Кроме плаща Ванята нашел в сенцах фонарь "летучая мышь", посветил матери, пока она запирала дверь, и вместе с ней шагнул в черный мокрый двор. Желтый кружок огонька тускло освещал вязкую, уплывающую под ногой дорогу. Мать послушно шла за Ванятой, ступая в его след.
- Правее держи! - оборачиваясь, кричал Ванята. - Правее!
Сейчас, когда шел он впереди, освещая дорогу другим, он ничего не боялся - ни темноты, ни глухого ревнивого бреха собак в подворотнях, ни ярких, рассыпающих вокруг синие зарева и гулкие громы молний.
- Правее держи!
Скоро в блеске молний возник на холме длинный приземистый сарай. Вокруг, тычась мордами в изгородь, бродили коровы. Ветер распахнул одну половину ворот сарая, и коровы разбрелись по двору.
Пряча глаза от дождя, жалобно и терпеливо мычали. Мать и Ванята с трудом загнали коров на место и побежали к телятникам - узеньким, как пеналы, решетчатым загородкам в конце сарая.
Ванята сразу же увидел Бусинку. Рыжая телочка лежала на голом полу. В окно били наискось холодные и дымные, как туман, струи дождя. Бусинка жалобно смотрела на Ваняту. Маленькое острое ухо ее с белыми волосками внутри тихо и нервно вздрагивало.
- Неси солому! - закричала мать. - Солому неси!
Ванята нагреб в углу сарая охапку соломы, спотыкаясь на выщербленном полу, побежал к матери. Она склонилась над Бусинкой, крепко и торопливо растирала ее платком, как растирают после купания детей в холодной избе.
- Сюда, Ванята! Сюда неси!
Мать накрыла телочку соломой, сидела на корточках перед ней, приговаривала:
- Не дрожи, Бусинка. Ну не надо, ну спи, хорошая!
С улицы затекал через порог темный ручей, подкрадывался к стойлам. Ванята разыскал в углу лопату, пошел к двери.
- Погоди, я сейчас! - обернулась мать.
- Я сам! Чего ты!
Он прикрыл дверь, огляделся в темноте. Вода разлилась озерком возле коровника, выплеснулась через край, бежала быстрым сердитым ручьем.
Ванята начал копать для него новое русло. Земля раскисла только сверху. Лопата выворачивала щебень и мелкие булыжники. Дождь наотмашь хлестал в лицо, стучал по брезентовому капюшону плаща. Ручей не хотел менять русло, злился, клокотал возле Ванятиных сапог.
- Вот я тебя сейчас! - цедил сквозь зубы Ванята. - Я тебя!
Новое русло становилось глубже и шире. Ручей поклокотал еще немного, подумал и плеснул в канавку, вырытую Ванятой, первую пригоршню воды.
- Я тебя! - крикнул Ванята. Взмахнул лопатой, поскользнулся и плашмя упал в грязь. - Ты, значит, так!
Ванята яростно ковырял землю, разговаривал с ручьем, как с живым, как с хитрым, злым противником.
- Так ты вот как! Дудки! Не выйдет!
И ручей сдался. Повернул в свое новое русло, быстро побежал прочь от коровника.
Дождь припустил еще сильней.
Глава восьмая
МАРФЕНЬКА
Ванята простился с матерью на взгорке. Она повернула направо, к ферме, а Ванята - налево, туда, где стоял на пустыре новый кирпичный дом и толпились какие-то мальчишки и девчонки. Ванята пригляделся и вскоре узнал в толпе своего тезку Ваню Сотника и правнука деда Егора Сашку с белой повязкой вокруг щеки.
Он подошел к конторе, тихо и смущенно поздоровался. Ребята ответили вразнобой, как солдаты-новобранцы. А правнук деда Егора Сашка Трунов вообще отвернулся и стал что-то шептать двум рыжим, удивительно похожим друг на друга мальчишкам. Те посмотрели на Ваняту и прыснули в ладони.
Ванята начал знакомиться с козюркинскими ребятами. Среди них оказалась и девочка с простым, редким именем - Марфенька. Девочка была в сером платье и коричневом берете, напоминала гриб подберезовик. На щеку Марфеньки падал тонкий светлый косячок волос. Она сдунула волосы со щеки, подала руку Ваняте и сказала:
- Теперь у нас два Ивана. Один Ваня, а другой - Ванята. Тебя так всегда звали?
- С самого начала…
Марфенька улыбнулась.
- Меня тоже - с начала. Теперь в одном классе учиться будем. Правда?
- Ну да… то есть, откуда ты знаешь?
Марфенька повела глазом в сторону Вани Сотника.
- Понял?
- Понял. Он со станции нас привез… А этот, который с бинтами, он тоже про меня рассказывал?
Марфенька улыбнулась еще шире.
- Ага. Это ты ему зуб выбил?
Голос Марфеньки был вкрадчив и тих. Похоже, ей очень хотелось, чтобы зуб Сашке высадил именно он.
- Врет Сашка, - неохотно ответил Ванята. - Я только поговорил с ним по-свойски…
Марфенька разочарованно поджала губы. Но потом снова улыбнулась, дунула в сторону на волоски, упавшие на щеку, и сказала:
- Это ничего! Еще успеешь. У нас его все бьют…
- Рыжие тоже бьют? - спросил Ванята, указывая на мальчишек, которые стояли возле Сашки.
- Эти нет… это братья Пыховы. У них отец тракторист. Их Сашка с толку сбивает…
Церемония знакомства продолжалась. К Ваняте подходили все новые мальчишки и девчонки, перебивая друг друга, начали дополнять и уточнять Марфенькин рассказ о рыжих братьях.
- Законные парни!
- Шахматисты!
- Поют, как звери!
- Живую рыбу едят!
Кроме этих важных подробностей Ванята узнал, что отец и мать Пыховы любили своих сыновей со страшной силой. И пеленали вместе и нянчили. Посадит тракторист Пыхов Кима на одну руку, а Гришу - на другую и идет по селу, будто на ярмарку или выставку достижений. Все вокруг смотрели и завидовали:
- Рыжие, а вон как уважает!
Многое еще узнал бы Ванята о братьях Пыховых, но тут на пороге появился парторг Платон Сергеевич. Медленно сошел он с крылечка и направился к ребятам.
- Ну что? - сказал он. - На свеклу пойдем?
- Пойде-ом! - хором завопили ребята.
Из всех бед, которые живут на земле, самое страшное и неприятное - одиночество. Ванята уже знал это. Он кричал вместе со всеми. Даже громче других.
- Пойде-ом!!!
Ванята немного жалел, что надел белую рубашку. У козюркиноких ребят был какой-то особый взгляд на амуницию. У одних были перешитые с большого плеча солдатские гимнастерки, у других - футболки с наляпанными от руки цифрами, третьи, так же как Ваня Сотник, нацепили комбинезоны.
С таким непонятным простому смертному шиком одеваются, пожалуй, лишь охотники да заядлые рыбаки. Им сам черт не брат. Была бы только за плечом отличная двустволка, гибкое, трепетное удилище в руке да консервная банка с рубчатыми, вьющимися вокруг пальца червями.
- Построй ребят, - сказал парторг Сотнику.
- И не подумаю! - тихо, почти про себя, сказал Сотник. - Чего я им?
Но парторг расслышал или, скорее всего, догадался, что пробурчал Сотник.
- Ты опять? Забыл про наш уговор? - спросил он.
- А я чего? Слова уж сказать нельзя!
Ваня Сотник отступил несколько шагов в сторону, поправил двумя руками ремень на комбинезоне и крикнул:
- По двое разбери-ись!
Марфенька толкнула локтем Ваняту.
- Видишь, он какой?
- Какой? - не понял Ванята.
Марфенька молчала. Глаза ее округлились и казались изумленными.
- По двое разбери-ись!
Вокруг поднялись шум и суета. Каждый норовил пролезть вперед, в голову колонны. Но Сотник быстро наводил порядок, строил колонну строго по росту. Он выдергивал за руку низеньких и гнал их на левый фланг. Подошел он и к Ваняте.
- Иди туда! - сказал он.
Ванята не пошевелился. Пусть только попробует взять за руку! Пусть тронет!
Страшную драку, которую, возможно, не видывало еще Козюркино, отвела Марфенька.
- Не трогай Ваняту, - сказала она. - Пускай стоит здесь.
Брови Сотника сошлись на переносице, по лицу пробежала быстрая тень. Но он отошел от Ваняты, не сказав ему больше ни слова.
Ваняте стало обидно. Марфенька могла подумать, будто он в самом деле мочалка, испугался какого-то хвастуна и зазнайки.
А дело шло своим чередом. Парторг рассказал, что они будут делать в поле и кто назначен их бригадиром. Но этого он мог и не говорить. Персона эта стояла на виду у всех в синем комбинезоне и матросской тельняшке.
Парторг пошел вдоль строя, остановился возле Сашки Трунова.
- Болит? - спросил он, указывая глазами на пухлый и уже замусоленный бинт.
- Боли-ит! - простонал Сашка.
Платон Сергеевич поморщился, будто бы у него созревал за щекой шикарнейший флюс. Потом пришел в себя и веско, как врач на приеме, сказал:
- Разрешаю работать без повязки. Если есть время - сними…
И больше ни слова, ни звука. Приложил руку к старенькой потертой кепке и кивнул бригадиру.
"Трогайте, мол. Жмите на все педали".
Ваняте он улыбнулся издали, как будто бы извиняясь, что не представил его обществу. Но Ванята и не обижался. Может быть, так даже лучше…
Они шли по тихой, бегущей в поля дороге. Недавно тут прошел колесный трактор. По бокам виднелись четкие, глубокие ямки от шипов. Дорога была похожа на темную, только что проявленную пленку.
Утро подымалось яркое и чистое, как бывает всегда после грозы. Казалось, всего было сверх меры, сверх того, что может принять земля, - и золотого, льющегося из-за леска света, и пронзительной небесной голубизны, и седой, лохматой от дождя травы.
И радости тоже. Она несла Ваняту на своих невидимых крыльях - сильных, порывистых, легких.
За лесной полоской показалось свекольное поле. Справа и слева белели кофты пропольщиц, сверкали на солнце тяпки. На самой обочине поля, будто распустившийся мак, стояла в красной косынке какая-то девушка.
- Это наша Нюська, - сказала Марфенька и улыбнулась так широко и радостно, что вмиг исчезли с ее щек круглые ямочки.
- Какая Нюська? - спросил Ванята.
- Агроном. В этом году институт окончила. Теперь она Анна Николаевна. Такая стала - даже трактористы боятся!
Марфенька вскинула свои голубые глаза на Ваняту и вдруг вздохнула.
- Я ей вот как завидую, Нюське…
- Почему?
- Знает она все. И вообще красавица. Ты кому-нибудь завидуешь?
- Я никому не завидую, - сказал Ванята.
Марфенька рассмеялась.
- Вре-ошь!
- Вот еще…
Марфенька удивленно посмотрела на человека, которому чужды живучие, как пырей, людские слабости, и сказала:
- Тебе хорошо! А я всем завидую! Чем лучше человек, тем больше завидую. Даже Ване Сотнику…
- Ха! - выдохнул Ванята. - Чему завидовать?
- Не знаю. Я не умею объяснять…
Марфенька прикусила губу, подумала минуту и спросила:
- Ты "Чапаева" видел?
- Ну да, - сказал Ванята.
- Я тоже видела. Несколько раз. На коне. А бурка, как туча…
Ванята пожал плечами.
- Что ж, по-твоему, Сотник - Чапаев, да?
- Нет, он не Чапаев, - задумчиво сказала Марфенька. - Сотник - он другой. Он…
Марфенька запнулась, не умея объяснить Ваняте, кто же такой Сотник и что он из себя представляет.
- Ты чего нахмурился? - спросила она. - Обиделся, что я про Сотника так говорю?
Спросила, но ответа не ждала. Только смотрела вдаль и улыбалась. Видимо, и сама точно не знала всего, что связано с мальчишкой в синем простом комбинезоне.
Молча шел Ванята рядом с Марфенькой. Конечно, Марфенька загнула со своим сравнением. Но все равно ему было завидно, что есть на свете люди, о которых так тепло и преданно думают девчонки, похожие на лесной гриб подберезовик.
Глава девятая
ОРГВОПРОС
Ничего выдающегося в Нюське, то есть в Анне Николаевне, Ванята не заметил. Марфенька просто-напросто увлеклась. И Сотника расписала вон как, и братьев Пыховых. Ну - рыжие, ну - едят живую рыбу. Что тут особенного? Кое-кто червей трескает, и то ничего - живет!
Анна Николаевна была в серой блузке и синих матерчатых брюках, измазанных землей на коленках. У дерева, ревниво поглядывая на хозяйку, стоял рослый гнедой конь.
Сначала Нюся рассказала про свеклу и живущую в ней сахарозу, потом склонилась над пышным, зеленовато-бурым кустом, показала, сколько надо выдергивать из него ростков, а сколько оставлять, чтобы поле принесло хороший урожай, а корни были крупными и тяжелыми, как слитки.
- Понятно? - спросила она. - Ну, тогда приступайте. Только смотрите у меня… без брака!
Минута - и уже пляшет под Нюсей резвый, шальной конь, просит большой быстрой дороги. Только тут Ванята понял, что сам залюбовался Нюсей, а может, и позавидовал ей, как завидует Марфенька. Видимо, другой человек может понравиться тебе лишь тогда, когда перестаешь думать о самом себе.
Ребята подвертывали рукава, становились возле своих рядков. Ваняте не приходилось раньше полоть свеклу. Один раз он вместе с классом обрывал в колхозном саду яблоки, в другой - сажал вдоль большака тополя и гибкие, упрямые липы. Вот, пожалуй, и все… Но там - совсем иначе: поработал час другой, и шабаш. Не было там ни угрюмого бригадира Сотника, ни девчонки, похожей на гриб подберезовик, которая смотрит на тебя и думает: "Сейчас мы проверим, какой ты есть на самом деле, Ванята Пузырев!"
Ванята твердо решил, что не ударит лицом в грязь, выжмет сразу третью скорость и обставит всех козюркинских ребят. Пускай тогда чешут затылки и сами решают - шатун он или свойский боевой парень, с которым можно по-настоящему дружить, работать и вообще…
Ванята стал против густой, уходящей вдаль свекольной строчки, наклонился и начал один за другим выдергивать из земли хрупкие, с розовой неокрепшей ножкой ростки.
По свекольному полю недавно прошел трактор с культиватором на прицепе. Все поле было разлиновано, как тетрадка по арифметике. В каждом квадрате рос пышный кудрявый букет. В этом букете надо было оставить по два-три стебелька - самых живучих и надежных. И тогда они не станут глушить друг друга, всласть будут пить обоими корешками терпкие соки земли, припасать к осени сладкий белый сахар.
Сначала у Ваняты все шло отлично. Влажные, пахнущие землей ростки так и летели в стороны. А ну еще раз! Еще раз! Нажми, Ванята!
И вот уже осталась позади Марфенька, мельтешили вдалеке Сотник и братья Пыховы.
Нажми, Ванята!
Вскоре Ванята стал понемногу сдавать. Устали с непривычки руки, заломило в спине; перед глазами завертелись, запрыгали радужные и ядовито-зеленые круги. Как-то совсем незаметно обошла Ваняту Марфенька, вырвался вперед Ваня Сотник, пыхтели рядом с ним братья Пыховы. Даже правнук деда Егора Сашка Трунов был впереди Ваняты, оглядывался в его сторону и нахально показывал язык.
В душе Ваняты закипело все от негодования и обиды. Не глядя, сколько попадало под руку и сколько оставалось в свекольном гнезде, он дергал стебельки, швырял их вбок, через голову и вообще куда придется.
Нажми, Ванята, нажми!
За низенькой лесной полоской, по ту сторону поля, мелькнула красная косынка. Это возвращалась из тракторной бригады агроном Анна Николаевна.
Косынка-маковка катилась над острым лесным гребешком, исчезала на миг и появлялась снова.
Анна Николаевна вынырнула наконец из гущи деревьев на обочину. Спрыгнула с коня, привязала повод к ветке и пошла вдоль свекольных рядков. Изредка она наклонялась, выщипывала какую-то травинку и продолжала путь.
Но вдруг она остановилась, взмахнула над головою рукой.
- Бригади-ир! Э-э, бригади-ир!
Ваня Сотник разогнулся, вытер лоб согнутой рукой.
- Чего там еще? Тоже выдумали!
- Тебе, что ли, кричу?
Сотник отряхнул руки, переступая через рядки, неохотно пошел к агроному.
Все подняли головы, смотрели в ту сторону. Что случилось там?
Сердце Ваняты сжалось. Он догадался, почему сердится и размахивает руками возле Сашкиного рядка Анна Николаевна. Сашка халтурил так же, как и он. Не случайно он обставил всех и уже добрался почти до самого края поля.
Сейчас ударит, загремит во всю силу гром и над его головой. Анна Николаевна ни за что не простит ему этого. Подойдет к его рядку, взмахнет рукой и крикнет:
"Эге, брат! И ты такой, как Сашка! А ну вали отсюда, шатун!"
Анна Николаевна что-то спрашивала Сашку. Он оправдывался, показывал пальцем на забинтованную щеку. Сотник стоял рядом, слушал. Продолжалось это недолго. Анна Николаевна прогнала Сашку с поля, а сама пошла вместе с Сотником по рядкам - по тем, где работала Марфенька, где пыхтели, не разгибая спины, рыжие братья Пыховы.
Вот она задержалась на минутку возле Ванятиного рядка, наклонилась к земле. Ванята обмер. Он пропал! Погиб навеки!
Анна Николаевна между тем растерла что-то в пальцах, как растирают томительно-сладкий чабрец, понюхала и обернулась к Сотнику.
"Нет, не заметила!" - мелькнуло в голове Ваняты. Это ему только показалось!
Но о чем же они тогда говорят там - Сотник и Анна Николаевна? Почему не уходят с его рядка?
Ванята весь взмок, будто выбрался из горячей, дымной бани. По щеке побежала и скатилась за воротник тонкая холодная струйка пота.
Анна Николаевна и Сотник поговорили еще немного и ушли, поглядывая по сторонам на рядки других ребят.
У Ваняты отлегло от сердца. Похоже, все обошлось. Надо же было ему… Он поглядел вслед уходящему агроному, потер занывшую еще больше поясницу, выругал еще раз сам себя и снова принялся за дело. Злость и досада прибавили сил. Он работал без передышки, не пропуская ни одного кустика, ни одного лишнего ростка. Сотрет ладонью набежавшие на лицо капли пота и снова жмет вперед и вперед.
Пришел в себя Ванята и кое-как отдышался только на краю поля. На взгорке дымилась, просыхая на солнцепеке, трава, над легкими малиновыми шапочками дикого клевера суетились пчелы.
Возле корявой, в палец толщиной березки сидел изгнанный с поля Сашка и перематывал вокруг физиономии повязку.
- Эй, ты, иди сюда! - крикнул он.
Ванята помедлил минуту, но все-таки подошел. Теперь ему только с Сашкой Труновым и водиться.
Постоял рядом, поглядел, как мотает бинты Сашка, и, ни к селу ни к городу, спросил:
- Чего это тебя турнули?
- Так просто… Нюська говорит, плохо прорываю. Видал такую? Она ко всем цепляется. В том году Тимошка Ходоров ячмень на ферму возил. Ну, а мешок порвался. Одна капелька просыпалась… Нюська увидела и потом целый месяц пилила - и на собраниях и просто так. Довела человека до ручки. Пришел он в правление, ударил себя кулаком в грудь и сказал: "Штрафуйте, раз такое дело! У меня от этой Нюськи нервная болезнь развилась".
Сашка завязал на макушке концы бинта, пощупал для верности повязку и сказал:
- Садись. Курить умеешь?
Ванята смолчал. Он курил всего один раз в жизни, когда нашел на речке вместе с Гришей Самохиным пачку "Казбека". Кажется, это было в третьем классе. Мать отругала его и потом еще долго вспоминала эти проклятые папиросы и замахивалась при случае тряпкой.
- Не умеешь? - спросил Сашка. - Не бойсь, научу. Я даже в ноздрю умею. Понял? - Сашка вытащил из кармана вельветки две пожелтевшие сплющенные папиросы. - Бери, не стесняйся… - Чиркнул спичкой и поднес дрожащий на ветру огонек напарнику. - В себя тяни, в середку! - сказал он.
Ванята потянул горький теплый дым, закашлялся и схватился рукой за грудь. Все поплыло, завертелось перед его взором: и березка, и небо, и злосчастный друг-приятель Сашка.
Ванята перевел дух, поглядел на черный обуглившийся кончик папиросы и швырнул ее в сторону.
- Фы-ых! - сказал он, выдыхая из себя остатки дыма и копоти. - Фы-ых!