Три дня караулили одного "висельника" - у него девчонка в нашем районе живёт. Он к ней ходят вечерами, чтоб незаметно. Мы их поймали, когда он её после кино провожал. На первый раз ребята хорошо поработали. Когда мы разбежались, он ещё в сознание не приходил. Но всё-таки нас одиннадцать было, а он один. А если на равных? И потом надо ребят в настоящее дело втиснуть, пока ещё деликатничают: девчонку ту взяли и отпустили. Я предлагал обрить ей голову, как "висельники" делают. А ребята испугались. Ничего, привыкнут.
Ходил смотреть новый боевик. Он вообще-то не новый, но в нашем кино сегодня первый день. Называется "Двенадцать пуль в твоей шкуре". Там один профессиональный убийца - мастер метать ножи. У него под воротником, на спине, был нож прикреплён. Когда на него наставляли пистолет и приказывали стоять смирно и заложить руки за затылок, он выполнял команду, А потом молниеносно выхватывал из-за шеи нож и метал его во врага. Насмерть! Классно!
Надо мне тоже научиться так метать, Род-малютка! Род - смертельный бумеранг! Род - длинная рука!
Глава четвёртая
"ЗОЛОТЫЕ ГОРОДА"
Я люблю свой кабачок "Чёрный фонарь". Люблю приходить туда, когда табачный дым уже затянул зал. Когда большинство столиков занято и стоит глухой гул голосов.
Госпожа Амадо говорит мне:
- Здравствуй, мальчик! Мог бы прийти и пораньше.
Приди я в семь утра, она сказала бы то же самое. Но когда бы я ни пришёл, Джо всегда уже здесь. Он поднимает на меня глаза - не глаза, а толстые чёрные очки, глаз у него нет - и хрипит:
- Хелло, Юл!
У него голос как у Армстронга, Он приходит раньше всех и тихо-тихо играет псалмы и негритянские песни. Играет он здорово. И никто из посетителей не догадывается, что Джо слепой.
Последним приходит Ударник. Его так все и зовут - Ударник. По-моему, он сам не помнит своего имени. Он приходит и прежде всего идёт клянчить виски. Госпожа Амадо кричит на него, но виски даёт. И весь вечер, каждый перерыв, он просит виски, а она кричит на него, но наливает и записывает на его счёт. В конце недели Ударнику нечего получать. Как он ест, на что живёт - не пойму. Что я ему даю из чаевых, только у него и остаётся. Я уверен, их он тоже пропивает. Но пока играет - держится, не сфальшивит. А уж как кончил, выпивает последнюю рюмку и сразу становятся пьяным. Когда только приходит в кабачок, он ещё трезвый и всегда говорит мне: "Добрый вечер, сынок!"
Точно в одиннадцать часов я беру гитару и включаю микрофон, сначала нас никто не слушает. К двенадцати начинают слушать. Выпьют, кое-кто с дамами приходит. Вот тогда-то я им пою свои песенки. Сначала "Голубого попугая", потом "Мою девчонку". Если вижу, что слушают хорошо, - "Счастливчиков с улицы Мальшанс". Этой песне всегда хлопают. Скоро я спою новую - "Мари". Ещё немного, и я её закончу.
В половине первого начинается программа кабаре. Сначала выступает Лола. Она хорошая, только очень толстая. Голос у неё высокий-высокий, а поёт она те же песни, что и Эдит Пиаф! Но её всё равно никто не слушает, и ей это тоже всё равно. Ей, главное, спеть, а в конце недели получать свои сто монет.
У неё сын в тюрьме. Тихий был парень, гравёром работал. Это она так думала. И здорово зарабатывал. Денег ей много приносил, автомобиль купили, шоколад, рассказывает, килограммами ела.
А однажды ночью является полиция, и сына забирают. Он только и успел крикнуть; "Прости, мама!" Она, когда рассказывает, в этом месте всегда плачет. Оказывается, он деньги фальшивые делал. Получил двадцать лет каторги. Вот она и поёт, чтоб заработать и ему переслать. "Скорей бы он вышел, - говорит, - сил нет ждать". Да разве она дождётся? Он всего два года как сидит…
После Лолы выступает Лили. Раньше ей нельзя. Надо, чтобы все подвыпили. Гасят свет, прожекторы цветные включают. Это чтоб не очень было заметно, какая Лили тощая и некрасивая. Танцует она здорово. Она ведь балерина. Лет пять назад в Оперном театре танцевала - не примой, конечно. Говорит, блестящую карьеру ей предсказывали.
Потом новый директор пришёл, начал приставать к ней. Она этого директора выгнала. Он её и съел. Сначала ролей не давал, потом уволил. Она туда-сюда и, наконец, в мюзик-холл устроилась, хотя и не хотела. А куда идти? И вот влюбился в неё редактор большой газеты. Зазвал домой и попросил, чтоб она голая перед ним танцевала. Она этому редактору пощёчину влепила.
- Ну что ж, - сказал он ей, - не хочешь для меня одного в таком виде танцевать, будешь для всех.
И стала её газета травить. Как она в какую-нибудь труппу устроится - эту труппу сразу ругать начинает. В конце концов её никуда не стали брать.
В общем, болталась Лили по разным кабаре и теперь вот у нас приземлилась.
После Лили идёт номер Фанфани. Хорошие они старики. Хоть он и ненормальный какой-то - всё правду ищет, из-за этого и жизнь себе испортил. Но о них я в другой раз расскажу. В два часа второй сеанс. Вся программа повторяется. В промежутке мы играем, а посетители танцуют. Почти всех посетителей я знаю. Вон тот в углу, с бородой, - это главный букмекер. Он собирает деньги от мелюзги. Когда игроки сделают ставки и принесут монету, те тащат всё ему. Он у нас самый почётный посетитель. Хоть его агенты заходят на пять минут, но каждый заказывает что-нибудь. Иногда и выпить не успевают - можно убрать и другому посетителю подать.
Между прочим этот бородач не только на лошадей пари принимает, но и на боксёров. Род как-то сказал Нису:
- Эх ты, шляпа! Стань профессионалом. На себя бы ставил этой бороде, а потом проигрывал. Сразу миллионером бы сделался!
Что я тебе, Сони Листон? Уголовник? - ответил Нис. -
Лучше уж совсем бокс бросить, чем в тёмных делах участвовать.
Рядом с бородачом - большой столик для туристов, У госпожи Амадо два-три знакомых швейцара в больших отелях. Вот они этим туристам и шепчут на ухо:
- "Чёрный фонарь" - один из самых подозрительных кабачков городского "дна". Там можно увидеть бандитов, убийц.
И любопытные туристы, дрожа от страха, приходят к нам и глядят на всех круглыми глазами. Гадают - кто бандит, а кто убийца.
Швейцарам госпожа Амадо отдаёт двадцать пять процентов от заработанного на туристах. Шофёрам такси, которые привозят провинциалов, - десять, а девкам, приводящим своих ночных знакомых, тридцать, потому что они ещё уговаривают пить побольше виски, а то и шампанское.
У дальней стенки сидят "коммерсанты". Это мы так называем спекулянтов. Тоже хорошие клиенты. Как сделку заключат, так обмывают. А если уж очень удачную, так прямо кутёж идёт. Эти мне больше всего чаевых дают: "Юл, сыграй "Попугая"!", "Юл, сыграй "Счастливчиков"!"
Иногда приходит какой-нибудь случайный прохожий. Или как тот подлец, который импресарио назвался. Сколько я тогда слёз пролил! Никто не знает - мать только. "Колесо скрипучее, бездарность…" Чего он мне только тогда не наговорил! А чем я хуже Пресли или Эвалона, да Синатры того же? Они даже песенок не могут сами сочинять! А у них я виллы, и машины, и яхты, и денег девать некуда! И девчонки из-за них травятся, и клубы их имени устраивают! Неужели я так я просижу всю жизнь в этом "Фонаре"?
Иногда, когда играю глаза закрою и вижу, какую я бы себе виллу построил. Пальмы чтоб на самый песок наступали… Вила белая-белая. Как в фильме "Рай на Гавайях", там тоже вроде меня паренёк с шарманкой ходил, а потом стал знаменитым певцом и миллионном, Чтоб бассейн был бирюзовый. Я бы Мари так одел, что она не успевала бы платья менять! И отдельный маленький домик для мамы, на берегу… Неужели всего этого никогда не будет? Неужели я так и не доберусь до золотых городов?..
Мы кончаем работать в три часа ночи. Народу кабачке почти уже не остаётся. Так, несколько пьяных…
И отдаю госпоже Амадо половину чаевых, несколько монет даю Ударнику и Джо.
Сначала я делил чаевые между нами тремя поровну, но потом подумал: Ударник всё равно всё пропивает, а Джо один живёт, К тому же он слепой. Много ли ему нужно? Да и работаю и больше. Так что на оставшихся у меня пятидесяти процентов я беру половину. А теперь, когда у меня Мари, я беру две трети. Но Ударник и Джо и так довольны.
Джо вообще-то никогда не жалуется. Он мне как-то рассказывал. Он в Штатах жил, на Юге. Начал петь в кабачках, в церкви тоже пел. Концерты давал. Потом вступил в лигу какую-то, которая за права негров борется, и вырученные от концертов деньги стал в эту лигу сдавать, ну и речи произносить. Как-то ехал он на машине после концерта домой, Его догнали два больших автомобиля, прижали к тротуару. Вылезли люди в куклуксклановских балахонах, вытащили его из машины и увезли за город. Там на поляне они ему дубинкой горло перешибли, глаза выкололи и надпись на грудь повесили: "Так будет с каждым проклятым ниггером, который не подчинится нам". Он долго лечился, но петь уже не мог. И жить в Америке он не захотел. Приехал к нам, в наш город. Вскоре кончились деньги, и он стал играть у нас в "Фонаре".
Ну к кабачок! Словно все, кому не повезло, сговорились здесь собраться. Неужели и я неудачник? Род сказал:
- А при чём тут ты? Неудачником никто не рождается. Ими только дураки становится. А если ты парень толковый - всегда устроишься. Вот твой Джо, пел бы себе да пел, богатым был. Так надо ему было обо всех черномазых заботиться! А ты, если дураком не будешь, - пробьёшься.
Легко сказать "пробьёшься"! Таких певцов у нас в стране больше, чем канареек.
Вот с чем мне повезло, так это с Мари. Помню, как мы с ней познакомились. Только я начал в тот вечер петь, смотрю, входит девушка - откуда, думаю, в нашем кабачке ангелок взялся? Она вся такая светлая, голубоглазая, румяная, волосы, как мёд, коса на голове закручена, фигура красивая. Глаз с неё не спускаю. Потом уж я узнал, что её отец срочно прислал передать что-то одному типу, который у нас всегда вечера проводил.
Она ждала его. Сидит, меня слушает, даже рот открыла от удовольствия. В перерыве подошёл к ней, спрашиваю:
- Как вас зовут?
- Мари.
- Нравятся вам мои песенки?
- Ой, очень!
- Я их сам сочиняю. И музыку и слова…
Она смотрит на меня, словно перед ней сам Пресли, и говорит:
- Замечательные песенки!
- Сейчас я спою песенку "Счастливчики с улицы Мальшанс" специально для вас, - говорю. - Я её редко пою. Она посвящается моим друзьям. А для вас я тоже песню сочиню… И я стал ежедневно в "Уголок влюблённых" бегать. Когда один, когда с Родом и Нисом.
Начали мы с Мари встречаться. То в кино зайдём, то на лодке покатаемся, то просто погуляем.
Сижу я однажды в "Уголке", жду, когда Мари освободится.
Вдруг сам Макс ко мне подходит.
- А ну-ка, - говорит, - поди сюда.
Иду. Он ведёт меня в заднюю комнату, запирает дверь, берёт меня своей громадной волосатой ручищей за шиворот, подносит мне к носу кулак и говорит:
- Если не оставишь Мари в покое, из следующей получки заказывай гроб.
Вдруг из другой двери выскочила Мари и как закричит:
- Не тронь его, отец! Отпусти!
Макс прямо остолбенел. Отшвырнул меня, повернулся к
ней и смотрит, А она подошла к нему и говорит, на этот раз тихо:
- Ты меня знаешь, отец. Так вот, клянусь тебе, если ты его хоть пальцем тронешь, я убью себя! Слышишь? Убью! Ты знаешь - я это сделаю.
В жизни не думал, что Мари может быть такой: запыхалась, кулачки сжала, глаза отчаянные.
Макс смотрит на неё и молчит. потом на меня посмотрел и говорит:
- Ну вот что, щенок, можете видеться! Но помни, я с вас глаз не спущу. Если замечу, что ты себе позволил чего, пощады не жди - раздавлю, как блоху. И имей в виду - из-под земли достану. А ты марш отсюда, - это он Мари, - мы ещё с тобой поговорим…
Вот мы и встречаемся. На её рождение Макс даже выходной Мари дал. Время мы провели хорошо. А потом, когда мы остались с Мари вдвоём, и спросил её:
- Ты бы хотела быть моей женой? Вот увидишь, Мари, я буду богатым, куплю тебе всё, что захочешь…
- Смешной ты! - отвечает. - Зачем мне твоё богатство? Мне ты нужен. Лучше с тобой, бедным, чем с любым другим, будь он сто раз миллионер, - и улыбается.
Она ещё красивей, когда улыбается. Только улыбается она редко… Я как-то спросил Мари, может нас Маке убить, если узнает, что мы с ней целуемся?
- Отец - страшный человек, Юл. Ты даже на представляешь. какой он страшный. Он только меня и любит. Хоть кричит, хоть иногда затрещины даёт, но любит…
И такая печальная стала. Я уже не рад был, что завёл этот разговор.
Род мне тоже намекнул как-то:
- И как тебе Макс разрешает за Мари волочиться, ума не приложу! Не дай бог ему в руки попасться!
- Подумаешь, - говорю. - Плевать я хотел на твоего Макса!
- Ох и дурак же ты, - говорит. - Да стоит Маису пальцем шевельнуть, от тебя не то что мокрого места, вздоха не останется.
- Прямо уж…
- Да ты что? Не понимаешь, что ли, кто такой Макс и чем он занимается?..
- А чем? - спрашиваю.
- Ох и дурак же ты. - Род даже сплюнул, - Ты ещё глупей, чем можно подумать, когда тебя лучше узнаешь…
Глава пятая
ТАК ОНИ ЖИЛИ
Улица Мальшанс просыпалась рано. Ненамного позже, чем Юл, проглотив свой бесполезный ужин, ложился спать.
Первыми тишину нарушали грузовички, развозившие по окрестным лавчонкам зелень, хлеб, молоко. Они останавливались у дверей лавчонок, слышалось звяканье бутылок в корзинах, шуршанье ящиков урчанье запускаемого мотора. Голосов не было слышно. О чём говорить? И полупроснувшийся лавочник и заспанный шофёр он же грузчик - повторяли одни и те же давно привычные движения; они проделывали их и год, и три года назад, и один бог знал, сколько ещё лет будут повторять. Утреннее приветствие заменял им скупой кивок.
У подъездов жилых домов грузовички не останавливались: на этой улице молоко и хлеб никому на дом не доставлялись.
Дворники и мусорные машины тоже как-то не особенно нарушали тишину. Затем наступал маленький перерыв, а потом обитатели улицы отправлялись па работу. Сначала шли рабочие. Одни выходили хмурые, подняв воротники плащей, с досадой поглядывая на серое, беспросветное небо, на скользящие по нему рваные тучи, поёживаясь под пронизывающей дождевой пылью.
Другие, подобно Клоду, шли группами, шумно и бодро, без шапок, с открытой грудью. Их громкие голоса, порой смех разносились из конца в конец улицы и замирали вдали.
Господин Штум, мастер, сначала выглядывал из подъезда, словно принюхиваясь к погоде, прислушиваясь к утренним шумам, и только потом торопливо бежал к метро, тревожно поглядывая на часы.
Появление хозяек знаменовало окончательное пробуждение улицы Мальшанс. Хозяйки были разные.
Старые, усталые от долгой, без баловства жизни; деловитые, храбрые, самоотверженно несущие повседневный груз забот покорные, безжалостные, примирившиеся со всем и во всём отчаявшиеся; молодые, полные надежд я веры, а главное, полные любви к своим таким же молодым мужьям.
Хозяйки шли с сумками, кошёлками, корзинами, надев на голову платки, прозрачные косынки от дождя, старые шляпы, порой даже не успев причесать густые, жидкие, чёрные, медные, каштановые, золотистые волосы.
Они тяжело волочили ноги или бодро стучали высокими, хрупкими каблучками. Они хрипло и звонко, громко и шёпотом, устало и задорно приветствовали друг друга. Они толпились небольшими очередями у булочной, у бакалеи, у зеленной. Покупая ежедневную небогатую провизию, они придирчиво и ворчливо перебирали овощи, хлеб и, прежде чем отдать деньги за покупку, задумывались, кошелька и разложив на ладони тусклое серебро.
Потом из окон начинали доноситься запахи кухни, которые дождь быстро гасил. На подоконниках и балконах возникали толстые полосатые матрацы, заплатанные перины, ветхие простыни. На этой улице жили бедные люди, У них были бедные вещи. Но они сохраняли своё достоинство, они старались, чтоб и в маленьких, пусть тёмных, пусть сырых комнатах было убрано, чтоб, придя домой, усталый муж или сын видел на столе чистую скатерть.
Часам к десяти утра улица Мальшанс заполнялась музыкой. Она помогала бороться с плохой погодой, усталостью, тревогой и заботами. Радио уносило людей в весёлые, прочные миры, где не было причин для страхов и беспокойств, где не было неудачников, где всегда солнечно, сытно, весело и спокойно. Радио уносило в мечту.
Для хозяек это было самым удобным временем слушать передачи. Радиокомпании знали это и, разумеется, шли навстречу своим "дорогим радиослушательницам".
Радиослушательницы с интересом внимали, как приготовить обед из ничего, как вредно есть омары и икру и как полезно - картофель и салат. Они узнавали, что могут прекрасно обставить квартиру, приобрести телевизор и холодильник, часы и платье, внеся лишь какую-то ничтожную сумму, а потом бог знает сколько времени выплачивая ежемесячно ещё более ничтожные суммы. "Дорогим радиослушательницам" сообщалось, в каких магазинах идёт осенняя распродажа, в каких обувь продаётся за полцены, в каких намечается бросовая скидка.
"Не упустите случая! - радостно возвещал диктор бархатным, чарующим голосом. - Покупайте! Пятьдесят процентов скидки!"
Но особенно внимательно слушали хозяйки еженедельное выступление мадам Калиостро. Приветливый старческий голос сообщал гороскоп на неделю.
"Родившихся под знаком Водолея в долах ждёт неожиданная радость, в любви - лёгкая ссора со счастливым примирением, что касается здоровья - надо быть внимательным к печени; родившимся под знаком Весов не следует играть на бирже, в любви они найдут то, что давно искали, и пусть берегут желудок: от мяса и устриц лучше воздержаться…" Мать Юла, с семи часов склонившаяся над шитьём, разгибая ненадолго усталую спину и тревожно поглядывая в сторону сына - не мешает ли радио, - улыбалась: шла передача "А почему бы и вам?.."
Это была увлекательная передача, и по сообщению Института общественного мнения, её слушали восемьдесят процентов взрослого населения страны. Передача посвящалась людям, которым повезло. Оказывается, таких было сотни. Нет, тысячи! Десятки тысяч! Перед микрофоном выступали удачливые дельцы, кинозвёзды, разбогатевшие фермеры, сделавшие карьеру политические деятели, блестяще вышедшие замуж секретарши, ставшие чемпионами спортсмены, завоевавшие славу певцы… Они выступали в этот час ежедневно, вот уже много лет. Когда-то все они были бедными, голодными, отчаявшимися. Но в какой-то момент, послушав эту передачу, они взяли себя, руки, и… теперь они богаты, знамениты, счастливы. "А почему бы и вам не сделать так же?" - этими словами радиопередача заканчивалась.
Мать Юла улыбалась. Сегодня выступал прибывший недавно в город шестнадцатилетний Фабиан. Знаменитый заокеанский певец.
Фабиан работал в аптеке и получал шесть долларов в неделю. Его заметил импресарио Маркуччи; два года он обучал Фабиана, а в четырнадцать лет пристроил сниматься в фильме "Человек-гончая". Фабиан заработал на этом тридцать пять тысяч долларов, то есть столько, сколько заработал бы в своей аптеке за сто тринадцать лет. Теперь он светила и миллионер.
Кто знает, может, и Юлу тоже повезёт?.. И тогда, хоть на старости лет, она будет счастлива.