- Так… - Юсуф подходит к Дэнису и протягивает ему руку. - Привет. Меня зовут Юсуф. Я считаю, что трясти гривой - это смешно.
Дэнис открывает рот, потом снова закрывает его и краснеет, как рак. В комнате воцаряется гробовая тишина. И вдруг Дэнис встает, трясет Юсуфу руку и молча выходит из комнаты.
- Хм. Ну и чудак! - качает головой Юсуф.
- Идиот! - шипит на него Маруша, сажает меня на кровать и бежит догонять Дэниса.
Юсуф чешет затылок.
- Хм. Ну и чудачка!
ГЛАВА 8, в которой меня хотят зарезать
На следующее утро за завтраком у меня кусок в горло не идет, хотя Тим каждые две минуты сует мне под нос огромные порции ветчины. Ветчина! Мне на нее сегодня наплевать. Я хочу от своего хозяина совсем другого: чтобы он вскочил со своего стула, обнял меня, заревел, как белуга, и сказал сквозь слезы: "ХОЧУ, ЧТОБЫ ОСВАЛЬД ОСТАЛСЯ СО МНОЙ!"
Но Тим молчит, так же как его родители. Даже как-то жутко делается от этого молчания. Слышно только, как они жуют, да мать Тима время от времени чихает. Да еще шелест газеты, которую читает отец.
Пару минут назад он показывал им страницу с объявлениями о купле-продаже животных. После этого три пары глаз десять секунд сочувственно смотрели на меня. И это все. Ни единого слова о том, что меня продают! Наверное, им стыдно оттого, что они так по-свински сбывают меня с рук.
Почему я, собственно, не радуюсь, что покидаю эту бесчувственную семью? Очень просто: потому что мы, собаки, чертовски преданные существа. Вот такая вот смена хозяев может разбить нам сердце.
Ну, ладно, у меня тоже есть гордость, я решил ограничить свою прощальную речь одним лишь сердитым рычанием. Но когда Тим потом захочет пожать мне на прощание лапу, я наверняка разражусь таким жалобным воем, какого еще не издавала ни одна собачья глотка.
После завтрака Тим о чем-то перешептывается с отцом. Потом мой хозяин говорит:
- Ну что, Освальд, как на счет небольшой пробежки? Я собрался покататься на коньках.
Понимаю: меня не должно быть дома, когда начнет трезвонить телефон и родители будут торговаться о моей цене. Я с опущенной головой тащусь за Тимом. Мы идем в гараж, он надевает свои коньки. Пока он их зашнуровывает, я окидываю взглядом помещение и тяжело вздыхаю. Канистра для бензина, велосипеды, ящик с инструментом - все здесь навевает воспоминания о счастливых днях, прожитых в семье Тима. Например, канистра. Поскольку она неделями без дела стояла в углу, я решил провести эксперимент и установить, за какой срок я смогу наполнить эту железяку, используя ее в качестве ночного горшка. Мне потребовалось всего десять дней. То-то было смеху, когда отец Тима через какое-то время заправил машину собачьей мочой! Мотор злобно запукал и испустил дух.
Никогда не забыть мне и игру в "прятки": однажды ночью я закопал в саду все инструменты. Газон потом выглядел так, как будто на нем проводили соревнования по рытью подземных ходов триста кротов. У меня до сих пор еще стоят в ушах вопли родителей Тима, когда они увидели эти груды земли.
- Все, понеслись! - прерывает Тим мои сентиментальные воспоминания и выкатывается на своих коньках из гаража.
Последняя прогулка с хозяином… Тим несется по тротуарам, как ошпаренный. Куда он так разогнался? Скорее всего он просто не хочет со мной разговаривать - ведь ему пришлось бы объяснять мне, почему он и палец о палец не ударит, чтобы я остался с ним. Как будто я и без него это не знаю! Любовь… Да, это она виновата в том, что я для Тима сейчас не имею особого значения. Поскольку его мысли постоянно заняты Марушей, для меня в его мозгу просто нет места. Я, собственно, должен был бы иметь огромный зуб на Маруша, но она ведь тут, если разобраться, не при чем. Скорее уж этот Дэнис! Рррр! От ревности к нему мой хозяин совсем обалдел.
Кстати, куда это он так несется? В Восточный парк, что ли? Вот это было классно! Мы могли бы с ним вместе поохотиться на эту банду пакетоголовых. Может, они сегодня опять выйдут на промысел? Эх, если бы мы застукали их на месте преступления!
Но метров за сто до парка Тим вдруг резко тормозит: в маленьком переулке он заметил мальчишек, которые установили два трамплина и прыгают через них, как сумасшедшие, на своих роликовых коньках. Какое-то время он наблюдает за ними, скрестив на груди руки, потом один из них предлагает и ему попробовать прыгнуть. Тим не заставил себя долго упрашивать и присоединился к мальчишкам.
Я нахожу себе местечко поудобней, в тени, у афишной тумбы, и отдыхаю, вытянув все четыре лапы. Хороша прощальная прогулка! Я лежу и дуюсь на Тима. Вместо того чтобы утешать своего до смерти расстроенного друга, он гоняет по асфальту с какими-то незнакомыми мальчишками на своих роликовых коньках. Ненавижу коньки! Чтоб их кастрировали!
Дутье, как выясняется через пару минут, очень утомительное занятие. Я зеваю так, что чуть не вывихиваю себе челюсть. Дело кончается тем, чтобы я отрубаюсь и дрыхну, как сурок. И, конечно же, вижу какие-то кошмарные сны.
Мне снится, что мой новый хозяин - мясник. И он целый день гоняется за мной с огромным ножом, потому что спутал меня со свиньей. А его маленькая дочка любит рисовать. Но рисует она за каким-то дьяволом прямо на мне! И я каждый вечер выгляжу, как попугай. А у жены мясника тоже есть хобби: она все время наступает мне на хвост. Чокнутая семейка! Вот уж где мне точно не дадут скучать!
ГЛАВА 9, в которой я оказываю первую и вторую помощь
- Эй, Освальд! Просыпайся! - слышу я вдруг голос своего хозяина и распахиваю глаза. - Я, идиот, совсем забыл про время. Мы торчим тут с тобой уже почти три часа. Теперь точно опоздаем к обеду.
А мне-то какое дело? Меня дома встретит не маменька, огорченная моим опозданием, а новый хозяин. Поэтому я принимаю решение проделать обратный путь в спокойном темпе.
Мой бывший хозяин несется вперед. Я, как в замедленной съемке, поднимаюсь на ноги и не спеша трогаюсь вслед за ним.
- Быстрей, Освальд! - орет Тим, который уже отъехал на приличное расстояние.
Но мне его крики - до лампочки. Я продолжаю свой путь прогулочным шагом.
- Лентяй несчастный! - с улыбкой ворчит Тим, когда я догоняю его, вернее дохожу до него. - Ладно, так и быть, для скорости я сыграю роль такси, - говорит он и берет меня на руки. - Ты, правда, тяжеловат для этого, но в конце концов сегодня мы в последний раз…
Он умолкает и сжимает губы. Мы долго смотрим друг другу в глаза. Я никак не пойму - действительно у него в глазах слезы или мне кажется?
- Ну ладно, Освальд, нам пора, - говорит он и гладит меня по голове.
Ехать на роликовых коньках с собакой под мышкой - не простое дело. Проходит какое-то время, прежде чем Тиму удается приноровиться. Он то и дело грустно поглядывает на меня. Может, до него, наконец, постепенно дошло, как ему будет меня не хватать?
Я вдруг замечаю у него на щеке одинокую слезу. Не может быть - Тим ревет из-за меня?.. Я так растроган, что готов зареветь вместе с ним, но у меня, как назло, нет под боком лука! Я поднимаю голову и слизываю слезу со щеки. Тим смеется от щекотки - и врезается на полном скаку в мусорный контейнер, припаркованный посреди тротуара. Он громко вскрикивает, а я лечу в воздух, выполняю тройной ритбергер и приземляюсь рядом с Тимом.
С перекошенным от боли лицом Тим рассматривает свое колено. Кровь из него так и хлещет. Тим произносит пару ругательств, которые я не могу воспроизвести в этой книжке (иначе не видать мне никакой премии за детскую литературу, как своих ушей).
Да, с наколенниками такого бы не случилось… Тим с трудом поднимается на ноги, опираясь на контейнер, и несколько секунд глубоко дышит. Потом пытается ехать дальше, но уже через два шага опять вскрикивает и падает на землю.
- Ззарразза! - стонет он. - Неужели я себе раздробил колено?..
Самое маленькое движение причиняет ему боль. Я бы, конечно, помог Тиму, но как? Жаль, что я не целитель-чудотворец! Тогда бы я просто приложил лапу к колену Тима, и он бы сразу выздоровел.
- Как же мне добраться до дома?.. - скулит мой хозяин. - Освальд, ты должен вызвать скорую помощь.
Будет сделано. Если только ты мне объяснишь, как это из звуков образуются слова, а из слов - предложения. Я оглядываюсь по сторонам. Улица словно вымерла. Может, просто побежать к первой попавшейся двери и до тех лаять, пока кто-нибудь не откроет?
В этот момент из-за угла выезжает на велосипеде девчонка с длинными волосами, которые развеваются на ветру, как флаг. Я становлюсь на край тротуара между двумя припаркованными машинами и начинаю лаять. Но девчонка едет по противоположной стороне улицы и не обращает на меня никакого внимания. Она приближается. Я уже почти охрип, но толку никакого.
Она бы так и проехала мимо, если бы я в последний момент не перебежал улицу и не бросился ей мужественно прямо од колеса. Она изо всех сил жмет на тормоз и кричит:
- Ты что, сдурел, балда?
Уффф! Как я точно все рассчитал! Ювелирная работа! Еще сантиметр - и моя шкура поцеловалась бы с передним колесом. Я несусь обратно к Тиму и опять врубаю свою стереоприставку на полную мощь. Ну, наконец-то! Девчонка слезает с велосипеда, подходит к нам, удивленно смотрит на моего хозяина и спрашивает:
- Ты чего разлегся? У тебя что, тихий час?
- Какой там "тихий час"! - бормочет Тим и показывает на свою левую ногу.
- Хм. Да, выглядит неважно, - говорит девчонка с лукавой улыбкой. - Но ничего, штопальная игла, кусок шерсти - и будут как новые!
- Чего? Ты о чем?
- О дырке в двоих коротких джинсах. Или у тебя еще какие-нибудь проблемы?
- Ты что, слепая? Не видишь кровь на колене?
- А-а! А я думала, это кетчуп. Как это ты умудрился?
Тим рассказывает ей о своем падении. Девчонка решительно спрашивает:
- Отвезти тебя домой?
- Ну, это было бы… э… действительно… слишком… э…
- Ну, как хочешь.
- Нет, я хотел сказать… э… это было бы слишком мило с твоей стороны…
Последние слова Тим произносит чуть ли не шепотом.
- Сам встать можешь?
Тим качает головой.
Девчонка наклоняется, кладет его руку себе на плечо и помогает ему подняться. Тим при этом краснеет, как рак. Когда он устраивается на багажнике, веселая девчонка, которая на голову выше Тима, садится на седло.
- Держись за меня как следует! - командует она и трогается с места. Тим двумя пальцами берется за ее футболку.
- Эй, ты, что обалдел? Обними меня как следует за талию и держись покрепче, иначе грохнешься и разобьешь еще второе колено! - кричит она ему через плечо.
Тим нерешительно повинуется. Я бегу рядом и поглядываю на него снизу вверх. Чего это он, интересно, все время улыбается, как даун? Радуется, что ли, что у него болит колено?
- Тебя мои волосы не щекочут? - спрашивает девчонка, когда порыв ветра опять взметнул и растрепал ее белокурую гриву.
- Нет, - отвечает Тим. - Следующая налево, пожалуйста, - прибавляет он.
Девчонка смеется:
- Какой ты вежливый! Как тебя звать?
- Тим. А тебя?
- Надин. А твою собаку?
- Освальд.
- Он у тебя молодец, ушами не хлопает, - хвалит меня Надин. - Если бы он не бросился мне прямо под колеса, ты бы до сих пор еще валялся на тротуаре. Можешь гордиться, что у тебя такой классный пес.
У меня от этих хвалебных гимнов просто дух захватило. А Тим?
- Угу… - бубнит этот трус!
Почему он не рассказывает Надин, что его гениального пса сегодня продают с молотка?
Через пару минут мы сворачиваем на нашу улицу.
- Вот здесь я живу, - говорит Тим.
- Ясно.
Надин тормозит перед дверью, спрыгивает с седла и помогает Тиму слезть с багажника.
- Ну что, сам сможешь дальше?
Тим кивает и опять почему-то краснеет, как рак.
- Спасибо… - бормочет он и смотрит при этом не на Надин, а на меня.
- Пожалуйста! - отвечает Надин. - Пока!
Она садится на велосипед и едет дальше. Тим смотрит ей вслед, кусая нижнюю губу и почесывая затылок. Он явно хочет что-то крикнуть ей вслед, и не решается. И я опять прихожу ему на помощь (уже второй раз за сегодняшний день!) громким лаем. Надин останавливается и смотрит назад.
- Что-нибудь еще?
- Да нет, - говорит Тим, но тут же прибавляет чуть дрогнувшим голосом: - Заезжай как-нибудь, когда будет время.
- Хорошо, - отвечает Надин улыбаясь. - Я прихвачу с собой иголку с ниткой и покажу тебе, как надо штопать дырки.
- О’кей!
Надин машет рукой и уезжает. Когда она поворачивает за угол, мой хозяин переводит дух. Потом ковыляет к двери и нажимает кнопу звонка. Ему открывает отец.
- Стоп! Освальд остается во дворе! - говорит он вместо приветствия, еще прежде чем Тим успевает показать ему свое разбитое колено. - Отныне он не должен переступать порог квартиры, понятно?
Понятно. Значит, уже продали.
- Девяносто девять, - сообщает отец. - Неплохая цена, правда?
Что? Меня сдали по цене распродажи?.. Ну, наглость! Да я стою не меньше тысячи!
- Ну как, Освальд? Нравится она тебе? - спрашивает меня отец Тима.
О ком это он? О моей новой хозяйке, что ли? Она что, уже здесь? Где? Я ее не вижу. Если эта дамочка где-то поблизости, значит, она невидимка. Какой кошмар! Меня продали волшебнице! Хотя лучше волшебница, чем близорукий мясник.
- Когда его забирают? - спрашивает Тим.
- Кого?
- Освальда, кого же еще? Ты же говоришь, что за него дали девяносто девять евро.
- Чушь собачья! - смеется отец. - Ты что, думаешь, я способен отдать такого бесподобного пса за какие-то девяносто девять евро?… Да никогда в жизни! Неужели ты не заметил в саду собачью будку? Это она стоила девяносто девять евро!
- Будка? - переспрашиваем мы с Тимом одновременно (я, конечно, мысленно).
Отец Тима садится на корточки и чешет мне подбородок.
- Освальд остается у нас, - объявляет он.
Юхху! От радости мой хвост вертится, как вентилятор.
- Мне как-то не понравился ни один из тех, что звонили по поводу нашего объявления. К тому же, мы только через три недели, после теста, точно узнаем, из-за Освальда мама чихает или нет. Так что пока он остается. Но в дом - ни ногой. Так мы договорились с мамой. Ну, что скажешь, Освальд?
- Гав! Гав! Гав!
Что я еще могу сказать?
ГЛАВА 10, в которой я становлюсь жертвой ограбления
Через две минуты я в первый раз влезаю в свою будку и осматриваюсь. Смотреть тут в общем-то не на что - две мои миски и корзинка. Ни света, ни ковра, ни телевизора, ни отопления… Если где-нибудь существует тюрьма для собак, то камеры там, наверное, выглядят поуютней, чем моя будка. А теснота! Если встать на задние лапы, наверняка набьешь себе шишку.
Ну ладно, зато это моя будка, она принадлежит только мне. Здесь я могу делать что хочу. Например, я могу… э… могу… Хм, что же я, собственно, могу здесь делать? Ах да - например, есть и спать. Или могу подвинуть миски туда, а корзинку сюда. Или наоборот. А потом я, например, могу опять есть и спать. Да, жизнь в моей будке обещает быть необыкновенно разнообразной…
В течение дня в мои апартаменты то и дело заявляются непрошеные гости: то два дождевых червя, то два воробья, то парочка толстых жуков. А ночью ко мне заглядывали на огонек два светлячка и две крысы. Чего им всем от меня надо? Что они, спутали мою будку с Ноевым ковчегом, что ли?
На следующее утро из дома выходит Тим и ковыляет ко мне со свежей водой и огромной порцией хрустелок. Он с родителями собрался на воскресную прогулку в какие-то горы. Его левое колено забинтовано и жутко воняет йодом - фффу! Говорят, этот йод страшная полезная штука, но только не для моего носа. Так что пока Тим рядом, я лучше буду дышать ртом.
Из-за моей дурацкой шерсти я не могу поехать с ними, а то еще у матери Тима, чего доброго, по дороге случится очередной приступ чихотки. В дом мне тоже нельзя. А содержание собак на цепи, к счастью, запрещено. Вы понимаете, что это означает, друзья мои? Что меня теперь нельзя ни запереть, ни привязать, хе-хе-хе! Как только Тим с родителями через пару минут исчезнут - я свободен!
- Смотри, веди себя прилично! - говорит Тим. - А если зайдет Надин, скажи ей, что я…
- Тим! - зовет его отец. - Давай быстрее! Пора ехать.
Тим треплет мою башку и уходит. Черт побери, я так и не узнал, что надо передать Надин! И что я ей скажу, если она вдруг появится? Не успевают они скрыться за поворотом, как я бросаюсь к миске и за ноль целых ноль десятых минуты заглатываю весь свой дневной рацион.
С двумя килограммами хрустелок в брюхе я тащусь на залитый солнцем газон, валюсь на бок и жду, когда стихнет боль в желудке. Потом слоняюсь по саду, стараясь найти себе хоть какое-нибудь занятие - там понюхать, там пометить, - и ломаю себе голову, что мне делать с этой свободой. Хотелось бы, конечно, удрать, но куда?
Тут вдруг ветром заносит в сад старый полиэтиленовый пакет - и я мгновенно вспоминаю банду, которая позавчера напала на Юсуфа в Восточном парке и облегчила его на тридцать евро. Интересно, что сказали бы Тим и его родители, если бы я один выследил этих паршивцев? Правильно: они были бы так горды своим суперсыщиком, что им никогда бы больше и в голову не пришло продавать его. И я в ту же секунду врубаю турбопривод и несусь в парк.
Прибыв на место, я же осматриваюсь в поисках полиэтиленовых пакетов. И очень скоро нахожу их, три штуки - лежат под скамейкой, аккуратно сложенные и придавленные камнем. Очень подозрительно!
Я залезаю в кусты рядом со скамейкой, включаю органы слуха, зрения и обоняния на полную чувствительность и жду. Ничего не происходит. Мимо тащится взад-вперед куча народа; кто-то даже присаживается на пару минут на скамейку, но никому нет никакого дела до пакетов. Сколько же мне здесь еще торчать? К тому же мне действует на нервы какая-то надоедливая оса, которой приспичило сделать из меня донора. Она носится вокруг меня и так и норовит вонзить свое жало в мою шкуру. Если банда не появится самое ближайшее время, то я…
Ого! Вот это да!.. Перед скамейкой садится потрясающе красивая дамочка из семейства далматинцев. Она облизывает свои передние лапы и чешет ими за ушами. Как прелестны ее движения! Держу пари, что она заканчивала ту же школу моделей, что и Клавдия Шиффер!
Нет, я просто улетаю! Дамочка морщит свой носик и принюхивается. Может, она чувствует, что в кустах притаился ее поклонник? Я издаю тихое любовное повизгивание. Дамочка прислушивается. Я повизгиваю еще более страстно. Дамочка встает со своего места и делает шаг в мою сторону.
- К ноге, Сента! - скрежещет старческий голос. Это ее хозяин - маленький старичок в черной фетровой шляпе.
Сента без звука повинуется и опять опускается на задние лапы. Хозяин гладит ее. Эй, дедуся! Руки прочь от моей Сенты! От ревности я готов впиться ему зубами в руку.
Я встаю и делаю несколько шагов в сторону Сенты. Она слышит шорох в кустах и оборачивается. Я останавливаюсь. Мы смотрим друг на друга. Эти глаза! Такие черные, как… э… даже не знаю какие, и такие загадочные, как… э… что просто слов нет! Я так ошарашен, что не могу подобрать достойного сравнения. Да, друзья мои, сомнений нет: бедный Освальд влопался (в смысле втрескался) по самые уши.