались, через полгорода.
- Вот ты молодец, - сказал ей Стефан-Николай. - Заботливая какая. Что бы мы без тебя делали.
Ника уже хотела ответить - достойно, остроумно и безжалостно, - однако вмешалась Марта.
- Это надолго, не знаешь?
- Да как в прошлом году, наверное. Несколько часов - и отпустят, на уроки не надо, сразу по домам. Пойдём, я тебе место заняла.
Марта оглянулась на богатырей. Иди-иди, сделал ей рукой Чистюля. Сам он явно целился сигануть в кусты, дабы избегнуть скорбной участи, но тут Штоц оборол наконец Жабу и заметил их со Стефаном-Николаем. Бежать было никак нельзя, даже Чистюля это понял. Он нацепил на лицо бодренькую улыбочку - уроков не будет, ура-ура! - и пошёл вслед за Мартой и Никой.
В автобусе было тесно, пахло бензином и потом, многие зевали, а Клаус даже и спал, упершись одним ухом, как гигантской присоской, в стекло. На Никиных местах уже сидели Артурчик с Эриком, о чём-то вполголоса перешёптывались. Ника, злая после общения со Стефаном-Николаем, рявкнула на них так, что оба, спотыкаясь, поспешили освободить сидения.
И только тут девочки заметили в конце прохода, у водительской кабины, молодого господина Вегнера. Он стоял вполоборота к ним и о чём-то беседовал с медсестричкой, которая иногда подменяла госпожу Бихальскую, школьную врачиху. Рука господина Вегнера небрежно лежала на спинке сиденья, совсем близко от плеч и шеи медсестрички, и вообще, судя по всему, обсуждали они отнюдь не распространение инфекционных заболеваний в осенне-зимний период среди учащихся старших классов.
Ника побледнела, закусила губу и втиснулась подальше в угол, под самое окно. Марта села рядом, запихнула под сидение рюкзак, оглянулась. Чистюля и Стефан-Николай пристроились кто где; судя по лицам, оба полны были мрачных предчувствий.
- Ну что, - сказал, поднимаясь в салон, Штоц. - Все в сборе?
Автобус был слишком низкий для него, и классрук замер, согнувшись в три погибели. Улыбаясь так, словно им предстояло отправиться в самое волшебное и удивительное путешествие, он напомнил: вам выдадут обходные листы, там указаны номера кабинетов и порядок прохождения, пожалуйста, будьте внимательны, ничего не пропустите, вдруг что непонятно - извольте, спрашивайте у меня, у господина Вегнера, нашего нового учителя, или же у госпожи Казатул.
Господин Вегнер и госпожа Казатул при этом соизволили оторваться друг от друга и кивнуть пассажирам.
- Какие уродливые у неё руки, - шепнула Ника. - Ты только взгляни. А зубы - меленькие, как у крысёныша.
Марта рассеянно кивнула. Автобус уже тронулся и ехал по Нахмансона, и в окне, за плечом Ники, стали видны два узкомордых "барсука". Задние дверцы у них были распахнуты - и на миг Марта заметила в глубине чёрный, приземистый силуэт; тварь повернула к ней морду, и во тьме распахнулись два круглых глаза, каждый размером с плошку.
- О чём вообще можно с ней говорить?! - не унималась Ника.
- Семнадцать лет, - напомнила Марта, и когда подруга скривилась, решила сменить тему: - Слушай, а чего нас так спешно сорвали с уроков? Раньше хотя бы за пару дней предупреждали.
Ника пожала плечиками, не отрывая взгляда от передних сидений:
- Да какая разница. Может, очередная эпидемия начинается - ну и дёрнулись срочно прививки нам вколоть. Золотая лихорадка, солевой столбняк или другая гадость. Сейчас же всё это прёт из-за кордона, сама знаешь.
Оказалось, однако, что никакая особая прививка им не грозит. Автобус выгрузил всех возле серого, облупленного корпуса, Штоц с Вегнером и госпожой Казатул сопроводили в вестибюль, раздали обходные листы и отправили в пропахшие тоской коридоры - кружить, плутать, толкаться под дверьми, подпирать стенки, дожидаясь своей очереди…
Обычные больные поглядывали на школьников кто с завистью, кто с осуждением. Марте, впрочем, ни до них, ни до самих врачей дела не было. Она вместе с Никой отбывала кабинет за кабинетом, в каждом аккуратно пристраивала рюкзак где-нибудь под вешалкой, иногда выслушивала очередной спич о "вещи надо оставлять в гардеробе", иногда - обходилось. Ей шептали в ухо числа - она повторяла их, показывали цифры, набранные из разноцветных точек, - она называла эти цифры; по холодному линолеуму босая шла к ледяной коробке, входила, прижималась к металлической пластине, вдыхала, ждала, слушая, как с лязганьем закрывается проход; терпела, пока пальцы в липкой резиновой перчатке скользили по коже, смотрела строго перед собой, в потолок, думала о рюкзаке, всегда о рюкзаке. О том, что фрагменты челюсти и зубы лежат неплотно. Что если какая-нибудь местная госпожа Казатул зачем-нибудь решит рюкзак передвинуть, стук раздастся вполне узнаваемый. Недвузначный. То-то Ника удивится! А Штоц расстроится, он ведь всегда обо всех думает только хорошо.
А отец, спросила себя Марта. А как отреагировал бы на такую новость отец?
Её наконец отпустили, велели вместе с обходным и карточкой идти в сто двенадцатый, там всё это сдать - и "дальше можете быть свободны".
Марта попрощалась с Никой, мол, ещё дела и надо со Штоцем поговорить.
Со Штоцем поговорить ей действительно было необходимо, да она, балда, поздно сообразила, поэтому и двинула искать его лишь сейчас. Классрук с господином Вегнером и госпожой Казатул сидели на третьем, в расширителе перед лифтами, - это было такое узловое место, мимо которого ты всё время проходила, потому что, конечно же, необходимые тебе врачи сидели не в одном каком-нибудь крыле, а по всей поликлинике. Марта не очень понимала, зачем учителя вообще их сопровождают: если бы кто-нибудь захотел смыться, вряд ли они бы уследили, а о помощи никто из ребят всё равно не просил, ну, может, разве только Аделаида.
Как раз сейчас они прошли мимо Марты: Аделаида и госпожа Казатул, девочка едва не плакала и что-то пыталась объяснить медсестричке, та кивала и успокаивала:
- Не страшно, ну что ты, сейчас мы со всем разберёмся. Это ничего, ничего, просто такая процедура, через неё все проходят. Для твоего же блага, понимаешь? А я буду стоять рядом, чтобы тебя не обидели…
Это всегда удивляло Марту: отчего же нужно мириться и принимать как должное всякие гнусности, всё, что тебя унижает, выматывает, всё, без чего ты вполне могла бы обойтись? И другие при этом ещё заявляют, будто - "для твоего же блага", ни для чего иного. А это всего лишь цена. Просто цена, которую ты платишь или не платишь, и лгать самой себе вовсе не обязательно.
Она поправила лямки рюкзака, обёрнутые в плёнку и фольгу кости глухо стукнули, зашелестели за спиной. Впереди коридор повернул, выводя к расширителю, и Марта услышала голоса. Точнее один голос - голос Штоца; господин Виктор Вегнер пытался что-то сказать, но…
- Нет! - отрезал классрук. - Терпеть я этого не буду, и говорить тут не о чем. Такие вещи попросту недопустимы. Недопустимы, вам ясно? На сей раз я не стану давать делу ход, но впредь извольте решать свои… дела вне стен школы.
- Вы не понимаете…
- Ну почему же? Наоборот - я, господин Вегнер, очень хорошо вас понимаю. Сам когда-то был таким.
Наверное, Марте следовало переждать или явиться позже, но время поджимало… Да и отчего-то ей было немного жаль этого болвана с кошачьими глазами. Медсестричка Казатул и правда ведь не красавица - и что его в ней зацепило?..
- Господин Штоц… ой, простите, я помешала?