- Вообще не приходи. Не созывать же нам из-за тебя два педсовета. Главное, чтобы ты понял, что совершил очень и очень малопривлекательный поступок. Ты понимаешь это?
- Пока нет, - честно сказал я. - Наверное, потом пойму.
- А почему не сейчас, Алеша? - всплеснув руками, сказала Евгения Максимовна.
- Он оскорбил меня, - сказал я. - Он меня подло обманул.
- В чем именно?
- Нет, этого я рассказать не могу, не буду.
- Ну хорошо, иди, - сказала Алла Вениаминовна. - Иди и осознай свой поступок, Волков.
Я ушел, но в этот день дневник своим не показал, да они и не просили. А на другой день, конечно, разразилась буря.
Люля пришла со спектакля, мы ужинали, и я подсунул дневник папане. Шевеля губами, он молча прочел что надо, сделал себе новый бутерброд с сыром и спросил:
- А здоровый девятиклассник?
- Обычный, - сказал я.
- Что у вас там? - спросила Люля.
Папаня сделал мне глазами, показывать ли ей дневник, я кивнул, и он положил дневник перед Люлей. Она быстро пробежала глазами директоров выговор и вызов ее на педсовет и, после паузы, почти шепотом произнесла:
- Слышишь, дед? Твой внук избил ни в чем не повинного девятиклассника. Подбил мальчику глаз. Я родила негодяя! - крикнула она. - Он плохо учится!
- Я исправил две тройки, - сказал я.
- Неважно, - сказала она.
- Ну почему же? - сказал дед. - Это само по себе важно.
- Никаких рыбалок! Никакой поездки с нами в Сибирь! Избил, видите ли, невинного человека!
- Он оскорбил меня, - сказал я.
- Чем?! Чем он тебя мог оскорбить?!
- Это моя личная тайна, - сказал я. - А в Сибирь… Разве я просился туда с вами? А с другой стороны - разве можно меня, такого, оставлять без вашего присмотра?
- Никаких подледных ловов! - крикнула Люля. - Боже мой! Мне идти на педсовет! Какой позор! И это - сын актрисы и солидного инженера!
- Что же выходит? - спросил дед. - Если мальчику запретить рыбалку, он больше драться не будет? А если позволить - так обязательно будет, так что ли?
- Вы что, все против меня?! - тихо спросила Люля.
- Нет, отчего же, это безобразие с его стороны, - сказал папаня, тихонечко уходя в другую комнату.
Мне вдруг стало жалко мою Люлю. Ей, похоже, на самом деле было плохо оттого, что я отлупил человека, даже если он и гад. А то, что он действительно такой, она не знала и знать не могла. Ей казалось, что это я у нее плохой. Особенно мне вдруг стало за нее нехорошо, потому что ей придется идти на этот педсовет и услышать много горьких слов в мой адрес, а уж она-то здесь была вовсе ни при чем.
Вдруг она сделала такое, от чего я совершенно обомлел. Она встала, наклонилась ко мне и шепнула мне на ухо заговорщицки, будто не мне, а какому-то абсолютно другому человеку:
- Слушай. А ты подговори деда, чтобы он пошел на педсовет, ладно? Он, а не я.
- Ладно, - смекнул я и тоже заговорщицки шепнул ей: - А на рыбалку мне можно ездить, а?
- Ладно, - шепнула она. - Поезжай, если только уговоришь деда пойти на педсовет. - И тут же крикнула, уходя: - Сумасшедший дом! Сын бандитом растет. Муж - растяпа. Дед на своей рыбалке помешан!
- Вулкан! - сказал ей вслед дед. - Актриса!.. Ну, что? Едем на рыбалку?
- Может и едем, - сказал я. - Но при одном условии.
- Если я вместо Люли пойду на педсовет, где тебя будут чистить?
- Ты слышал, да?
- Просто догадался. Опыт, брат. Целая жизнь. Я ведь уже старый. Ты когда-нибудь думал, что я у тебя уже старый?
Вопрос был какой-то странный, неуютный, я пожал плечами и сказал:
- Ерунда, ничего ты не старый, вон как по льду шастаешь, молодым завидно.
- Старый, - сказал он. - Ну, хватит. Ладно, схожу я на этот твой педсовет. Мне что? Это Люле неприятно, а меня, может, даже развлечет: послушаю, что там о тебе скажут.
- Странно все-таки, дед, - сказал я. - Все взрослые мной недовольны, а ты вроде бы нет, доволен. Или я не прав?
- Похоже, прав. Конечно, ничего хорошего в твоей драке нет, тем более - в школе, но я догадываюсь, что не за здорово живешь ты полез в драку, да еще с таким лбом, наверное, веская причина была. Да и возникла сразу - потому и в школе.
- Да, дед, ты мудро все угадал, так оно и было. Я драться вовсе и не собирался. Только я не буду тебе говорить, что к чему, ладно?
- Конечно. Я и так тебе верю. Я думаю, и Люля тебя поняла бы, если бы ты попал в струю, ну, в лучший момент. А кричит она потому, что ей на педсовете сделают выговор - ей, а не тебе. А так бы она все поняла.
- Знаешь, дед, - сказал я. - Летом или весной ты ведь возьмешь меня на обычную рыбалку?
- Ну, дай бог, доживем…
- Вот я и думаю. Может, нам в какое-нибудь путешествие с тобой отправиться, а? На недельку.
- Каким образом?
- А на лодке. Купим с тобой резиновую лодку, двухместную, заберемся в верховья какой-нибудь речки и дунем по течению вниз. Красота, а, дед? Костерок вечером, соловьи поют! А, дед? Поедем?
- Да неплохо бы. - Он грустно почему-то улыбнулся. - Дожить надо, да и лодка - проблема.
- Осилим, - весело сказал я. - Доживем.
19
- Ну-ка, посмотри назад! Видишь? - спросил Гошаня. - Видишь девулю?
Я ворвался в класс со звонком и плюхнулся сразу на парту, так что никаких новостей не знал. Мы теперь сидели с Гошаней вместе: Таняпка Беленькая, по-моему, влюбилась в Вадика Абашидзе и пересела к нему, а Гошаня - ко мне. Ей, видите ли, плохо с нашей парты видно, что там написано на доске, у нее, знаете ли, что-то там такое поменялось со зрением. Чушь собачья!
- Видишь, какая? - шепнул Гошаня. - Новенькая. В первый раз. Из Воскресенска приехала. Ее брат в "Химике" играл, в шайбу, - я спросил. Теперь, наверное, в СКА будет. Симпатичная, да? Ишь, глазищи какие!
Наверное, потому, что я предположил, что не так-то мне будет в Сибири легко и просто, я сам подошел на переменке к новенькой. Все, шушукаясь и глядя на нее, повалили из класса, а она осталась, и я к ней подошел.
- Ну, здравствуй, - сказал я. - Давай знакомиться. Алеша Волков. - И я протянул ей руку. Она пожала мою довольно крепко и сказала:
- Давай. Я - Ириша. Румянцева. По прозвищу Стрекоза.
- Почему "стрекоза"?
- Не знаю. Забыла. Я с первого класса Стрекоза. Привыкла.
- Стесняешься наших?
- Да не очень. Конечно, непривычно как-то. Все чужие.
- Это временно, - сказал я. - Пообвыкнешь.
- Ну, само собой. Как, трудно было драться с девятиклассником?
- Батюшки! Уже знаешь?! - удивился я.
- Да, с утра только об этом и говорили. Все вокруг. Ты мне покажи потом этого девятиклассника: все-таки интересно. Ладно?
Я засмеялся и кивнул, и тут же вошла наша Евгения Максимовна.
- Ну, как тебе, Ириша, наш класс? - спросила она.
- Еще никак. Не знаю, - сказала, улыбаясь, Ириша, и я увидел, что она очень симпатичная, глазищи - во!
- Ну, а как тебе наш Волков, не кусается? - спросила Евгения Максимовна.
- Ну что вы! Он смирный. Сам подошел познакомиться - понимает, что мне, новенькой, нелегко.
- Чудесно, - сказала Евгения Максимовна. - Значит, у него еще не все потеряно.
- В каком смысле?! - Ириша сделала сверхогромные от удивления глаза, но одним, умница, успела подмигнуть мне, что ей, мол, все ясно.
- Позже узнаешь, - сказала Евгения Максимовна. - Он у нас - герой со знаком минус.
- Как интересно! - сказала Ириша, тут же прозвенел звонок, и Евгения Максимовна, уходя, шепнула мне:
- Молодец!.. Да, не забывай про педсовет. Маме сказал?
- Сказал. Она не может. Дед придет, к сожалению, - схитрил я.
- Почему "к сожалению"?
- Строгий очень.
- Так тебе и надо, - сказала Евгения Максимовна.
После уроков сразу же наша новенькая, Ириша Румянцева, выкинула номер. Это грубовато сказано, скорее, она вроде как поразила меня, хотя это тоже неточно.
Прозвенел последний звонок, и, раньше чем все вскочили, она громко сказала:
- Одну минуту! Девочки! Ребята!
Все, естественно, притихли.
- Я хочу к вам обратиться с речью. Да нет - с… ну, не знаю с чем. Можно?
Все заорали "давай" и тут же опять стихли.
- Я хотела сказать, ну, в общем… - И она покраснела.
- Да ты не стесняйся, детка! - Алик Зуев громко захохотал.
На него цикнули.
Ириша опять заговорила и, точно, почти поразила меня, но не поступком (хотя это был вроде и поступок, поведение), а, так сказать, ходом своей мысли, соображением. И, главное, она выглядела не веселой выскочкой или жутко общительной девчонкой, а даже как бы наоборот: очень смущалась, краснела…
- Я - новенькая, - сказала она. - И еще неделю буду новенькая, и месяц, и два - долго. Потом, конечно, все это пройдет, с кем-то я, может быть, подружусь, с кем-то - нет, но вообще хотелось бы, чтобы я перестала быть новенькой побыстрее… Я хотела сразу немного рассказать о себе всем, может, так и будет побыстрее. Можно?
- Конечно, можно, - сказал Боба Рюмин. - Какие разговоры!
Девчонки (я огляделся) завертели носами, но ребятам, кажется, все это нравилось.
- Ну, я - Ира, Румянцева. Из Воскресенска. Мне около тринадцати лет. Учусь средне. Спортом не занимаюсь. Умею шить, готовить, немного петь…
- А танцевать? - спросил Алик Зуев, но уже как бы серьезно.
- Танцую я хорошо, - сказала Ириша и, опустив глаза, покраснела.
- Какая прелесть! - сказала слегка ехидно наша Галя-Ляля - лучшая по этой части.
- Вот и все, - сказала Ириша. - Вот мой телефон, звоните, - и она написала, к общему удивлению, на доске свой телефон. - Мама моя - домохозяйка, папа - шофер дальних рейсов, он охотник и рыболов. Брат - студент, хоккеист. Вот и все. Есть кошка, Нюра, с собой привезли. Вообще-то моя мама - ленинградка, вот она и вернулась. Все. Спасибо. Да, забыла, прозвище мое - Стрекоза.
Все немного зашумели, заохали, а Ириша села на свое место. Глуповатое было какое-то положение - все еще несколько секунд сидели. Ребята, может, и хотели бы списать с доски Иришин телефон, но явно стеснялись друг друга и особенно девчонок, а те так и крутили но-, сами, фыркали. Вообще получился парадокс: в том, что именно рассказала о себе Ириша, чтобы побыстрее сблизиться с классом, ничего особенного не было, а особенное было в том, что она выступила таким вот странным и неожиданным образом.
Все вдруг заорали, вскочили и стали расходиться.
Я дождался Иришу, и из школы мы вышли вместе. Пока еще мы шли с ней по коридору, по лестнице в раздевалку - кое-кто шептался, на меня показывали пальцем, и Ириша сказала мне:
- Явно - ты знаменитость.
На улице вовсю валил снег, мягкий такой, пушистый, было тепло, немного капало с крыш, я сказал Ирише, если она не торопится - не показать ли ей наш район, и она согласилась. Мы поболтались по каналу Грибоедова, полепили немного снег возле Театральной площади, после снова вышли на канал, потом по Садовой - к Юсупову саду. Было пасмурно, валил снег, и в какой-то момент в саду мне показалось, что вдали по аллейке прошел Игорь Николаевич; но он это был, или не он, я так и не узнал, но это было нечто вроде сигнала, подсказки, предчувствия, что ли, что я его скоро увижу (как я потом догадался).
- Очень красиво, - сказала Ириша. - Я еще здесь не была. Где кино рядом, я уже знаю, и где кафе-мороженое, а в этом саду впервые.
- Ничего сад, - сказал я. - Здесь неплохо.
- И мечтать здесь хорошо.
- Что?
- Мечтать, говорю.
- Не знаю, - сказал я. - Я не мечтаю.
- Ни о чем и никогда?!
- Ну, кое о чем я, наверное, мечтаю, но не именно в саду, а просто так, иногда, незаметно для себя.
- А я очень даже мечтаю и люблю это делать. Я даже могу специально для этого прийти в сад или на реку.
- Что - сидишь в саду и мечтаешь?
- Ну да.
- А о чем?
- Ну… о разном. Ну, например, что я - знаменитая манекенщица и еду в турне по всей Европе.
- Ну так уж и по всей?!
- Конечно.
- А учиться когда? - спросил я, и мы оба рассмеялись. - А пошли в мороженое, оно тут, на углу напротив? - сказал я. - Пошли?
Ириша закивала, и мы дунули в мороженое.
В мороженом, между прочим, Ириша призналась мне, что у нее второй разряд по фигурному катанию, но это, как ей кажется, совсем немного, ерунда, поэтому она и сказала в классе, что спортом не занимается. И по гимнастике у нее второй. А в этом возрасте, сказала она, уже многие имеют первый и даже звание мастера спорта.
- Вот это скромность! - удивился я.
- Нет, не скромность. Я действительно так считаю.
Потом я проводил ее домой, и - нате, здрасьте! - оказалось, что она живет в моем доме, на другой только лестнице. Вот ведь совпадение.
Дома меня ждал большой продолговатый конверт. Индекс, адрес, имя и фамилия - все честь по чести. Без обратного, правда, адреса. В конверте была почему-то газета. Одна. И больше ничего. "Ленинские искры". А в ней - Алеша Волков, рассказ. Да, это был мой рассказ про кошку. Я оцепенел. Другой бы обрадовался, а я - оцепенел. Игорь Николаевич. Кто же еще?! Ведь он же газетчик, журналист. Но почему без спроса? Почему?
Очень я почему-то расстроился.
20
Гошаня - чуткий человек - подобрал на улице щенка и приволок его к себе домой.
- Пусть будет у меня, - говорил Гошаня, пуская щенка на пол. - Такой малек на улице запросто пропадет.
- А мама как? Выгонит вас обоих на улицу, - сказал я, как обычно говорят, хотя имеется в виду, что выгонят именно щенка.
- Не-ет, - сказал Гошаня. - Она добрая душа. - И добавил, вздохнув: - Да она и дома-то редко живет: все по командировкам.
Щенок был очень симпатичный и, главное, явно породистый - эрдельтерьер. Гошаня легко убедил весь класс сложиться (до приезда мамы) по двадцать копеек на питание щенку и накупил этого питания, а также разных витаминов и микстур. Потом пошли подарки от класса: я купил мячик, Галя-Ляля принесла старое одеяло-подстилку, Ириша Румянцева - мисочку для еды, Таняпка раздобыла махонькую табуреточку для мисочки, чтобы щенок ел, гордо подняв голову, и его экстерьер, то есть внешний вид, не портился и был на высоте.
Раз уж класс принял в щенке такое живое участие, то и имя ему решили давать всем классом - чье лучше, и лучшим все признали имя, которое придумала Ритуля Басс, - Памир. Алик Зуев, Боба Рюмин, Вадик Абашидзе скинулись дополнительно и купили Памиру поводок и ошейник. К приезду мамы Гошаня подготовил щенка отлично.
Как-то вечером мы отправились с Гошаней и Памиром в Юсупов сад, и перед самым нашим уходом я встретил Игоря Николаевича. Снег в этот вечер не валил, мне показалось, что это именно он идет по аллее, я крикнул Гошане, чтобы он шел домой без меня, и догнал этого человека: и точно, это был Игорь Николаевич.
- Здрасьте! - выпалил я, едва дыша от быстрого бега. - Я вас ищу-ищу, звоню-звоню…
- Привет, Леха, - сказал он. - Вот так встреча! Меня тут не было с неделю: в район ездил, материал писал. Рассказ я твой прочел, отличный рассказ, это я без шуток…
- Зачем? Зачем вы это сделали без спроса?
- То есть?! Не понимаю, Леха.
- Ведь это вы послали его в редакцию, в "Ленинские искры"!
- Что - напечатали? Ну да?! Отлично! Но это не я, клянусь.
И тогда я, глупыш, впервые подумал о Свете. Затмило мне глаза, что Игорь Николаевич журналист и связан с газетами. Как же это я не подумал, что и Свете оставлял рассказ, вернее - не забрал у нее. Да и прислать мне его домой могла только она, она же написала мне в свое время письмо - ответ, а Игорь Николаевич вовсе и не знал моего адреса.
- Ты идешь?! - крикнул издалека Гошаня.
- Остаюсь! - крикнул я, и они с Памиром ушли. - Я забегу! - добавил я им вдогонку.
- Приятель? - спросил Игорь Николаевич.
- Ага, - сказал я. - А пес - Памир. Я, знаете, догадался, понял, кто послал рассказ в редакцию.
- А кто?
- Ну… та девочка. Я вам рассказывал, помните?
- Да, конечно. Что ж - она молодец. Ты ее видел с той поры? Звонил?
- Нет, не звонил… Что значит молодец? Ведь без спроса же! А если я против?
- Ну разумеется, ты прав, вроде это не очень-то и красиво, но все же, согласись, то, что рассказ уже напечатан, - это очень и очень неплохо. Я думаю, довольно скоро в тебе останется только удовлетворение, а про свое неудовольствие ты позабудешь. Главное - рассказ хороший. Ты звони, заезжай как-нибудь, я разберу тебе твой рассказ по косточкам - и хорошее, и плохое. Но в целом, скажу тебе коротко, а ты постарайся понять - рассказ хороший. В нем есть ошибки, есть неточности и банальности, но у него настоящее нутро - не знаю, как тебе это объяснить. И читаешь его с интересом и волнением. Главное вот что: ребята часто ведь пишут стихи и рассказы, часто это бывает забавно, есть милые строчки, очень точные и смешные, какие взрослый человек и выдумать не может, - и все, больше ничего нет. А у тебя именно что рассказ. В нем свой стержень есть, даже боль какая-то, и, пожалуй, чисто человеческая судьба, хотя он и о кошке, от первого до последнего слова. Честно говоря, ты не сердись, я даже не ожидал. Обязательно пиши. А твой рассказ мы поподробнее разберем потом. Там масса ошибок, ты их поймешь, но именно ошибки и подчеркивают, какой он хороший, раз, несмотря на них, рассказ волнует. Понял?
Я, почему-то весь красный от стыда, кивнул. Стыдно мне было вовсе не потому, что меня хвалили, а оттого, что получалось, будто бы я - писатель, а это было так странно, да и вообще, по-моему, глупости.
- Пойдем-ка к выходу, - сказал Игорь Николаевич. - Поздновато уже. - И добавил в сторону, вовсе, кажется, не мне: - Да и кого вообще тут встретишь… Если очень надо, звони, - сказал он мне, когда мы вышли из сада. - А вон твой приятель с собакой ждет тебя. Пока.
Он крепко пожал мне руку и быстрыми шагами ушел.
Гошаня действительно ждал меня на другой стороне Садовой.
- Что за странный тип? - спросил он.
- Да так, знакомый один. Журналист. Ищет здесь одного человека.
- Загадочно, - сказал Гошаня.
- Да нет, ничего особенного, - сказал я, понимая, что, пожалуй, на самом деле загадочно.
Мы побрели домой, и тогда я, уже простившись с Игорем Николаевичем, ясно так подумал, что теперь обязательно придется позвонить Свете: как-то странно она поступила с моим рассказом, а вернее, со мной; хорошо или плохо она поступила - я понять не мог, все это как бы смешалось, но я знал, по крайней мере, что теперь я могу ей позвонить, даже если мне это и трудно - есть хоть о чем говорить, за что уцепиться.