Роберт (так его зовут), съезди-ка в магазин, купи брошку хорошую - помню, я как-то видел в форме двух крокодилов, которые кусают друг друга за хвост. Или что-нибудь в этом роде, ну цветы - розы жёлтые, и всё это отвези Мари в "Уголок влюблённых". Объясни, что к чему…
И что ж вы думаете? Сумел-таки успокоить мою Мари. Помирились. А через два месяца, когда я освободился немного, отпраздновали день её рождения. Её восемнадцатилетние. Там же, "Под старыми вязами". И пригласили только Ниса Рода. Мне было немного грустно. Прошло-то всего ничего, а кажется будто сто лет. У моих друзей многое изменилось за это время. Нис стал профессионалом. Он, помню, раньше всегда ругал профессионалов. А теперь сам стал. Зарабатывает прилично, но физиономию ему здорово изуродовали. Что ж делать… После несчастья с Клодом другого выхода у него нет. Нис говорит: сколько ни зарабатывает - всё уходит на лечение, на операции. Сейчас Клоду опять хуже. Нис сильно изменился. Почти не смеётся. Горечь какая-то появилась у него. Молчит всё время. Зато Род, тот ещё больше стал болтать. Что он делает, как живёт - ничего не известно. Спрашиваю - отшучивается. Из семьи он давно сбежал, ещё когда его отца уволили. Старый Штум, говорит Род, теперь совсем спился. Но одет Род красиво. Понятно, когда такого роста, приходится на одежду нажимать. Это я могу как попало одеваться, всё равно девушки будут засматриваться. Я не хвастаюсь. Это действительно так. прочим, можно подумать, что у нас не певцами занимается фирма, а танцовщицами. Сколько девушек ни работает - все красавицы. Да ещё какие! Лукас других не берёт. Он говорит, что это лицо фирмы. Иногда я, ну просто случайно, с какой-нибудь пойду в театр или поужинать в ресторан, иногда ко мне домой…
Конечно, я люблю Мари, но она совеем другая. Она настоящая. С ней я всегда должен думать, как себя вести, что сказать.
А эти ничего не требуют, пьют, смеются, танцуют, С ними очень легко. Да и недотрог среди них не бывает…
А Лу - просто на редкость красивая!
Отпраздновали рождение хорошо. Мари хотела погулять или покататься. Но я ей сказал, что должен беречь горло. Лукас вчера сообщил мне, что в ближайшее время состоится мой пор- вый публичный концерт. И не где-нибудь - в зале "Колосс"! Вместимостью в восемь тысяч человек! Билеты все проданы. Девчонки по трое суток стояли у касс. Там же спали, там же ели.
Волнуюсь я страшно.
Сегодня утром только встал - звонок в дверь. Открываю. Входят трое - в плечах косая сажень, морды как у бандитов, в шрамах. Мне чуть дурно не сделалось - думал, гангстеры хотят похитить, выкуп потребуют, как с Синатры-младшего. Один говорит:
- Господин Морено, мы ваши телохранители. Хотим ознакомиться с квартирой, выходами, входами…
Тут как раз телефон звонит - господин Бенкс.
- "Гориллы" пришли? Ну и отлично. Ты учти, Морено, раз начнёшь выступать - рискуешь жизнью. Был случай, одного стащили с эстрады и за две минуты голого оставили, всю одежду разорвали на сувениры. Квартиру будут осаждать, за машиной бегать. Так что теперь ты без "горилл" ни шагу. Оплата пополам: пятьдесят процентов - фирма, пятьдесят - ты. Не жалей! Спокойней спать будешь. И ещё вот что: ты с девчонками можешь и на своей игрушке кататься, а для концертов я заказал тебе "кадиллак". Семиместный, стёкла дымчатые, непробиваемые. Восемнадцать тысяч долларов! А ты как думал?.. Ничего не поделаешь. Во-первых, тебе нужно всех троих "горилл" туда засовывать, а потом марка фирмы! Не может Юл Морено - Сын моря - в каких-то спичечных коробках мотаться. Только "кадиллак"! Но за твой счёт! Ах, бедняжка, - дорого! А девяносто тысяч за "Мари" тебе перевели вчера в банк? Нечего прибедняться… А то ли ещё будет! Ещё самолёт купишь!
Глава третья
АППЕРКОТ ПРАВОЙ
Ну и попал я в переплёт! Почему в жизни всегда так - уж если везёт, так везёт, а уж если неприятности, так одна за другой.
Старый дурак Штум оказался прав. - добрались-таки они до Клода. Я расскажу, как было дело по порядку.
Завод продолжал автоматизировать цехи. И каждый раз несколько сот человек - по шапке. Когда дошли до десятого - это тот, где Штум работает, - началась у них заваруха. Дирекция пятьсот хочет уволить, а рабочие доказывают: достаточно двухсот. Сидят, ругаются, двадцатичетырёхчасовые стачки устраивают, А тут какой-то важный заказ поступил, и рабочие сказали; если дирекция не согласится на их требования, начинают забастовку. Выбрали делегацию - пять человек, и Клод среди них, Штум, когда узнал, что тоже в списке увольняемых другую песню поёт: "Клод, не уступай! Клод, держись!"
- Теперь понял? - Клод ему говорит. - Если бы ты с самого начала таким умным был! А то в стороне стоял, пока самого по башке не стукнули.
В общем, началась забастовка на заводе. Клод там днюет и ночует - делегация всё время ведёт переговоры с дирекцией. И вот дирекция решила эту делегацию перетащить на свою сторону. Чего им только не обещали! И повысить в должностях, и оклады прибавить, и просто деньги. Клоду, например, сказали; мы вас на место мастера Штума переводим, да ещё вот чек приличный дадим. Не уступите, в чёрные списки попадёте. А Клод только смеётся.
Двоих делегатов они всё же купили или запугали, не знаю. Согласились на условия дирекции. Один колеблется, а Клод и ещё старик, тоже член партии, - ни за что!
Утром собираюсь на тренировку, стучат в дверь. Открываю - рабочие с завода.
- Где брат? Давай буди его скорей, срочно надо собраться!
- Как буди? Он ведь на заводе, - говорю.
- На заводе? - удивляются. - Он вчера с собрания домой ушёл.
Тогда один, высокий такой, - я его знаю, он тоже у них на заводе активист, - говорит:
Вот что, ребята, это дело начинает плохо пахнуть. Ну-ка, вы двое - по больницам, а мы - в полицию. А ты, - это он мне, - сиди дома и никуда! Ясно?
Клода нашли у моста. Они ему в рот, когда он уже без сознания был, виски налили: мол, пьяный был. Избили так что непонятно, как жив остался! Нос, руку, ногу, три ребра сломали, всю зубы выбили и позвоночник повредили. Клод не может говорить - "парализованы речевые центры". Это мне всё его товарищ, высокий, рассказал.
- Запомни, на всю жизнь запомни! - говорит. - Они на всё идут, чтоб нашего брата ради своей выгоды с дороги убрать. И так и эдак, а нарвутся на такого, как Клод, на железного, так вот что с ним делают. Запомни! Ты ведь боксёр. Так вот знай, на что кулаки нужны: чтоб с хозяевами драться!
Через четыре месяца перевезли Клода на больницы домой. Сидит в кресле, молчит, только записочки пишет, да и то с трудом: правая рука плохо работает.
А какие записочки, если б вы знали! Советы, указания! Полуживой, а всё равно к нему ребята с завода ходят, и он им на записочках пишет, что и как делать.
Пенсии не дали. Юристы дирекции на суде доказали, что увечье произошло не по вине кампании и не на территории завода и компания материальной ответственности не несёт.
Помогали профсоюз, ячейка, товарищи его. Всё время народ ходит, несут чего-нибудь. Так ведь всё равно не хватает. Лечение, лекарство, доктора - всё страшно дорого. Мы раньше с Клодом всё же больше на его заработок жили. Ну что я получаю?..
Врачей к нему многих приглашали. И вот один, самый знаменитый - он за один визит столько взял, сколько мы с Клодом в месяц проживали, но ячейка деньги дала, - сказал:
- Можно рискнуть. Я готов сделать операцию. Ходить не будет, но речь может вернуться. Гарантия девяносто процентов. Решайте.
И такую цену назвал, что ребята с завода только руками развели - где столько денег наберёшь?
…А я всё тренируюсь. Первенство "Металлиста" нашего выиграл. Скоро первенство города. Оно у нас сначала по группам проходят. Я в своей группе четыре боя имел и все четыре выиграл нокаутом.
- Да такого, как ты, давно ринг не видел! - восклицает папа Баллери, - Быть тебе чемпионом страны, континента и игр! Это я тебе говорю! А папа Баллери никогда не ошибается.
Но радости нет! Не могу я радостным быть, когда знаю, что Клоду надо операцию делать, а денег нет. Как-то иду я потихоньку после тренировки, и вдруг рядом со мной останавливается здоровенная машина чёрная, сверкающая. Опускается стекло, выглядывает элегантный тип лет пятидесяти и кричит мне:
- Эй, Роней! На пару слов!
Подхожу.
- Залезай-ка, разговор есть.
Смотрю и не двигаюсь. После истории с Клодом… Чёрт их знает, на что они способны! Он усмехнулся и говорит:
- Да не бойся! Не съем. Я - Бокар.
Тут я его сразу узнал. Во время больших матчей во дворце я часто его видел. Бокар! В его руках весь профессиональный бокс в стране! Да, пожалуй, и на всём континенте. Он чемпионов из воздуха делает - папа Баллери говорит. Подхожу, сажусь.
- Вот что, Роней, - говорит, - я человек деловой. Баллери тренер замечательный. Если б не валял дурака и согласился тренировать моих мальчиков, он бы в золоте купался. И сделал он из тебя боксёра высшего класса. А через пять-семь лет тебе не то что на континенте, в мире равного не будет. Но без меня у тебя ничего не получится. Ты сам знаешь - будь ты хоть трижды олимпийским чемпионом, жрать тебе будет нечего. У нас правительство на спорт даёт столько, сколько по военному бюджету на полпулемёта полагается. И условий настоящих тебе не создадут. Будешь болтаться в своём гараже, пока безработным не станешь. А за все твои олимпийские медали много не дадут. Для таких, как ты, путь один - профессиональный бокс! Ты сам знаешь - все сильнейшее олимпийцы рано или поздно к нам идут - Паттерсон, Юхансон… Ну, что я тебе буду рассказывать! А что профессионалы несчастные - враньё. Возьми Шугара, Демпси - у них бары свои. Одним словом, так. Если хочешь, подписывай со мной контракт на пять лет. Я тебе условия сказочные предложу и через полгода на большой ринг выпущу, Вот мой телефон. Завтра утром до десяти звони, сообщи своё решение. А это, - протягивает мне чек, - это аванс. Здесь как раз столько, сколько стоит операция твоему брату. (И откуда ему всё известно!) Откажешься от моего предложения - чек вернёшь" Ну, будь здоров! Вот твой дом.
Я и опомниться не успел, пожал он мне руку, вытолкал из машины - и привет. Машина скрылась.
А я небось ещё минут десять стоял с чеком в руке и смотрел ему вслед.
Поднялся домой. Сначала хотел чек порвать. Потом посмотрел на Клода. Сидит жёлтый, глаза ввалились. Кожа да кости. Я когда его с постели в кресло по утрам переношу, он что пушинка. И жалкий такой. Но улыбается мне. У меня от его улыбки - слёзы, еле отвернуться успеваю… Ну что делать? Что мне делать? Надо решать. Надо решать…
Не могу я переходить в профессионалы. Не хочу! Папа Баллери мне в жизни этого не простит. И потом ведь там всё на жульничестве построено. Это же не настоящий бокс! Ну, как я буду нашим ребятам в глаза смотреть?
Но зато можно Клоду операцию сделать. Можно его в санаторий отправить, сиделку взять, лучших врачей приглашать, лучшие лекарства купить. Можно сменить квартиру…
Я подумал: а что? Лет пять побоксирую, пока контракт не кончится, накоплю денег, куплю домик где-нибудь, и заживём там с Клодом. Буду заниматься спортом, каким хочу и сколько хочу. Не буду ходить вечно под страхом: вдруг уволят! Вдруг ещё что-нибудь! Вот отец Рода, старый Штум, уж всё, кажется, было: и обставился, и жил припеваючи, а выкинули его после забастовки - так пришлось всё обратно в магазины сдавать. У него теперь денег только на вино и хватает. Спивается он.
Ребята из "Металлиста", ну те, которые не только спортом занимаются, а политикой тоже, рассказывают: оказывается, есть страны, где нет безработных, где такие мальчишки, как я, ещё кочевряжутся, какую, мол, работу брать. И между прочим, спортсменов-профессионалов там тоже нет. Зачем? И всё там бесплатно: и залы, и тренеры, и инвентарь. Всё! И времени заниматься хватает, а главное, душа у них спокойна. Недаром они всех лупят на Олимпийских играх! А у нас? Ребята из "Металлиста" говорят: надо нам всем рука об руку идти, как Клод твой учит. Если все будем вместе, всего добьёмся. Не знаю. По-моему, это всё ерунда. Иногда я думаю, что Род прав. "Раз ты боксёр, - говорит, - ты себе дорогу кулаками и пробивай". Всю ночь я думал, думал. И решил не переходить в профессионалы.
Только задремал, слышу звон. Я вскочил, к Клоду подбегаю. Он лежит, глаза открыты, одеяло сползло. Весь дрожит от холода. Оно ночью, видно, сползло, он поправить не может, а меня будить не захотел. Пока мог, мёрз, терпел, когда невмоготу
стало, потянулся к звонку - я ему поставил на табуретку - и уронил его.
Видно, он здорово промерез. Зубами лязгает. Температуру померил - А у него всегда теперь 36. В восемь часов позвонил врачу. Тот пришёл, колдовал-колдовал, потом в коридоре говорит:
- Плохо. Надо что-то делать, Ему нужно усиленное питание и уколы. Затрудняюсь, что тебе, Роней, посоветовать, Денег-то нет у тебя. Возьми хоть это пока.
Дал мне бумажку, Это наш местный доктор, тоже бедняк и жизнь бедняков понимает, Не знаю, на что он живёт, - половину народа бесплатно лечит.
Вернулся в комнату, Клод улыбается и пишет мне записочку: Держись, браток. Всё в порядке. Беги на тренировку, Тебе надо первенство города выигрывать. А то придётся мне на ринг выходить, честь семьи поддерживать. Если все его записочки собрать и покатить кому-нибудь, кто ничего о нём не знает, скажет: писал весельчак, без забот, без хлопот живёт.
И так мне горько сделалось, когда я посмотрел в эти глаза! Такой он был здоровый, весёлый. А теперь худой, сгорбленный, маленький какой-то. Говорить и то не может. А как он любил говорить!
Может, всё-таки сумеет говорить? Ведь доктор этот знаменитый сказал, что девяносто процентов гарантии.
… Без четверти десять я позвонил Бокару и сказал, что согласен. Он примчался. С такой быстротой, будто ехал на пожарной машине. В машине я контракт и подписал - чтоб Клод не видел. Подписал не читая. А чего читать? Я и так знаю: там сто пунктов, и все Я "обязан", а Бокар "имеет право".
Не заходя домой, пошёл прямо к папе Баллери.
- Ты чего, Нис? - Наверное, у меня было такое выражение лица, что он испугался, - Что с тобой, мальчик? А?
Бросил тренировку, увёл меня в свой кабинетик, усадил. И я всё ему рассказал,
- Я знаю, - говорю, - вы теперь со мной и здороваться перестанете. Что ж, правильно! Я вас предал, папа Баллери… Я понимаю. Но больше, чем бокс, я Клода люблю. Простите меня, папа Баллери, но я иначе не мог поступить. Прощайте.
Я думал, он меня выгонит, накричит. А он встал, пожал мне руку и говорит:
- Нет, Нис Роней, это не ты меня предал. Такова жизнь наша. Это всё они, Бокар и другие. Они всегда стараются нас
и стенке припереть. Разлучить и поодиночке припереть. Вот тебя и припёрли. Я не в обиде на тебя, мой мальчик. Я знаю что ты не за деньгами погнался. А если будет очень туго, приходи. Помогу, чем смогу.
Потом позвонил я доктору. Операцию назначили через две недели.
Бокар мне сказал:
Ну, Роняй, до операции, я понимаю, ты ни на что не годен. Как сделают - мы твоего брата в лучший санаторий, а ты ко мне на виллу. И ни о чём не беспокойся - все расходы я оплачу. Потом отдашь. А теперь иди. Только не пей, не кури, не шляйся по девкам.
Ходил я, ходил в тот день и не заметил, как добрёл до спортивного магазина. Ну до того, где Ориель. Подошёл к ней. Давай перчатки, - говорю, - на счастье. "Эверласт", потемней. Для профессионала. Шесть унций, не восемь…
Она сразу всё поняла. Глаза погрустнели. Стоит перебирает перчатки на прилавке.
- Иначе нельзя было? - спрашивает.
- Нельзя, - отвечаю.
- Я через час кончаю. Подождёшь? - спрашивает.
Дождался её, нашли мы сквер, сидим. И я ей всё выложил. Сидим, Молчим.
- У меня отложено немного, - задумчиво так говорит. - Сколько надо?
Я обнял её, поцеловал. Она такая маленькая, маленькая. Прижалась, Я боялся: не помять бы. Люблю я её. Или мне кажется? Откуда мне знать, как это любить? Но Ориель говорит, что знает. Она мне сказала, что любит с того самого дня, когда мы в Белом зале повстречались.
- А почему не хотела встречаться, раз любишь? - спрашиваю.
- Я думала, что ты, как все, только так, позабавиться. Да и некрасивая я, маленькая… Рот - прямо ворота…
- Глупая ты, это да, - говорю. - И рот у тебя красивый… Договорились мы каждый день, пока я на виллу не уеду, встречаться.
А потом Клоду сделали операцию, отправили его в санаторий - Бокар не обманул - в самый лучший, а я уехал на виллу. Мне тренера дали. Тренируют здесь не так, как у папы Баллери. Тут все соки выжимают. Целый день только этим и занимаемся.
А потом был мои первый профессиональный бой, я его выиграл нокаутом. Второй - тоже нокаутом, и третий, и пятый Все нокаутом! Бокар в восторге. Снова дал денег. Все деньги ушли опять на операцию, потому что первая всё-таки оказалась неудачной. Да и санаторий дорого стоит. Но Клоду там хорошо и ребят к нему с завода пускают.
Потом у меня был бой с чемпионом города. И его я выиграл. Газеты теперь мой портрет печатают. Род говорит:
- Второй счастливчик вышел на орбиту. Юл, тот совсем уже миллионер, скоро узнавать перестанет. А теперь ты. Когда чернорабочий потребуется твои деньги лопатой грести - про меня не забудь. Ну ничего. Скоро я тоже "запущусь".
С Ориель редко видимся. Бокар не любит девушек около своих боксёров - тайком встречаемся.
Вызвал он меня к себе - у него контора не то что у папы Баллери, целый особняк - и говорит:
- Следующий матч у тебя с чемпионом страны - Робби Робинсоном. Ты его проиграешь,
- Ещё бы, - говорю, - с таким мастером…
- Чепуха, Роней! Робинсон давно не мастер. Последние два года он только благодаря мне и выигрывал. Я ему противников подбирал - цыплят. С тобой дело другое. Ты - настоящий. Тебя я чемпионом мира сделаю - будь покоен. Но раньше надо стать чемпионом континента. Путь лежит через Робинсона. Его давно пора менять, иначе он сам на ринге от старости развалится. Но первый матч ты ему проиграешь. Ты молод, тебе спешить некуда, а через шесть месяцев реванш. Это мы предусмотрели в контракте. Вот тогда делай с ним, что хочешь. А этот матч проиграешь. Но всё равно семьдесят пять процентов выручки твои. Проиграешь по очкам, Если ляжешь - всё равно никто не поверит. И так придётся написать, что ты в седьмом-восьмом раунде плечо растянул или ещё какую-нибудь липу.
Проиграть так проиграть - мне всё равно. Лишь бы деньги платили…